дней.
Хотя смотреть ее гораздо приятнее, чем читать.
   - А играть, наверное, тяжело, - предположила Тайгер. -  Послушай,  а  что
сейчас с тем парнем? Он все еще слепой?
   - Не знаю, - пожал плечами Ги.
   - С Дональдом Бомгартом? - уточнила Портия. - Да ты его  знаешь,  Тайгер.
Он живет с Зоей Пайпер.
   - Так это он? А я и не знала, что знакома с ним!
   - Он сейчас пишет великолепную пьесу, - продолжала Портия. -  По  крайней
мере первые два акта очень интересные. Такой яростный гнев, как у Осборна.
   - К нему не вернулось зрение? - осторожно спросила Розмари.
   - Нет, - вздохнула Портия. - Все уже отчаялись. Он,  конечно,  храбрится,
изо всех сил пытается привыкнуть к своему состоянию...  Это,  собственно,  и
побудило его взяться за пьесу. Он диктует, а Зоя пишет.
   Наконец пришла Джоан. Ее спутнику было за пятьдесят. Она взяла Розмари за
руку, отвела в сторону и взволнованно спросила:
   - Что с тобой стряслось? Что случилось?
   - Ничего, - ответила Розмари. - Просто я беременна.

***

   Розмари с Тайгер заправляли салат на кухне, когда к  ним  вошли  Джоан  и
Элиза и закрыли за собой дверь - Как, ты говоришь,  зовут  твоего  врача?  -
начала Элиза.
   - Сапирштейн.
   - И его удовлетворяет твое состояние? - спросила Джоан.
   Розмари кивнула.
   - Клаудия сказала, что у тебя только что был спазм.
   - У меня начались сильные боли, но они скоро пройдут, это нормально.
   - Что еще за боли? - удивилась Тайгер.
   - Боль, просто боль. Сильная боль, вот и все. Это потому, что  у  меня  с
трудом расходятся кости таза.
   - Рози, поверь мне: у меня это уже дважды позади, но боль не бывает такая
сильная; просто немного ноет, и все, - сказала Элиза.
   -  У  всех  по-разному,  -  ответила  Розмари,   механически   размешивая
деревянной ложкой салат. - Каждая беременность имеет свои особенности.
   - Но не такие же! - возразила Джоан. - Ты выглядишь, как чемпионка  среди
заключенных концлагеря.  Ты  уверена,  что  твой  врач  все  правильно  тебе
назначает?
   Розмари заплакала, oeoi e беспомощно, продолжая держать ложку  в  салате.
Слезы побежали по ее бледным щекам.
   - О, Боже! - всплеснула руками Джоан и посмотрела на  Тайгер,  ожидая  от
нее подмоги. Тайгер обняла Роз-мари за плечи и принялась утешать:  -  Ш-ш-ш,
тихо. Ну не надо, Рози! Ш-ш-ш...
   - Ладно вам, - сказала Элиза. - Лучше не трогайте  ее.  Она  и  так  весь
вечер, как на иголках.
   Розмари беззвучно рыдала, и черные полосы  туши  пролегли  по  ее  щекам.
Элиза усадила ее на стул. Тайгер забрала ложку и отодвинула вазы  с  салатом
на дальний угол стола.
   Дверь приоткрылась, но Джоан подскочила и захлопнула ее. Это был Ги.
   - Эй, дайте мне войти, - попросил он.
   Извини, - отозвалась Джоан. - Вход только девушкам.
   - Мне надо поговорить с Розмари.
   - Нельзя, она занята.
   - Послушай, мне надо вымыть стаканы.
   - Иди в ванную. - Она прислонилась плечом к двери и не пускала его.
   - Черт побери, да откройте же! - требовал он с другой стороны.
   Розмари, все еще сгорбившись, плакала, руки беспомощно лежали на коленях,
плечи вздрагивали. Элиза то и дело  вытирала  ей  лицо  краем  полотенца,  а
Тайгер ласково гладила по голове и тихонько шептала какие-то слова утешения.
Постепенно слезы стали стихать.
   - Мне так больно! - пожаловалась Розмари. - И я так  боюсь,  что  ребенок
умрет.
   - Твой врач что-нибудь делает? - спросила Элиза. - Лечит тебя как-нибудь,
дает лекарства?
   - - Ничего, совсем ничего.
   - А когда это началось? Розмари всхлипнула.
   - Когда начались боли, Рози?
   - Перед Днем Благодарения. В ноябре.
   - В ноябре? Что?! У тебя такая боль ноября, а врач ничего не делает?!
   - Он говорит, что все скоро пройдет.
   - А он показывал тебя другим докторам? - спросила Джоан.
   Розмари отрицательно покачала головой.
   - Он очень хороший, -  сказала  она,  пока  Элиза  вытирала  ей  щеки.  -
Известный.
   - По-моему, он просто сумасшедший садист, - отрезала Тайгер.
   - Такая боль - это сигнал, что что-то случилось, - добавила Элиза. - Я не
хочу тебя пугать, Рози, но лучше тебе показаться доктору Хиллу. Кому угодно,
покажись, кроме этого...
   - Этого идиота, - подсказала Тайгер.
   - Он не может быть прав, если позволяет тебе так страдать,  -  поддержала
Элиза.
   - Я не соглашусь на аборт, - заявила Розмари. Джоан от двери прошептала:
   - А тебе никто и не говорит про аборт! Просто пойди к  другому  врачу,  и
все.
   Розмари забрала у Элизы полотенце и промакнула глаза.
   - Он предупреждал, что все так и будет. - Она посмотрела на следы туши на
полотенце. - Что мои подружки скажут, будто у них все прошло нормально, а со
мной что-то не так.
   - Я не понимаю тебя, - обиделась Тайгер.
   - Он сказал мне не слушать подруг, - объяснила Розмари.
   - Но ты же слушаешь нас! Что за мерзкие советы он тебе дает?
   - Мы просто хотим, чтобы ты пошла к  другому  врачу,  -  ласково  сказала
Элиза. - Я думаю, ни один уважающий  себя  специалист  не  станет  возражать
против этого, если так лучше для его пациента.
   - Так и сделай, - добавила Джоан. - Прямо в понедельник утром.
   - Ладно, - согласилась Розмари.
   - Обещаешь? - строго спросила Элиза. Розмари кивнула.
   - Обещаю. - Она улыбнулась. - Мне уже лучше. Спасибо.
   - Ну, теперь ты еще хуже выглядишь. -  Тайгер  раскрыла  сумочку.  -  На,
подрисуй глаза. И все остальное. - Она выложила на стол  перед  Розмари  все
свои коробочки и тюбики.
   - Мой наряд! - воскликнула Розмари.
   - Мокрую тряпку! - тут же среагировала Элиза и бросилась к раковине.
   - Чесночный хлеб! - закричала Розмари.
   - Ставить или вынимать? - вскочила Джоан.
   - Ставить. - Розмари щеточкой для туши указала на холодильник, на котором
лежали две завернутые в фольгу буханки.
   Тайгер взялась за салат, а Элиза стала вытирать длинное  вечернее  платье
Розмари, испачканное каплями размытой туши.
   - В следующий  раз,  когда  соберешься  плакать,  не  надевай  бархат,  -
посоветовала она.
   Вошел Ги и удивленно посмотрел на них.
   -  Обмениваемся  косметическими  советами,  -  сказала  Тайгер.  -   Тебе
интересно?
   - Все в порядке? - спросил он у Розмари.
   - Да, - ответила она, улыбаясь.
   - Немного пролила заправки на платье, - объяснила Элиза.
   -  А  кухонным  работникам  полагается  выпить,  как   вы   считаете?   -
поинтересовалась Джоан.
   Запеканка пользовалась успехом, салат тоже (Тайгер  чуть  слышно  шепнула
Розмари: "Это он из-за твоих слез такой вкусный").
   Ренато выбрал шипучее вино и с хлопком откупорил его.
   Брат Клаудии, Скотт, сидел в кабинете с тарелкой на коленях и вещал:
   - Зовут его Альтизер и сейчас он, по-моему,  в  Атланте,  а  заявляет  он
следующее: "Бог умер, и это  исторический  факт,  свершившийся  уже  в  наше
время". Причем он имеет в виду, что  Бог  умер  в  буквальном  смысле  этого
слова.
   Его внимательно слушали Каппы, Рэйн Морган и Боб Гудман.
   Джимми, который стоял в гостиной у окна, вдруг радостно воскликнул:
   - Ого, снег начинается!
   Стэн Килер рассказал целую серию польских  анекдотов,  и  Розмари  громко
смеялась над ними.
   - Смотри не напейся, - тихо шепнул ей Ги. Все еще смеясь, она повернулась
и показала ему стакан:
   - Да ведь это же лимонад!
   Приятель Джоан сидел на  полу  и  гладил  лодыжки  своей  подруги.  Элиза
беседовала с Педро, который вежливо кивал,  а  сам  поглядывал  на  Майка  и
Аллана, устроившихся на диване в другом конце комнаты. Клаудия начала гадать
желающим по руке.
   Виски кончалось, но все остальное было просто замечательно.
   Розмари подала кофе, вытряхнула пепельницы и ополоснула стаканы. Тайгер и
Кэрол Венделл помогали ей.
   Потом она села на подоконник рядом с Хьюгом Дунстаном  и,  попивая  кофе,
стала смотреть на падающие снежные хлопья.  Их  было  много  -  целая  армия
снежинок. Время от времени самая отчаянная  снежинка  выбивалась  из  общего
потока и, ударяясь о стекло, тут же таяла.
   - Каждый год я даю себе слово уехать из города, - задумчиво говорил  Хьюг
Дунстан, - чтобы избавиться от всех этих преступлений, шума и всего прочего.
Но вдруг начинается снегопад или какой-нибудь фестиваль, и я остаюсь.
   Розмари улыбнулась, продолжая следить за снежинками.
   - Вот из-за чего мне так хотелось получить эту квартиру, - сказала она, -
Чтобы сидеть у камина и смотреть,  как  падает  снег.  Хьюг  с  любопытством
посмотрел на нее.
   - Ты, наверное, до сих пор еще читаешь Диккенса?
   - Конечно. Все читают Диккенса. К ним подошел Ги.
   - Боб и Тea тоже уходят, - сообщил он.

***

   В два часа ночи все разошлись, и Розмари с Ги остались  одни  в  огромной
пустой гостиной среди грязных стаканов, салфеток и переполненных  пепельниц.
("Не забудь", - напомнила ей на прощанье Элиза и погрозила пальцем. Но она и
так не забудет.) - Ну, а теперь - за работу! - скомандовал Ги, собравшись  с
духом начать уборку.
   - Ги, - тихо позвала Розмари.
   - Да?
   - Я пойду к доктору Хиллу. В понедельник утром.  Он  ничего  не  ответил,
только молча посмотрел на нее.
   - Я хочу, чтобы он проверил меня. Доктор Сапирштейн или обманывает  меня,
или... Или я не знаю, но он, наверное,  выжил  из  ума.  Такая  боль  -  это
сигнал, что со мной что-то не так.
   - Розмари...
   - И я больше не пью тот напиток,  который  приносит  мне  Минни.  Я  хочу
принимать витамины в таблетках, как и все остальные. Я уже три  дня  его  не
пью. Я оставляю его, а когда она уходит, выливаю.
   - Ты...
   - Я вместо этого пью свой собственный напиток. Ги  вдруг  рассвирепел  и,
указывая пальцем в сторону кухни, закричал:
   - Так вот что  наговорили  тебе  эти  сучки!  Вот  зачем  они  приходили!
Уговорить тебя поменять врача?!
   - Они мои подруги, не называй их так.
   - Да это просто свора обезумевших сучек, которые лезут не  в  свое  дело,
черт бы их побрал!
   - Они просто хотели, чтобы я посоветовалась с другим врачом.
   - У тебя самый лучший врач в Нью-Йорке! А кто  такой  этот  доктор  Хилл?
Никто - вот кто он такой!
   - - Я уже устала слышать о том, как знаменит ваш  любимый  Сапирштейн.  -
Розмари чуть не плакала.  -  У  меня  боль  не  прекращается  с  самого  Дня
Благодарения, а он только и твердит, что она не сегодня-завтра пройдет!
   - Ты не будешь менять врача. Мы и  так  уже  черт  знает  сколько  платим
Сапирштейну, а теперь еще придется платить твоему Хиллу? Даже и речи об этом
быть не может!
   - Я не буду менять врача. Пусть просто доктор Хилл осмотрит меня  и  даст
свое заключение.
   - Я тебе не разрешаю. Это.., это, в конце концов, нечестно по отношению к
Сапирштейну.
   - Нечестно? О чем ты говоришь вообще? А по отношению ко мне это честно?
   - Тебе нужно еще одно мнение? Ладно.  Скажи  Сапирштейну.  Пусть  он  сам
решит, кому тебя показать. И придется тебе быть с ним вежливой до конца,  он
все-таки специалист в своем деле.
   - Я хочу пойти к доктору Хиллу. Если  ты  не  желаешь  платить,  я  отдам
свои...
   Внезапно Розмари замолчала и замерла как вкопанная. По лицу ее покатилась
слеза и остановилась у уголка рта.
   - Ро?
   Боль прекратилась. Ее больше не было!  Она  смолкла,  :  как  заклинивший
автомобильный сигнал,  который  наконец-таки  отключили.  Боль  прошла,  она
исчезла навсегда, безвозвратно. Слава Всевышнему! Нет ее, и все тут. И, Боже
мой, как же хорошо она начнет  теперь  чувствовать  себя,  вот  только  надо
перевести дыхание...
   - Ро? - озабоченно переспросил Ги и сделал осторожный шаг к ней.
   - Она прекратилась. Эта боль.
   - Прекратилась?
   - Только что. - Розмари попыталась улыбнуться. - Она куда-то  исчезла,  и
все. - Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, потом прислушалась  к  себе  и
вздохнула еще глубже. Как давно ей не приходилось так вот свободно дышать! С
самого Дня Благодарения.
   Когда Розмари открыла глаза, Ги продолжал обеспокоенно смотреть на нее.
   - Что за напиток ты себе готовила?
   Сердце у нее оборвалось. Она  убила  ребенка.  Хересом.  Или  испорченным
яйцом. Или их сочетанием. Ребенок умер, поэтому боль прекратилась. Боль была
ребенком, а она убила его своей самонадеянностью!
   - Яйцо, - сказала она, -  молоко,  сливки,  сахар.  -  Розмари  моргнула,
провела рукой по щеке и посмотрела на него. - Херес, - добавила она невинным
голосом.
   - Сколько ты наливала хереса?
   И вдруг что-то внутри нее шевельнулось.
   - Много?
   И еще  раз.  Там,  где  раньше  ничего  не  шевелилось.  Легкое  приятное
щекотание. Она глупо и беспомощно хихикнула.
   - Розмари, ради Бога, скажи мне, сколько ты наливала хереса?
   - Он живой, - тихо сказала она и снова беззвучно засмеялась, поджав  губы
и изумленно подняв брови. - Он шевелится. Все в  порядке.  Он  не  умер.  Он
двигается! -  Она  посмотрела  на  свой  живот  под  коричневым  бархатом  и
осторожно положила на него руки. Теперь  она  уже  ясно  почувствовала,  как
что-то внутри нее снова шевельнулось - это были ручки. Или ножки.
   Розмари подошла к Ги, и, не глядя на  него,  протянула  руку,  взяла  его
ладонь и положила себе на живот. Внутри тут же что-то послушно  шевельнулось
в ответ.
   - Ты чувствуешь? - спросила она. - Ну вот, опять. Чувствуешь?
   Он побледнел и отнял руку.
   - Да. Да, я почувствовал.
   - Не надо его бояться. - Она рассмеялась. - Он тебя не укусит.
   - Это чудесно! - выдохнул Ги.
   - Правда? - Она снова посмотрела на живот. - Он живой. Он лягается.  Там,
внутри.
   - Я тут немного приберу, -  сказал  Ги,  подняв  со  стола  пепельницу  и
стакан. Потом еще один.
   - Ну ладно, Дэвид-или-Аманда.  Ты  доказал  свое  присутствие,  а  теперь
успокойся. Мамочке надо убирать квартиру. - Розмари засмеялась. - Боже  мой!
Он такой подвижный! Значит, будет мальчик, да? Ну ладно там, потише. У  тебя
впереди еще целых пять месяцев, так что экономь силы. - Все еще смеясь,  она
обратилась к Ги: - Поговори с ним, Ги, ты ведь все-таки отец. Скажи ему, что
нельзя быть таким нетерпеливым.
   Розмари смеялась, потом смеялась и плакала одновременно, бережно обхватив
обеими руками живот, на который капали сладкие слезы счастья.

Глава 6

   Насколько плохо ей было раньше, настолько теперь все стало  хорошо.  Боль
прекратилась, и вернулся сон. Розмари спала  по  десять  часов,  без  всяких
сновидений, а со сном пришел и аппетит: теперь ей хотелось мяса - только  не
сырого, а жареного, - яиц, овощей, сыра, фруктов и молока. За несколько дней
исхудалое лицо Розмари вернулось к своим прежним очертаниям,  и  через  пару
недель она выглядела уже так, как  и  подобает  всякой  беременной  женщине:
здоровая, гордая и очень красивая.
   Она выпивала напиток Минни,  как  только  та  приносила  его,  причем  до
последней капли, чтобы не было причин опасаться, что ребенку может повредить
недостаток витаминов. Вместе  с  напитком  ей  стали  приносить  и  какое-то
пирожное с хрустящей белой начинкой, похожей на  марципан.  Она  тоже  сразу
съедала его, наслаждаясь необычным вкусом и сознанием того, что сейчас  она,
наверное, самая исполнительная на свете будущая мама.
   Доктор Сапирштейн мог бы долго распространяться  по  поводу  исчезновения
боли, но, слава Богу, не стал. Он просто сказал: "Пора бы уж" - и  приставил
стетоскоп к выпирающему животу Розмари. Почувствовав  движение  ребенка,  он
очень обрадовался и даже взволновался, что было довольно странно,  ведь  ему
наверняка приходилось испытывать такое  уже  сотни  и  сотни  раз.  Но  это,
наверное,  и  было  именно  то  восхищение  и  радость,   которые   отличают
великолепного врача от просто хорошего.
   Розмари купила туалеты для будущей мамы: черный костюм и красное платье в
белый горошек. Через две недели после вечеринки они с Ги пошли в гости к  Лу
и Клаудии Камфорт.
   - Никак не могу привыкнуть к тебе! - радостно воскликнула Клаудия,  держа
Розмари за руки. - Ты теперь выглядишь в сто раз лучше. Нет, в тысячу раз!
   Миссис Гоульд, которая жила по соседству, тоже обрадовалась:
   - Еще несколько недель назад мы так волновались за  вас  -  вы  выглядели
очень усталой и изможденной. А теперь вы просто другой человек! Артур только
вчера рассказал мне о вашем состоянии...
   - Спасибо, я сейчас действительно чувствую себя гораздо лучше.  Некоторые
беременности начинаются плохо, но потом все исправляется. А  ведь  бывает  и
наоборот... Так что я рада, что все плохое у меня уже позади.
   Теперь она стала ощущать лишь слабую боль, которая скрывалась  раньше  за
основной - в мышцах спины и в набухшей  груди,  -  но  об  этих  неудобствах
писалось в книге, которую заставил выбросить доктор Сапирштейн.  Однако  эта
боль не казалась Розмари странной; наоборот,  с  ней  она  чувствовала  себя
более уверенно. Соль по-прежнему вызывала тошноту, но  что  в  конце  концов
такое была для нее соль?
   Пьеса, в  которой  участвовал  Ги,  должна  была  впервые  исполняться  в
Филадельфии в середине  февраля.  К  этому  времени  режиссер  сменялся  уже
дважды, а название - целых три раза. Доктор Сапирштейн не  разрешил  Розмари
выехать с мужем на репетиции, поэтому  она  поехала  в  Филадельфию  в  день
премьеры вместе с Минни,  Романом,  Джимми  и  Тайгер  в  старом  "паккарде"
Джимми, Поездка была не из приятных. Розмари, Джимми  и  Тайгер  видели  эту
постановку еще в Нью-Йорке  и  мало  рассчитывали  на  успех.  Они,  правда,
надеялись, что кто-нибудь из критиков все же заметит и оценит игру  Ги,  тем
более что Роман привел много  случаев  из  жизни  великих  актеров,  которые
сделали свою карьеру на пьесах, мало интересовавших публику.
   Несмотря на необычные  декорации,  костюмы  и  освещение,  спектакль  был
скучным и многословным. Мать Ги, которая специально прилетела  из  Монреаля,
утверждала, что представление замечательное, а Ги  просто  великолепен.  Это
была маленькая жизнерадостная  блондинка,  беспрестанно  щебечущая  о  своем
расположении к Розмари, Аллану Стоуну, Джимми, Тайгер  и  Минни  с  Романом.
Минни и Роман улыбались,  все  остальные  были  очень  взволнованы.  Розмари
показалось, что Ги и правда играет неплохо, но такое же чувство было у  нее,
когда она видела его и в "Лютере", и в пьесе "Никто  не  любит  альбатроса",
однако ни один из этих спектаклей  не  заслужил  никакой  похвалы  критиков.
Первые отзывы прессы появились лишь после полуночи, и все как один в  пух  и
прах разносили саму пьесу и восхваляли игру Ги, причем в одной  из  рецензий
ему были посвящены целых два абзаца. Другая статья, появившаяся на следующее
утро, была озаглавлена: "Исключительная игра  на  убогой  сцене",  и  в  ней
говорилось, что Ги - это "практически неизвестный до сих пор актер,  который
несомненно обладает феноменальными способностями и  должен  играть  в  более
интересных и значительных постановках".
   Поездка назад в Нью-Йорк была намного приятней.

***

   Пока Ги был в отъезде,  у  Розмари  нашлось  немало  дел.  Ей  надо  было
оформить заказ на желто-белые обои для детской, купить ванночку, кроватку  и
стол. Потом написать о новостях  домой  (она  давно  уже  это  откладывала),
купить одежду для малыша и что-нибудь для  себя;  решить,  какое  объявление
дать о рождении, как кормить  -  грудью  или  искусственной  смесью,  и  как
назвать его или ее: Эндрю, Даглас или Дэвид; Аманда, Дженни или Хоуп.
   И еще следовало заняться гимнастикой - утром и вечером - потому  что  она
решила рожать сама. Розмари твердо была в этом уверена, и доктор  Сапирштейн
полностью ее  поддерживал.  Они  договорились,  что  стимулирующий  укол  он
сделает в самый последний момент, и то, если  она  его  специально  об  этом
попросит. Лежа на полу, Розмари поднимала ноги вертикально вверх  и  держала
их так,  считая  до  десяти.  Она  училась  быстро  и  поверхностно  дышать,
представляя себе тот счастливый момент, когда ребенок выйдет наконец  из  ее
активно помогающего ему тела.
   Розмари проводила вечера в Минни и Романа, один раз ходила к