не поднимала глаз, сосредоточенно разглядывая пол лифта.
   Мы пошли  через  Елисейские  поля  к  эльзасскому  ресторанчику,  чтобы
подкрепиться. Надин Бонер взяла меня под руку.
   - Как вам нравится наша  американочка  в  фильме?  -  спросила  она.  -
Талантлива, не правда ли?
   - Исключительно, - поддакнул я.
   - У нее это побочная работа, - пояснила Надин.  -  Подрабатывает,  чтоб
оплатить обучение  в  Сорбонне.  Занимается  на  факультете  сравнительной
литературы. У  американок  крепкий  характер,  не  то  что  у  европейских
девушек. Вы согласны?
   - Не могу судить. Я всего лишь пару недель в Европе.
   - Как, по-вашему, фильм будет иметь успех  в  Америке?  -  с  некоторой
тревогой спросила Надин.
   - О, да.
   - Боюсь лишь, что, может, слишком круто замешано, - продолжала Надин.
   - Я бы не беспокоился об этом.
   - Майлса это тоже не беспокоит, - сказала  Надин,  призывно  пожав  мне
руку. - Вы знаете, он просто незаменимый человек  на  съемочной  площадке.
Улыбки у него для всех без исключения. Вам тоже надо побывать на  съемках.
Ах,  как  все  работают!  Дружно  и  сообща,  не  считаясь  со   временем,
сверхурочно, никогда не жалуясь. Оплата, конечно, небольшая, но  звезды  у
нас на процентах с прибылей. Так вы заглянете  завтра?  Мы  будем  снимать
сцену, в которой Присцилла одета монахиней...
   - У меня много дел в Париже. Я ужасно занят.
   - Будем рады вам в любое время. Не стесняйтесь, пожалуйста.
   - Благодарю вас, - поклонился я.
   - Скажите, а цензура в Америке пропустит наш фильм?  -  опять  тревожно
спросила Надин.
   - Полагаю, что  пропустит.  Насколько  мне  известно,  сейчас  все  это
разрешают. Не исключено,  конечно,  что  кое-где  местный  шериф  может  и
запретить, - говоря это, я чувствовал, что будь я сам шерифом, то приказал
бы сжечь этот фильм, не считаясь с тем, законно  это  или  нет.  Но  я  не
полицейский, а - нравится мне это или нет - один из соучастников  грязного
предприятия. Тон задают мои  пятнадцать  тысяч  долларов.  И  я  попытался
небрежно продолжить наше деловое обсуждение:
   - А как во Франции? Тут не будет препятствий?
   - Во Франции ужасные порядки, - пожаловалась Надин, опять ни с того  ни
с сего пожимая мне руку. - Никогда не знаешь, как  обернется.  Выступит  с
воскресной проповедью какой-нибудь старый боров, и на другой день кинозалы
погрузятся в темноту. Или, скажем, попадется на глаза жене президента  или
премьер-министра наша афиша... Вы и  представить  себе  не  можете,  какая
ограниченность у французов в вопросах искусства. К счастью,  на  следующей
неделе обычно возникает какой-то новый скандал, и нас оставляют в покое. -
Неожиданно она умолкла и выпустила мою  руку.  Отойдя  на  два  шага,  она
оценивающе оглядела меня. - Сразу же видно, что вы отлично сложены, а?
   - Много ходил на лыжах, - сказал я.
   - У нас еще нет исполнителя на роль  злодея,  -  сказала  Надин.  -  Он
появляется в двух весьма занятных сценках. В одной вдвоем с Присциллой,  а
в другой с ней и нубийкой одновременно. Вас это  должно  заинтересовать  и
очень позабавить.
   - Вы очень любезны, мадам, - сказал я, - но если  моя  мать  в  Америке
увидит меня в таких сценках... - Мне было стыдно приплетать  к  этому  мою
покойную мать, но казалось, что так можно быстрее отвертеться.
   - У Присциллы тоже мать в Америке, - возразила Надин.
   - Разные бывают матери. К тому же я единственный сын, - продолжал я.  -
Поверьте, мне бы хотелось помочь вам, но я в любой момент могу  уехать  из
Парижа.
   Надин досадливо пожала плечами.
   - Одни беспокойства  у  меня  с  этим  фильмом.  Постоянно  не  хватает
исполнителей. Одни и те же лица и одна и та же случка.  А  у  вас  обаяние
потаенного секса, вроде как  у  молодого  похотливого  священника,  этакая
интригующая порочность. Невинная испорченность. Совершенно новый ракурс.
   - Нет уж, как-нибудь в другой раз, - решительно отказался я.
   - Но я еще займусь вами,  -  и  Надин  продемонстрировала  свою  хорошо
заученную улыбку наивной школьницы.
   От двух выпитых кружек пива бородатый  критик,  похоже,  вдохновился  и
возбужденно затараторил с Надин по-французски.
   - Филипп, - пожурила Надин, - говорите по-английски. У нас ведь гости.
   - Но мы во Франции, - громко возмутился Филипп. - Почему бы им самим не
перейти на французский?
   - Потому что мы, англосаксы, прирожденные тупицы, - пояснила Лили. -  К
тому же, дорогуша, любому французу известно, что мы все недоучки.
   - Он говорит по-английски замечательно, - сказала Надин.  -  Совершенно
свободно. Он жил в Америке два  года.  В  Голливуде.  Печатал  критические
статьи в "Журнале кино".
   - Вам понравилось в Голливуде? - полюбопытствовал Фабиан.
   - Меня мутило от него.
   - Но фильмы-то нравились?
   - От них тоже мутило.
   - А как насчет французских фильмов? - поинтересовалась Лили.
   -  Последний  фильм,  который  произвел  на   меня   впечатление,   был
"Бездыханный". - Филипп отхлебнул пива.
   - Господи, да он вышел десять лет назад, - удивилась Лили.
   - Даже больше, - невозмутимо произнес Филипп.
   - Он такой педантичный, - пояснила Надин. - Щепетилен до мелочей...
   - Сколько раз я тебе говорил, что это одно и то же? - напустился на нее
Филипп.
   - Много, много. Успокойся, пожалуйста. Кстати, он влюблен в Китай, - ни
с того ни с сего добавила Надин.
   - Вот как? - спросила Лили. - И китайские фильмы вам нравятся?
   Похоже, она находила удовольствие в том, что подкалывала его.
   - Я пока не видел ни одного китайского фильма, - ответил Филипп. - Но я
непременно посмотрю, хотя бы пришлось ждать этого целых пять лет. Или даже
десять.
   Говорил он по-английски  бегло,  но  с  заметным  акцентом.  Глаза  его
блестели. По-моему, он был готов спорить с кем угодно и о чем угодно  хоть
на  санскрите.  А  наткнись  он  вдруг  на  человека,  готового  во   всем
согласиться и не препираться, ему бы ничего не оставалось, как  сдаться  и
покинуть поле боя.
   - Послушайте, старина, - дружелюбно обратился к нему Фабиан. - Как  вам
понравилось наше творение?
   - Merde. Дерьмо собачье.
   - Да вы что? - Лили казалась изумленной.
   - Филипп, - предостерегла Надин, - Присцилла понимает английский. Ты же
не хочешь сказать, что она не справилась с ролью?
   - Ничего,  -  пропела  американка  звонким  сопрано.  -  Я  никогда  не
принимала французов всерьез.
   - Мы же в городе, где великий Расин  представил  "Федру",  -  напыщенно
изрек критик, - где ушел из жизни Мольер,  где  Флоберу  пришлось  в  суде
отстаивать "Мадам Бовари", где бунтующие толпы  высыпали  на  улицы  после
премьеры "Эрнани", где любили Гейне из-за того, что он  творил  на  другом
языке, и где нашел приют. Тургенев.
   Борода Филиппа ходила ходуном от возбуждения, а фамилии  великих  людей
он выговаривал с особым смаком.
   - В мое время, - продолжал он, - были такие фильмы, что  ими  гордилась
вся нация. "Большие иллюзии",  "Рыжик",  "Запретные  игры".  А  как  можно
обсуждать  то,  что  нам  сегодня  показали?  Нагромождение  нелепостей  и
безвкусицы, пошловатенькие попытки пробудить самые низменные чувства...
   - Ты рассуждаешь, как пуританин, которого нашли в капусте,  -  оборвала
его Надин. - Хотя мы наслышаны о твоих похождениях, можешь мне поверить.
   Критик насупился и заказал еще пива.
   - А что вы мне показали? - огрызнулся он. - Дюжину половых актов  между
этой американской пустышкой и марокканским красавчиком, который...
   - Послушай, cheri, - вновь вмешалась Надин, - ты же  всегда  подписывал
петиции против расизма.
   - Ничего, Надин, - успокоила ее Присцилла. Она усердно  поедала  шарики
мороженого в шоколаде. - Я  привыкла  не  обращать  внимания  на  болтовню
французов.
   Марокканец дружелюбно улыбнулся во весь рот.  По-видимому,  его  знания
английского не хватало на то, чтобы разобраться в тонкостях этой  светской
беседы.
   - Или возьмите "Мейд ин Франс",  сделано  во  Франции,  -  не  унимался
критик.  -  Написано  во  Франции,  сочинено  во  Франции,  нарисовано  во
Франции... Ты помнишь? - Он ткнул обвиняющим перстом в Надин. - А  ведь  я
просил, чтобы ты помнила, что это значит  для  Франции.  Славу!  Гордость.
Преданность прекрасному, искусству, высочайшим порывам души  человеческой.
А во что вы  превратили  марку  "Мейд  ин  Франс"?  В  технику  копуляции,
податливость влагалища...
   - Вы только послушайте, что он несет! - вскинулась Лили.
   - Это все ваша англосаксонская вседозволенность,  -  продолжал  Филипп,
перегибаясь через стол к Лили. - Вот уже и ваша империя развалилась. Скоро
и в Букингемском дворце бордель устроите.
   - Послушайте, старина, - улыбнулся Майлс, - по-моему, вы отвлеклись.
   - Черта с два я отвлекся, - вспыхнул Филипп. - Что вы имеете в виду?
   - Изначальный замысел заключался в том, чтобы заработать доллар-другой,
-  пояснил  Майлс.  -  То,  что  я  слышал,  мне  кажется,  нисколько   не
противоречит национальному духу французов.
   - Деньги тут ни при чем. Это вовсе не национальный  дух,  а  проявление
капиталистического строя. Это разные вещи, месье.
   - Хорошо, - добродушно согласился Фабиан, - не будем пока о деньгах. Но
позвольте  вам  напомнить,  что  абсолютное  большинство  порнографических
фильмов, в том числе самые откровенные, было произведено в Швеции и Дании,
то есть в странах, по вашему определению, социалистических.
   - Скандинавы! - презрительно фыркнул  критик.  -  Устроили  пародию  на
социализм. Чихал я на такой социализм.
   - Да, с вами трудно договориться, Филипп, - вздохнул Фабиан.
   - Просто я строг в терминологии, - ответил Филипп. - Для меня социализм
- нечто совсем иное.
   - Ну вот, сейчас опять вернемся к Китаю, - захныкала Надин.
   - Но ведь не можем же  мы  все  жить  в  Китае,  пусть  это  и  образец
идеального общества, - возразил Фабиан. - Нравится  нам  или  нет,  но  мы
живем в обществе с другой историей, другими вкусами и потребностями...
   - Плевать мне на общество, которому нужно такое  дерьмо,  что  нам  тут
показали сегодня! - взорвался Филипп, но не забыл заказать себе еще  пиво.
Годам к сорока он станет пузатый, как бочонок, подумал я.
   - Сегодня днем мы  с  моим  молодым  другом  ходили  в  Лувр,  -  мягко
заговорил Фабиан, кивнув в мою сторону. - А вчера я  посетил  "Же-де-Пом".
Где хранятся импрессионисты.
   - Спасибо, месье, я имею некоторое представление о парижских музеях,  -
едко произнес Филипп.
   - Прошу прощения, - вкрадчиво ответил Фабиан. - Но  скажите,  месье,  к
работам, выставленным в этих музеях, вы тоже относитесь неодобрительно?
   - Не ко всем, - неохотно признался Филипп. - Но к некоторым - да.
   - Я имею в виду обнаженную натуру, изображения пылких объятий, мадонн с
пышными  бюстами,  богинь,   сулящих   смертным   плотские   удовольствия,
прелестных мальчиков, ангелочков, нагих  принцесс...  Вы  противник  всего
этого?
   - Не пойму, куда вы клоните, месье?  -  пробурчал  Филипп,  смахивая  с
бороды пену.
   -   А   вот   куда,   -   сказал   Фабиан,   воплощение   терпения    и
доброжелательности. - Всю историю нашей цивилизации художники  в  той  или
иной форме создавали произведения на эротические сюжеты  -  возвышенные  и
игривые, грубоватые и целомудренные, непристойные и рассчитанные на  самый
взыскательный вкус... Всячески выражали свои сексуальные фантазии.  Вчера,
например, в "Же-де-Пом" я в десятый или в двадцатый раз любовался полотном
Мане "Завтрак на траве". Помните? Две  обнаженные  пышнотелые  женщины  на
траве в обществе двух полностью одетых джентльменов...
   - Знаю я эту  картину,  знаю,  -  перебил  Филипп  скучающим  тоном.  -
Продолжайте.
   - Так вот, - проговорил Фабиан, - месье Мане вовсе не  хотел,  чтобы  у
зрителей сложилось  впечатление  законченности  этого  сюжета.  В  картине
содержится намек на то, что происходило до изображенной сцены, а также  на
то, что может случиться потом. Такое, во всяком случае, у  меня  сложилось
впечатление. Вы понимаете, что я хочу сказать?
   - Понимаю, - сказал Филипп. - Но не совсем.
   - Кто знает, -  рассудил  Фабиан,  -  будь  у  Мане  побольше  времени,
возможно, он  изобразил  бы  какие-то  сценки,  что  предшествовали  этому
мирному, остановленному во времени мгновению, а также посвятил  бы  нас  в
то, чем закончился идиллический завтрак. Вполне вероятно, что  эти  сценки
мало отличались бы от того, чем нас  угостили  на  просмотре.  Да,  верно,
Надин уступает Мане в таланте,  спорить  тут  не  приходится,  да  и  наша
прелестная малышка Присцилла,  возможно,  не  так  мила,  как  женщины  на
картине, но в целом,  осмелюсь  уверить,  фильм  Надин  преследует  те  же
благородные цели, что и полотно великого Мане...
   - Браво! - вскричала Надин. - Не в бровь, а в глаз! Он и в  самом  деле
вечно норовит затащить меня в кусты или трахнуть  прямо  на  пляже.  И  не
вздумай отпираться, Филипп. Помнишь, что  ты  отчебучил  со  мной  прошлым
летом? Я потом неделю вымывала песок из задницы.
   - А я вовсе не отпираюсь, - неуклюже пробормотал Филипп.
   - Секс, любовь, как угодно,  -  разглагольствовал  Фабиан,  -  все  это
никогда не сводится к одной лишь нагой плоти,  к  удовлетворению  страсти.
Всегда должна примешиваться фантазия.  Каждая  эпоха  таит  для  художника
фантазию, загадку, которая поднимает  простой  акт  любви  на  невероятную
высоту. Вот и Надин попыталась внести свою скромную лепту, чтобы обогатить
фантазии ваших современников. В наш мрачный,  безрадостный  и  примитивный
век ее не критиковать, а на руках носить надо.
   - Да он хоть коню зубы заговорит, - восхищенно воскликнула Лили.
   - Это точно, - поддакнул я, припомнив, как за считанные  минуты  Фабиан
ухитрился превратить меня из врага в союзника. И вдруг  я  сообразил,  что
он, должно быть, разжалованный адвокат.  Представляю,  за  что  его  могли
разжаловать!
   - Ничего, месье, - величественно  произнес  Филипп,  -  настанет  день,
когда мы поспорим с вами на моем родном языке. Дискутируя по-английски,  я
оказываюсь в ущемленном положении.
   Критик поднялся.
   - Завтра мне рано вставать. Расплатись по  счету,  Надин,  а  я  возьму
такси.
   - Не беспокойся, Надин, -  замахал  руками  Фабиан,  хотя  француженка,
похоже,  вовсе  не  собиралась  последовать  совету  Филиппа.  -  Мы  сами
заплатим. - От меня не ускользнуло, что он употребил множественное  число.
- Спасибо за прекрасный вечер.
   Мы встали, и Надин расцеловала Фабиана в обе щеки. Со мной  попрощалась
за руку. Я ощутил легкое разочарование. Что ей стоило поцеловать  и  меня?
Интересно,  как   относится   марокканец,   сыгравший   с   ней   в   двух
продолжительных и отнюдь не романтических сценах, к тому, что она уходит с
другим? Впрочем, актеры есть актеры, подумал я. У них все не как у людей.
   - А вы где живете? - спросил Фабиан мисс Дин.
   - Неподалеку отсюда.
   - Может, проводить вас...
   - Нет, благодарю, я не иду  домой,  -  ответила  Присцилла.  -  У  меня
свидание с женихом. - Она протянула мне руку, которую я чиино пожал. -  До
свидания, - попрощалась она. И вдруг я ощутил  в  своей  ладони  скатанный
бумажный шарик. Тут я впервые разглядел лицо молодой американки. Уголок ее
рта был выпачкан шоколадом, но глаза отливали голубизной морской приливной
волны, сулящей вынести на берег таинственные сокровища из пучины.
   - До свидания, - сбивчиво пробормотал  я  ей  вслед,  сжимая  в  кулаке
бумажку.
   Мы вышли из эльзасского ресторанчика, распрощались со всеми, и  втроем,
Фабиан, Лили и я, прошлись немного пешком, вдыхая  влажный  воздух  теплой
февральской ночи в Париже.
   Я сунул руку в карман, извлек комочек бумаги, развернул  и  увидел  при
свете уличного фонаря нацарапанный телефонный  номер.  Спрятав  бумажку  в
карман, я поспешил вслед за Фабианом и Лили, которые успели отдалиться  на
несколько шагов.
   - Ну как, Дуглас, хорошо в Париже? - спросил Фабиан.
   - Н-да, бойкий был денек. Поучительный.
   - Это только начало, - сказал Фабиан. - Многое еще ожидает вас впереди.
Многое.
   - Вы и в самом деле верите в ту галиматью, что несли там? - обратился я
к Фабиану. - Насчет Надин, Мане и всего прочего?
   Фабиан расхохотался.
   - Вначале - нет, - сказал он. - Просто я завелся.  Я  всегда  завожусь,
когда французы начинают распинаться о Расине, Мольере и  Викторе  Гюго.  А
вот в конце я же сам себя убедил, что являюсь великим знатоком искусства.
   - Надеюсь, вы не собираетесь поставить свое имя, вернее наши  имена,  в
этом фильме? - с беспокойством спросил я.
   - Нет, - горестно вздохнул Фабиан. - Так далеко мы не  зайдем.  Но  нам
нужно деловое название нашей компании.  Не  подскажете  ли  вы,  Лили?  Вы
всегда были умницей.
   - Компания "Туда, сюда, обратно, тебе и  мне  приятно",  -  с  усмешкой
предложила Лили.
   - Не будьте вульгарной, дорогая, - с важным видом произнес Фабиан. - Мы
ведь хотим, чтобы о нашей картине появилась рецензия  в  "Таймс".  Но  обо
всем этом мы еще трезво поразмыслим  завтра.  Кстати,  Дуглас,  надо  идти
баиньки. Завтра встаем в пять утра. Едем в Шантильи поглядеть пробежки.
   - Какие пробежки? - удивился я. Не понимая, о чем идет речь, я подумал,
что Шантильи - это особое  место,  где  актеры  порнографических  фильмов,
готовясь к съемкам, тренируются, дабы сохранить свою форму. Судя по  тому,
что мне пришлось увидеть, их  работенка  была  связана  с  такой  затратой
физических сил, какая бывает у профессионального боксера после, по меньшей
мере, десяти раундов боя на ринге.
   - Пробежки нашей лошади, - объяснил Фабиан. -  Когда  мы  вернулись  из
Лувра, я получил телеграмму. Кстати, вы довольны, что побывали в Лувре?
   - Да, очень. Так что же о нашей лошади?
   - Телеграмма пришла от моего друга из  Кентукки.  Каким-то  образом  он
разузнал, что одна нога у  нашей  лошади  не  совсем  в  порядке.  И  пока
воздерживается от ее покупки.
   - Вот те на? - воскликнул я.
   - Не волнуйтесь, дорогуша. Он  хочет,  чтобы  прежде  лошадка  прилично
выступила. После чего выложит деньги. Разве вы можете порицать его за это?
   - Его-то нет, а вот вас следует.
   - Мне кажется, Дуглас, что вы начинаете наши деловые взаимоотношения на
ошибочной ноте, - обиженно заявил  Фабиан.  -  Нам  нужно  переговорить  с
тренером и объяснить ему, как обстоят дела. Он верит в эту  лошадь,  очень
верит. Но ему надо  убедиться,  что  она  уже  вполне  в  форме,  и  тогда
выставить ее в подходящем заезде. Хотя  фамилия  у  тренера  английская  -
Кумбс, но семья  их  давно,  еще  с  начала  прошлого  столетия,  живет  в
Шантильи. Кумбс прямо-таки маг и волшебник по части того, в  каком  именно
заезде следует  выпустить  лошадь.  Он  выигрывал  с  такими  безнадежными
лошадьми, которые были годны разве для перевозки утиля. Во всяком  случае,
вам понравится в Шантильи. Ни один любитель конного спорта,  приехавший  в
Париж, не упустит случая побывать там.
   - Я не любитель лошадей, - поморщился я. - Не люблю и  даже  до  смерти
боюсь их.
   Мы уже подошли к отелю, и Фабиан покровительственным тоном заметил:
   - Ах, Дуглас, вам еще  предстоит  пройти  долгий,  долгий  путь.  -  Он
похлопал меня по плечу и заключил: - Но со мной вы пройдете. Ручаюсь,  что
пройдете.
   Я поднялся к себе в номер, разделся, улегся в постель  и  посмотрел  на
телефон. Припомнив кое-какие сцены из сегодняшнего фильма, я вдруг  понял,
что спать мне вовсе не хочется. Спустившись  в  бар,  я  заказал  виски  с
содовой. Сделав пару медленных глотков, я запустил руку в  карман,  выудил
комочек бумаги, развернул перед собой на стойке бара и уставился на  номер
телефона Присциллы Дин.
   - Есть у вас телефон? - спросил я бармена.
   - Внизу, - буркнул он.
   Я спустился, дал телефонистке номер,  проследовал  в  указанную  будку,
снял трубку и поднес к уху. Через  несколько  мгновений  услышал  короткие
гудки. Чуть подождал, потом повесил трубку. Видно, не су