ельную сумму - понимаете?
     - Понимаю, - проговорил Бегушев.
     - Графу я, конечно, не напомнил об этом и только сухо и холодно объявил
ему,  что место это обещано другому лицу;  но в то же время,  дорожа дружбой
Ефима Федоровича, я решился тому прямо написать, и вот вам слово в слово мое
письмо:  "Ефим Федорович,  -  пишу я ему,  -  зная ваше строгое и никогда ни
перед  чем  не  склоняющееся  беспристрастие в  службе,  я  представляю  вам
факты...  -  и подробно описал ему самый факт, - и спрашиваю вас: быв в моем
положении, взяли ли бы вы опять к себе на службу подобного человека?"
     - Очень хорошо сделали,  что  так прямо поставили Тюменеву вопрос;  он,
вероятно, и не знал этой проделки Хвостикова, - сказал Бегушев.
     - А  вышло,  cher  cousin*,  нехорошо!..  -  продолжал генерал грустным
голосом. - Ефим Федорович страшно на меня обиделся и, встретясь вскоре после
того со мной в Английском клубе,  он повернулся ко мне спиной и даже ушел из
той комнаты, где я сел обедать; а потом, как водится, это стало отражаться и
на  самой  службе:  теперь,  какое бы  то  ни  было  представление от  моего
ведомства,  -  Ефим  Федорович  всегда  против  и  своей  неумолимой логикой
разбивает все в пух...
     ______________
     * дорогой кузен (франц.).

     На этом месте генерал был отвлечен от своего разговора:  принесли барбю
с  дымящимся соусом.  При  виде  этого  блага нечто вроде легкого радостного
ржания послышалось из  груди генерала.  Он забыл в  одно мгновение Тюменева,
все служебные дрязги и принялся есть.
     - Эта рыба,  я вам говорю, как бархат мягкий, щекотит приятно во рту. А
соус как вы находите?
     - Хорош! - одобрил Бегушев.
     - Изобретатель его я! - произнес генерал с гордостью, указывая на себя.
     - Виват вам! - сказал Бегушев, улыбаясь.
     Генерал потом обратился к стоявшему невдалеке гарсону.
     - Французской публике нравится мой соус? - спросил он.
     - Oui,   monsieur!   -   воскликнул  тот  и  с  свойственной  французам
льстивостью объяснил, что весь Париж в восторге от этого соуса.
     Генерал самодовольно улыбнулся.
     - Но почему вы,  -  сказал ему Бегушев,  - еще раз не написали Тюменеву
или даже просто не подошли к нему и не спросили у него, за что он так сильно
на вас рассердился?
     - Ну,  cher cousin,  согласитесь,  что это было бы  очень щекотливо для
моего самолюбия;  кроме того,  оказалось бы,  вероятно,  и бесполезно... мне
вскоре  потом  рассказали...   -   Тут  генерал  приостановился  как  бы   в
нерешительности,  говорить ли  то,  что  он  хотел говорить.  -  Но  только,
пожалуйста,  чтобы  это  было  entre nous*,  и  не  проговоритесь как-нибудь
Тюменеву,  -  начал он.  -  Мне рассказали... вот уж именно, как справедливо
говорят, что если где выйдет неприятность, так прежде всего надо спрашивать:
какую тут роль женщина играла?..  Рассказали,  что madame Мерова, дочь графа
Хвостикова, которую, может быть, вы видали?..
     ______________
     * между нами (франц.).

     - Видал! - проговорил Бегушев.
     - Она очень хорошенькая и,  главное,  чрезвычайно пикантная, что весьма
редко  между русскими женщинами:  они  или  совсем больные,  или  толстые...
madame Мерова прежде была  в  интимных отношениях с  Янсутским,  которого вы
тоже, вероятно, встречали в обществе?
     - Встречал, - отвечал с презрительною улыбкою Бегушев.
     - А кстати, он здесь, в Париже, и хотел сюда прийти завтракать со мной.
     Бегушев нахмурился.
     - Я не охотник до него! - произнес он.
     - Я  сам  имел его прежде на  очень худом счету;  но  вот,  встретясь в
Париже с ним,  убедился,  что он человек очень услужливый,  расторопный... и
все мне жаловался на  madame Мерову -  говорил,  что она такая мотовка,  что
невозможно!.. Последнее время сотни тысяч она стала из него тянуть!
     - Врет он все,  негодяй!  - воскликнул Бегушев. - Последнее время он не
кормил ее даже!
     Генерал был поражен.
     - Pourquoi* - спросил уж он по-французски.
     ______________
     * Почему? (франц.).

     - Черт его знает,  pourquoi! Отделаться, видно, хотел от нее, - отвечал
Бегушев.
     - Скажите!  - произнес генерал. - Но мне потом рассказывали, - прибавил
он  негромко,  -  что madame Мерова составляет предмет страсти Тюменева;  вы
слышали это?
     - Слышал что-то такое, - проговорил Бегушев.
     - И вы не придаете этому никакого значения большого?
     - Совершенно никакого!
     - Ну-с,  а я вам на это скажу, что Ефим Федорович влюблен в эту дамочку
до безумия, до сумасшествия!.. До дурачества... Это в Петербурге все знают и
все говорят!
     - До каких дурачеств? - спросил Бегушев.
     - До разных!..  Делать можно многое;  но,  понимаете, приличие во всем!
Еще  Пушкин  сказал:  "Свет  не  карает заблуждений,  но  тайны  требует для
них!"{152} А Ефим Федорович сделался очень неосторожен...  причину его ссоры
со мной,  конечно,  все очень скоро отгадали,  и это бросило на него сильную
тень...  Потом...  только опять умоляю, чтобы все это осталось между нами!..
Он  живет теперь в  Петергофе на одной даче с  madame Меровой;  их постоянно
видят вместе на пароходе и на железной дороге;  они катаются, гуляют вдвоем,
а в Петергофе,  как нарочно, нынешнее лето очень много поселилось сенаторов,
членов государственного совета...  все  они знакомы с  Ефимом Федоровичем и,
встречая его  с  этой  авантюристкой,  удивляются,  шокируются!..  Жена моя,
которая тоже живет в Петергофе,  просто в отчаянии и не знает,  принимать ли
ей Ефима Федоровича, или нет, когда он приедет к ней.
     - Фу ты,  боже мой, какая строгость! - воскликнул Бегушев. - Мало у вас
этого в Петербурге!
     - Без сомнения!..  Но  Ефиму Федоровичу не  следовало бы это делать;  к
нему как-то  это нейдет!  Жена моя,  понимаете,  никак не может помириться с
этой мыслью и прямо мне пишет, что она ото всех людей ожидала подобного рода
жизни, но не от Тюменева.
     - Мало ли чего женщины ожидают и не ожидают от мужчин!..  -  заметил не
без намека Бегушев.
     - Разумеется!..  Особенно жена  моя,  которая чересчур уж  prude!..*  -
подхватил генерал и потом,  после короткого молчания, присовокупил: - А что,
мы не выпьем ли с вами бутылку шампанского? Я - русский человек, не могу без
шампанского!
     ______________
     * строга!.. (франц.).

     Бегушев не отказался.
     - Шампанского! - приказал генерал гарсону.
     - Frappe a la glace?* - спросил тот.
     ______________
     * Замороженного во льду? (франц.).

     - Un tout petit peu!* - отвечал генерал.
     ______________
     * Чуть-чуть! (франц.).

     Шампанское подали,  которое оказалось не  frappe a  la  glace  и  очень
плоховатого качества;  но как бы то ни было,  выпив его стакана два, генерал
решительно пришел в умиленное состояние.
     - Какие иногда странные мысли приходят в голову человека! Мне вот, сидя
в этом маленьком кабачке,  припомнилось,  как мы с вами,  cousin, служили на
Кавказе и стаивали на бивуаках...  Для вас,  конечно, это было очень тяжелое
время!
     - Напротив,  я  никогда не  был  так счастлив,  как тогда!  -  возразил
Бегушев.
     - И это возможно!..  Очень возможно!..  -  согласился генерал.  -  Одна
молодость сама по себе -  и то уже счастье!.. Я после вас долго оставался на
Кавказе,  и  вы оставили там по себе очень хорошую память;  главное,  как об
храбром офицере!
     - Что за особенно храбрый я был! - возразил Бегушев скромно.
     - Очень храбрый!..  Товарищи и начальники ваши тогда искренно сожалели,
что вы оставили военную службу,  для которой положительно были рождены; даже
покойный государь Николай Павлович, - эти слова генерал начал опять говорить
потише,  -  который, надо говорить правду, не любил вас, но нашему полковому
командиру, который приходился мне и вам дядей, говорил несколько раз: "Какой
бы   из  этого  лентяя  Бегушева  (извините  за  выражение!)   вышел  боевой
генерал!.." Потому что действительно,  когда вы на вашем десятитысячном коне
ехали впереди вашего эскадрона,  которым вы,  заметьте,  командовали в  чине
корнета,  что было тогда очень редко,  то  мне одна из  grandes dames...  не
Наталья Сергеевна,  нет,  другая...  говорила,  что вы ей напоминаете рыцаря
средневекового!
     Бегушев при этом поднялся.
     - Куда же вы?..  Подождите Янсутского,  все бы вместе день и провели, -
останавливал его генерал.
     - Нет,  я имею дело!  -  сказал ему решительно Бегушев, главным образом
спешивший оставить ресторан, чтобы не встретиться с Янсутским.
     - Еще  одно  слово,  cher cousin!  -  воскликнул генерал.  -  Напишите,
пожалуйста,  если можно,  завтра же Тюменеву,  что я  ни в  чем перед ним не
виноват, что я не знал даже ничего, отказывая графу Хвостикову.
     Генерал главным образом боялся Тюменева по службе!
     - Хорошо,  напишу,  - отвечал ему с улыбкой Бегушев и, расплатившись за
завтрак, ушел.
     Генерал дожидался Янсутского часов до трех, наконец тот явился - тоже в
штатском платье, с окончательно пожелтелой, перекошенной и как бы оглоданной
рожей.
     - Где вы были это? - спросил его генерал.
     - В разных местах!.. - отвечал Янсутский. - Дюжину устриц!.. - прибавил
он гарсону.
     - Как можно в мае месяце есть устрицы! - остановил его генерал.
     - Отчего не есть? - спросил Янсутский.
     - Устрицы в мае любят,  а у них четыре сердца,  и вообразите, какие они
должны быть исхудалые, - разъяснил генерал.
     - В таком случае я ничего не хочу... Дайте мне кофе и коньяку! - сказал
Янсутский гарсону.
     Тот подал ему требуемое.
     Янсутский,   прилив  значительное  количество  коньяку  в  кофе,  начал
прихлебывать его: видимо, что он чем-то был очень встревожен и расстроен.
     - Я завтра уезжаю в Петербург, - объявил он генералу.
     - Зачем? - спросил тот с удивлением и некоторым сожалением.
     - Вызывают  по  делу  Хмурина,   -  отвечал  Янсутский  с  окончательно
перекошенным ртом.
     - Хмурина?.. - повторил генерал еще с большим удивлением.
     - В качестве свидетеля,  не больше!  -  поспешил сказать Янсутский;  но
втайне он думал, что не в качестве свидетеля, а ожидал чего-нибудь похуже. -
Это в одной только России могут так распоряжаться... вдруг вызывают человека
через  посольство,  чтобы  непременно приехал...  Спроси бумагой,  если  что
нужно,  -  я им отвечу,  а они меня отрывают от всех моих дел,  когда у меня
здесь, в Париже, и заказов пропасть по моим делам, и многое другое!
     - Но что ж было общего между вами и Хмуриным? - спросил генерал.
     - Между нами,  крупными деятелями, всегда очень много общего! Офонькина
вон тоже тянут, того даже из Египта, с его виллы, где он проживал.
     - Это жида этого Офонькина? - сказал презрительно генерал.
     - Положим, он жид, но он человек очень богатый и чрезвычайно честный!..
- возразил Янсутский.  -  Не  чета этому подлецу Хмурину.  -  Прежде,  когда
Янсутский обделывал дела  с  Хмуриным,  то  всегда того  хвалил больше,  чем
Офонькина,  а  теперь,  начав с  Офонькиным оперировать,  превозносил его до
небес!
     - Так  наша поездка в  Елисейские поля,  может быть,  не  состоится?  -
произнес генерал невеселым голосом.
     - Отчего же  не  состоится?..  Нисколько!..  -  воскликнул повеселевшим
голосом Янсутский;  он в это время выпил еще чашку кофе с коньяком. - Я, что
касается до  удовольствий,  особенно парижских,  перед смертной казнью готов
идти на них.
     - В таком случае жаль,  что я Бегушева не пригласил на нашу прогулку, -
продолжал генерал. - Он сейчас здесь со мной завтракал!..
     - С Бегушевым, - слуга покорный! - я никуда не поеду!
     - Но что такое у  вас с ним?  -  спросил генерал с любопытством.  -  Он
как-то этак... да и вы тоже!..
     - Решительно ничего!..  Просто не любим друг друга, взаимные антипатии!
- сказал  Янсутский,  начавший окончательно ненавидеть Бегушева потому,  что
Домна  Осиповна,  после  разрыва с  последним,  в  порыве  досады  на  него,
рассказала Янсутскому,  как  Бегушев бранил ее  за  обед у  него и  как даже
бранил самого Янсутского!
     - Между прочим,  Бегушев мне  сказал,  что  он  знал  madame Мерову?  -
продолжал расспрашивать генерал.
     Он очень любил разговаривать о молоденьких и хорошеньких женщинах, чего
дома ему решительно не позволялось делать.
     - Как ему не знать... она близкая приятельница его бывшей приятельницы.
     - Это madame Олуховой, если я не ошибаюсь?..
     - Сей самой-с! - подхватил Янсутский.
     - Но она уж больше не приятельница Бегушева? - спросил генерал.
     - Нет!..  Напротив -  враг его!.. Историю эту вашему превосходительству
так надо рассказать...  Существовали в  Москве два гражданские брака:  мой с
Меровой и  Бегушева с  Олуховой,  и  оба в очень недолгом времени один после
другого расторглись - по причинам далеко не схожим.
     - А именно? - любопытствовал генерал.
     - Я-с должен был расстаться потому,  что, как говорил вам, когда прилив
денег  был  большой,  тогда  можно  еще  было  удовлетворять желания госпожи
Меровой, но когда их уменьшилось, так что же тут сделаешь?..
     - Гм!  - произнес генерал, припомня слова Бегушева по этому поводу. - А
какая же причина у Бегушева?.. - спросил он.
     - Несколько иная!.. Домна Осиповна главным образом возмущалась тем, что
Бегушев оказался скупцом великим!
     - Бегушев!  -  даже воскликнул генерал,  зная всегда кузена за человека
весьма тороватого.
     - То есть, не в смысле жизни для себя, нет, а для других!
     - И  то  неправда!  -  сказал генерал.  -  Он  мне кузен,  его щедрость
известна в нашем родственном крупу!
     Янсутский,  по обыкновению,  ненадолго опешил:  он не знал, что Бегушев
был родня генералу.
     - По  крайней мере  в  отношении Домны  Осиповны Александр Иванович был
таков.  Он  ей,  в  продолжение всей их любви,  не подарил даже какой-нибудь
ленты рублевой, - проговорил он.
     Генерал сделал небольшую гримасу. Он решительно недоумевал, зачем Домне
Осиповне была нужна рублевая лента.
     Янсутский, как бы поняв его, выразился точнее.
     - Конечно,  дело не  в  ленте рублевой,  но  Домна Осиповна,  что очень
натурально и свойственно женщинам,  желала, чтобы Александр Иванович подарил
ей что-нибудь: ну, хоть какую-нибудь дачку тысяч в пять, в шесть!
     - Она сама богата! Сама бы могла купить себе дачу! - заметил генерал.
     - Но  Домна  Осиповна желала получить от  него,  потому что  кто  же  к
богатству не  стремится присоединить еще  большего богатства,  -  это  общее
свойство людей!  Кроме  того,  в  подарке Бегушева Домна Осиповна увидела бы
доказательство любви его.
     Генерал понимал,  что женщину,  не  имеющую средств,  мужчина должен на
последние  средства  поддерживать,   понимал,  что  женщина  может  разорить
мужчину: его самого в молодости одна танцовщица так завертела, что он только
женитьбой поправил состояние; но чтобы достаточной женщине ждать подарков от
своего ami de coeur*... это казалось генералу чувством горничных.
     ______________
     * друга сердца... (франц.).

     - За то,  что Бегушев не подарил madame Олуховой дешевенькой дачки, она
и подала ему карету? - спросил он с несвойственной ему ядовитостью.
     - За то,  - отвечал Янсутский, которому вовсе это было не удивительно в
Домне Осиповне.  -  По крайней мере,  она сама мне говорила, что это одна из
главных причин! - присовокупил он.
     Хорошо, что седовласый герой мой не слыхал, что рассказывал Янсутский в
настоящие минуты о нем и с Домне Осиповне.  О,  как бы возненавидел он ее, а
еще более - самого себя, за то, что любил подобную женщину!
     Вечером Бегушев еще  раз встретил генерала.  Томимый скукою,  он  шел с
понуренной  головой  по  бульварам,   среди  многолюдной  толпы  -   идущей,
разговаривающей,   смеющейся,  евшей,  пившей  в  открытых  кофейнях,  -  и,
совершенно случайно,  взмахнув глазами  в  сторону,  увидал  небыстро едущее
ландо, в котором на задней скамейке сидели две молодые дамы, а на передней -
Янсутский и  генерал.  Оба  кавалера  разговаривали с  своими  дамами  самым
развязным и веселым образом. О том, какого сорта были эти особы, сомневаться
нечего!..  Бегушев,  попав в  луч  зрения кузена и  вспомнив суждения его  о
Тюменеве, погрозил ему пальцем.
     Генерал довольно громко крикнул ему по-русски:
     - Я в Париже, а не в Петербурге, - и затем приложил пальцы своей руки к
губам,  давая тем знать Бегушеву,  что он касательно этой встречи должен всю
жизнь носить замок на устах своих!


                                 Глава VII

     Все,  что  ни  говорил генерал Трахов о  Тюменеве,  была  правда.  Ефим
Федорович,   как  бы  забыв  все  в  мире,   предавался  идиллии  и  жил  на
прелестнейшей даче в Петергофе вместе с m-me Меровой; при них также обитал и
папаша ее,  граф Хвостиков.  С Ефимом Федоровичем случилось явление,  весьма
часто повторяющееся между грубой половиной человеческого рода  -  мужчинами.
Вначале он  предполагал войти в  легкие и  кратковременные отношения с  m-me
Меровой.  Ефим  Федорович,  как  мы  знаем,  не  испытывал ни  разу еще  так
называемых благородных интриг и не ведал ни роз,  ни терниев оных; на первых
порах  m-me  Мерова  совершенно его  очаровала,  и  только  благодаря своему
благоразумному темпераменту он не наделал окончательных дурачеств.
     В  одно утро Тюменев сидел на  широкой террасе своей дачи и  пил  кофе,
который  наливала ему  Мерова.  Тюменев решительно являл  из  себя  молодого
человека: на нем была соломенная шляпа, летний пиджак и узенькие брючки. Что
касается до m-me Меровой, то она была одета небрежно и нельзя сказать, чтобы
похорошела:  напротив -  похудела и постарела.  Напившись кофе, Тюменев стал
просматривать газету,  a  m-me Мерова начала глядеть задумчиво вдаль.  Вдруг
она увидела подъехавшую к их даче пролетку, в которой сидел Бегушев.
     - Боже  мой,   кого  я  вижу!   -  воскликнула  Мерова  с  неподдельным
удовольствием и,  соскочив с террасы, бросилась навстречу Бегушеву, обняла и
даже поцеловала его.
     За ней следовал и Тюменев. Он был очень доволен этою искреннею радостью
Меровой приезду его друга.
     - Откуда? - спрашивал он, тоже обнимая и целуя Бегушева.
     - Из-за границы! - отвечал тот.
     - Но  как же тебе не грех было не ответить мне на мое весьма важное для
меня письмо, да и потом ни строчки!
     - Я к тебе и прежде не часто писал!  -  произнес себе под нос Бегушев и
при этом потупился.
     - Знаю  я...   этим  только  и  успокоивал  себя...  Но  где  же  Домна
Осиповна?.. Отчего ты не привез ее к нам?
     Мерова взглянула при этом на Бегушева.
     Домна Осиповна давно уведомила ее  о  разрыве своем с  ним  и  при этом
описала его в самых черных красках,  называя его эгоистом,  скупцом, злецом.
Мерова об этом письме ничего не говорила Тюменеву.
     - Домны Осиповны,  вероятно,  здесь нет!  Я  не знаю даже,  где она,  -
объяснил ему Бегушев.
     Тюменев исполнился удивления.
     - Даже не знаешь!.. - проговорил он.
     - Даже не знаю! - отвечал Бегушев с ударением.
     Во все это время Мерова чрезвычайно внимательно смотрела на него.
     - А за границей вы лечились? - спросила она его.
     - Нет, - отвечал Бегушев.
     - Но ты,  однако,  очень переменился...  Совсем поседел... похудел!.. -
сказал ему Тюменев.
     - Ужасно!.. Невероятно!.. - подхватила с участием Мерова.
     Бегушев при этом улыбнулся.
     - В природе все меняется - таков ее закон! - сказал он.
     Затем  Тюменев  начал  было  его  расспрашивать  об   Европе,   об   ее
литературных, художественных, политических новостях, и при этом, к удивлению
своему, заметил, что Бегушев как бы никого там не видал и ничего не читал.
     - Но где же ты, собственно, был? - спросил он его в заключение.
     - В Париже.
     - И что ж там делал?
     - Спал.
     Тюменев расхохотался.
     - Господи!..  В Париже спать?..  -  воскликнула Мерова