ть и о работе. - Это прозвучало очаровательно и искренне: такая  роль  у
него уже была - он играл ковбоя в пьесе "Автобусная остановка".
   - Ну, ладно, - сказала Розмари. - Извини, что я к тебе пристала.
   - Ты? Ты совсем не приставала.
   Он перегнулся через стол и поцеловал ее.

***

   У Хатча был домик недалеко от Брустера, где он проводил иногда  выходные.
Розмари позвонила ему и, спросила, можно  ли  ей  пожить  там  дня  три  или
четыре, а может и целую неделю.
   - Ги разучивает новую роль,  -  объяснила  она.  -  И  мне  сейчас  лучше
куда-нибудь уехать.
   - Конечно, - ответил Хатч, и Розмари поехала за ключом к нему на квартиру
на пересечении Лексингтон авеню и Двадцать четвертой улицы.
   Сначала она заглянула в закусочную - здесь все постоянные посетители были
знакомы ей с давних пор, - а потом поднялась к Хатчу. Квартира у  него  была
маленькая  и  темная,  но  всегда  в  идеальном  порядке.  На  стене  висела
фотография Уинстона Черчилля с его собственноручным автографом,  а  под  ней
стоял диван, принадлежавший некогда самой мадам Помпадур. Хатч  сидел  босой
между двумя журнальными столиками,  на  которых  стояли  пишущие  машинки  и
лежали груды бумаг. Он, как обычно, писал  сразу  две  книги:  переходил  ко
второй, когда возникали затруднения с первой, и возвращался к первой,  когда
заходил в тупик со второй.
   - Я очень хочу туда поехать, - сказала  Розмари,  присаживаясь  на  диван
мадам Помпадур. - Я поняла недавно, что никогда еще в  жизни  не  оставалась
совсем одна больше, чем на несколько часов, вот в чем дело. Как подумаю, что
у меня впереди целых три или четыре дня!..
   - Будет время посидеть спокойно и поразмышлять, кто же я такая  на  самом
деле, что уже сделано и что еще предстоит, -  с  иронией  продолжил  за  нее
Хатч.
   - Точно! - засмеялась Розмари.
   - Ну ладно, не выдавливай из себя улыбку. Он что, лампой тебя ударил?
   - Ничем он меня не ударял. Просто у него  сейчас  очень  сложная  роль  -
юноша-калека, который старается  сделать  вид,  что  приспособился  к  своей
болезни. Она теперь - суть его жизни. Ему  приходится  подолгу  привыкать  к
костылям, разным подпоркам, он очень занят, и естественно, что  он..,  он..,
очень занят.
   - Понятно. Давай сменим тему. "Ньюс" подробно описывает ужасы  тех  дней,
когда была забастовка. А мы и не знали, что происходит в городе. И почему ты
мне  не  сказала,  что  в  вашем  счастливейшем  доме  произошло  еще   одно
самоубийство?
   - Разве я не говорила?
   - Нет.
   - Мы ее знали. Это та самая девушка, о которой я  вам  рассказывала.  Она
раньше была наркоманкой, а потом ее реабилитировали Кастиветы - они живут на
нашем этаже. Но, по-моему, я уже об этом говорила.
   - Та девушка, которая ходила с тобой в подвал?
   - Точно.
   - Видимо, они не до конца ее реабилитировали. Она жила у них?
   - Да. С тех пор мы с ними и подружились. Ги иногда к ним  заходит,  чтобы
послушать рассказы о театре. Отец мистера Кастивета был продюсером в  начале
века.
   - Вот бы не подумал, что для Ги это будет интересно, -  заметил  Хатч.  -
Это пожилая пара?
   - Ему семьдесят девять лет, а ей семьдесят или около того.
   - Странная, однако, фамилия. Как она пишется? Розмари показала.
   - Никогда раньше такой фамилии не встречал. Они что, французы?
   - Фамилия, может быть, и французская, но сами они - нет. Он из Нью-Йорка,
а она - не  поверите!  -  из  местечка  под  названием  Косматая  Голова,  в
Оклахоме.
   - Боже мой! - воскликнул Хатч. - Это надо использовать в моих  рассказах.
Я даже знаю, где именно. Послушай, а как ты собираешься ехать до моей  дачи?
Тебе ведь нужна будет машина.
   - Я возьму напрокат.
   - Возьми мою.
   - Нет, Хатч, я не могу.
   - Ну пожалуйста. Я ведь дальше своей улицы  все  равно  никуда  не  хожу.
Пожалуйста. И тогда я не буду беспокоиться.
   Розмари улыбнулась.
   - Ну ладно. Сделаю одолжение и возьму вашу машину.
   Хатч дал ей ключи от дачи и  машины,  карту  маршрута  и  обычный  список
инструкций, как  пользоваться  водокачкой,  холодильником  и  что  делать  в
экстренных случаях. Потом он надел пальто и ботинки и проводил ее к  машине,
старому голубому "олдсмобилю".
   - Все документы в бардачке, - напутствовал он. -  Оставайся  там  сколько
хочешь. Мне пока ни машина, ни дача не нужны.
   - Я уверена, что больше  недели  не  выдержу.  Да  и  Ги  мне  дольше  не
разрешит.
   Когда она села в машину, Хатч наклонился к окошку и сказал ей:
   - Я мог бы дать тебе множество полезных советов, но решил  сдержать  свое
слово и заниматься только своими делами.
   Розмари поцеловала его.
   - Спасибо и за это, и за все остальное.

***

   Она уехала утром в субботу, 16 октября, и  пробыла  да  даче  пять  дней.
Первые два дня она даже не вспоминала о Ги - это была месть за  то,  что  он
так легко и радостно отпустил ее. А может быть, он по ее виду понял, что  ей
необходимо отдохнуть... Ну ладно, она отдохнет, причем очень долго, и за все
время ни разу про него не вспомнит!..
   Розмари совершала длинные прогулки  по  желто-оранжевым  лесам,  ложилась
рано, вставала поздно, прочитала "Полет сокола" Дафне де Морьер  и  готовила
себе шикарные обеды на переносной газовой плите. И ни одной минуты не думала
о Нем. Но на третий день она загрустила. Ги, конечно, тщеславный,  мелочный,
эгоистичный и лживый. Он женился на ней, чтобы у него была поклонница, а  не
подруга жизни. ("Ах, эта маленькая мисс из Омахи, какая же она  приставучая!
И ведь ходит все время за мной по пятам  и  носит  мне  газеты!..")  Розмари
решила дать ему срок в один год, чтобы он стал добропорядочным  мужем.  Если
не станет, она уйдет, и никакие религиозные предрассудки тут не  помогут.  А
пока она снова поступит на работу, сможет зарабатывать и вернет себе чувство
независимости.  Хотя  еще  совсем  недавно  она  пыталась  от  всего   этого
отделаться. Но теперь она будет гордой, сильной  и  готовой  уйти  навсегда,
если он не станет таким, как ей нужно.
   Но "шикарные" обеды, которые Розмари готовила себе из банок с мясным рагу
и перченой тушенкой, начали на  ней  сказываться.  На  третий  день  ее  уже
подташнивало, и она перешла на легкий суп с гренками.
   На четвертый день Розмари проснулась и заплакала, потому что поняла,  как
ей не хватает Ги. Что она здесь делает одна -  в  этой  холодной  и  мерзкой
лачуге? Что он такого ужасного натворил? Просто напился  и  овладел  ею,  не
спросив  на  это  разрешения.  Да,  вот   уж,   действительно,   смертельное
оскорбление! Но сейчас у него, может быть,  самый  ответственный  момент  во
всей его карьере, а она, вместо того, чтобы быть  рядом,  помочь,  находится
неизвестно где и  жалеет  себя  с  утра  до  вечера.  Да,  он  тщеславный  и
эгоистичный, но он ведь актер. И Лоренс Оливье тоже, наверное,  тщеславен  и
эгоистичен. Конечно, временами он слегка привирает,  но  разве  не  это  так
нравилось ей всегда, да и сейчас нравится? - этакая свобода и беспечность  в
противоположность ее замкнутости.
   Розмари поехала в Брустер и позвонила в  студию  Ги.  Ей  ответили  очень
радостно:
   - Привет, дорогая! Уже вернулась из загородной поездки? О, Ги сейчас нет,
он вышел. Куда тебе позвонить? Ты ему позвони лучше  ровно  в  пять.  Погода
стоит отличная. Тебе там нравится? Ну и хорошо.
   В пять он еще не пришел.  Она  пообедала  в  столовой  и  пошла  в  кино,
перезвонив в девять вечера. На этот раз  подсоединился  автоответчик,  и  ей
передали, что Ги просил после шести часов позвонить ему на квартиру, где  он
будет до восьми утра.
   На следующий  день  она  решила  посмотреть  на  вещи  разумно.  "Они,  -
рассуждала Розмари, - виноваты оба: он - в том, что так сильно занят собой и
не думает о ней, а она - что не смогла объяснить ему своих забот  и  тревог.
Но он не сможет  измениться,  если  она  не  докажет,  что  перемены  просто
необходимы. Ей нужно поговорить с ним. Вернее, ИМ нужно поговорить,  ведь  у
него, может быть, тоже есть какое-то недовольство, только он все скрывает. И
тогда сразу пойдут дела на лад, обязательно. Так часто  бывает,  -  молчание
порождает несчастье, а  нужно  лишь  открыто  и  честно  поговорить  друг  с
другом".
   В шесть вечера она  приехала  в  Брустер  и  позвонила  на  квартиру.  Ги
оказался дома.
   - Привет, дорогая. Как твои дела?
   - Прекрасно, а твои?
   - Нормально. Я по тебе очень скучаю. Она улыбнулась в трубку.
   - А я по тебе. Я завтра приеду.
   - Отлично, - обрадовался он. - Тут столько всего  произошло!..  Репетиции
отменили до января.
   - Да?
   - Они не могут никого найти на роль девочки. Но для меня это даже  лучше,
ведь в следующем месяце начинаются съемки на телевидении. Комедийный  сериал
по полчаса.
   - Правда?
   - Да. Мне это прямо как снег  на  голову  свалилось.  И  пьеса  неплохая.
Называется "Гринвич-Вилледж", там же и снимать будут. Я играю писателя,  это
фактически главная роль.
   - Это же прекрасно, Ги!
   - Аллан говорит, что я иду в гору.
   - Как замечательно!
   - Послушай, мне еще надо успеть под душ и побриться. Он меня  повезет  на
съемки, а там будет присутствовать сам Стэнли Кубрик. Ты когда будешь здесь?
   - Днем. А может быть, и раньше.
   - Буду ждать. Я люблю тебя.
   - А я - тебя.
   Розмари позвонила Хатчу, но того  не  оказалось  дома,  и  она  попросила
передать ему, что завтра вернет машину.
   На следующее утро она привела в порядок дачу,  закрыла  ее  и  поехала  в
город. В одном месте движение на шоссе было приостановлено  из-за  аварии  -
столкнулись сразу три автомобиля, -  и  лишь  во  втором  часу  дня  Розмари
припарковали (впрочем, весьма посредственно, почти на автобусной  остановке)
возле Брэмфорда старенький "олдсмобиль" Хатча.
   Лифтер сказал, что Ги сегодня еще не выходил из дому, хотя это не  точно,
так как сам лифтер на полчаса отлучался.
   Ги был дома. В квартире играла музыка. Розмари открыла рот, чтобы позвать
его, но он сам вышел из спальни в чистой рубашке с галстуком, направляясь на
кухню с пустой чашкой из-под кофе в руке.
   Они крепко и  страстно  поцеловались,  но  из-за  чашки  ему  приходилось
обнимать ее только одной рукой.
   - Хорошо провела время? - спросил он.
   - Просто ужасно. Я так без тебя скучала!
   - Ну, как ты себя чувствуешь?
   - Прекрасно. А как тебе понравился Стэнли Кубрик?
   - Да он так и не приехал.
   Они снова поцеловались.
   Розмари отнесла свой  чемоданчик  в  спальню  и  раскрыла  его  прямо  на
кровати. Ги пришел с двумя чашками кофе и протянул одну ей. Сам  он  сел  на
пуфик возле трюмо и с улыбкой наблюдал,  как  она  распаковывалась.  Розмари
рассказала про желто-оранжевые леса  и  тихие  ночи.  Он  же  поведал  ей  о
"Гринвич-Вилледж" - о  тех,  кто  еще  снимался,  кто  был  продюсером,  кто
режиссером, кто сценаристом.
   - Ты правда себя нормально  чувствуешь?  -  спросил  он,  когда  она  уже
закрывала пустой чемодан. Розмари не поняла его.
   - Твои месячные. Они должны были начаться во вторник.
   - Разве?
   Ги кивнул.
   - Ну, ведь прошло еще только два дня, - сказала она как бы между  прочим,
не подавая виду, но сердце у нее бешено застучало.  -  Наверное,  это  из-за
перемены пищи или воды.
   - У тебя раньше такого не было.
   - Ну, может быть, начнется сегодня ночью. Или завтра.
   - Давай поспорим, что не начнется.
   - Давай.
   - На четверть доллара?
   - Хорошо.
   - Проиграешь, Ро.
   - Замолчи, не нервируй меня. Всего-то два дня  прошло.  Сегодня  ночью  и
начнется.

Глава 10

   Но они не начались ни в ту ночь, ни на другой день, ни через два дня,  ни
через три. Розмари стала  двигаться  осторожно,  чтобы  не  повредить  и  не
сместить то, что, вероятно, уже находилось внутри ее.
   Поговорить с Ги? Нет, время еще будет.
   Время еще для всего будет.
   Она по-прежнему убирала квартиру, готовила еду и ходила по  магазинам.  И
делала все  очень  аккуратно.  Один  раз  к  ней  спустилась  Лаура-Луиза  и
попросила  проголосовать  за  Бакли.  Розмари  пообещала,  чтобы   побыстрее
отделаться от нее.
   - Отдай четверть доллара, - попросил Ги через несколько дней.
   - Заткнись, - ответила она и отпихнула его протянутую руку.
   Розмари записалась на прием к гинекологу и пошла к  нему  в  четверг,  28
октября. Его звали доктор Хилл, и порекомендовала его подруга Розмари, Элиза
Дунстан, которая уже имела двоих  детей  и  оба  раза  наблюдалась  у  него.
Кабинет доктора Хилла находился в западной части города, на Семьдесят второй
улице.
   Врач оказался моложе, чем Розмари ожидала, - примерно  как  Ги  -  и  был
похож на доктора Килдера из телесериала. Он ей  сразу  понравился,  медленно
задавал вопросы, интересовался всем, осмотрел ее и направил в лабораторию на
Шестнадцатой улице, где у нее взяли кровь из вены.
   На следующий день она позвонила ему в полчетвертого.
   - Миссис Вудхаус?
   - Доктор Хилл?
   - Да. Я вас поздравляю.
   - Правда?
   - Правда.
   Она присела на кровать и улыбнулась. Правда, правда, правда!
   - Вы меня слышите?
   - Да, конечно! Что же я теперь должна делать?
   - Очень немногое. Придете ко  мне  в  следующем  месяце.  А  пока  купите
таблетки нафталина и начинайте их принимать. По одной в день. Я  вам  пришлю
бланки, и вы их заполните, это для больницы - лучше  забронировать  место  с
самого начала.
   - А когда это произойдет?
   - Если последний раз у вас были месячные двадцать  первого  сентября,  то
значит, вы родите двадцать восьмого июня.
   - Еще так нескоро!..
   - Да. И вот еще что: миссис Вудхаус, в лаборатории нужен еще один  анализ
крови. Вы не могли бы зайти туда завтра или в понедельник?
   - Да, конечно. А для чего?
   - Сестра взяла недостаточное количество.
   - Но.., я ведь правда беременна?
   - Да, это они уже проверили, - сказал доктор Хилл. - Но надо  провести  и
другие анализы - на сахар и так далее, а  сестра  не  знала,  и  взяла  мало
крови. Не волнуйтесь. Вы беременны. Даю вам честное слово.
   - Ну ладно. Я схожу туда завтра утром.
   - Вы помните адрес?
   - Да, у меня осталась карточка.
   - Я перешлю вам бланки по почте, а ко мне приходите  в  последнюю  неделю
ноября.
   Они договорились встретиться 23 ноября в  час  дня,  и  Розмари  повесила
трубку с таким чувством, что с ней  что-то  неладно.  Сестра  в  лаборатории
должна точно знать, что она делает, а та беспечность, с которой  говорил  об
этом доктор Хилл, показалась ей  напускной.  Может  быть,  они  боятся,  что
ошиблись? Перепутали пузырьки и, пробирки или не помнят, где  чья  кровь?  А
вдруг я не беременна? Но тогда бы доктор Хилл все сказал начистоту и не  был
бы так уверен в своих словах...
   Розмари попыталась не думать об этом. Конечно, она  беременна.  Не  может
быть, чтобы месячные так сильно запаздывали. Она пошла на кухню,  где  висел
календарь, и на следующем дне записала "лаборатория", а на 23 ноября "доктор
Хилл, 13ёё".
   Когда вернулся Ги, она молча подошла к нему и вложила  ему  в  ладонь  25
центов. - А это за что? - удивился он, но сразу же вспомнил. - Боже мой, как
это здорово, дорогая! Просто здорово! - Потом он взял ее за плечи и два раза
поцеловал. Подумал и поцеловал третий раз.
   - Правда? - спросила она.
   - Просто отлично. Я так счастлив!..
   - Папочка.
   - Мамочка.
   - Послушай, Ги. - Она сразу стала серьезной. - Пусть это  будет  для  нас
началом новой жизни. Будем откровенны Друг с  другом.  Ты  был  очень  занят
из-за своей новой роли и работы на телевидении... Я не говорю,  что  ты  был
совсем не прав; конечно, с  твоей  стороны  было  бы  неразумно  вести  себя
по-другому. Но именно из-за этого я и поехала на  дачу.  Чтобы  разобраться,
что же все-таки между нами происходит. И вот что я поняла:  мы  недостаточно
откровенны. Но не только ты, и я тоже. Я так же виновата, как и ты.
   - Это верно, - согласился Ги, все еще держа ее за плечи, и  посмотрел  ей
прямо в глаза. - Это верно. Я тоже это почувствовал. Может быть, конечно, не
так сильно, как ты. По-моему, я чертовски эгоистичен, Ро. И в этом вся беда.
Наверное, это из-за того, что у меня такая идиотская профессия. Но  ты  ведь
знаешь, что я люблю тебя, Ро. Правда люблю. Теперь я попытаюсь быть проще, в
самом деле, клянусь Богом. Я буду откровенным, как...
   - Но я тоже не меньше виновата...
   - Чепуха. Виноват я. Только я и мой эгоизм. Но ты меня простишь, ладно? Я
постараюсь исправиться.
   - Ох, Ги!.. - Розмари почувствовала угрызения совести, прилив нежности  и
готова была сразу же все забыть. Они поцеловались.
   - Так и должны вести себя настоящие родители, - улыбнулся Ги.
   Розмари засмеялась, и на глазах у нее заблестели слезы.
   - Послушай, дорогая, знаешь, что я хочу сделать?
   - Что?
   - Рассказать об этом Минни и Роману. - Он предупреждающе поднял  руку.  -
Знаю-знаю, мы должны хранить глубокую тайну. Но я говорил  им,  что  у  нас,
может быть, все скоро получится, и они тоже переживают.  А  они  ведь  такие
старенькие, - Ги печально развел руками. - И если мы будем  откладывать,  то
они, возможно, так никогда и не узнают...
   - Ну, расскажи, - улыбнулась Розмари. Она была согласна сейчас на все.
   Ги поцеловал ее в нос.
   - Вернусь через две минуты, - сказал он и бросился к двери.
   Наблюдая за ним, Розмари поняла,  что  Минни  и  Роман  стали  ему  очень
близки. Это и не удивительно: его мать была очень  занятой  женщиной,  а  ни
один из ее мужей так и не заменил ему по-настоящему отца. Кастиветы же  были
необходимы ему вместо родителей, даже если он  сам  этого  не  осознавал.  И
Розмари решила в дальнейшем думать о них получше.
   Она прошла в ванную, умылась холодной  водой,  причесалась  и  подкрасила
губы.
   - А ведь ты беременная, - сказала она своему  отражению  в  зеркале.  (Но
надо еще сдать анализ крови. Для чего?..) Когда она вышла в коридор, все уже
стояли у входной двери: Минни в домашнем платье, Ром? - н с бутылкой в руках
и Ги позади них, довольный и покрасневший.
   - Вот это я называю "радостные вести"! - Минни подошла к  Розмари,  взяла
ее за плечи и громко чмокнула в щеку. - Поздра-в-ля-ем!
   - Всего тебе наилучшего, Розмари, - сказал Роман и поцеловал ее в  другую
щеку. - Мы так рады, что и сказать нельзя. У нас, правда, не  оказалось  под
рукой шампанского, но  я  думаю,  что  по  такому  случаю  мы  можем  выпить
бутылочку "Сен-Джульена" 1961 года.
   Розмари поблагодарила их.
   - Когда же он родится? - спросила Минни.
   - 28 июня.
   - Теперь у тебя будет много забот, - сказала Минни.
   - Мы будем вместо тебя ходить в магазин, - объявил Роман.
   - Не надо, - пыталась отговориться Розмари. Ги принес стаканы и штопор, и
они с Романом занялись  откупориванием  бутылки.  Минни  взяла  Розмари  под
локоть, и они вместе прошли в гостиную.
   - Послушай, дорогая, - начала Минни. - У тебя хороший врач?
   - Да, очень хороший.
   - Дело в том, что один из самых известных  гинекологов  Нью-Йорка  -  наш
старый  знакомый.  Это  Эйб  Сапирштейн,  еврей,  он  обследует  женщин   из
медицинского профсоюза, но может понаблюдать и  тебя,  если  мы  его  обетом
попросим. И для нас он это сделает подешевле,  так  что  вы  еще  сэкономите
деньги.
   - Эйб Сапирштейн? - переспросил Роман из коридора. - Он  один  из  лучших
врачей во всей стране! Ты должна была слышать о Нем. - Я  слышал,  -  сказал
Ги. - Он действительно очень известный.
   - Да, - подтвердил Роман. - Один из лучших гинекологов. - Ну как,  Ро?  -
спросил Ги.
   - А как же с доктором Хиллом?
   - Не волнуйся. Я ему что-нибудь скажу. Ты же знаешь меня...
   Розмари подумала о докторе Хилле, очень молодом  и  похожем  на  Килдера,
потом о лаборатории, где нужен был еще один анализ из-за  того,  что  сестра
чего-то недосмотрела или лаборант, или кто-то другой, а ей теперь приходится
напрасно волноваться.
   - Я не позволю тебе ходить к доктору Хиллу, которого никто  не  знает,  -
заявила