-
проговорил Хвостиков.
     На  последнюю фразу его  Долгов одобрительно кивнул головой и,  зажегши
папиросу не с  того конца,  с  которого следует,  начал курить ее и  в то же
время отплевываться от попадающего ему в рот табаку.
     - Вы, конечно, патриотка? - продолжал Хвостиков.
     - Разумеется! - отвечала Домна Осиповна величаво.
     - Так  поддержите нас  в  одном истинно патриотическом деле:  дайте нам
взаймы тысяч пятьдесят на газету, которую мы предполагаем издавать! - хватил
граф.
     - Пятьдесят много, достаточно десяти! - поуменьшил Долгов.
     Домна Осиповна сначала не поняла, что они такое говорят, и взглянула на
доктора, который сидел молча и выкладывал из сухарных крошек зигзаги.
     - Деньги нам нужны на газету, - ссудите! - подхватил Хвостиков.
     - Я не имею таких денег,  -  проговорила Домна Осиповна, - они у меня у
самой теперь все в делах!
     Граф Хвостиков, а еще более того Долгов поникли головами.
     Наступили затем тяжелые и  неприятные для  всех минуты.  Долгов и  граф
Хвостиков начали прихлебывать чай;  главным образом они не знали:  уехать ли
им или оставаться? Сейчас отправиться было как-то чересчур грубо; оставаться
же - бесполезно и стеснительно.
     Хозяйке тоже было не совсем ловко,  и  она уже снова закурила пахитосу.
Доктор продолжал выделывать из сухарей зигзаги.
     Граф Хвостиков,  впрочем,  более приятеля сохранивший присутствие духа,
принялся доказывать доктору, что Россия самая непредприимчивая страна, что у
нас никто не  заинтересуется делом за  его идею,  а  всякому дорог лишь свой
барыш!  Доктор с легкой улыбкой соглашался с ним;  Домна же Осиповна держала
свои  глаза устремленными на  Долгова,  который сидел совсем понурив голову.
Наконец гости увидели, что им есть возможность уехать, и уехали!
     - Что это такое... а?.. Что такое? - спрашивала Домна Осиповна доктора.
     - Юродивые какие-то! - определил тот.
     - Но неужели кто-нибудь и даст им денег?
     - Может быть,  найдется такой дурак!  -  ответил доктор и, посмотрев на
часы, прибавил: - Ну, мне еще надобно к больным!
     - Ох,  мне эти больные ваши!  -  произнесла Домна Осиповна с досадой. -
Если бы воля моя была, я взяла бы их или всех вылечила, или всех уморила!
     - Что они вам так помешали? - проговорил с усмешкой Перехватов.
     - Они  отнимают тебя  у  меня!  -  сказала  томно-нежным  голосом Домна
Осиповна.  -  Шутки в сторону:  мне решительно некогда с тобой поговорить! -
прибавила она.
     - Но до конца мы все-таки не договоримся с  вами,  хоть бы и было когда
говорить, - возразил ей доктор.
     На лице Домны Осиповны отразилось маленькое неудовольствие.
     - Иван Иванович,  неужели вам мало того,  чем я для вас пожертвовала? -
спросила она стыдливо.
     - Не мало,  но все это пока еще неопределенно и непрочно!  - проговорил
доктор.
     - Jean!  -  воскликнула Домна  Осиповна.  -  Нельзя же  все  это  вдруг
сделать!.. Ты послушай, что и теперь про меня говорят!
     - Вас не пугало, однако, когда говорили про вас и про Бегушева!
     - Тогда другое было дело! Тогда я прикрывалась именем мужа!
     Перехватов,  как и  Янсутский,  со вдовства Домны Осиповны начал сильно
желать, чтобы она, сверх сердца, отдала ему и руку свою; но у Домны Осиповны
по  этому поводу зародились свои собственные соображения:  как владетельнице
огромного состояния,  ей  стала  казаться партия  с  ним  слишком низменною;
Перехватов все-таки был выскочка!.. (Вот уж куда стала бить Домна Осиповна.)
Выйдя за  него замуж,  она  будет докторшею,  -  титул не  громкий!..  Домна
Осиповна не слыхала даже,  чтобы какая-нибудь докторша играла в  свете роль,
чего  в  настоящие минуты Домне Осиповне хотелось пуще  всего!  Были минуты,
когда она  думала,  что  если выходить еще раз замуж,  так лучше было бы  за
Бегушева. Домна Осиповна очень хорошо понимала, что в Бегушеве все искали, а
доктор,  напротив,  сам заискивал во  всех!  Но  в  то же время,  за красоту
доктора и  его покорное обращение с ней,  она была влюблена в него как кошка
(в  этом отношении в  ней проявлялось что-то  уж старческое и  чувственное).
Борьба, в силу этих противоречий, внутри ее происходила немалая!
     - Будем ждать-с! - сказал доктор.
     Домна Осиповна видела, что он рассердился на нее.
     - Ты  меня не понимаешь!  -  сказала она и,  еще более пододвинувшись к
доктору,  положила ему руки и голову на плечо.  - Я готова быть твоей женой,
но я боюсь тебя!
     Будь доктор более тонкий психический наблюдатель,  он  почувствовал бы,
что в голосе ее было что-то вынужденное и недосказанное.
     - Но чего же вы боитесь? - спросил он ее, целуя в голову.
     - Боюсь, что ты мало меня любишь, - не так, как я тебя!
     - Точно так же, как и вы!
     - Нет,  не так!  Ты даже ни разу не приревновал меня,  - говорила Домна
Осиповна:  по самолюбию своему она любила, чтобы ее ревновали, особенно если
сама была ни в чем не повинна!
     - А Бегушев разве вас ревновал? - спросил доктор.
     - Ужасно! - ответила Домна Осиповна. - Даже когда я раз с этим Хмуриным
поговорила ласково по одному делу, так он чуть не убил меня!
     - Хорошее доказательство любви!.. А сами вы Бегушева ревновали?
     - Что же его было ревновать? Он не отходил от меня и был олицетворенная
верность!.. Но тебя я ревную.
     - Это отчего? - спросил, усмехаясь, Перехватов.
     - Оттого,  что ты доктор,  и еще дамский доктор: когда я выйду за тебя,
ты непременно должен бросить практику.
     Последнее требование смутило доктора.
     - Это безумие с вашей стороны ставить мне такое условие! - сказал он.
     - Вовсе не  безумие!  -  возразила Домна Осиповна.  -  Состояния у  нас
достаточно, чтобы нам даже роскошно жить!..
     - Дело не в состоянии,  -  возразил доктор,  -  но вы забываете,  что я
служитель и  жрец науки,  что практикой своей я приношу пользу человечеству;
неужели я  мое  знание и  мою  опытность должен зарыть в  землю и  сделаться
тунеядцем?.. Такой ценой нельзя никаких благ мира купить!
     Домна  Осиповна  слушала  его  молча:  она  сама  до  некоторой степени
сознавала неблагоразумие своего требования.
     - В таком случае лечи одних мужчин! - сказала она.
     Доктор рассмеялся.
     - Вы говорите,  как ребенок. Разве это возможно? Позовут меня к мужчине
- я еду; позовут к даме - не еду!.. Почему?.. Потому что жена не пускает?..
     Домна Осиповна глубоко вздохнула и, переложив свои руки с плеча доктора
на  стол,  склонила на  них  свою  голову.  Прошло  довольно продолжительное
молчание.
     - С  каким же  решением я  сегодня уеду от вас?..  -  проговорил доктор
тихим и вкрадчивым голосом.
     - Я выйду за вас!..  - отвечала Домна Осиповна и с величественной позой
протянула доктору  руку;  тот  поцеловал ее  руку.  -  Но  только  смотрите,
Перехватов:  вас бог накажет,  если вы обманете меня!.. Я слишком многим для
любви моей к вам жертвую!..
     - Не за что будет богу наказывать меня!  -  подхватил доктор и, еще раз
поцеловав у Домны Осиповны руку, уехал.
     Через весьма непродолжительное время по  Москве огласилось,  что  Домна
Осиповна вышла замуж за доктора Перехватова.  В  среде медиков это произвело
толки и замечания такого рода.  "Молодец этот Хваталкин (так начали называть
в  последнее  время  Перехватова):   кроме  практики  -  жену  с  миллионами
подцепил!"
     Свадьба  Домны  Осиповны  с   доктором  была   отпразднована  роскошно;
пригласительные карточки на последующий бал были даже посланы к  Янсутскому,
Бегушеву и графу Хвостикову.  Первые двое не приехали, но последний явился и
в  ближайшем номере той газеты,  где сотрудничал,  описал торжество брачного
пиршества,  объяснив читателям,  что  "молодой и  молодая блистали красотою,
молодостью и  свежестью" -  несколько  подкрашенною,  -  смертельно хотелось
прибавить графу относительно Домны Осиповны, но он не прибавил этого, потому
что она обещала ему за этот фельетон сто целковых.


                                  Глава IV

     В  конторе Грохова,  по-прежнему грязной и темной,  сидели сам Грохов и
Янсутский.  Оба они очень изменились:  Грохов оплешивел,  обеззубел и  был с
багрово-желтым  цветом лица,  а  Янсутский еще  более  похудел и  походил на
оглоданную, загрязненную кость, но энергии своей нисколько не утратил.
     - Совершенная случайность открыла  мне  это!..  -  говорил  он,  как  и
всегда,  быстро и  бойко.  -  Ехал я  прошлой весной из Казани на пароходе с
некоторыми сибиряками...  обедали вместе, выпивали, конечно... Вот, батюшка,
пить-то здоровы и,  главное, все коньяк дуют!.. Болтаем о том, о сем, только
один из них,  как видно купец этакой солидный и  не враль,  спрашивает меня,
что не знаю ли я в Москве господина Олухова.  "Имею, говорю, это счастье!" -
"А правда ли,  говорит,  что он помер?" -  "Такая же,  говорю, правда, что я
жив!" Купец поежился.  "Кто ж,  говорит,  теперь по их делам ответчик должен
быть?" -  "По каким, говорю, делам?" - "Да как же-с, говорит, старик Олухов,
кабы не  умер,  должен был бы  объявить себя несостоятельным!"  Что такое за
вздор,  думаю.  "На чем же,  говорю,  он мог прогореть?" - "У него, говорит,
более половины состояния в делах Хмурина лопнуло,  а потом он и свое большое
колесо  не  на  чистые  деньги вел...  всему  почесть Сибирю должен:  мелким
капиталистам -  кому тысячу,  кому три,  кому десять!" -  "Вы,  говорю, тоже
кредитор его?"  -  "Да-с,  говорит,  и  нам бы  очень желалось эти маленькие
взыскания наши продать кому-нибудь в одни руки".  -  "А на сколько,  говорю,
их?"  -  "Да  полагать надо,  на  миллион!"  -  "Но  какая же,  говорю,  при
ликвидации дела может быть по ним уплата?"  -  "Более,  говорит,  семидесяти
пяти копеек нельзя получить!" - "А вы, чай, просите за них гривен по шести?"
- "Нет, говорит, хорошо, если б дали по полтинничку!"
     Все это Янсутский уже знал,  сватаясь за Домну Осиповну,  и предполагал
тогда,  сделавшись ее мужем, скупить за бесценок все эти маленькие взыскания
и  таким  образом сделаться главным ее  кредитором;  но  теперь  он  решился
употребить этот план как  орудие мести против Домны Осиповны.  К  Грохову он
обратился потому,  что ему известно было, что Домна Осиповна с прежним своим
поверенным совершенно рассорилась,  так  как  во  время  кутежа  ее  мужа  с
Гроховым написала сему последнему очень бранчивое письмо,  на которое Грохов
спьяна написал ей  такого рода ответ,  что  Домна Осиповна не  решилась даже
никому прочесть этого послания,  а  говорила только,  что  оно было глупое и
чрезвычайно оскорбительное для нее.
     - Сведения сии,  согласитесь,  -  продолжал Янсутский, - любопытны, и я
вот приехал к вам посоветоваться и спросить вас:  правда ли это,  и возможно
ли банкротство Олуховых?  Вы занимались их делами... Домна Осиповна, сколько
я помню, и ввод во владение мужа поручила вам.
     - Поручать она мне поручала,  - отвечал Грохов, немножко сконфузившись,
- но я  тогда заболел и  передал все помощнику...  Вас что же так интересуют
дела Олуховых? - присовокупил он после короткой паузы.
     - Интересуют по чувству жалости,  - отвечал Янсутский, пожимая плечами.
- Вообразите,  сколько  несчастных  маленьких  кредиторов будут  обобраны  в
конкурсе, если он только учредится...
     Такому  филантропическому  движению  Янсутского  Грохов,   конечно,  не
поверил и даже усмехнулся при этом.
     - Потом  -  выгодная  афера  может  быть!  -  поспешил  подхватить тот,
чувствуя и  сам,  что проврался немного.  -  Расчет тут очень легко сделать:
если тысяч на  полтораста,  на  двести скупить миллион векселей,  по которым
уплатят,  положим,  по  шестидесяти копеек за рубль -  это четыреста тысяч в
кармане!
     - Уж и в кармане!.. Прежде еще надобно узнать и сделать инвентарь всему
состоянию!.. - возразил Грохов.
     - Инвентарь не бог знает что!.. Дело рук человеческих.
     - Узнать,   наконец,   с  точностью  количество  долгов  законных...  -
продолжал Грохов.
     - И  то  можно!..  Они  уже  все,  как  сказывал мне купец,  стеклись в
тамошнем губернском правлении.
     - Знаю,  что можно;  но каких денег это будет стоить!..  - твердил свое
Грохов.
     - Деньги вздор, - по пословице: когда дрова рубят, щепок не жалеют... Я
в этом отношении человек не трусливый и решился купить этот процесс:  съезжу
сам в Сибирь, узнаю все там до точности и вам теперь предлагаю адвокатуру по
этому делу...  Предпочитаю я вас другим вашим товарищам вследствие того, что
вы человек умный,  дельный,  а не пустой краснобай,  и дела купеческие давно
ведете.  Плата вам,  конечно, будет приличная и своевременная, - отчеканивал
Янсутский.
     - Благодарю  вас  за  предложение,   но  я   все  болею,   -   произнес
нерешительным голосом Грохов.
     Он  действительно болел:  ужасная  и  внезапная смерть  Олухова  сильно
поразила его, так как он сам в пьяном виде очень легко мог черт знает откуда
и  черт  знает зачем кувырнуться вниз головой.  Грохов понял,  что  довольно
дурить,  и, сразу перестав пить, послал за доктором, который, найдя у него в
ногах  опухоль,   объявил,  что  это  предвестие  грядущей  водянки.  Грохов
испугался и раз по десяти в день начал снимать с себя сапоги и наблюдать, не
поднимается ли  опухоль выше;  доктор сказал ему,  что как опухоль дойдет до
сердца, так и капут!
     - Какое вы болеете, распустили только себя! - успокаивал его Янсутский.
     - Нет,  - сказал со вздохом Грохов, - выезжать совсем не могу - одышка,
опухоль в ногах...
     - Другие за вас будут ездить,  а вы,  как главный телеграфист, сидите у
себя в  комнате и  наигрывайте на клавишах...  В этом деле,  кроме денежного
интереса,  есть нравственный:  Домна Осиповна,  -  полагаю, что вы не будете
спорить против того, - очень дрянная женщина.
     - Дрянная! - подтвердил Грохов.
     - Скупая,  жадная, - продолжал Янсутский, - а главное, - неблагодарная,
лукавая,  и  туда  же  фуфырится еще...  Напакостить ей  было  бы  для  меня
величайшим наслаждением.
     - И для меня тоже! - сознался Грохов.
     - Значит, и будем работать в этом направлении...
     - Начинайте, а там увидим...
     По  отъезде  Янсутского  Грохов  долгое  время  сидел,   погруженный  в
размышления, а затем позвонил.
     Вошел артельщик.
     - Скажи кучеру,  чтобы он съездил за Яковом Ивановичем,  -  приказал он
тому.
     Яков  Иванович вскоре  явился.  Это  был  известный нам  письмоводитель
Грохова,  повышенный им  в  помощники.  Яков Иванович вел  образ жизни лучше
своего  патрона  и   был  теперь  в   новой  триковой  паре,   напомаженный,
причесанный: по мере того, как Грохов прибавлял ему жалованье, Яков Иванович
все меньше и  меньше загуливал и,  уже два года быв женат,  совершенно почти
ничего не пил.
     - Садитесь! - сказал ему Грохов.
     Яков Иванович сел.
     - Как велико было объявлено состояние Олуховых при вводе во владение? -
спросил Грохов.
     - В разных местах это было... миллионов около шести.
     - А долгов?
     - Тоже много!.. - отвечал Яков Иванович.
     - У  меня  сейчас был  один  барин,  -  продолжал Грохов после недолгой
остановки,   -   и  говорил,  что  старик  Олухов  на  волоске  держался  от
банкротства.
     - Говорили и мне это в Сибири, но не думаю, чтобы так это было.
     - На каком основании вы не думаете?
     - Да помилуйте!..  - воскликнул Яков Иванович. - Я своими глазами видел
в главной конторе двести тысяч,  в другой -  пятьдесят;  а там - где десять,
где тридцать.
     - Наличными?
     - Наличными!..  -  продолжал восклицать Яков Иванович.  - И в некоторых
конторах чистым даже золотом...  все новенькие полуимпериалы,  точно рыжички
блестят.
     - Деньги эти теперь, я думаю, все растащены, - заметил Грохов.
     - Кроме денег-с,  -  продолжал Яков Иванович с явным удивлением, - дома
во скольких городах... фабрики такие, что трубищи до самого неба...
     - И все в ходу? - полюбопытствовал Грохов.
     - Все...  Я был на многих,  светятся ночью, как дворцы... Машины на них
вс„ английские... точно черти какие шумят, стучат...
     Грохов слушал, нахмурившись, это красноречивое описание разных имуществ
Олухова.
     - Главное состояние старика было в землях, я знаю, - проговорил он.
     - На земли одних планов - три шкафа! - воскликнул Яков Иванович.
     Потолковав еще  некоторое время с  своим помощником,  Грохов,  наконец,
отпустил  его   и   сам   снова  предался  размышлениям:   практическая  его
предусмотрительность и  опытность ясно ему говорили,  что в  этом огромном и
запутанном деле много бы, как в мутной воде рыбы, можно было наловить денег:
скупить,  как справедливо говорит Янсутский, по дешевой цене некоторую часть
векселей,  схлопотать конкурс; самому сесть в председатели... назначить себе
содержания тысяч двадцать пять... подобрать согласненьких кураторов, а там -
отдачи  фабрик  в  аренды,  хозяйственная продажа отдельных имений,  словом,
золотой бы  дождь можно было  устроить себе  в  карман;  но  вместе с  этими
соображениями Грохов вспомнил о  своих недугах и  подумал,  что  ему,  может
быть,  скоро ничего не  надобно будет на  земле и  что на  гроб да  на саван
немного потребуется!
     Эта  мысль так его расстроила,  что он  был не  в  состоянии оставаться
долее в  своей конторе и  уехал домой.  Там  его встретила Агаша,  взятая им
после смерти Олухова аки бы в качестве экономки, но в сущности совершенно на
том же положении, на каком она была и у того. Грохов прошел в свою спальню и
лег в постель.
     Янсутский в это время,  побывав еще в местах двадцати, обедать прибыл в
Английский клуб, где в обеденной зале увидал генерала Трахова, который сидел
уже  за  столом и  просматривал меню.  Янсутский,  разумеется,  не  преминул
поспешно подойти к генералу и попросил позволения сесть рядом с ним. Генерал
очень любезно позволил ему это.
     - Вы,  однако,  довольно  часто  изволите посещать Москву?..  -  сказал
Янсутский.
     - Да,  - протянул генерал, - теперь я приехал квартиру для жены нанять,
но не знаю где: в отелях грязно и беспокойно...
     - Здесь  есть  отличные  шамбр  гарни  с  мебелью,  столом,  прислугою,
сервировкою...  Если вы прикажете, я сегодня же объеду их несколько и узнаю,
где есть свободные отделения, какой величины и в какую цену.
     - Но  мне  очень  совестно беспокоить вас  этим!  -  произнес генерал и
обязательно пожал Янсутскому руку.
     - Напротив, - воскликнул Янсутский, - это не беспокойство, а величайшее
удовольствие:  завтра же явлюсь к вам, чтобы донести обо всем. Вы, вероятно,
в Славянском Базаре остановились?
     - Там! - подтвердил генерал.
     Читатель,  конечно,  заметил,  что  Янсутский  в  настоящем свидании  с
генералом был в  отношении того гораздо почтительнее,  чем в  Париже:  он по
опыту знал,  что господа, подобные Трахову, только за границей умаляют себя,
а как вернутся в Россию, так сейчас же облекаются в свою павлинью важность.
     - Как вам, ваше превосходительство, нравятся обеды здешнего клуба?.. Не
правда ли,  они  гораздо хуже  обедов петербургского Английского клуба?..  -
продолжал Янсутский подделываться к генералу.
     - О,  да!.. Tiens*... Рубцы! Что это за блюдо, и чесноком еще пахнет, -
отвечал тот, делая презрительную гримасу.
     ______________
     * Вот тебе и на! (франц.).

     - Оно,  впрочем, довольно вкусно, - скромно возразил Янсутский. - А как
вы,  ваше  превосходительство,  находите эти  знаменитые английские супы  из
черепахи и из бычачьих хвостов?  Они мне показались микстурами аптекарскими,
а не кушаньем.
     - Надобно,  чтобы это по-французски было приготовлено...  У  меня повар
мой  отлично делает суп  из  бычачьих хвостов:  не  жирно,  тонко и  в  меру
пикантно.
     - У  вас,  говорят,  повар один из  лучших в  Петербурге?..  -  спросил
Янсутский.
     - Да,  недурен,  -  отвечал генерал и налил из своей бутылки Янсутскому
вина.
     Тот поспешил ему тоже