Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
ней, чем когда-либо, и по временам взглядывал то на жену, то на старшего
сынишку, которого он любил, кажется, больше других детей.
Посреди всеобщего молчания вдруг заговорил Дормидоныч, обращаясь к
Прокофью:
- А гроб господень вы видели там?
- Где?
- Где вы были, как нам рассказывали.
- Дурак! - обругал его Прокофий - вероятно за нетвердое знакомство с
географией.
- Хоть бы бог привел съездить на Афонские горы{334}, - сказала
Маремьяша. - Когда мы с Аделаидой Ивановной жили еще в деревне, к нам
заезжал один греческий монах и рассказывал, как там в монастырях-то хорошо!
Прокофий при этом злобно взглянул на Маремьяшу. Он был с барином и на
Афоне; но из этого путешествия помнил то лишь обстоятельство, что у них в
сих святых бы, кажется, местах украли чемодан.
- А ты вынимал жеребий? - обратился он затем к одному из молодых
лакеев.
- Вынимал-с! - отвечал тот.
Прокофию давно уже вся его собратия говорила "вы", и даже иногда с
прибавлением "с".
- Ведь притянут теперь тебя, - продолжал Прокофий.
- Говорят-с! - отвечал лакей.
- И прямо тебе турка пулю в лоб всадит... благо лоб-то широкий, -
пошутил над ним повар.
- Что ж, на то и война! - произнес ветрено молодой лакей.
- Как бы и тебе стали целиться в брюхо, так не промахнулись бы! -
оборвал еще раз повара Прокофий.
- Это верно! - согласился тот и ударил себя по животу.
Минодора на это чуть заметно усмехнулась, а Маремьяша стыдливо опустила
глаза в землю.
- Теперь надо молить царицу небесную, чтобы она помогла нашим воинам
завоевать славян... - начала было она выпечатывать.
- А зачем они нам? - остановил ее озлобленным голосом Прокофий. - Видал
я их много; шлялись они к нам в Париже... Барин им денег давал, поил и
кормил их!..
Прокофий тут перемешал: к Бегушеву ходили не одни славяне, а и
эмигранты поляки, жиды и даже обнищавшие французские рабочие.
- Наталья Сергеевна на что уж была добрая, - продолжал он с искаженным
от злости лицом, - и та мне приказывала, чтобы я не пускал всех этих
шляющих, болтающих: "Моли бога об нас!.." Христарадник народ, как и у нас
вон!.. - заключил Прокофий и при этом почти прямо указал глазами на
Дормидоныча.
Чувства милосердия и сострадания к слабым у Прокофия совершенно не
было!
- Христарадники, брат, люди божьи!.. Им помоги - все равно, что Христу
помог!.. - осмелился было возразить ему уж совсем пьяненький Дормидоныч.
- Это все равно, что тебе, что Христу помочь!.. Ах ты, шваль этакая! -
воскликнул Прокофий.
Дормидоныч поникнул окончательно головой.
- Что ты все бранишься и кидаешься на всех! - заступилась, наконец, за
старика Минодора.
- Ты сама такая же шваль! - окрысился на нее Прокофий, а потом,
поцеловав сынишку в голову, ушел в свою комнату.
- Какой дерзкий мужчина! - сказала Маремьяша, разведя руками.
- Да, вот и поживи с ним! - не утерпела и высказалась Минодора.
- Удивляюсь! - проговорила Маремьяша и начала поглощать изюм.
Минодора между тем серьезно задумалась: она никогда еще не помнила
Прокофия в таком раздраженном состоянии!
Оставшаяся компания принялась, под руководством повара, умело
разрезавшего пирог и телятину, есть и пить. Минодора, когда все это
покончилось, вошла к себе в комнату, где она увидела, что Прокофий лежал на
постели, но не спал.
- Для чего ты все эти чемоданы и пальты покупаешь? - спросила она.
Прокофий действительно в то утро купил три новых чемодана и два
резиновые непромокаемые пальто.
- Мы едем с барином! - отвечал он ей.
- Куда?
- На войну! На Кавказ.
- Да ты-то едешь для чего!.. У тебя дети!
- Ну да, променяю я всех вас на барина! - проговорил Прокофий и
отвернулся к стене.
В этой фразе он сказал не все: кроме того, что он действительно
привязан был к Александру Ивановичу, но ему хотелось поразмыкать и свое
горе, которое он, по самолюбию своему, таил упорно от всех.
* * *
Через несколько месяцев в одном перечне убитых на Кавказе было
напечатано имя полковника Бегушева: Тюменев вместе с Траховым, хлопоча об
определении Александра Ивановича в военную службу, постарались, чтобы он, по
крайней мере, был принят хоть сколько-нибудь в приличном чине.
Один из раненых генералов, возвратившийся с Кавказа и лично знавший
Бегушева, рассказывал потом Трахову, что Александр Иванович солдат и
офицеров своего отряда осыпал деньгами, а сам в каждом маленьком деле
обнаруживал какую-то тигровую злость, но для себя, как все это видели, явно
искал смерти!
- Говорят, что он пить много стал в последнее время? - спросил генерала
потихоньку Трахов.
- Пил! - не отвергнул тот. - Да и как там не пить, - люди же, а не
звери, ничего не понимающие.
- Так! - подтвердил в свою очередь Трахов и спросил еще новую бутылку
шампанского.
Что касается до судьбы остальных моих лиц, то Тюменев, назначенный по
духовному завещанию душеприказчиком Бегушева, прежде всего отказался от
приема дома в наследство от Александра Ивановича, да по правде сказать, ему
и не для чего это было: он страдал таким колоссальным геморроем, какому
самые опытные врачи примера не видывали и объясняли это тем, что он свою
болезнь на службе насидел!
Прокофий, явившийся через месяц после смерти барина в Петербург к
Тюменеву, передал ему чемодан Александра Ивановича, в котором оказалось
тысяч пять денег, а в одном из уголков, тщательно завернутые, лежали три
женских портрета: Натальи Сергеевны, Домны Осиповны и маленькая карточка
Меровой. Тюменев, взглянув на эти портреты, проговорил, качая головой:
"Романтик, романтик! Каким родился, таким и умер". Карточка Меровой,
впрочем, несколько удивила Ефима Федоровича. Он слышал, конечно, что Мерова
перед смертью жила у Бегушева, но объяснял это чисто канюченьем графа, не
знавшего, как и чем кормить дочь... Добрую старушку Аделаиду Ивановну, как
только она получила известие о смерти брата, постигнул паралич, и она лежала
без рук, без ног, без языка в своем историческо-семейном отделении. Всеми
делами по доставшемуся имению стала заправлять, конечно, Маремьяша и отчасти
Прокофий, первым распоряжением которого было прогнать повара, причем
Прокофий говорил: "Ему и при барине нечего было делать, а теперь что же?
Разве с жиру только лопаться!" На все это ни Аделаида Ивановна, ни
Маремьяша, ни Минодора ни слова ему не возражали. Очень уж решительно
говорил это Прокофий. Долгов так-таки не ехал в Петербург для принятия
управительской должности, а продолжал ездить по Москве в гости и
разговаривать. Граф Хвостиков, продолжавший жить у Траховых, вдруг за одним
завтраком у них упал со стула и умер мгновенно, как и дочь его, - вероятно,
от аневризма. Татьяна Васильевна принялась было усиленно хлопотать в
Обществе Красного Креста и при этом прежде всего предложила комитету сего
Общества схлопотать постановку на сцену ее патриотической пьесы, а также
напечатать ее в количестве десяти тысяч экземпляров, и все, что от этого
выручится, она предоставляла в пользу Красного Креста. Комитет, однако, не
принял сего великодушного дара. Татьяна Васильевна обиделась, не стала более
участвовать в деятельности Общества и услаждала себя только тем, что читала
журналы духовного содержания и готовила себя к смерти. Мой милый генерал
Трахов тоже готовил себя к смерти. Его как-то сразу подцепила подагра. Ему
предписали диету съестную и винную. Он болезнь выносил довольно равнодушно;
но по случаю диеты был мрачен, как теленок, отнятый от соска матери...
Мысленно он все порывался уехать на войну, но понимал, что двинуться даже не
мог. Грохов помер и оставил своему родному брату, дьякону какой-то
приходской церкви, восемьсот тысяч рублей серебром в наследство. Глаше он не
завещал ни копейки, которая, впрочем, бросила его, как только он сделался
очень болен.
"Но кто же, кто счастлив из выведенных вами лиц?" - может быть, спросит
читатель. По-моему, пока только одни Янсутские, Офонькины, Перехватовы и
вообще tutti quanti*. А что там-то, там-то, на далеком юге, происходит?..
Когда я пишу эти последние слова, мороз и огонь овладевают попеременно всем
существом моим, и что тут сказать: бейтесь и умирайте, рыцари, проливайте
вашу кровь, начиная уже с царственной и кончая последним барабанщиком.
История, конечно, поймет и оценит ваши подвиги, и мое одно при этом
пламенное желание, чтобы она также поняла и оценила разных газетных
пустословов, торгашей и подстрекателей!
______________
* все им подобные (итал.).
ПРИМЕЧАНИЯ
МЕЩАНЕ
Впервые роман был напечатан в журнале "Пчела" за 1877 год (NoNo 18-49).
В отдельное издание "Мещан", вышедшее в 1878 году (СПб, изд. М.Микешина),
писатель внес лишь мелкие стилистические изменения. В настоящем собрании
сочинений роман печатается по изданию 1878 года с исправлениями опечаток по
журнальной публикации.
Работа А.Ф.Писемского над "Мещанами", шедшая с большими перерывами,
растянулась на несколько лет. Роман был задуман не позднее 1873 года, и
тогда же, видимо, был написан ряд глав его первой части. В письме к Ф.Бергу
от 6 января 1877 года писатель указывал, что первая часть "Мещан" написана
"года три тому назад"*. А.Г.Достоевская в своих "Воспоминаниях" отмечает,
что у В.Кашпирева, издателя журнала "Заря", "в 1873 году состоялся в
присутствии многих литераторов интересный вечер, на котором известный
писатель А.Ф.Писемский читал свой не напечатанный еще роман "Мещане"**. Но
вскоре "Мещане" были надолго оставлены (В.Авсеенко в статье "Памяти
А.Ф.Писемского" - "Московские ведомости" от 26 февраля 1881 года - писал:
"Роман "Мещане", задуманный давно, завалялся на первых главах"). Писатель
возвращается к своему произведению лишь в начале 1875 года. 11 марта этого
года он сообщает сыну Павлу, что им дописана первая часть романа***. 4 марта
1875 года Писемский читает отрывки из романа своим московским друзьям, а в
апреле - мае 1875 года в Париже - И.С.Тургеневу. Затем следует опять
длительный перерыв в работе. В письме к Н.Зуеву от 31 октября 1876 года
писатель сообщал: "Начат большой роман, написана 1-я часть его, но на том
дело и встало"****. Договорившись в феврале 1877 года с редакторами "Пчелы"
М.Микешиным и А.Праховым о печатании "Мещан" в этом журнале, писатель
приступает ко второй части, которую кончает в начале мая. 1 мая начинается
печатание романа в "Пчеле". Параллельно с чтением корректур первой и второй
частей писатель работает над третьей частью. Дата окончания романа в целом
устанавливается пометкой А.Ф.Писемского в черновой тетради: "Роман "Мещане"
мною кончен 24 октября 1877 г."*****.
______________
* А.Ф.Писемский. Письма. М.-Л. 1936, стр. 340.
** "Воспоминания А.Г.Достоевской". ГИЗ. 1925, стр. 182-183.
*** А.Ф.Писемский. Письма. М.-Л. 1936, стр. 304.
**** А.Ф.Писемский. Письма. М.-Л. 1936, стр. 337.
***** А.Ф.Писемский. Письма. М.-Л. 1936, стр. 755.
И по времени написания и по своей идейно-тематической направленности
"Мещане" тесно примыкают к антикапиталистическим пьесам А.Ф.Писемского 70-х
годов: "Ваал" ("Русский вестник", 1873, No 4), "Просвещенное время"
("Русский вестник", 1875, No 1), "Финансовый гений" ("Газета Гатцука",
январь 1876 года). Биржевой туз Хмурин и коммерсант в полковничьем мундире
Янсутский из "Мещан" - родные братья таких прожженных дельцов пореформенной
формации, как директора компании "по выщипке руна из овец" Дарьялов и Гайер
("Просвещенное время"), коммерции советник Сосипатов и отставной
генерал-майор Прокудин ("Финансовый гений") и др. Антикапиталистические
тенденции отчетливо выражены уже в произведениях А.Ф.Писемского 50-х и
начала 60-х годов, особенно в "Тысяче душ". Но в середине 70-х годов
разоблачение капиталистического хищничества, критика "века без идеалов, без
чаяний и надежд, века медных рублей и фальшивых бумаг" ("Ваал" -
заключительная сентенция Мировича) становится центральной темой его
творчества. В автобиографическом письме к своему переводчику Дерели (октябрь
1878 года) писатель заявляет: "...в конце концов принялся... за сильнейшего,
может быть, врага человеческого, за Ваала и за поклонение Золотому тельцу и
только в прошлом году был глубоко утешен тем, что мещане и купцы (что под
этими кличками я разумею, вы уясните себе из романа моего Мещане), - мещане
и купцы отодвинуты на задний план и в массе случаев опозорены. Открылось
воочию всех, что мошенничества разных предпринимателей и поставщиков
колоссальны, что торговля идет на постыднейшем обмане; банковские воровства
чуть не каждодневно совершались и совершаются... но довольно, всего не
перескажешь, что кипит и волнуется в моей бы уж, кажется, старческой
душе!"*. (Под словами "в прошлом году... опозорены" писатель имеет в виду,
вероятно, слушавшийся несколько ранее, в октябре 1876 года, громкий процесс
о мошенничестве членов правления Московского ссудного банка, выдавших
аферисту Струсбергу необеспеченные ссуды на сумму около 7 млн. рублей, что
вызвало крах банка. - Ф.Е.).
______________
* А.Ф.Писемский. Письма. М.-Л. 1936, стр. 391-392.
Внимание, уделенное А.Ф.Писемским в 70-е годы антикапиталистической
теме, вполне естественно и закономерно. Эта тема выдвигалась на первый план
самой жизнью. Не случайно к ней обращаются в те же годы писатели самых
различных направлений: и Некрасов (сатирическая поэма "Современники", 1875
год), и Достоевский (роман "Подросток", 1875 год), и Щедрин ("Дневник
провинциала в Петербурге", 1872 год), и Боборыкин (роман "Дельцы", 1872-1873
годы). Не последнее место критика буржуазного приобретательства занимает и в
"Анне Карениной" (1873-1877 годы).
Во второй половине 60-х годов и в 70-е годы процесс капиталистического
накопления в России не только неизмеримо ускорился, но и принял небывало
паразитические, хищнические формы. Все усиливается предпринимательская
горячка, десятками и сотнями создаются новые акционерные компании, банки,
причем многие из них с самого начала оказываются дутыми. Царское
правительство не скупится на концессии, подряды, казенные заказы, раздает
сотни миллионов рублей в виде авансов, субсидий, премий, гарантированных
прибылей. Золотой дождь сыплется в карманы предприимчивых дельцов, особенно
тех из них, которые связаны с железнодорожным строительством.
Правительственные подряды на постройку железных дорог послужили источником
молниеносных обогащений, небывалых еще злоупотреблений и спекуляций. Содрав
с казны грабительскую поверстную оплату, подрядчик нередко строил затем
дорогу с нарушением технических правил и требований безопасности движения,
нещадно эксплуатируя в то же время рабочих. Колоссальные взятки, которые
брали даже министры и члены императорской фамилии; подлоги и мошенничества
разного рода; акционерные и банковские крахи; злостные банкротства на
крупные суммы; скандальные уголовные процессы над ловцами денег - все это
становится бытовым явлением. Стремление к наживе, как бы разлитое в воздухе,
кружит головы не только профессиональным дельцам, но и людям из дворянской
знати, из интеллигенции. Спутниками буржуазного хищничества оказались, как
всегда, моральная деградация, рост разврата и преступности среди
господствующих классов.
Эту стихию капиталистического хищничества 70-х годов А.Ф.Писемский
воплотил в "Мещанах", прежде всего в образах Янсутского, Офонькина, Хмурина.
В Хмурине, миллионере, гордящемся тем, что он был когда-то простым
землекопом, отражены, может быть, черты реального исторического лица -
известного финансового воротилы Губонина, который разыгрывал из себя
"человека из народа". В ряде сюжетных перипетий и диалогов романа без труда
распознаются характерные "приметы времени": напомним, например,
фантастические проекты новых предприятий, сочиняемые Хвостиковым; разговор о
железнодорожном строительстве, дутых акционерных компаниях и быстро
наживаемых миллионах между Янсутским, Бегушевым и Тюменевым (часть первая,
глава IV); скандальное банкротство Хмурина, вызывающее крах банка
"Бескорыстная деятельность" (название "со значением"!), вкладчики которого в
мгновение ока лишаются своих вкладов, и судебный процесс над Хмуриным; аферу
Янсутского по скупке за бесценок долговых обязательств умершего миллионера
Олухова; кутеж с француженками, устраиваемый "героями времени" в московском
ресторане, и т.д., и т.д.
Та же жажда обогащения определяет собой поведение ловкого адвоката
Грохова, пройдохи-врача Перехватова и даже красавицы Домны Осиповны. Все они
в конце концов успешно сколачивают себе состояние, но Домна Осиповна
оказывается жертвой своих собственных миллионов, на которые накладывают лапу
более энергичные и беззастенчивые приобретатели - Янсутский и Перехватов.
Колоритные фигуры графа Хвостикова и князя Мамелюкова наглядно
демонстрируют экономическую и моральную деградацию в пореформенные годы
значительной части "высшего сословия" - дворянской знати: одни из ее
представителей вынуждены были, на манер Хвостикова, все ниже опускаться по
социальной лестнице; другие, подобно Мамелюкову, сумели сохранить свое
привилегированное положение лишь благодаря тому, что пополнили собой ряды
преуспевающих капиталистических дельцов-рвачей.
Всему этому миру буржуазного хищничества ("мещанства") Писемский
противопоставляет импозантную фигуру Бегушева, - как "рыцаря без страха и
упрека", хранителя лучших традиций предыдущей эпохи. В письме писателя к
Микешину от 10 марта 1877 года говорится: "Что барство Бегушева необходимо
выразить, это вытекает из внутреннего смысла романа: на Бегушеве-барине
пробуются, как на оселке, окружающие его Мещане; не будь его, - они не были
бы так ярки; он фон, на котором они рисуются"*.
______________
* А.Ф.Писемский. Письма. М.-Л. 1936, стр. 347.
В другом письме, от 23 февраля 1877 года, А.Ф.Писемский дает Микешину
следующие разъяснения о внешности своего героя: "...в типе его, когда будете
набрасывать карандашом, если можете, постарайтесь сохранить [то, что я
писавши сам имел в моем воображении] характер лиц Бестужева и Герцена"*.
______________
* А.Ф.Писемский. Письма. М.-Л. 1936, стр. 342-343.
"Бестужевское" в Бегушеве (обратим внимание на совпадение в этих
фамилиях начальной и конечной букв и всех гласных) по замыслу писателя
должно было, видимо, заключаться в романтической восторженности и
горячности, неистребимом идеализме, благородстве натуры, пронесенных через
всю жизнь вплоть до гробовой доски. Эти черты характерны для каждого из
четырех братьев Бестужевых - Николая, Михаила, Александра и Петра, - которые
все были причастны к движению декабристов (см. о них сборник "Воспоминания
Бестужевых". М. 1931). Но в письме от 23 февраля 1877 года А.Ф.Писемский,
вероятно, имел в виду Михаила Александровича Бестужева (1800-1871), жившего
с 1867 года до самой смерти в Москве и снискавшего там из