гласила  их   к
сотрудничеству,  открыв им  целую рубрику,  где  бы  они могли излагать свои
мысли. Долгов, разумеется, по своей непривычке писать, не изложил печатно ни
одной мысли;  но граф Хвостиков начал наполнять своим писанием каждый номер,
по  преимуществу склоняя  общество  к  пожертвованиям и  довольно  прозрачно
намекая,  что  эти  пожертвования могут быть производимы и  через его особу;
пожертвований,  однако, к нему нисколько не стекалось, а потому граф решился
лично на кого можно воздействовать и к первой обратился Аделаиде Ивановне, у
которой он  знал,  что нет денег;  но  она,  по  его соображениям,  могла бы
пожертвовать какими-нибудь  ценными  вещами:  к  несчастью,  при  объяснении
оказалось,  что  у  ней  из  ценных  вещей  остались только  дорогие  ей  по
воспоминаниям.   Бегушеву  граф  не  смел  и   заикнуться  о  пожертвовании,
предчувствуя,  что  тот  новую изобретенную графом деятельность с  первых же
слов обзовет не очень лестным именем.  Таким образом,  опять оставалась одна
только Домна Осиповна,  подающая некоторую надежду, к которой граф нарочно и
приехал поутру,  чтоб застать ее  без мужа.  Принят он на этот раз был очень
скоро и,  увидав Домну Осиповну,  чуть не вскрикнул от удивления -  до такой
степени она похудела и  постарела за  это непродолжительное время;  белила и
румяна только что не сыпались с ее лица.
     - А  я  к вам,  -  начала она без прежней своей важности,  -  писать уж
хотела,  чтобы узнать о  здоровье Лизы...  Она,  как мне передавали,  тоже у
Бегушева обитает.
     - У нас, у нас! - поспешно отвечал граф.
     - Я бы приехала навестить ее, но господин Бегушев, может быть, не велит
меня принять, - продолжала Домна Осиповна.
     - Нет,  нет!  У нее совсем особое отделение... Александр Иванович отдал
ей комнаты покойной матери своей, - бухнул, не остерегшись, граф.
     - Комнаты матери!.. - повторила с ударением Домна Осиповна. - И что же,
Лиза в постели лежит? - присовокупила она.
     - Иногда; но больше сидит и вместе с нами увлекается великим движением,
обхватившим все  классы общества!..  -  ввернул граф  газетную фразу,  чтобы
сильней повоздействовать на  Домну  Осиповну.  -  К  вам  я  тоже  приехал с
кружечкой, хоть и сердит на вас, что вы не хотели поддержать газеты, которая
как бы теперь была полезна!..  Впрочем, бог вас простит за это; пожертвуйте,
по крайней мере, теперь нашим соплеменникам, сколько можете!..
     И  граф  развернул перед Домной Осиповной свой  пустой бумажник,  чтобы
приять в  него  посильную дань.  Но  Домна Осиповна вместо дани  сделала ему
ручкой и, немного склонив голову, проговорила озлобленнейшим голосом:
     - Благодарю  вас  покорно!..   Очень  вам  благодарна!..   Я  уж  много
жертвовала!
     Домна   Осиповна  точно   что   через  разных  влиятельных  лиц   много
пережертвовала,  надеясь в  них найти помощь по своим делам.  Но помощи этой
она до сих пор не ощущала, что ее очень сердило и огорчало.
     - Мне теперь не до чужих нужд;  у меня своих много!..  -  объяснила она
графу.
     - Стало быть,  правда,  что я вам говорил со слов Янсутского? - спросил
тот по наружности как бы с участием,  а про себя думал: "Так тебе, скряге, и
надо!"
     - Конечно,  вздор!..  Он  сам все это и  выдумал,  -  воскликнула Домна
Осиповна.  -  Тут  его  несколько времени тому  назад избили в  трактире,  -
присовокупила она.
     - Скажите! - произнес граф, как бы удивленный тем, что слышит.
     - Об  этом  напечатано было в  газетах...  Я  сама читала!..  Янсутский
назван по имени,  а  о господине,  который бил его,  сказано только,  что он
очень храбрый и силы необыкновенной!
     - Скажите!  -  повторил еще  раз граф,  как бы  приходивший все более и
более в удивление, хотя от него именно и пущено было это известие в газеты.
     - Я,  признаться,  ужасно порадовалась, что его поколотили, ужасно!.. -
заключила Домна Осиповна.
     - А где же теперь Янсутский? - спросил граф.
     - Он  после  этого  сраму  в  Сибирь  ускакал...  Скупает  там  векселя
покойного деда по десяти,  по двадцати копеек за рубль и сюда пишет, что как
только  вернется,  так  посадит меня  в  тюрьму,  дурак  этакой!..  Того  не
понимает, что я его нисколько не боюсь...
     Домна  Осиповна в  последних словах своих сказала неправду:  она  очень
боялась угрожающего ей дела, тем более, что Янсутский всюду рассказывал, что
предполагаемый им процесс он поведет вдвоем с Гроховым.
     Граф собрался уходить.
     Домна Осиповна при  прощанье еще  раз  повторила,  что  она  непременно
приедет навестить Елизавету Николаевну.  Граф ничего ей на это не ответил и,
сухо откланявшись,  отправился домой с  твердым намерением напечатать самого
ядовитого свойства статейку о черствых и корыстолюбивых людях,  к несчастью,
до  сих  пор существующих в  нашем обществе,  особенно между купечеством.  К
досаде  на  Домну  Осиповну  за  отказ  ее  в   пожертвовании  у  Хвостикова
присоединялась  и   мысль   о   настойчивом  желании  Перехватовой  посетить
непременно его  дочь.  "Уж  не  думает ли  она  отбить Бегушева у  Лизы?"  -
спрашивал  он  себя.  В  том,  что  Елизавета Николаевна,  хоть  и  больная,
находится в близких отношениях с Александром Ивановичем, граф не сомневался.
Все эти злые и  беспокойные мысли сразу,  впрочем,  выскочили из его головы,
когда он  встретил ехавшего к  нему быстро Долгова,  который еще с  пролеток
кричал,  что им сегодня непременно надобно ехать обедать в  Английский клуб,
куда  приедет  генерал  Трахов,  аки  бы  привезший серьезнейшее известие из
Петербурга.
     Подозрение графа  касательно задней мысли  Домны Осиповны было  отчасти
справедливо: она в самом деле хотела видеть не Мерову, но Бегушева, которого
Домна Осиповна ревновала к Елизавете Николаевне.  Да, читатель, ревновала!..
До  последнего времени Домна Осиповна ни от кого не слыхала,  чтобы Бегушев,
расставшись с  ней,  полюбил какую-нибудь другую женщину,  так  что  она,  к
великой усладе своего самолюбия,  начинала думать,  что  он  всю жизнь будет
страдать по ней;  а  тут вдруг Бегушев берет к  себе Мерову -  зачем?..  Для
чего?..  Чтобы  он  делал  это  бескорыстно,  Домна  Осиповна,  как  и  граф
Хвостиков, не думала, и при этом совершенно не верила в нравственность своей
подруги!..  С  такого рода мыслями и чувствованиями приехала она в хорошо ей
когда-то  знакомый дом,  где  она  провела столько блаженных минут.  Готовая
расплакаться при этом воспоминании,  Домна Осиповна с  замирающим сердцем от
страха,  что не примут ее,  послала своего ливрейного лакея узнать: может ли
она  видеть Елизавету Николаевну Мерову.  Встреть сего  посланного Прокофий,
тот бы прямо ему объявил, что барыню ихнюю барин его никогда не велел к себе
пускать;  но в передней в это время был не он, а один из молодых служителей,
который,  увидав подъехавшую карету, не дожидаясь даже звонка, отворил дверь
и,  услыхав,  что приехала Домна Осиповна навестить госпожу Мерову,  пошел и
сказал о том Минодоре, а та передала об этом посещении Елизавете Николаевне,
которая испугалась и  встревожилась и послала спросить Александра Ивановича,
что позволит ли он ей принять Домну Осиповну.
     Бегушев некоторое время думал.
     - Отчего ж  не  принять?  Пусть примут,  -  отвечал он  потом не совсем
спокойным голосом.
     Домну  Осиповну привели,  наконец,  в  комнату приятельницы;  гостья  и
хозяйка сначала обнялись, расцеловались и потом обе расплакались: кто из них
несчастнее был в  эти минуты -  нищая ли Мерова,  истерзанная болезнью,  или
Домна Осиповна,  с  каждым днем все более и  более теряющая перья из  своего
величия, - сказать трудно; еще за год перед тем Домна Осиповна полагала, что
она  после  долгой борьбы вступила в  сад,  исполненный одних  только цветов
радости,  а ей пришлось наскочить на тернии,  более колючие,  чем когда-либо
случалось проходить.
     - Как  ты  попала  сюда?   -   первое,   что  спросила  Домна  Осиповна
приятельницу.
     - Александр Иванович нашел  меня  совсем  нищую  и  перевез к  себе,  -
отвечала та.
     Спросить Елизавету Николаевну, где она была и что делала с тех пор, как
скрылась  из   Петербурга,   Домна  Осиповна  считала  излишним,   так   как
догадывалась, какого рода жизнь вела ее приятельница.
     - И тебе не грех было не написать мне о своем положении, а одолжаться у
почти незнакомого тебе человека? - заметила она ей.
     Мерова вспыхнула.
     - У Александра Ивановича отец мой живет; ты же, я слышала, вышла замуж,
а потому не зависишь от себя!.. - проговорила она.
     - Я  никогда ни  от  первого,  ни  от  второго мужа  не  была  в  такой
зависимости, потому что если им дать волю, так они возьмут их две, три!..
     Домна Осиповна так резко отозвалась о  мужьях потому,  что у  ней перед
самым отъездом вышла сильная перебранка с  супругом,  по  причинам несколько
отдаленным.  Перехватов,  как  только разнесся слух о  возможности для Домны
Осиповны  банкротства,  утратил  к  ней  всякую  внимательность,  нежность и
угодливость.   Домна  Осиповна,   конечно,  отгадала  истинную  причину  его
холодности и окончательно убедилась, что в душе он подлец; Бегушев показался
ей сравнительно с ним полубогом по благородству своих чувств;  он бесился на
нее,  когда она наживала деньги,  и  никогда бы,  конечно,  не  кинул ее при
какой-нибудь денежной беде.  Все  это  она  до  поры до  времени таила и  не
высказывала мужу;  но  когда он  услыхал,  что Домна Осиповна хочет посетить
Мерову, вскипятился и сказал ей повелительным голосом:
     - Вам не следует туда ездить!
     Домна Осиповна сначала посмотрела ему в лицо, мгновенно утратившее весь
свой румянец, и тоже произнесла не очень нежно:
     - Почему же не следует?
     - Потому что  господин Бегушев,  у  которого живет Мерова,  ваш  старый
поклонник! - ответил ей муж.
     - Что ж из того,  что он старый мой поклонник;  женясь на мне, вы знали
это! - возразила Домна Осиповна.
     - Мало  ли  что  было  прежде,  но  теперь возобновлять это  знакомство
неприлично, - проговорил Перехватов.
     Тут уж более Домна Осиповна не выдержала.
     - А  вам  прилично целые  дни  не  бывать дома  и  объезжать под  видом
практики ваших бывших обожательниц и приискивать, может быть, еще новых?
     Что муж делает это, Домна Осиповна твердо была в том убеждена.
     - Между  нами  одна  разница,  -  продолжала она  с  дрожащими губами и
раздувшимися ноздрями.  - Вы с ваших обожательниц берете деньги за визиты, а
я к Бегушеву еду даром, и не к нему даже, а к моей больной подруге!
     Намек этот был очень оскорбителен для Перехватова,  тем более что прямо
на него он и возразить ничего не мог, так как с самой Домны Осиповны побирал
порядочные деньги за свои любовно-врачебные посещения.
     - Вас надобно освидетельствовать в  умственных способностях;  у вас тут
немного тронулось от ваших истерик и капризов!  -  проговорил он,  показывая
себе на лоб.
     - Я знаю,  что вы этого желаете и добьетесь,  вероятно,  потому что все
употребляете, чтобы я умерла или помешалась, - подхватила Домна Осиповна.
     Далее супруги от напора гнева не в  состоянии были говорить,  и  вскоре
доктор уехал в  больницу свою,  а Домна Осиповна поехала к Меровой с великим
желанием встретиться с Бегушевым.
     - Александр Иванович заходит к  тебе иногда?  -  спросила она Елизавету
Николаевну.
     Мерова при этом вопросе нахмурилась.
     - Редко!  -  ответила она нехотя; но вдруг, как бы в опровержение того,
вошел Бегушев;  при появлении его лицо Домны Осиповны просияло,  а у Меровой
оно приняло свойственное ему выражение отчаяния.
     У  Бегушева все это не  свернулось с  глазу.  Домна Осиповна,  впрочем,
своей набеленною и  старающеюся улыбаться физиономиею показалась ему  гадка.
Он ей наскоро и молча поклонился и обратился ласково к больной.
     - Как вы себя чувствуете? - сказал он.
     - Очень  нехорошо!  -  отвечала та,  закидывая свои  маленькие ручки на
голову.
     - Но  граф вчера был у  меня и  сказал,  что ты  вовсе не  так серьезно
больна, как я тебя нашла! - вмешалась в разговор Домна Осиповна.
     - Граф,  может быть,  думает,  что я не серьезно больна,  но я больна и
даже желаю еще больнее быть, чтоб умереть скорее! - произнесла Мерова.
     - Но ты забываешь окружающих тебя!..  Какое горе, я думаю, для них твоя
болезнь!.. - язвила Домна Осиповна.
     - Ах,  окружающим меня все равно это! Еще порадуются, когда я умру!.. -
воскликнула Елизавета Николаевна, насколько у ней достало голоса.
     Бегушев очень хорошо понимал,  что обе эти госпожи прохаживались на его
счет,  но  Меровой он  еще прощал,  а  Домне Осиповне -  нет,  и  решился ее
отделать.
     - Елизавету Николаевну волнуют наши разговоры,  а это ей вреднее всего,
- сказал он с резкостью.
     Домна Осиповна даже сквозь белила покраснела.
     - Извините,  я  не  знала,  что мои слова могли почему-либо взволновать
Лизу!  Вы позволите мне,  по крайней мере, закурить пахитоску? - проговорила
она.
     - Больная сама не курит,  и при ней тоже не велено курить, - отказал ей
и в том Бегушев.
     Домна Осиповна видела,  что он с  умыслом говорил ей дерзости,  и назло
ему, а также и Меровой, решилась продолжить свой визит.
     - Александр Иванович до сих пор еще,  кажется, сердится на меня, хотя я
в  разлуке моей с  ним нисколько не виновата!  -  отнеслась она к  Елизавете
Николаевне, у которой опять появилось отчаяние в лице.
     Наглость и бесстыдство Домны Осиповны поразили Бегушева.
     - О  какой это разлуке вы вспоминаете,  о которой я давно и забыл...  -
проговорил он презрительно-насмешливым тоном.
     - Вы забыли?..  Это хорошо и  может послужить уроком для других женщин,
как вас понимать! - не унималась Домна Осиповна.
     Бегушев насильственно рассмеялся.
     - Если вам нечего другого делать, так хоть всех в мире женщин поучайте,
как меня понимать! - проговорил он, вставая, и, сказав Меровой, что он потом
зайдет к ней, ушел, не поклонившись Домне Осиповне.
     Та осталась решительно рассвирепелой тигрицей.
     - Я  тебе еще прежде говорила и  писала,  что это за человек!  Побереги
себя  хоть  перед  смертью в  отношении его!  -  говорила она,  забыв всякое
приличие.
     - От чего мне себя беречь?  -  возразила ей Елизавета Николаевна слабым
голосом.
     - Знаю я,  chere amie*,  знаю!  Меня нельзя обмануть,  и вот к тебе моя
просьба теперь: когда он бросит тебя, то напиши мне, - я возьму тебя к себе!
- произнесла она взволнованным голосом и, поцеловав больную, уехала.
     ______________
     * дорогая подруга (франц.).

     Злобе и страданиям в душе Домны Осиповны пределов не было: она приехала
почти уверенная,  что помирится с  Бегушевым и что даже будет предостерегать
его от Меровой; но вышло, как мы видели, совершенно наоборот.
     Бегушев  возвратился к  Меровой сейчас  же,  как  только  уехала  Домна
Осиповна. Елизавета Николаевна лежала в своей постели мрачнее ночи.
     - Что за штуки эта негодяйка выкидывает! - сказал он.
     - Она  не  негодяйка,  -  отвечала Елизавета Николаевна,  -  она  знает
только, что вы ее еще любите!
     - Господи помилуй! - сказал, усмехаясь и пожимая плечами, Бегушев.
     - Как же  не  любите!  -  продолжала Мерова,  совершенно не  обратившая
внимания на его восклицание.  - Как только услыхал, что она приехала, сейчас
же велел ее принять и сам явился.
     Чтобы успокоить Мерову, Бегушев сознался, что в самом деле глупо было с
его стороны войти к  ней в  комнату,  когда была там Домна Осиповна,  но что
сделано было это чисто по необдуманности, а не по какому-нибудь чувству. "Не
мальчишка же я..." - заключил он.
     - Вы  хуже,  чем мальчишка,  -  перебила его уже со  слезами на  глазах
больная, - вы старый волокита... Домна Осиповна хорошо вас знает... Но я вам
не позволю этого делать, вы не смейте меня дурачить и обманывать.
     - Прежде всего  вы  не  волнуйтесь,  это  для  вас  очень  вредно!..  -
продолжал ее успокаивать Бегушев.
     - Нет,  я  хочу волноваться,  я буду нарочно волноваться,  чтобы мне не
оставаться в живых! - говорила Мерова и стукнула ручкой по кровати.
     Бегушев не выдержал и тоже вспылил.
     - В таком случае плачьте,  сколько вам угодно!..  - сказал он и, встав,
хотел было уйти, но Елизавета Николаевна схватила его за полу сюртука.
     - А,  вы уж и бежать!..  Ах да,  обрадовались;  но я вас убью,  если вы
уйдете, слышите!.. - почти кричала она.
     Бегушев при этом невольно вспомнил рассказы Тюменева про ее  порывистый
нрав, превосходящий даже характер Домны Осиповны.
     - Целуйте  меня!..   Целуйте...   -   бормотала  между  тем   Елизавета
Николаевна.
     Бегушев с  удовольствием исполнил ее желание и  наклонился к  ней.  Она
обвила его шею своими худенькими ручками и начала целовать без конца.
     - Я тебе еще не принадлежала; но теперь хочу принадлежать, - прошептала
она.
     Бегушев потерял, наконец, голову. Мерова в своем увлечении казалась ему
очаровательною: глаза ее блистали, все тело пылало в жару.
     Приехавший в  восемь часов доктор и раздавшийся затем звонок прервал их
свидание.  Бегушев поспешил уйти от  Елизаветы Николаевны.  Доктор,  войдя к
ней,  заметил,  что  она была в  тревожном состоянии,  и  первое,  что начал
выслушивать, - ее грудь; выражение лица его сделалось недовольным.
     - Вам  больше всего  надобно беречь ваше  сердце,  а  вы  его-то  и  не
бережете, - сказал он укоризненным голосом.
     - Нет,  ничего!..  Мне  сегодня  гораздо лучше!..  -  отвечала безумица
веселым тоном.
     Доктор  сомнительно покачал  головой  и  дал  ей  двойную  дозу  капель
дигиталис и,  уезжая,  убедительно просил не  волноваться и  не  тревожиться
ничем.
     Бегушев, возвратясь в свой кабинет, застал там Хвостикова и Трахова.
     - Это какими судьбами? - воскликнул он, обращаясь к генералу и дружески
пожимая его руку.
     - Приехал совсем с женой в Москву.
     - А где же его сиятельство вы подцепили? - спрашивал Бегушев.
     - В  клубе встретились,  и,  можете себе представить,  вдруг там кто-то
выдумал,  что я привез из Петербурга по современной политике важную новость,
а  я  никого  даже  не  видал  перед  отъездом оттуда,  -  говорил генерал с
гримасой.
     - Передавая московские вести,  я  обыкновенно прибавляю,  с  позволения
сказать: это я слышал в Москве! - сострил граф Хвостиков.
     - Именно!  -  подхватил генерал Трахов,  видимо, бывший в весьма дурном
расположении духа, что с ним почти всегда случалось, когда он был не в очень
дальнем расстоянии от супруги своей.
     - Вы главное скажите Александру Ивановичу, - напомнил Трахову граф.
     - Главное, - продолжал тот невеселым голосом, - что в воскресенье у нас
будет une petite soiree litteraire*... будут читать драму жены... Я профан в
этом деле, хоть и очень люблю театр...
     ______________
     * маленький литературный вечер... (франц.).

     - Драма будет ко времени... ко времени... - подхватил опять Хвостиков.
     - Может быть, - согласился генерал и отнесся к Бегушеву: - Жена умоляет
вас,  cousin, приехать к нам и прослушать ее творение. Вы хоть и пикируетесь
с ней всегда немножко, но она вас бесконечно уважает.
     Бегушев молчал.
     - Приедете?  -  повторил генерал.  -  А  в противном случае она меня со
света сгонит.
     Бегушев колебался еще  несколько мгновений:  драма  кузины  заранее ему
представлялась чем-то бесконечно бездарным,  мертвящим;  но, будучи исполнен
собственного счастья, он обещался быть.
     - Merci,  тысячу раз merci...  -  произнес генерал. - Но теперь вот еще
задача!  Жена  желает,  чтобы  драму  читала актриса Чуйкина...  Она  где-то
слышала ее,  как  она декламировала поэму Глинки "Капля"...  Vous connaissez
cet ouvrage?*
     ______________
     * Вы знаете это произведение? (франц.).

     - Слыхал об нем, - отвечал Бегушев.
     - On dit*,  что это высокое пр