ельностью у тебя всегда было слабовато. Я тебе по-хорошему, в который раз напоминаю: есть писаный договор, где четко обозначены все права и обязанности - и членов экипажа, и капитана. Я тебе еще раз говорю: капитан в обычное время не обязан...
     Не слушая более, Сварог подошел, взял палубного мастера за рукав и шепнул на ухо:
     - Лопни моя селезенка, он попросту тянет время...
     - Вот и я так думаю, - зло прошептал Бунак. - Хреновенькие дела. Эта стерва не зря смылась...
     - Но надо же что-то делать. Протянем, может плохо кончиться...
     - Думаете, я не понимаю? - оскалился Бунак. - Нужен порыв, а его пока что нету... Убалтывает он ребят, чтоб ему...
     Сварог его прекрасно понимал - и в самом деле необходим порыв. Необходимо, по крайней мере, чтобы кто-то первым остервенело заорал "бей!", сделал первый выстрел, нанес первый удар... И уж тогда понесется так, что разжигать не придется. Но непохоже что-то, чтобы палубный мастер решился...
     - Выстрелить? - спросил Сварог совсем тихо. - С такого расстояния не промахнешься...
     - Подождите! - вскрикнул Бунак с изменившимся лицом. - Я ж не хочу, чтобы его убили, его бы в нормальное состояние привести, в прежнее... Это ведь Джагеддин...
     - Уверены? - поморщился Сварог.
     - Всегда есть надежда...
     "Твоим бы хлебалом, сударик, да медок наворачивать", - подумал Сварог сердито. Плохо верилось, что капитана удастся еще вытащить из той поганой ямы, куда он залез по собственному желанию.
     А впрочем, это обстоятельство было сейчас не главным. Самой насущной задачей оказалась другая: как поступить? Ему всерьез казалось, что лихой напор, быстрый отчаянный удар по защитникам капитанского мостика волне мог принести победу. Но палубный мастер, раздираемый меж человеколюбивым желанием все исправить и старой любовью к своему капитану, похоже, не годился в предводители. А за Сварогом то ли пойдут, то ли нет... Впереди явственно обозначился тупик. Мятежники на глазах теряют решимость, началась тягучая перебранка, а тем временем...
     Вот именно - тем временем! Сварог почувствовал, как кожу на лице ему стягивает словно бы морозом. Из-под двери, за которой скрылась Марута, стали медленно, невесомо выползать завитки темного дыма, напоминавшие те, что заполонили каюту, когда ведьма ухитрилась его себе подчинить. Только эти были гораздо темнее - и гораздо красивее, следовало признать. Они напоминали уже не дым, а скорее аккуратные узоры, наносимые чеканщиком на податливую медь, они не расплывались, просто-напросто удлинялись, вытягивались, понемногу заполняя капитанский мостик, покрывая чистые доски настила шевелящимся ковром, безукоризненным узором, держась над самой палубой, распространяясь не так уж быстро, но неостановимо, целеустремленно...
     Ничего хорошего ждать от этого не приходилось, и не было ни времени, ни желания гадать, что произойдет, когда эта пакость спустится с мостика на палубу, под ноги собравшимся. Вот черные узоры уже скрыли подошвы сапог рулевого, навытяжку застывшего у штурвала подтекли под ноги штурману, стоявшему слева от Джагеддина с тяжелым двуствольным пистолетом в руке. Ничего вроде бы не произошло с обоими моряками, но как-то ни примечательно оцепенели, и что-то определенно случилось с их лицами, со взглядами - нечто темное, злобное, принадлежащее не этому миру легло на физиономии, появилось в глазах нечто такое, отчего рука Сварога сама собой оказалась на эфесе.
     Не раздумывая, он шепнул Бунаку:
     - Если начнется заварушка, не тяните, я вас умоляю...
     И, убрав руку с эфеса, спокойно вышел вперед, приблизился к защитникам капитанского мостика, прошелся перед ними гоголем, с рассчитанной медлительностью, фасонно ставя ногу с пятки на носок. Глядя в испуганные, озадаченные, сердитые лица, начал с расстановочной, по всем правилам тарабарского народа, усвоенным в трюме корабля, чье название так и не успел узнать:
     - Ну, что лупалки выкатили, босявые? Гляди веселей, шушара дерганая, не на собственных похоронах жмура давите! Вон ты, длинный, затвори жевалку, ворона влетит, хавиру устроит! Вы что, давно чудасили без увесистых непоняток? Делать нечего, гопота угнявая? Чего в репе чешешь, пузатый? Делать мне нечего, кроме как с вами стукаться посреди потекучки, радости-то... Что мурцаете дуры да щекоталки, не наигрались? Я вам барадаю, а вы прочистите хлюпки и шевелите думалкой, корявые!
     Он с радостью видел, что на обращенных к нему физиономиях начинает все сильнее проявляться нечто вроде туповатой радости - с ними говорили на хорошо понятном языке, и это чуточку меняло дело... Ободрившись, Сварог развивал успех:
     - Щекоталки попрячьте, бостында позорная, а то еще друг другу зырки повыкалываете! Знает меня кто? Я вам что, чухарь от граблей, что ни одна хлюнда не рисует с профиля и фаса?
     В полном соответствии с тактикой подобных толковищ он выбрал себе в качестве мишени пару-тройку конкретных физиономий - и смотрел главным образом на них, обращался главным образом к ним, чтобы послужили катализатором, учено выражаясь. Продолжал громко, бодро, жизнерадостно:
     - Вы что, обочинные, не слышали, как вон тот дядька мою звалку голосил на всю толпу?! Ну, кого спрашиваю? Звякните, за правду не чурдану!
     Послышался неуверенный, но внятный голос:
     - Король Сварог...
     И еще несколько, гораздо тише, повторили то же самое.
     - Радости полные штаны! - заорал Сварог, косясь на черные узоры, занявшие уже половину мостика и медленно распространявшиеся к балюстраде, к Джагеддину. - Признали наконец, межеумочные! Ну да, все верно. Я и есть Сварог Первый, король Хелльстада, а также иных прилегающих и отдаленных земель... Слышали обо мне, простодыры? Вы уж не посетуйте, ребятки, но случилось так, что захотелось мне поразвлечься, вот и объявился в голом виде, искупнуться в Белой Волне! Вы что, гутявые, решили, что меня спасаете? Да это я вас спасаю от самых крупных жизненных пакостей...
     Он извлек из воздуха сигарету, прикурил и выпустил густую струю дыма в лица стоявших совсем близко к нему головорезов. Ближайшие непроизвольно отпрянули. Ухмыльнувшись, Сварог поднял левую руку, согнув пальцы так, словно держал невидимую палку - и в руках у него тут же оказалось горлышко черной пузатой бутылки. Он отхлебнул добрый глоток рома - не столько эффекта ради, сколько по насущной потребности, ради подкрепления куража - резким движением сунул бутылку одной из выбранных мишеней:
     - Хлебни путевой дурки, пока король угощает! Кому говорю? Что пятишься? Травить тебя не собираюсь, я ж сам отсюда только что жлоктал...
     Поборов опасения, означенный тип с превеликой осторожностью взял у Сварога бутылку, понюхал, моментально отмяк лицом - и, прижав горлышко к губам, враз покончил с содержимым сосуда.
     Сварог покосился на мостик. Следовало поторопиться - черные узоры распространялись хотя и медленно, но крайне целеустремленно и останавливаться пока что не собирались. Вынув из воздуха еще несколько бутылок, он рассовал их в протянутые руки ближайших головорезов и продолжал громко, жизнерадостно:
     - Верно вам говорю, господа мои, мне просто пришла охота поразвлечься, и не более того. По-вашему, король Хелльстада может попасть в столь дурацкое положение? Да захоти я плыть не саженками, а на чем-то достойном монарха... Прошу убедиться!
     Он эффектно выбросил руку к правому борту в классическом стиле дешевого провинциального трагика, все головы машинально повернулись в ту сторону - и по толпе пронеслось громкое оханье, удивленное и испуганное.
     Совсем рядом с "Призраком" покачивался на волне речной пароход, систер-шип достопамятной "Принцессы", надежно пришвартованный к пиратскому кораблю тонким тросом (таково уж было "техническое задание" данного заклинания - при сотворении корабля из ничего он, дабы не уплыл, будет пришвартован к ближайшему берегу или любому выступающему над водной поверхностью предмету). Пароход для Сварога был полностью бесполезен по причине отсутствия экипажа, но кто об этом знал?
     Ближайшие от него форменным образом шарахнулись. Кажется, они наконец-то пришли в состояние должной запуганности или уж, по крайней мере, должного ошеломления... Ухмыляясь с видом человека, для которого подобные чудеса - недостойная внимания мелочь, Сварог продолжал:
     - Я - человек мирный. Всякий, кто вовремя уберется с дороги или будет слушаться, обычно остается живехонек и здоровехонек... Стоять смирно, шпаргонцы! - рявкнул он, меняя интонацию. - Кончайте базар! Я здесь оттого, что на корабле у вас скверно. Капитан ваш по глупости связался с нечистой силой, вот меня и попросили выправить положение. Ничего с ним плохого не случится, вылечим, я знаю людей, которые это умеют... Расступись!
     Глядя, как только что преграждавшие ему дорогу рыцари удачи мгновенно шарахнулись, освобождая проход к мостику, толкая и сбивая с ног друг друга, но понял, что переломил ситуацию. Кивнул палубному мастеру, и тот во главе дюжины самых решительных своих сторонников двинулся вслед за Сварогом к подножию лестницы.
     Задрав голову, Сварог резко распорядился:
     - Капитан Джагеддин, вы мой пленник! Бросьте оружие!
     - Хорошо же вы платите за гостеприимство, король Сварог... - сказал Джагеддин, не шевелясь.
     Если он рассчитывал устыдить Сварога, напрасно. Человек, достаточно долго проработавший королем, быстро привыкает к нехитрой мысли: ради общего блага приходится совершать самые неблаговидные поступки без всякой оглядки на совесть или аналогичные трепыхания души. А поскольку он сейчас не для себя старается, как раз на общее благо, представляя интересы наиболее прогрессивной части пиратов - совесть молчала, словно была глухонемой отроду.
     Он все же задержался на миг на нижней ступеньке. Глаза Джагеддина его поразили - в них мешались самые разнообразные чувства, там была и смертная тоска, и дикая злоба, и растерянность. Словно в этом сильном и храбром человеке насмерть боролись две совершенно непохожие личности - прежняя и нынешняя. Скорее всего, так и обстояло. Но не было времени на отвлеченные умствования, Сварог поднялся еще на пару ступенек, заранее прикинув, как будет действовать, если Джагеддин схватится за меч. Черные невесомые узоры, струясь, переплетая, подползали к ногам капитана.
     - Взять его! - непререкаемым тоном приказал Сварог Бунаку.
     Высоко над головой, где-то на верхушке мачты, заревела труба, повторяя один и тот же, незнакомый Сварогу сигнал. Настала мертвая тишина, все замерли, как в какой-то полузабытой детской игре, и оттуда, сверху - ага, из корзины на мачте, где торчал наблюдавший за морем часовой - послышался крик:
     - Тридцать с руп-нора!
     Ничего не понимавший в морских координатах Сварог попросту посмотрел туда же, куда повернулись все.
     Прямо на них со стороны моря шел большой корабль под высокими гроздьями белых парусов, он был совсем близко, и под бушпритом сияла позолотой знакомая носовая фигура - конская голова. Слышно было, как на его палубе свистит дудка. Грациозно скользя по волнам, корабль стал поворачиваться к ним левым бортом, и, еще до того, как удалось бы прочитать название, Сварог узнал светло-коричневый с синими полосами борт (оба ряда пушечных портов распахнуты). Мало было на Таларе кораблей, которые он при всем своем невежестве мог безошибочно узнать издали, - но уж "Божьего любимчика"...
     Корабль надвигался, грозный и красивый, и над грот-мачтой полоскались по ветру три узких и длинных алых вымпела - не просто вызов на бой, а на смертельную схватку до последнего. Оцепенение на палубе "Призрака удачи" длилось лишь несколько секунд, а потом раздался громкий, решительный приказ Джагеддина:
     - Все по местам! К бою!
     Засвиристела дудка, очевидно, повторяя приказ. Затопотали бегущие, и Сварог нереально быстро оказался вдруг в полном одиночестве. Чуть растерянно озираясь, он увидел, что все до единого - и мятежники, и сторонники капитана, и колебавшиеся - моментально забыв и о прежних разногласиях, и о самом бунте, кинулись занимать места согласно боевому расписанию. Ни одного не осталось у мостика. Старая, как мир, история - перед лицом внешнего врага все внутренние распри вмиг забываются...
     Джагеддин уже не обращал на Сварога никакого внимания - он метался на мостике и отдавал команды в микрофон. По снастям с невероятной быстротой карабкались вверх люди из парусной команды, слышно было, как под ногами, на орудийной палубе, тяжело перекатывают пушки - ага, у них же все до единой заряжены картечью, которая, надо полагать, в морском бою уступает ядрам, тут свои правила, не те, что на суше...
     Не оставалось никаких сомнений, что бунт на корабле провалился самым позорным образом, пусть и по независящим от его активистов причинам, и когда удастся его повторить, одному Богу известно. При нынешних обстоятельствах делать здесь Сварогу было совершенно нечего. Он успел еще заметить, что с началом переполоха черные узоры, конвульсивно содрогнувшись, стали гораздо быстрее сокращаться в размерах, втягиваясь назад - словно кинопленку пустили задом наперед - но это уже не имело никакого значения.
     Подбежав к борту, он прыгнул головой вперед, вошел в воду не особенно изящно, но и не ударившись брюхом. Вынырнул и, ожесточенно загребая, поплыл к недалекому острову, опять-таки не заботясь об изяществе стиля, а лишь о быстроте. Ни ядра, ни картечь не могли причинить ему вреда, но все равно, лучше оказаться подальше от того места, где сводят старые счеты две столь примечательных личности, как капитан Зо и Джагеддин. В конце концов, упавшая на голову мачта и Сварогу не прибавит здоровья, совсем наоборот - а до падающих мачт, сердце вещует, вот-вот дойдет дело...
     При каждом рывке тела приподнимаясь над водой, он видел неисчислимое множество черных тюленей на берегу, слышал уже верещанье детенышей, хруст гальки под плавниками.
     Прямо перед ним из воды выметнулись дьявольски проворные черные тела, блеснула гладкая мокрая шерсть, и тюлени, числом с полдюжины, закачались перед ним на волнах, пытливо уставившись огромными темными глазами. Сейчас Сварога совершенно не интересовали все плетущиеся вокруг них россказни - а также процент правды в таковых. Ему попросту хотелось побыстрее достичь берега.
     Ближайший тюлень разинул пасть. Сварог и не думал, что у этих морских зверушек во рту столь внушительный набор клыков - и теперь понимал, что если эта компания накинется на него, шансов останется мало, они были в совей стихии, а вот ему придется туго...
     Поплавком бултыхаясь на поверхности, он лихорадочно искал выход. Полагаясь даже не на интуицию, а на примитивное везение, широко развел руками и внятно произнес:
     - Ребята, уступите дорогу, а? Видит Бог, я против вас ничего не имею, мне бы на берегу отсидеться...
     Разобраться в выражении огромных темных глаз не было никакой возможности, они оставались загадочными и непостижимыми, в точности как женская душа. Бодрости придавало лишь воспоминание о тех самых моряцких байках - никто не слышал, чтобы черные тюлени причиняли людям вред... с другой стороны, здесь их самки с детушками малыми, поди угадай, что им в голову взбредет, от этих островов любой рассказчик как раз заклинал держаться подальше...
     Черные тела, крутясь в немыслимых пируэтах, прянули в стороны. Дорога вроде бы свободна. Сварог поплыл к совсем близкому уже берегу, кося взглядом по сторонам - черные тела неотступно его сопровождали с обеих сторон, плыли и сзади, и лучше не думать про то, что случится, если эта премилая зубастая петь цапнет за шею, потому что все равно не успеешь помешать, не отобьешься...
     Ощутив под ногами твердое дно, он выпрямился и, истекая водой, хлюпая полнешенькими сапогами, вышел на берег в том месте, где он был пуст. Расположившиеся поодаль мамаши сердито на него зафыркали, преграждая дорогу любимым чадам, по несмышлености собравшимся было поближе познакомиться с экзотическим гостем. Писк, визг, хлопанье ластов по гальке, самое настоящее рыканье... Гомон стоял такой, что уши закладывало.
     Цепляясь за камни, обдирая ладони, Сварог карабкался на пологую скалу. Пару раз ноги сорвались, хорошо, что не обе сразу, но все же он оказался на вершине. Покрепче ухватившись за скальный выступ, расставив ноги, уставился в море. Ветер трепал ему волосы.
     Отсюда, с немаленькой высоты, все предстало в жуткой красоте - корабли сходились, "Принцесса" уже дрейфовала кормой вперед далеко в стороне: кто-то сообразил перерубить канат, чтобы нелепым в открытом море речной кораблик не мешал маневрам.
     Вследствие невежества в таких делах - а также из читаных некогда романов о морских разбойниках - у Сварога давным-давно сложилось впечатление, что морской бой непременно продлится долго и будет представлять собой нечто вроде замысловатого танца со многими фигурами.
     Выяснилось, ничего подобного. "Божий любимчик" оказался за кормой "Призрака", и паруса у того вдруг беспомощно обвисли исполинскими тряпками. Кажется, это называлось "заслонить ветер", припомнил Сварог то ли строки из романа, то ли чей-то рассказ. Изменив курс, капитан Зо развернулся к противнику левым бортом - и "Божий любимчик" словно взорвался вдруг, чуть ли не до верхушек мачт окутавшись клубами тяжелого дыма.
     Когда он рассеялся, Сварог увидел, что румпель "Призрака" разбит в щепы, бизань-мачта рухнула, наискосок волочась за кормой, таща за собой всплывшие на поверхность паруса. "Божий любимчик", по инерции пройдя мимо, разворачивался уже правым бортом. И все повторилось - залп всеми орудиями, стелящиеся над волнами клубы тугого дыма, потерявший управление "Призрак" болтался на воде, как пустая бутылка, на нем вспыхнуло сразу несколько пожаров, и, завершая разгром, с палубы "Божьего любимчика" сорвалось с полдюжины дымных струй, выгнувшись красивыми, геометрически безупречными дугами, обрушились на палубу агонизирующего корабля - капитан Зо добивал противника ракетами с горродельским огнем, огонь охватил "Призрака", словно стог сухого сена.
     Расстояние было не так уж велико, и Сварог рассмотрел, когда ветром разогнало дым, что Джагеддин, упершись в палубу широко расставленными ногами, стоит посреди мостика, бьет по струнам виолона, с отрешенным, застывшим лицом, и его губы двигаются, но песни, разумеется, на такой дистанции не слышно...
     Потом мостик снова заволокло черным, непроглядным дымом, и Сварог больше не видел капитана гибнущего корабля. "Призрак", пылая, как факел, зарылся носом в воду, вот уже исчез бушприт, вот погрузилось подножие фок-мачты, сквозь дым и пламя ошалело прорывались люди, сыпались в волны, как горох...
     Сварог вздрогнул. Он не мог ошибиться, он действительно видел это - из дыма и пламени взвилось что-то, больше всего напоминавшее размытый, черно-туманный силуэт большого нетопыря, поднялось выше, выше, под самые облака, понемногу пропало с глаз, словно растаяв, смешавшись с небесной лазурью. Конечно, могло и привидеться, дым нешуточного пожарища принимал порой самые причудливые очертания - но Сварог мог бы поклясться, что действительно видел нечто, не имевшее ничего общего с обычным дымом...
     "Божий любимчик" лег в дрейф. С него спускали сразу несколько шлюпок - с полдюжины направились к тому месту, где из воды торчала лишь корма гибнущего "Призрака", все еще окутанная огнем и дымом, с пылающими лохмотьями горротского флага - Сварог мимолетно полюбовался приятным зрелищем, - а одна, взяв совершенно другой курс, понеслась прямехонько к берегу.
     Сварог принялся спускаться, внимательно глядя под ноги - обидно было бы расшибиться именно сейчас, когда все оборачивалось просто прекрасно. Шлюпка остановилась ярдах в двухстах от берега - моряки определенно не решались подойти поближе к запретному месту - и Сварог, на бегу сбрасывая хлюпающие сапоги, неизвестно кому прежде принадлежавший камзол, перевязь с дурацкой саблей, прыгнул в воду, поплыл туда. Тюленья стража, плававшая неподалеку, на сей раз не обратила на него внимания.
     Он плыл так, словно спасался от голодной акулы, охваченный жгучим нетерпением, с