ere amie,  -  силилась доказать Мерова,  -  а
драпировка какая-то.
     - Хорошо сказано,  хорошо!..  О,  ты дочь,  достойная меня! - подхватил
граф (он еще смолоду старался слыть за  остряка,  и  даже теперь в  обществе
называли его "тупым шилом").
     - Поэтому вы,  -  отнесся он к Домне Осиповне,  - прекрасная дорическая
колонна, а платье ваше драпри... Vous etes une dame aux draperies!..*
     ______________
     * Вы - дама в драпировке! (франц.).

     - Не знаю...  Я что-то колонн в драпировках не видала, - произнесла та,
несколько уже обидевшись и садясь на кресло.
     Граф Хвостиков тоже сел.
     - Ну что,  пустяки -  колонна!..  - подхватила Мерова, также усаживаясь
около приятельницы.  -  Я убеждена,  -  продолжала она,  -  что это тебе, по
обыкновению, шила твоя Дарья Петровна.
     - Конечно,  Дарья Петровна,  которая никак не  хуже  шьет  твоей madame
Минангуа,  и разница вся в том,  что та вдвое берет за фасон и вдвое материи
требует, - возразила Домна Осиповна.
     - Как же это возможно!  -  произнесла почти с плачем в голосе Мерова. -
Папа, разве правда это? - обратилась она опять к отцу.
     - Я  не знаю фасонов madame Минангуа;  но в  окнах у ней я только видал
прелестные цветки, - отвечал граф.
     - А разве она делает цветы? - спросила Домна Осиповна.
     - Нет,  он  все  глупости  говорит:  засматривался там  на  хорошеньких
мастериц!  -  перебила  с  досадой  Мерова  и  снова  обратилась к  главному
предмету,  ее занимающему:  -  Ты спрашиваешь, отчего тяжело, но зачем такие
широкие складки? - сказала она, показывая на одну из складок на платье Домны
Осиповны.
     Та пожала при этом плечами.
     - Ты,  значит,  не видала последних фасонов;  есть у  тебя какой-нибудь
модный журнал? - спросила она.
     - Два  даже!  -  воскликнула Мерова  и,  проворно сходив,  принесла оба
журнала.
     - Смотри:  узенькая это складка или широкая? - говорила Домна Осиповна,
показывая с торжеством на одну из картинок.
     М-me Мерова вспыхнула при этом: она чувствовала себя прямо уличенною.
     - Знаю я  это!  Но  пусть на  картинках это так и  будет;  носить же  и
надевать на  себя такое платье я  никогда бы  не  хотела,  -  произнесла она
капризным голосом.
     - Погоди,  -  остановила ее Домна Осиповна,  - а этот капот, который на
тебе, разве не так же сделан?
     - Да  что капот!  Ей-богу,  как ты говоришь?  -  почти выходила из себя
Мерова. - Это глупая какая-то блуза, которую мне шила белошвейка.
     - Attendez, mesdames*, я вас помирю!.. - сказал, поднимая знаменательно
свою  руку,  граф  Хвостиков.  -  Каждая из  вас  любит то,  что  требует ее
наружность!.. Madame Олухова брюнетка, к ней идет всякий блеск, всякий яркий
цвет, а Лиза - существо эфира: ей надобно небо я легко облегающий газ!..
     ______________
     * Подождите, сударыни (франц.).

     - Да,  если это так,  то конечно!.. - согласилась с ним Домна Осиповна,
но дочь - нет и продолжала отрицательно качать своею головкою.
     В это время послышались звуки сабли.
     - Петр Евстигнеич, кажется, - проговорил граф Хвостиков.
     Мерова заботливо взглянула на дверь.
     Вошел действительно Янсутский,  приехавший прямо от  Бегушева и  бывший
очень не в  духе.  Несмотря на то,  что Тюменев и  Бегушев дали слово у него
отобедать,   он  инстинктивно  чувствовал,   что  они  весьма  невысоко  его
третировали и  почти что  подсмеивались над  ним,  тогда как  сам Янсутский,
вследствие нахапанных всякого рода  проделками денег,  считал себя  чуть  не
гениальным человеком.
     Войдя в комнату, он к первой обратился Домне Осиповне.
     - Очень рад,  что я вас здесь застал,  -  сказал он,  крепко пожимая ей
руку.
     - И  я  отчасти потому приехала,  что надеялась встретить вас здесь,  -
сказала она.
     Янсутский затем мотнул головой Меровой и  ее  папа,  снял саблю и  сел.
Елизавета Николаевна пристально посмотрела на него.
     - Что вы такой сегодня,  -  фу,  точно кот Васька, сердитый? - спросила
она его.
     - Нисколько не  сердитый,  -  отвечал  ей  небрежно  Янсутский и  снова
отнесся к Домне Осиповне: - Бегушев будет у меня обедать.
     - Будет? - повторила та с удовольствием.
     - Будет!  -  отвечал Янсутский и обратился уже к графу Хвостикову:  - У
Бегушева я встретил Тюменева; может, вы знаете его?
     - О,  боже мой!  Это  один из  лучших моих знакомых!  -  произнес граф,
поднимая при этом немного глаза вверх.
     - И он мне сказал,  что наше предприятие действительно рассматривалось,
но что оно провалилось окончательно.
     Граф Хвостиков при этом побледнел.
     - Что такое провалилось? - спросил он, как бы не поняв этой фразы.
     - А то провалилось,  что не утверждено,  -  отвечал ему насмешливо и со
злостью Янсутский.
     - Вот видишь,  папа,  как ты всегда говоришь!  -  сказала также и  дочь
графу, погрозя ему укоризненно пальчиком. - Верно все... решено... кончено!
     - Но мне писали об этом! - бормотал граф, совсем, как видно, опешенный.
     - Не  знаю-с,  кто  вам это писал,  -  возразил ему с  явным презрением
Янсутский,  -  но  оно никогда не  было,  да и  не могло быть решено в  нашу
пользу.  Нельзя же в самом деле ожидать,  чтобы позволили на воздухе строить
дом.
     - Где ж на воздухе,  -  продолжал кротким голосом граф, - разве "Credit
mobilier"{44} - не то же самое?
     - Вот  еще  что выдумали:  "Credit mobilier"!  -  воскликнул насмешливо
Янсутский.  -  Предприятие,  черт знает когда существовавшее,  и  где же?  В
Париже! При содействии императора, - и то лопнувшее - хорош пример! Я просто
сгорел от  стыда,  когда Тюменев стал расписывать Бегушеву это наше дурацкое
дело!
     Граф на это ничего уж и не возражал.
     Дочери, кажется, сделалось жаль его.
     - Хотите завтракать?..  -  спросила она Янсутского,  зная по опыту, что
когда он поест, так бывает подобрее.
     - Нет, не хочу!.. - отвечал отрывисто Янсутский (надменный вид Тюменева
никак не  мог  выйти из  его головы).  -  А  у  меня еще гость будет -  этот
Тюменев, - присовокупил он.
     - Ах,  это отлично! Мне очень хочется посмотреть на него! - воскликнула
Мерова. - Что он такое: генерал-адъютант?..
     - То   есть,    пожалуй,    генерал-адъютант,   штатский   только:   он
статс-секретарь!  -  отвечал не  без важности Янсутский.  -  Я,  собственно,
позвал этого господина,  - отнесся он как бы больше к графу, - затем, что он
хоть и надутая этакая скотина,  но все-таки держаться к этаким людям поближе
не мешает.
     - О, без сомнения! - подтвердил тот невеселым голосом.
     Положение  графа  было  очень  нехорошее:   если  бы   изобретенное  им
предприятие было  утверждено,  то  он  все-таки  несколько надеялся  втянуть
Янсутского в  новую аферу и таким образом,  заинтересовав его в двух больших
делах,  имел некоторое нравственное право занимать у  него деньги,  что было
необходимо для графа, так как своих доходов он ниоткуда не получал никаких и
в  настоящее время,  например,  у  него  было  в  кармане всего  только  три
целковых;  а  ему сегодняшним вечером нужно было приготовить по крайней мере
рублей сто для одной своей любовишки:  несмотря на свои 60 лет,  граф сильно
еще занимался всякого рода любовишками.  Но где взять эти сто рублей!.. Не у
Янсутского же просить взаймы после всех дерзостей,  которые он позволил себе
сказать: граф все-таки до некоторой степени считал себя джентльменом.
     - Этот Тюменев очень много рассказывал интересных вещей,  - снова начал
Янсутский.
     Граф Хвостиков при этом взглянул на него.
     - А именно? - спросил он.
     - Да разные там разности! - отвечал Янсутский. - О некоторых переменах,
предполагаемых   в    министерстве...    о    своих   беседах   с    разными
высокопоставленными лицами...  об  их  взглядах на Россию!  (Но более точным
образом определить,  что  ему  рассказывал Тюменев,  Янсутский не  мог вдруг
придумать:  как человек практический, он владел весьма слабым воображением.)
В такие откровенности пустился,  что боже упаси!..  Понравился, видно, я ему
очень! - заключил он, вставая и беря свою саблю.
     - А  мне еще,  Петр Евстигнеич,  надобно с вами два слова сказать!..  -
проговорила при этом Домна Осиповна.
     - Ваш слуга покорный! - отвечал ей Янсутский.
     - Но только по секрету!.. - присовокупила Домна Осиповна.
     - И по секрету могу! - подхватил Янсутский.
     Они оба пошли.
     - Вы не ревнуете? - спросила Домна Осиповна, оборачиваясь к Меровой.
     - Немножко ревную! - отвечала та.
     В следующей комнате Домна Осиповна и Янсутский сели.
     - Послушайте,  -  начала она заискивающим голосом, - у меня есть теперь
свободные деньги... Я бы желала на них приобресть акции Хмурина - где бы мне
их достать?
     - На бирже сколько угодно.
     - Да, но на бирже они дороже своей цены...
     - Еще  бы!..  И  главное,  что  с  каждым днем поднимаются и  будут еще
подниматься.
     - Вы  думаете?  -  проговорила Домна  Осиповна,  и  глаза ее  при  этом
блеснули каким-то особенным блеском.
     - Уверен в том!.. А на какую сумму вам нужно этих акций?
     - Я еще этого не определила точно! - отвечала уклончиво Домна Осиповна.
- Акции  Хмурина,  конечно,  теперь  очень  хорошо стоят,  но  они  могут  и
понизиться,  все-таки это риск!.. У Хмурина, говорят, много еще их на руках,
и он их дает некоторым знакомым по номинальной цене.
     - Кому же  он дает?..  Лицам,  от которых сам в  зависимости.  Впрочем,
Хмурин  будет  у  меня  на  обеде...  Попробуйте,  скажите ему  об  этом!  -
проговорил Янсутский. - Он нежен с дамами.
     - Нежен? - спросила, усмехнувшись, Домна Осиповна.
     - Очень даже.  Вы сначала,  будто шутя,  попросите у  него,  а  потом и
серьезно скажите.
     - Понимаю; но и вы словечко замолвите ему с своей стороны; он, говорят,
вам ни в одной просьбе не отказывает!..
     Янсутский пожал плечами.
     - Пока еще не отказывал ни в чем; извольте, я ему скажу!
     - Пожалуйста!
     У графа Хвостикова в это время тоже шел об деньгах разговор с дочерью.
     - У тебя нет рублей двухсот -  трехсот?.. - спросил он будто случайно и
совершенно небрежным тоном.
     - Нет,  папа,  на вот,  хоть возьми ключ и посмотри сам!  - отвечала та
совершенно, как видно, искренно.
     Граф некоторое время переминался.
     - А этак заложить мне что-нибудь не можешь ли дать?
     - Ни за что,  папа!.. Ни за что!.. - воскликнула, точно даже испуганная
этой просьбой,  Мерова.  -  Петр Евстигнеич и  за  браслет тогда меня бранил
очень, бранил и тебя также.
     - Как же он меня бранил? - имел неосторожность спросить Хвостиков.
     - Просто подлецом тебя называл, - объяснила откровенно дочь.
     Янсутский и  Домна Осиповна возвратились и  вскоре затем оба уехали,  а
граф Хвостиков, желая сберечь свои единственные три рубля, как ни скучно ему
это было, остался у дочери обедать.


                                 Глава VII

     Петр Евстигнеевич Янсутский в  день именин своих,  часов еще  в  десять
утра, приехал в один из очень дорогих отелей и объявил там, что он человекам
восьми желает дать обед;  потом,  заказав самый обед, выбрал для него лучшее
отделение отеля  и  распорядился,  чтобы тут  сейчас же  начали накрывать на
стол.  Затем он съездил,  привез и  собственными руками внес в  избранное им
отделение монстры-ананасы,  которые,  когда уложили их  на  вазы,  доставали
своею зеленью чуть не до потолка.  Янсутский остался этим очень доволен;  но
зато в ужас пришел,  когда увидел приготовленные для обеда канделябры,  - ни
дать  ни  взять какие бывают на  похоронных обедах.  Он  немедля приказал их
взять  к  черту,  послал в  магазин и  велел  оттуда принести прежде еще  им
виденные там четыре очень дорогие,  из белой бронзы,  многосвечные шандалы и
купил их  -  с  тем,  чтобы после отпразднования они были отправлены к  m-me
Меровой. По случаю пыли на драпировке, коврах и на мебели у него вышла целая
история с хозяином отеля.  Янсутский требовал,  чтобы позвали обойщика и вс„
бы это выбили,  вычистили.  Хозяин-француз,  с своей стороны,  уверял, что у
него все выбито, чисто; а Янсутский кричал, что у него все не чисто. Француз
вспыхнул  от  гнева,  и  только  надежда  получить  с  господина  полковника
порядочный барыш удержала его  в  границах приличия,  и  он  даже  велел все
исполнить по  желанию Янсутского,  который потом  прямо из  отеля поскакал к
Меровой.  Он застал ее чуть не в одном белье, раскричался на нее жесточайшим
образом за  то,  что она накануне,  на  каком-то дурацком вечере,  просидела
часов до  пяти  и  теперь была  с  измятой,  как  тряпка,  кожею,  тогда как
Янсутский никогда в  такой степени не  желал,  как  сегодня,  чтобы она была
хороша собою.


                                   * * *

     Домна  Осиповна,  в  свою  очередь,  тоже  немало  хлопотала по  случаю
предстоящего обеда.  Она еще заранее сказала Бегушеву, что хочет приехать на
обед с ним вместе и даже в его экипаже. Бегушева несколько удивило это.
     - Но ловко ли будет? - спросил он.
     - Очень ловко!..  Я с сегодняшнего дня вовсе не намерена скрывать наших
отношений, - пояснила Домна Осиповна.
     Мы знаем, что она перед тем только покончила с мужем все дела свои.
     Бегушев промолчал, но в сущности такое ее намерение ему не понравилось.
По  его  понятиям,  женщине  не  стараться  скрывать  подобных  отношений не
следовало, потому что это показывало в ней некоторое отсутствие стыдливости.
     - И,  пожалуйста,  заезжайте за мной в  вашем новом фаэтоне и  на ваших
вороных лошадях, а не на противных гнедых! - дополнила Домна Осиповна.
     - Но вороные,  -  возразил было Бегушев,  - ужасно резвы: на них того и
гляди или себе голову сломишь,  или задавишь кого-нибудь.  Я  хочу велеть их
продать.
     - Не смейте этого и думать! - почти прикрикнула на него Домна Осиповна.
- Я обожаю этих лошадей, и на них извольте заехать за мной.
     Бегушеву и это желание ее показалось довольно странным.
     В  самый  день  обеда  Домна Осиповна с  двенадцати часов затворилась в
своей  уборной и  стала  себе  "делать лицо".  Для  этого  она  прежде всего
попритерлась несколько,  а  затем начала себе  закопченной шпилькой выводить
линии  на  веках;  потом  насурмила  себе  несколько брови,  сгладила  их  и
подкрасила  розовой  помадой  свои  губы.   "Сделав  лицо",  Домна  Осиповна
принялась причесываться,  что  сопровождалось почти  драматическими сценами.
Парикмахер,  как видно не совсем искусный, делал по-своему, а Домна Осиповна
требовала,  чтобы он переделывал по ее.  Парикмахер переделывал, но все-таки
выходило не  так.  Домна Осиповна сердилась,  кричала,  плакала и,  наконец,
прогнала парикмахера,  велев,  впрочем, ему дожидаться в передней. Оставшись
одна,  она,  для  успокоения нерв,  несколько времени ходила по  комнате;  а
потом,  снова  подправив себе  лицо,  позвала  опять  парикмахера и  с  ним,
наконец,  общими силами устроила себе прическу,  которая вышла как-то вся на
сторону;  но  это-то больше всего и  нравилось Домне Осиповне:  она видела в
этом выражение какого-то  удальства -  качество,  которое в  последнее время
стало  нравиться некоторым дамам.  Платье Домна Осиповна надела ярко-зеленое
со множеством дорогих вещей.
     Когда Бегушев заехал за  ней и  увидел ее  в  полном наряде,  то не мог
удержаться и произнес:
     - Что это какие вы сегодня зеленые!
     - Это самый модный цвет! - объяснила ему Домна Осиповна.
     Бегушев невольно потупился: всю молодость свою провел он в свете, кроме
того, родился, вырос в очень достаточном семействе, но таких ярких цветов на
платьях дам что-то  не помнил.  Впрочем,  он и  это явление отнес,  по своей
привычке, к бездарности века, не умеющего даже придумать хоть сколько-нибудь
сносный туалет для дам.
     Сев в фаэтон с Бегушевым, Домна Осиповна сказала кучеру:
     - Пожалуйста, поскорей!
     Тот,  желая ей угодить,  понесся на всех рысях, так что на первых порах
Бегушев едва опомнился и только на Тверской взглянул на Домну Осиповну. Он в
первый  еще  раз  видел  ее  разряженною  и  едущею  в  щегольском  экипаже.
Полученное им на этот раз впечатление было окончательно неприятное. На Домне
Осиповне  оказалась  высокая  шляпка  с  каким-то  глупо  болтающимся вверху
цветком. Сама Домна Осиповна сидела с неописанной важностью, закинув ногу на
ногу, и вместе с тем она с явным презрением смотрела на всех, идущих пешком.
Бегушев,  весь  свой  век  ездивший  в  экипажах,  подозревать даже  не  мог
переживаемого  в   настоящие  минуты  удовольствия  его  дамою,   далеко  не
пользовавшеюся в молодости довольством средств.
     В отеле,  между тем,  m-me Мерова сидела в качестве хозяйки в маленькой
гостиной взятого отделения,  а  Янсутский в  полной мундирной форме  ртом  и
мехами  раздувал  уголья  в   находящемся  тут  камине,   чтобы  скорее  они
разгорелись и дали из себя приятную теплоту.
     Приехали Домна Осиповна и Бегушев.
     - А  Тюменев  что  же...  не  будет?  -  спросил последнего Янсутский с
беспокойством.
     - Не знаю; вероятно, приедет, - отвечал тот ему довольно сухо.
     Дамы,  как  водится,  увидав  друг  друга,  издали  легкие восклицания,
поцеловались и, с быстротой молнии осмотрев друг на друге туалеты, уселись.
     Домна Осиповна нашла,  что m-me Мерова, бывшая в платье из серого фая с
высоким лифом, слишком бедно оделась для такого парадного случая; а Меровой,
напротив,  показалось,  что Домна Осиповна чересчур разрядилась. Мыслей этих
они, конечно, не высказали.
     - Как здесь мило и уютно, - начала разговор первая Домна Осиповна.
     - Очень мило! - подхватил Янсутский.
     Бегушев,  усевшийся несколько в  стороне,  у окна,  тоже окинул глазами
комнату и решительно не понимал, что в ней было милого.
     - А как красиво сервирован стол! - продолжал Янсутский, показывая Домне
Осиповне на накрытый в зале стол.
     Она, чтобы рассмотреть хорошенько, надела даже пенсне и с своей стороны
подтвердила:
     - Очень хорошо.
     M-me  Мерова  в  это  время  вскидывала на  мгновение  свои  глазки  на
Бегушева.  Она  тоже,  кажется,  подобно ему,  не  находила ничего  особенно
красивого и милого в трактирном убранстве.
     Явился граф Хвостиков в черном фраке и белом галстуке.
     - Боже мой, сколько лет не видались! - воскликнул было он, растопыривая
перед Бегушевым руки и как бы желая заключить его в свои объятья.
     Но тот, однако, не пошевелился с своего места и проговорил только:
     - Здравствуйте!
     - Каждый день я к вам сбирался, каждый день! - продолжал Хвостиков.
     Бегушев и на это промолчал.
     Граф,  поняв,  что  ему  тут ничего не  вытанцевать,  расшаркался перед
дамами.
     - Je vous salue mesdames*,  -  и, сейчас же усевшись на кресле, рядом с
Домной Осиповной,  начал отдуваться.  По решительному отсутствию денег, граф
издалека пришел пешком.
     ______________
     * Приветствую вас, сударыни (франц.).

     - Вы устали? - спросила его Домна Осиповна.
     - Сидя около вас, я не могу сказать, что я у стали; скорей, я у золота,
- отвечал он.
     Домна Осиповна поняла его остроту и искренне засмеялась.
     Бегушев при этом нахмурился.
     Граф между тем устремил свой взгляд вдаль.
     - Однако я так проголодался, что попрошу у тебя позволения выпить рюмку
водки  и  съесть что-нибудь,  -  проговорил он  Янсутскому и,  встав,  прямо
отправился в  залу к разнообразнейшей закуске,  приготовленной там на особом
довольно большом столе.
     Янсутский принялся внимательно следить за ним.
     Граф  съел икры,  семги,  рыбок разных,  омаров маринованных,  так  что
Янсутский не выдержал и, подойдя к нему, тихо, но со злостью сказал:
     - Пожалуйста,  не портите все тарелки,  а с которых возьмете, - велите,
по крайней мере, переменить их на свежие!
     Графа смутило несколько такое замечание.
     - Je comprends,  mon cher!*  -  отвечал он тоже