может быть, в самом деле уверуете!..
     - Пожалуй!..  - согласился Бегушев, бывший, как мы видели, в этот вечер
в  давно  уже  небывалом у  него  веселом  настроении и  даже  не  на  шутку
подумавший,  что  было  бы  очень  забавно прокатиться по  Европе с  смешной
кузиной  и  поближе  посмотреть  спиритов.   Он  этого  нового  шарлатанства
человечества не знал еще в подробностях.
     - Не верь,  ma chere, не поедет!.. Он в Париже даже скучал, а поедет он
с тобой!.. - неосторожно проговорился генерал: он по опыту знал, каково было
путешествовать с его супругой.
     - С  тобой он скучал,  а  со мной не будет!  Не правда ли?  -  спросила
Татьяна Васильевна Бегушева.
     - Конечно,  -  подтвердил тот  и  потом  вдруг встал:  ему  уж  надоело
дурачиться.
     - До свиданья! - сказал он.
     - Куда же вы? - спросила Татьяна Васильевна почти с испугом.
     - Спать хочу!
     - При таком интересном разговоре...  спать идти,  - возразила обиженным
голосом Татьяна Васильевна.
     - Разговор очень интересен, но спать все-таки надо.
     - А если вы такой любитель сна, то я вас не возьму с собой в Европу!
     - Очень жаль! - сказал Бегушев и перешел на самое отдаленное кресло.
     Генерал в  душе  благодарил бога,  что  разговор между Бегушевым и  его
супругой кончился, не приняв чересчур острого характера.
     Бегушев,  улегшись  на  кресло,  притворился,  что  заснул,  а  Татьяна
Васильевна начала читать духовный журнал,  чем  она  постоянно утешала себя,
встречая в людях или неблагодарность, или непонимание.
     Поутру генерал, отличным образом проспавши всю ночь и видя, что Татьяна
Васильевна,  измученная чтением,  наконец,  заснула,  пошел пить кофе и даже
разбудил для этого Бегушева.
     Тот пошел с ним.
     - Вы  до  Москвы только едете?  -  спросил Бегушев генерала,  когда они
уселись за стол.
     - Нет, до Троицы, - жена там говеть будет.
     - И вы будете говеть?
     - Буду, конечно!
     Все это генерал говорил очень невеселым голосом.
     В  московском вокзале  Татьяну  Васильевну встретили:  грязный монах  с
трясущейся  головой,   к  которому  она  подошла  к  благословению  и  потом
поцеловала его руку, квартальный надзиратель, почтительно приложивший руку к
фуражке,  и толстый мужик - вероятно деревенский староста; все они сообща ее
и  генерала усадили в  карету.  С  кузеном своим Татьяна Васильевна даже  не
простилась -  до  того  она  рассердилась на  него  за  быстро прерванный им
накануне разговор.


                                  Глава X

     Вскоре по  возвращении Бегушева в  Москву у  него в  доме,  сверх графа
Хвостикова,  появилась еще новая жилица. В самый первый день, как он приехал
и  едва только успел немного отдохнуть с  дороги,  к нему вошел Прокофий и с
глупо-глубокомысленным видом проговорил:
     - Ваша сестрица Аделаида Ивановна здесь!
     - Ты почему знаешь?
     - Они  с  месяц еще тому назад заезжали и  приказывали,  чтобы когда вы
приедете, прислать им сказать.
     - Где ж она живет? - спросил Бегушев.
     - Да тут... так... в каких-то комнатках, у дьячка.
     - У какого дьячка?
     - Как  этот  приход,  не  помню...  недалеко от  нас!..  Зеленая этакая
церковь... - бестолково объяснил Прокофий.
     - Но зачем сестра приехала сюда?
     Прокофий придал еще более глубокомысленное выражение своему лицу.
     - Надо быть,  для  свиданья с  вами,  и  там  тоже...  Мало ли  что они
говорили, разве их разберешь!
     - Поздравляю!..  Слов человеческих начинаешь уж не понимать!.. - сказал
Бегушев. - Поди, позови ко мне Минодору, она толковей тебя расскажет.
     Прокофий, по обыкновению, обиделся.
     - Что  ж  толковей!..  Разве  женщина может  быть  супротив мужчины,  -
проговорил он недовольным тоном.
     - Позови, - повторил свое приказание Бегушев.
     Прокофий нехотя пошел.
     - Поди,  барин тебя зовет, - сказал он жене, и когда та пошла, произнес
ей насмешливо вслед: - Докладчицу какую нашел себе, ишь ты!
     Минодора объяснила Бегушеву, что Аделаида Ивановна приехала в Москву по
делам своим.
     - Я недавно у них была,  - рассказывала она, - и Аделаида Ивановна сами
мне говорили, что они в хозяйстве своем очень расстроились: запашку, какая у
них была,  -  мужики не  слушаются,  не  запахивают;  дом тоже очень ветх...
боятся, чтобы пол или потолок не провалился.
     - Отчего она в мою усадьбу не переедет... там все новое.
     - Церемонятся!..  Не желают вас стеснить...  Окромя того,  -  это уж их
Маремьяша по  секрету мне  сказала,  -  что  Аделаида Ивановна приехала сюда
долги собирать: им очень многие должны!
     - Ох,  уж мне эти долги ей!  -  произнес с  досадой Бегушев и  застучал
ногой.
     - И, здесь живя, очень нуждаются, - заключила Минодора.
     Бегушев продолжал стучать ногою.
     - Так как ты  знаешь,  где сестра живет,  то  после обеда вели заложить
карету и поезжай за ней.
     - Слушаю-с! - сказала Минодора и ушла.
     Аделаида Ивановна -  родная сестра Бегушева - была лет на десять старше
его.  Он ее очень любил, но в то же время она выводила его иногда совершенно
из терпения: из очень значительного родительского наследства Бегушев отделил
Аделаиде Ивановне втрое более,  чем ей следовало,  и впоследствии благодарил
бога,  что не отдал ей половины,  как он думал вначале,  - Аделаиде Ивановне
нисколько бы  это не послужило в  пользу!  По всему существу своему Аделаида
Ивановна была  кротчайшее и  добрейшее существо в  мире:  хорошо для  своего
времени   образованная,    чувствительная,   сентиментальная,   превосходная
музыкантша -  и не по ученью,  а по природному дарованию,  - она очень также
любила поля,  луга,  цветы,  ручейки и  всех почти животных.  Замуж Аделаида
Ивановна не пошла, хоть и были у ней женихи, не потому, чтобы она ненавидела
мужчин,  - о, нет! - она многих из чих уважала, с большим удовольствием и не
без  некоторого кокетства  беседовала с  ними,  но  в  то  же  время  как-то
побаивалась,  а  еще более того стыдилась их.  Главною же  страстью Аделаиды
Ивановны  было  ее  стремление  к  знакомству и  даже  к  дружбе  хоть  и  с
захудалыми,  но  все-таки  аристократическими семействами.  Это  более всего
бесило Бегушева. "Какой ты интерес видишь в этой затхлой среде?" - восклицал
он,  когда  она  начинала бесконечно длинное повествование о  ком-нибудь  из
своих друзей.
     При  таком восклицании брата Аделаида Ивановна вспыхивала,  конфузилась
очень...  "Il etait hors de  lui dans се moment"*,  -  говорила она потом по
секрету  некоторым своим  подругам.  Собственно для  этих  знакомых Аделаида
Ивановна жила по зимам в Москве,  сама их посещала, они ее посещали, уверяли
в уважении и любви и вместе с тем занимали у ней деньги. Аделаида Ивановна с
наслаждением отсыпала им  все,  сколько  у  нее  было,  и  в  прежнее  время
некоторые  из  этих  знакомых  возвращали ей  вполне  всю  сумму,  а  другие
аккуратно платили проценты,  причем Аделаида Ивановна отнекивалась, зажимала
себе уши,  и  ее почти силою надо было заставить взять деньги.  Но с отменою
крепостного права,  этого единственного источника благосостояния для  многих
дворян,  она  не  стала  получать  от  своих  высокоблагородных знакомых  ни
капиталов, ни процентов, а между тем в этих розданных ею деньгах заключалось
почти все  ее  состояние,  так  что Аделаида Ивановна вынужденною нашлась на
безукоризненно правильном французском языке  и  в  самых  мягких  выражениях
напомнить своим должникам об  уплате ей хотя частички;  но ни от кого из них
она и  ответа даже не  получила.  Брату Аделаида Ивановна долго не объясняла
своего положения,  наконец, решилась и написала ему все откровенно. Бегушев,
заранее это предчувствовавший,  выслал ей денег,  присовокупив к  тому,  что
если и впредь она будет нуждаться, так не стеснялась бы и относилась к нему;
но Аделаида Ивановна редко его обременяла и перебивалась кое-как!..  Из слов
Минодоры Бегушев понял,  что у  сестры очень тонко,  и  ему пришло в  голову
взять к  себе  Аделаиду Ивановну и  поселить ее  в  своем московском доме до
конца дней. Графа Хвостикова он тоже решился держать до конца дней.
     ______________
     * Он был вне себя в этот момент (франц.).

     Часов в  восемь Минодора привезла в  карете Аделаиду Ивановку,  которая
после  езды  на  тряских извозчичьих пролетках с  удовольствием проехалась в
покойном  экипаже.  Минодора,  выскочив первая,  почтительно высадила ее  из
кареты  Аделаида  Ивановна хоть  и  совершенно уже  была  старушка,  но  еще
довольно  свежая,   благообразная,  несколько  похожая  на  брата,  -  росту
небольшого,  кругленькая,  с белыми пухленькими ручками, которые все унизаны
были на пальцах кольцами,  носимыми по разным дорогим для нее воспоминаниям:
одно кольцо было покойной матери,  другое тетки, третье подруги, четвертое -
с раки Митрофания.  Одета Аделаида Ивановна была несколько по-старинному, но
чопорно и со вкусом. Минодора хотела было вести ее под руку на лестницу.
     - Нет,  нет,  голубушка, не трудись! - сказала кротким голосом Аделаида
Ивановна.
     То,  что  она  становится стара  и  слаба,  Аделаида Ивановна тщательно
скрывала от всех, не желая никому быть в тягость.
     Встреченная Бегушевым в  гостиной,  она бросилась ему на  шею и  начала
целовать его.
     - Брат  и  друг,  как  я  счастлива,  что  вижу тебя!  -  повторяла она
неоднократно.
     Бегушев поспешил ее усадить в покойное кресло.
     - Ну что,  здоров ли ты? - говорила старушка, ласково-ласково смотря на
него.
     - Здоров! - отвечал Бегушев.
     - Но похудел,  и,  знаешь,  значительно похудел,  но это хорошо, поверь
мне!..  Полнота не здоровье!.. Я это чувствую по себе!.. Но ты еще молодец -
смотри, какой молодец!.. Чудо что такое!
     Брата своего Аделаида Ивановна находила полнейшим совершенством по уму,
по  благородству  чувств  и   по  наружности...   О,   наружность  его  была
неотразима!.. По этому поводу она многое видела и слышала.
     - Отчего ты не остановилась у меня в доме, а где-то у дьячка? - спросил
ее Бегушев.
     Аделаида Ивановна при этом слегка покраснела.
     - Как же у тебя?.. Тебя не было!.. Ты человек холостой!.. Приехал бы, и
я могла стеснить тебя.
     - Никогда ты  не  можешь меня стеснить ни  в  чем!  Завтра же  извольте
переезжать ко мне. Я тебе отведу твою прежнюю половину.
     - Ах,  помню  я  ее,  -  сказала  Аделаида  Ивановна и  приостановилась
ненадолго, как бы не решаясь докончить то, что ей хотелось сказать. - У меня
со мной горничная здесь,  Маремьяша,  и ты, я думаю, знаешь, что мы не можем
жить ни я без нее, ни она без меня, - объяснила она, наконец.
     - Переезжай,  конечно,  и с Маремьяшей!  - разрешил ей Бегушев, всегда,
впрочем, терпеть не могший эту Маремьяшу и хорошо знавший, что это за птица.
     - Вот за это merci,  grand merci!* -  произнесла старушка. - Но это еще
не все,  -  продолжала она и при этом уж засмеялась добродушнейшим смехом, -
со мной также и мои болонки...  их целый десяток...  прехорошенькие вс„!.. Я
боюсь, что они тебя будут беспокоить!
     ______________
     * спасибо, большое спасибо! (франц.).

     - Чем  они могут меня беспокоить,  -  вели только их  держать на  твоей
половине!
     - Конечно,  на  моей,  -  подхватила Аделаида Ивановна,  -  куда ж  их,
дурочек,  сюда пускать,  хоть я уверена,  что когда ты их увидишь,  особенно
Партушку,  ты полюбишь ее...  она всеобщая любимица...  я  ее потому Парту и
прозвала... comprenes vous?* Всюду и везде...
     ______________
     * вы понимаете? (франц.).

     Бегушеву  отчасти  становилось уж  и  скучно  слушать  сестру,  но  та,
ободренная его ласковым приемом, разболталась до бесконечности.
     - А Натали-то, Натали! - говорила она, грустно покачивая головой. - Кто
бы мог подумать: какая цветущая, здоровая... у меня до сих пор сохранился ее
портрет.  -  Аделаида Ивановна некогда  принимала самое  живое  и  искреннее
участие в первой любви брата.  - Если ты так добр, - продолжала она далее, -
что приглашаешь меня жить у тебя, то я буду с тобой совершенно откровенна: я
приехала сюда,  чтобы попугать некоторых господ и  госпож!  -  Лицо старушки
приняло при этом несколько лукавое выражение.  -  И теперь вот именно, в сию
минуту,  мне пришла мысль... Не знаю, одобришь ли ты ее!.. - рассуждала она.
- Я думаю пригласить их сюда, к тебе в дом, и в присутствии твоем спрошу их,
что когда же они мне заплатят?.. Что они тогда ответят, любопытно будет!..
     Лицо  Аделаиды Ивановны при  этом дышало окончательным лукавством;  она
сама в себе,  в совести своей,  считала себя очень лукавою,  в чем и каялась
даже священнику,  который каждый раз  ее  успокоивал,  говоря:  "Какие-с  вы
лукавые, не подобает вам думать того!"
     - Ответят то же,  что и не в моем присутствии,  то есть обманут тебя! -
возразил ей Бегушев.
     - О,  нет,  это не такие люди!..  В  них point d'honnetir* очень силен;
кроме того,  тебя побоятся... Они очень тебя уважают и вс„ рассказывали мне,
что часто встречали тебя за границей и что на водах, где они видели тебя, ты
будто бы постоянно гулял с какой-то прехорошенькой дамой!
     ______________
     * чувство чести (франц.).

     И старушка засмеялась стыдливым смехом.
     На  этих  словах Аделаиды Ивановны вдруг точно из-под  земли вырос граф
Хвостиков, который с самого еще утра, как только успел умыться и переодеться
с дороги, отправился гулять по Москве.
     В  этом  отношении граф  Хвостиков представлял собою  весьма любопытное
психическое явление:  где бы он ни поселялся или,  точнее сказать, где бы ни
поставлена была для него кровать -  в  собственной ли квартире,  в гостинице
ли, или в каком постороннем приютившем его доме, - он немедля начинал в этом
месте чувствовать скуку непреодолимую и нестерпимое желание уйти куда-нибудь
в гости!
     В настоящем случае Хвостиков прямо продрал на Кузнецкий мост, где купил
себе дюжину фуляровых платков с  напечатанными на  них  нимфами,  поглазел в
окна магазинов живописи,  зашел потом в  кондитерскую к  Трамбле,  выпил там
чашку шоколада,  пробежал наскоро две  -  три газеты и  начал ломать голову,
куда бы ему пробраться с визитом. Зайти к кому-нибудь из мужчин он несколько
стеснялся,  заранее предчувствуя, что те, вероятно, слышавшие о его все-таки
прикосновенности к делу Хмурина,  будут сухи с ним. Гораздо приятнее было бы
к даме какой-нибудь! "К Домне Осиповне, - чего же лучше!" - пришла ему вдруг
счастливая мысль,  и он,  не откладывая времени, вышел из кондитерской, взял
извозчика и  покатил в  Таганку;  но  там  ему  сказали,  что Домна Осиповна
переехала на  Никитскую в  свой большой дом.  Графу Хвостикову было немножко
это  досадно,  но  он  решился поставить на  своем и  на  том  же  извозчике
отправился  на  Никитскую.   Его  приняли.  Проходя  новое  помещение  Домны
Осиповны,  Хвостиков увидел,  что оно было гораздо больше и  с лучшим вкусом
убрано,  чем прежде.  Квартиру эту для Олуховых планировал, отделывал и даже
меблировал,  по  своему  усмотрению,  Янсутский.  Домна  Осиповна  сидела  в
гостиной разодетая и подкрашенная. Графу Хвостикову Домна Осиповна почему-то
очень обрадовалась.
     - Здравствуйте, граф, садитесь и рассказывайте! - говорила она голосом,
исполненным любопытства, и показывая ему на кресло возле себя.
     Граф сел  и  в  первые минуты не  знал,  как себя держать:  веселым или
печальным.
     - Послушайте, - начала Домна Осиповна, - мне Янсутский писал, - не знаю
даже, верить ли тому, - что будто бы Лиза скрылась от Тюменева?
     Граф понял, что ему приличнее быть печальным.
     - Да-с! - ответил он и вздохнул.
     - И полюбила другого?
     - Другого!
     - Кого?
     - Одного мальчишку... не имеющего даже места.
     - Сумасшедшая! - произнесла с оттенком негодования Домна Осиповна.
     - Хуже,  чем сумасшедшая!  Она крест мой!  -  сказал на это граф.  -  Я
столько последнее время перестрадал...
     - В  одном  отношении  она,  по-моему,  права,  -  перебила  его  Домна
Осиповна,  -  что  любить молодого человека приятнее,  чем такого противного
старикашку,  как Тюменев;  но что же делать?..  В  ее положении надобно было
подумать и о будущем!
     - О будущем Лиза никогда не думала, - подхватил граф, сам-то пуще всего
думавший когда-нибудь о будущем.  - Но ваше как здоровье? - спросил он Домну
Осиповну.
     - Так себе, ничего!.. Дрязги у меня опять разные начались.
     - С кем?
     - Семейные!  -  Более этого Домна Осиповна ничего не  объяснила и  сама
спросила графа: - Зачем вы в Москву приехали и где живете?
     Граф грустно улыбнулся.
     - Где ж мне жить,  кроме Москвы,  а обитаю я у Бегушева, вместе с ним и
приехал из Петербурга.
     - У Бегушева?.. - повторила Домна Осиповна не без любопытства.
     - У  него!..  Его  благодеяниями существую...  Это  такой благородный и
добрейший человек!
     На это замечание графа Домна Осиповна сделала небольшую гримасу.
     - Что он человек благородный, - это может быть, но чтобы добрейший был,
не думаю!
     - И добрый!.. Его надобно хорошо узнать!
     - Я  его знала хорошо,  но  доброты в  нем не замечала,  -  возразила с
усмешкою Домна Осиповна и потом,  как бы совершенно случайно, присовокупила:
- Мне,  не  помню,  кто-то  рассказывал,  что  последнее время он  поседел и
постарел!
     - То и другое есть!.. Страшно хандрит... невероятно.
     Домне Осиповне хотелось спросить,  о чем именно хандрит Бегушев, однако
она  удержалась;  но  когда граф  Хвостиков стал было раскланиваться с  ней,
Домна Осиповна оставила его у себя обедать и в продолжение нескольких часов,
которые тот еще оставался у ней, она несколько раз принималась расспрашивать
его о разных пустяках,  касающихся Бегушева.  Граф из этого ясно понял,  что
она   еще  интересуется  прежним  своим  другом,   и   не   преминул  начать
разглагольствовать на эту тему.
     - Бегушев  -   удивительный  человек!..  Натура  особенная!..  Не  нам,
дюжинным людям, чета.
     - В чем же это особенность его видна? - спросила Домна Осиповна.
     - Во всем-с!  Я,  в Петербурге живя, каждый день почти виделся с ним и,
замечая,  что он страдает и мучится,  стал,  наконец,  усовещевать его: "Как
тебе,  говорю,  не грех роптать на бога:  ты у всех в почете...  ты богат, и
если  с  тобой бывали неприятные случаи в  жизни,  то  они  постигают всех и
каждого!" -  "И каждый,  -  говорит он,  - принимает эти случаи различно: на
одних  они  нисколько не  действуют,  а  у  других почеркивают сразу всю  их
жизнь!"  Согласитесь  вы,   сказать  такую  мысль  может  только  человек  с
байроновски глубокой душой.
     Домна  Осиповна слушала это,  задумчиво глядя  на  красивые ногти своей
руки.
     - Словом,  человек страдает о  прошедшем и оплакивает его!  -  заключил
граф.
     Домна Осиповна на мгновение взяла себя за лоб.
     - Очень жаль,  если это так!  Но только этого прошедшего не воротишь! -
проговорила она.
     - Почему? - спросил ее граф.
     - Так,  не воротишь!  -  повторила Домна Осиповна и  не стала больше ни
слова говорить о  Бегушеве;  но  Хвостиков все-таки вынес из этого разговора
твердое убеждение,  что можно воротить это прошедшее и  что он  был бы очень
рад способствовать тому!
     Возвратясь домой и увидев сидящую с Бегушевым старушку,  граф несколько
удивился.
     - Это сестра моя Адель! - пояснил ему Бегушев.
     Граф Хвостиков при этом почему-то  сконфузился,  но  потом сейчас же  и
поправился.
     - Еще одна минута,  и я бы догадался, с кем имею честь встретиться, так
вы мало изменились!..  -  говорил он, беря и целуя руку Аделаиды Ивановны. -
Извините, я по-старинному...
     Старушка сначала тоже не узнала его.
     - Граф Хвостиков! - объяснил и ей Бегушев.
     - А,  граф  Хвостиков!..  -  произнесла своим  добрым  голосом Аделаида
Ивановна,  не без труда припоминая,  что в одну из давнишних зим,  когда она