ец  в
воздухе, что не будет никаких домашних заданий и что  летняя
пора будет самой расчудесной, я был уверен наверняка. Я сдал
экзамен по математике, благодаря чему сумел-таки избежать  -
отхватив  три с минусом - унылой ловушки летних занятий  для
отстающих. И летом мы с друзьями, дико носясь по травянистым
равнинам,  склонам  крутобоких холмов и под  тенистой  сенью
лесов,  нет-нет да и остановимся, задумаемся  и  вспомним  о
тоскливой  участи  одноклассников,  связанных  узами  летней
школы  -  этой темницы, в которую по неопытности угодил  Бен
Сирс  в  прошлом  году, - ибо время будет утекать  без  них,
тогда как сами они никак не станут моложе.
     Тик.., так.., тик.
     Время, царь царей, на пьедестале неумолимой жестокости.
      Наших  ушей  достигли доносившиеся из коридора  шум  и
возня,  следом  раздались  взрывы  смеха  и  крики  свободы,
искрившиеся пузырьками радости. Кто-то из учителей  отпустил
учеников  чуть  раньше звонка. Внутри меня  все  сжалось  от
вопиющей  несправедливости такого неравенства. Тем  временем
миссис  Нэвилл,  дама  со  слуховым аппаратом  и  оранжевыми
кудрями, цвет которых она неизменно подновляла, несмотря  на
свои    шестьдесят    лет,   продолжала    свое    неспешное
повествование,  словно в коридоре и не  было  никакого  шума
благодарного бегства. Наконец я понял: она просто не  хотела
отпускать  нас  от  себя. Она желала  видеть  нас  при  себе
столько,  сколько  это  было ей  позволено,  не  из  пустого
cg(b%+la*.#.  рвения, а скорее всего  потому,  что  дома  ее
никто  не ждал, а одинокое лето вряд ли вообще можно назвать
летом.
      -  Хочу надеяться, что вы, молодые люди и девушки,  не
забудете  во  время  летнего  отдыха  иногда  заглядывать  в
библиотеку.
      Голос миссис Нэвилл был спокойным и мирным, но, выходя
из  себя, она была способна метать такие громы и молнии,  по
сравнению  с  которыми  недавний  метеор  выглядел   простой
спичкой.
      -  Занятий  не будет до осени, но вы все равно  должны
уделять время чтению. Не забывайте упражнять голову,  потому
что к сентябрю вы не должны забыть, что означает думать...
     З-З-З-З-ЗВОНОК!
      Весь  класс одновременно вскочил на ноги, как огромное
напуганное насекомое.
      -  Прошу  всех сесть на места, - приказала нам  миссис
Нэвилл, - я вас еще не отпустила. Еще минута.
     Боже, сколько может длиться эта пытка! Вполне вероятно,
пронеслось  у  меня  в голове, что за стенами  школы  миссис
Нэвилл тайком отрывает мухам крылышки.
     - Сейчас вы покинете класс и уйдете на летние каникулы,
-  продолжила классная. - Но сделаете это так, как  подобает
леди  и  джентльменам.  Постройтесь  парами  по  алфавиту  и
выходите   организованно.  Мистер  Алькотт,  будьте   добры,
возглавьте процедуру.
      Слава  Богу,  в конце концов мы пришли в движение.  Но
едва  класс  успел  опустошиться  наполовину,  в  тот  самый
момент,  когда  я уже слышал звеневшие в коридоре  радостные
выкрики, разносившиеся эхом под сводами школы, миссис Нэвилл
снова подала голос:
      -  Кори  Мэкинсон?  Прошу вас,  подойдите  ко  мне  на
минутку.
      Я  повиновался, хотя душа моя трепетала от молчаливого
протеста.   Глядя   на   меня,  миссис  Нэвилл   улыбнулась.
Обращенная  ко мне улыбка была похожа на очерченную  красной
помадной полосой ловушку для мелкой рыбешки.
       -   Ну   что.   Кори,  надеюсь,  ты  доволен   своими
результатами? - спросила меня она. - Хорошо, что ты  наконец
послушался  моего совета, приналег на математику  и  добился
определенных успехов.
     - Да, мэм, я доволен.
     - Если бы ты так же старательно занимался все время, то
мог бы окончить год с отличием.
      -  Да, мэм, - как заводной повторил я, сожалея о  том,
что  мне  довелось  отведать  Напитка  Номер  Десять  только
весной.
      Класс  уже опустел. Я слышал, как в коридоре  замирает
последнее  эхо. У стола миссис Нэвилл пахло мелом от  доски,
чили, которое было у нас на ленч, и карандашной стружкой  из
точилки;  под  сводами школы уже собирались на  свои  летние
посиделки призраки.
      -  Насколько я знаю, ты пишешь рассказы? -  неожиданно
спросила  миссис  Нэвилл, направив на меня свои  бифокальные
.g*(. - Верно, Кори?
      -  Да,  мэм.  -  Я  не  стал  утруждать  себя  поиском
оригинального ответа.
     - В этой четверти твое сочинение было признано лучшим в
классе,  и  по  устной литературе у тебя высшая  оценка.  Не
хочешь  в этом году принять участие в конкурсе литературного
мастерства?
     - Принять участие в конкурсе?
       -   Совершенно   верно,   в  конкурсе   литературного
мастерства,  -  согласно кивнула миссис Нэвилл.  -  Ты  ведь
понимаешь,   о  чем  речь?  О  конкурсе,  который   ежегодно
спонсируется Комитетом по искусству.
      Я  никогда  об  этом не думал. Комитет  по  искусству,
возглавлявшийся  мистером Гровером  Дином  и  миссис  Эвелин
Пасмо, спонсировал конкурс литературного мастерства, который
включал  в  себя  две  номинации: эссе и короткие  рассказы.
Победителей  награждали гравированными на  меди  похвальными
грамотами  и  привилегией  прочитать  свое  творение   перед
собравшимися  на награждение в читальном зале библиотеки.  Я
вспомнил  все это и пожал плечами. Все, что я успел  до  тех
пор сочинить - истории о привидениях, ковбойские рассказы по
мотивам   комиксов,   коротенькие  детективы,   ужастики   о
космических  монстрах,  -  конечно,  никак  не  могло   быть
представлено на серьезный конкурс; все это я писал для  себя
и больше ни для кого.
      -  Тебе  стоит серьезно подумать над тем, что  я  тебе
сказала,  -  продолжила  миссис Нэвилл.  -  Ты  знаешь,  как
обращаться со словом, Кори.
       Я   опять   пожал   плечами.  Когда   учитель   вдруг
разговаривает  с тобой как с обычным человеком,  это  всегда
сбивает с толку.
      -  Счастливого  лета,  - наконец  сказала  мне  миссис
Нэвилл, и я уразумел, что наконец-то свободен.
      Я  был словно лягушка, внезапно выпрыгнувшая из темной
болотной воды на яркое солнце.
     - Спасибо! - от души выкрикнул я и опрометью бросился к
двери. Но, взявшись за ручку, я оглянулся на миссис Нэвилл -
что-то словно ударило меня, заставив это сделать. Она сидела
за  своим  столом,  совершенно пустым: без стопок  тетрадей,
требовавших   проверки,  без  учебников,  по   которым   она
готовилась к завтрашним урокам. Ее стол был абсолютно  пуст,
за исключением механической точилки, которой долго теперь не
придется  отведать карандаша, да огромного красного  яблока,
которое  принесла  для миссис Нэвилл Пола  Эрскин.  На  моих
глазах  миссис Нэвилл, обрамленная лучами солнечного  света,
лившегося из окна, медленным задумчивым движением  взяла  со
стола  яблоко Полы. Потом, повернувшись, зачем-то  взглянула
на  чистую  классную доску, исцарапанную усилиями, наверное,
десятка поколений учеников, пришедших в этот класс и ушедших
из него, подобно волнам прилива, которые накатывают на берег
и отступают обратно в океан прошлого. Внезапно миссис Нэвилл
показалась мне ужасно старой.
      -  Счастливого вам лета, миссис Нэвилл! - крикнул я от
двери.
      - Прощай, Кори, - ответила мне она и улыбнулась. Через
мгновение я уже летел по коридору Мои руки были свободны  от
книг,  а  голова  -  от изводящих фактов  и  цифр,  цитат  и
знаменательных дат. Я вырвался на чистый солнечный  свет,  и
мое лето началось.
      У  меня так и не было велосипеда. С тех пор как  мы  с
мамой  побывали у Леди с визитом, минуло три недели Я  начал
было  намекать  маме, что пора уже, мол,  позвонить  Леди  и
напомнить  о  данном  мне обещании. Просьбы  мои  постепенно
переходили  в мольбы, но неумолимый мамин ответ  всегда  был
один  и  тот  же: она советовала мне набраться терпения.  По
маминым словам, я получу новый велосипед ровно тогда,  когда
получу,  и ни минутой раньше; это было довольно туманно,  но
все же несло в себе некоторый смысл.
      После  нашего возвращения от Леди мама  и  отец  долго
разговаривали,  сидя в синих сумерках на крыльце.  Хотя,  по
всей  видимости, этот разговор не был предназначен для  моих
ушей, я кое-что из сказанного отцом уловил. "Мне нет дела до
ее  снов. Я к ней не пойду, и все", - вот что он сказал.  Но
иногда  я  просыпался  среди  ночи,  разбуженный  сдавленным
криком отца, вырывавшегося из ночного кошмара, а потом лежал
и  слушал, как мама долго успокаивала его. Я слышал, как  он
говорил  что-то вроде "...в озере..." или "...в  глубине,  в
темноте...",  и  этого было достаточно,  чтобы  понять,  что
именно  пробирается в отцовские сны своими длинными  черными
щупальцами.
      У  отца испортился аппетит. Часто, не сумев осилить  и
половины  обеда или ужина, он отодвигал тарелку  в  сторону,
что   было   грубейшим  нарушением  его   прежнего   девиза:
"Подниматься  из-за  стола нужно с  чистой  тарелкой,  Кори,
потому  что сию минуту в Индии такие же мальчики и  девочки,
как  ты, страдают от голода". Он заметно похудел и осунулся,
на  ремне  его  форменных  брюк  молочника  появилась  новая
дырочка.  Его  лицо сильно изменилось, скулы заострились,  а
глаза  глубже запали в глазницы. Отец по-прежнему  постоянно
слушал  бейсбол  по радио и смотрел игры по  телевизору,  но
теперь  довольно  часто  засыпал  в  своем  любимом  кресле,
откинув  голову  на спинку и открыв рот.  Во  сне  его  лицо
подергивалось.
     Мне стало страшно за отца.
      Мне  казалось, я понимаю силу, что его гложет. И  дело
было  вовсе не в том, что он столкнулся с убийством  или  не
смог  вытащить  того человека из машины, хотя тот  наверняка
все равно уже был мертв. Дело было не в убийстве; подобное в
Зефире  случалось  и раньше, хотя - слава  Богу  -  довольно
редко.  Главным  тут, насколько я мог разобраться,  было  то
дьявольское зло, которое стояло за происшедшим, и именно оно
так  глубоко  въелось в душу моего отца.  Отца  нельзя  было
назвать   глупым  или  наивным;  он  был  наделен  жизненной
смекалкой  в  обычном смысле этого слова;  он  мог  отличить
плохое  от  хорошего. Но, будучи человеком своего круга,  он
часто  был  наивен  в  отношении  незнакомых  ему  до   того
проявлений  окружающего мира. Например, я  был  уверен,  что
отец  не  верил,  что  в  Зефире может  крыться  такое  зло:
a."%`h%--.  демонического и адского свойства. Мысль  о  том,
что  человеческое  существо можно забить  до  смерти,  потом
хладнокровно   удушить   рояльной   струной   (причем   муки
рисовались   самые  невообразимые),  после  чего   приковать
наручниками к рулю автомобиля и сбросить в глубины одного из
самых  зловещих  и страшных мест в округе, озера  Саксон,  и
лишить   христианского  погребения  на  богоугодной   земле,
переломило что-то очень важное внутри отца. Главное, что это
ужасное деяние было совершено в его родном городке,  где  он
родился и вырос. Может быть, сыграло роль и то, что в глазах
отца у погибшего не было прошлого, а также то, что никто  не
откликнулся на отправленные шерифом Эмори запросы.
      - Ведь он не может быть просто никем, - услышал я как-
то  ночью за стеной. - У него могли быть жена и дети, братья
и сестры. Да и вообще просто какие-то родственники. Господи,
Ребекка, у него должно было быть имя!
     Кто он такой? Откуда он пришел?
     - Узнать это - дело шерифа.
      -  Джей-Ти  не  способен узнать даже  номер  почтового
отделения в соседнем городе. Он давно махнул на все рукой!
      - Думаю, что тебе все-таки стоит заглянуть к Леди, Том
- Нет.
      -  Почему?  К  чему такое упрямство? Ты  же  видел  ее
рисунок.  Это та самая татуировка, верно? Так почему  ты  не
хочешь зайти к ней и просто поговорить?
      -  Потому  что... - Отец замолчал. Я  почти  физически
чувствовал, как он мучительно ищет подходящий ответ, который
можно было облечь в слова. - Потому что я не верю в то,  чем
она занимается, вот почему. Вся эта ее магия и колдовство  -
сплошное балаганное надувательство. Грязные фокусы,  которые
годятся  для  нищих-попрошаек на улице. Знаешь,  откуда  она
узнала об этой татуировке? Из "Журнала"!
      -  Там ни слова не было сказано о таких деталях, и  ты
сам  об  этом  знаешь. Кроме того, она говорит,  что  слышит
голоса  и пианино и видит руки и бейсбольную биту.  Сходи  к
ней. Том. Тебе нужно попытаться потолковать с ней - уж очень
ты мучаешься. Может быть, Леди поможет. Прошу тебя, пойди  к
ней.
      - Мне не о чем говорить с Леди, - упрямо твердил отец.
-  Она  не  сможет  сообщить мне  ничего,  что  бы  я  хотел
услышать.
      Он продолжал упорствовать, и с не меньшим упорством  в
его снах появлялся безымянный призрак утопленника, лежавшего
на дне озера.
      Но в тот первый день лета я ни о чем таком не думал. Я
не вспоминал ни о Старом Мозесе, ни о Полуночной Моне, ни  о
мужчине в дождевике и шляпе, украшенной зеленым пером. Я мог
думать  только о встрече с друзьями, во время которой должно
было  совершиться то, что вот уже несколько  лет  как  стало
нашим ритуалом встречи лета.
      Из  школы  я бросился домой. У крыльца меня  уже  ждал
Рибель.  Наспех предупредив маму, что пойду погулять,  мы  с
Рибелем  рванули в лес, начинавшийся сразу же позади  нашего
дома. Там меня должны были дожидаться друзья. Чаща встретила
-   a  обычной  прохладой  и  великолепием,  теплый  ветерок
шелестел листвой, сквозь которую вниз пробивались косые лучи
солнца.  Я выбежал на знакомую лесную тропинку и, следуя  ее
извивам,  углубился в лес. Рибель следовал  за  мной,  делая
петли в стороны, чтобы погонять воробьев. Через десять минут
быстрого  шага  мы  с  моим псом вышли  на  широкую  зеленую
поляну,  одна  сторона которой открывалась на  крутой  склон
холма.  Весь Зефир был виден оттуда как на ладони.  Все  мои
друзья,  прикатившие  на велосипедах  и  тоже  явившиеся  со
своими  собаками, уже были в сборе: Джонни Вильсон со  своим
большим  рыжим Чифом, Бен Сирс с Тампером, Дэви Рэй Колан  с
темно-коричневым в белых пятнах Бадди.
      На  поляне  ветер дул сильнее. Вырвавшись на  открытое
место,   ветер   развеселился,  тоже,   очевидно,   чувствуя
непременную  близость  лета,  и  теперь  заходился  веселыми
кругами и петлял восьмерками.
      -  Свершилось!  - заорал Дэви Рэй. - Школа  кончилась!
Наконец-то!
      -  Школа  кончилась! - подхватил  Бен,  прыгая  вокруг
словно  совершенный идиот вместе со своим Тампером,  который
заливался веселым лаем.
     Джонни молча улыбался. Он стоял, подставив лицо горячим
лучам  солнца, и разглядывал наш родной город, раскинувшийся
внизу.
     - Ну что, ты готов? - спросил меня Бен.
      - Конечно, готов, - отозвался я, и мое сердце забилось
чаще.
     - Все готовы? - выкрикнул остальным Бен. Остальные тоже
были готовы - мы давно дожидались этого момента.
     - Тогда вперед! Лето началось!
      Сорвавшись с места, Бен побежал, описывая широкий круг
по  краю поляны возле самых деревьев; за ним по пятам  несся
Тампер.  Следом  за  ним бросились мы  с  Рибелем.  За  нами
побежали  Дэви  Рэп и Джонни Их собаки носились  взад-вперед
через поляну, игриво выясняя отношения друг с другом.
     Мы неслись все быстрее и быстрее. Сначала воздух упруго
бил нам в лицо, теперь ревел у нас за спиной Отталкиваясь от
земли своими молодыми ногами, мы описывали по поляне круг за
кругом,  слыша,  как ветер шелестит ветвями сосен  и  дубов,
которые  служили нам стенами - Быстрее! - выкрикнул  Джонни,
оттолкнувшись  от  земли  и  подпрыгнув  от  нетерпения.   -
Скорости не хватает Что вы как сонные мухи - прибавьте ходу!
      Мы  прибавили ходу, преодолевая напор ветра,  а  потом
обогнали  его  и устремились вперед. Собаки описывали  круги
вместе  с  нами  и лаяли от возбуждения. Солнце  блестело  в
водах  реки  Текумсы,  небо было чистым  и  светлым,  словно
аквамарин, и жар лета наполнял наши легкие.
     Решающий момент близился. Это знали и чувствовали все -
Бен будет первым! - крикнул я. - Он готов! Давай, Бен!
      Бен испустил воинственный клич. Из его спины, прямо из
лопаток, прорвав рубашку, неожиданно вырвались крылья.
     - Смотрите, у него появились крылья! - крикнул я. - Они
становятся  все  больше и больше. Оперение  под  цвет  волос
Бена,  но им еще нужно хорошенько размяться, потому  что  за
'(,c  они  застоялись  без дела. Вот Бен  уже  машет  своими
крыльями  и  сильно бьет ими в воздухе! Посмотрите  на  них!
Посмотрите, какие красивые у него крылья!
     Ноги Бена оторвались от земли, и сильные взмахи крыльев
начали поднимать его в воздух.
      -  Тампер  летит  за тобой, Бен! - крикнул  ему  я.  -
Смотри, Бен, твой пес тоже летит! Подожди немножко, пусть он
тебя догонит!
      Крылья  Тампера  уже  забились в воздухе.  Взлаивая  и
поскуливая от нетерпения, пес послушно взмыл вслед за  своим
хозяином.
     - Давай-давай, Тампер! - кричал ему Бен - Летим!
      -  Эй,  Дэви  Рэй!  - крикнул я. - Ты  готов?  Ты  уже
чувствуешь крылья?
      Дэви  Рэю страстно хотелось взлететь, я точно знал  об
этом. Но он был еще не готов, это тоже чувствовалось.
      -  Хорошо,  пусть тогда будет Джонни! - крикнул  я.  -
Джонни, ты можешь взлететь?
      Крылья  Джонни,  вырвавшиеся из его спины,  напоминали
ослепительно  черный  взрыв.  Сопровождаемый  верным   рыжим
здоровяком Чифом, он круто взмыл в воздух. Я взглянул  вверх
на  Бена,  который уже парил на высоте футов пятидесяти  над
землей, немного напоминая неуклюжего орла.
      -  Эй, Дэви Рэй! Бен вот-вот улетит без тебя. Эй, Бен!
Позови-ка Дэви Рэя!
      -  Давай,  Дэви  Рэй,  ты же можешь!  -  отозвался  из
поднебесья Бен, кувыркаясь в чистом теплом воздухе. -  Здесь
так здорово! Воздух просто отличный!
     - Я готов, - отозвался, сжав зубы, Дэви Рэй. - Я готов!
Скажи, что мне делать. Кори!
      - Чувствуешь, Дэви Рэй, как растут твои крылья? Ого, я
уже  вижу их! Вот это да - они вот-вот вырвутся наружу! Вот,
наконец-то  они  появились!  Все,  Дэви  Рэй,  твои   крылья
свободны!
      - Я их чувствую, чувствую! - На блестящем от пота лице
Дэви  Рэя  сияла  улыбка. Его рыжеватые  крылья  забились  в
воздухе,  вначале  слабо, а потом  все  сильнее  и  сильнее;
медленно,  но  верно,  плавательными  движениями,  он   стал
подниматься в воздух. Я знал, что Дэви Рэй не боится летать,
но эта встреча лета была для него первой - никогда раньше он
не  приходил  с  нами  на эту поляну. Он  страшился  одного:
первого  толчка, когда нужно собрать в кулак всю свою  веру,
чтобы оторваться от земли и взмыть в воздух.
      -  Бадди  поднимается за тобой! - заорал я  им  вслед,
когда  коричневые  в  белых  пятнах  крылья  собаки  наконец
развернулись  в воздухе. По-собачьи перебирая лапами,  Бадди
упорно поднимался вверх, к вершинам сосен.
      Я  почувствовал  в спине невыносимый зуд:  мои  крылья
резко,  одним  толчком, развернулись позади,  вырвавшись  из
лопаток  и  разорвав  рубашку  в  клочья.  Теперь  я  бежал,
размахивая  двумя  коричневыми флагами,  изголодавшимися  по
ветру.  Восторг полной свободы поднялся в моем теле  подобно
пузырю  воздуха, рвущемуся к поверхности воды, и  моя  плоть
внезапно  потеряла вес. Легко оттолкнувшись ногами,  я  стал
/.$-(,  blao  вверх,  дрожа  от ощущения  маленькой  смерти,
подобной  тому,  что  мы  испытываем,  первый  раз  за  лето
бросившись в холодную воду общественного бассейна.  В  конце
августа крылья впадали в спячку и сворачивались, но порой  в
осенние и зимние дни трепетали, напоминая о себе. Это обычно
случалось   на   Хэллоуин.  День  благодарения,   зимой,   в
рождественские  каникулы, и на Пасху. Кроме этих  дней,  они
лежали  совершенно неподвижно, лишь грезя о лучших днях.  Со
времен нашей первой ритуальной встречи лета на лесной поляне
я  изредка вспоминал о своих крыльях и, с сожалением  ощущая
их  тяжелыми и непослушными, не понимал, каким образом такое
тяжелое   сооружение,  раз  дождавшись  своего  времени,   с
легкостью  соперничает  в игривости,