Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
которого стоило особенно жалеть. Одно-
единственное сочувственное слово с моей стороны мгновенно
вызвало бы новый взрыв негодования, для которого нашлась бы
сотня причин. Джейберд никогда ни перед кем не извинялся; он
всегда и во всем был прав. Вот почему у него не было
настоящих друзей, и вот почему теперь он торчал на крыльце в
полном одиночестве, в компании сотен глупых белокрылых
мотыльков, вившихся вокруг его лысеющей головы подобно
".a/.,(- -(o, о покоренных сердцах провинциальных фермерских
барышень.
Остаток недели у бабушки и дедушки был ознаменован еще
одним происшествием. В пятницу вечером я долго не мог
заснуть и потом несколько раз просыпался среди ночи. Мне
снилось, будто я вошел в класс, совершенно пустой. Только
миссис Нэвилл сидела за своим учительским столом и разбирала
бумаги. На полу лежали пятна золотистого света, полосы света
пересекали классную доску. Кожа туго обтягивала лицо миссис
Нэвилл, ее глаза казались огромными и блестящими, как глаза
ребенка. Она сидела как обычно, будто аршин проглотила, с
потрясающе прямой спиной, и глядела на меня, стоявшего в
нерешительности на пороге класса.
- Кори? - спросила она меня. - Это ты, Кори Мэкинсон?
- Да, мэм, - отозвался я.
- Подойди поближе, - позвала она.
Я сделал так, как она просила. Я подошел к ее столу,
встал рядом и увидел, что ее красное яблоко давно уже
потемнело и высохло.
- Лето почти кончилось, - сказала мне миссис Нэвилл. Я
кивнул ей в ответ. - И ты повзрослел, стал старше, чем был в
последний раз, когда мы с тобой виделись, верно?
- У меня был день рождения, - сказал я.
- Очень мило.
Я почувствовал запах дыхания миссис Нэвилл, не то чтобы
очень неприятный, просто похожий на тот дух, что идет от
цветов, которые вот-вот завянут и умрут.
- За время, пока я была в этой школе учительницей, на
моих глазах повзрослело очень много мальчиков - все они
выросли и ушли в большую жизнь, некоторые вообще уехали из
нашего города. Детские и юные годы у мальчиков проходят
очень быстро. Кори, так быстро. Миссис Нэвилл слабо
улыбнулась мне.
- Пока им мало лет, мальчики изо всех сил стремятся
быть похожими на мужчин, но всегда приходит день, когда они
с грустью понимают, что снова стать по-настоящему молодыми
им не суждено. Сейчас я открою тебе один секрет, Кори. Ты
хочешь узнать его?
Я кивнул.
- На самом деле, - прошептала миссис Нэвилл, - никто
никогда не взрослеет.
Я пожал плечами. О чем это она говорит? Вот тебе и
секрет. Взять хотя бы моих родителей - ведь они давным-давно
уже повзрослели, правда? Или мистера Доллара, шефа Марчетте,
дока Пэрриша, преподобного Лавоя, Леди, да кого угодно
старше восемнадцати лет.
- Со стороны кажется, что они повзрослели, что им много
лет, - рассказывала тем временем миссис Нэвилл, - но на
самом деле все это маскировка. Это патина времени, что
ложится на их лица. В глубине души все они остаются детьми.
Они по-прежнему любят поиграть, побегать и попрыгать, но все
дело в том, что их тела утратили свою гибкость и
подвижность, а тяжкая патина времени не дает им полностью
расслабиться. Уверяю тебя, Кори, в глубине души они мечтают
b.+l*. о том, чтобы стряхнуть со своих рук и ног бренные
оковы, которые наложил на них мир, снять с рук часы, а с шеи
галстуки, освободить ноги от тесных выходных ботинок - и
голыми броситься в реку, чтобы хотя бы на пять минут снова
ощутить себя детьми. Нет такого человека, который бы не
мечтал о свободе, о полной свободе и беспечности, которая
была знакома нам лишь в детстве, когда дома есть папа и
мама, которые обо всем позаботятся, если будет нужно, и
которые будут все равно любить тебя, что бы с тобой ни
случилось. Поверь мне, под маской самого сурового и сильного
мужчины скрывается все тот же испуганный мальчик, которым он
был несколько десятков лет назад, тот же юноша, который
думает только о том, как бы ему забиться в уголок потише,
где его никто не тронет.
Миссис Нэвилл отложила в сторону свои тетради и
переплела пальцы рук.
- На моих глазах. Кори, мальчики превращались в мужчин,
я сама была тому свидетельницей. Но тебе, Кори, я хочу
сказать одну вещь: не забывай. Не забывай, понимаешь?
- Не забывать? Что?
- Все, - ответила моя учительница. - Все, что видишь и
видел вокруг себя каждую секунду своего детства.
Попрощавшись с прошедшим днем, обязательно забери с собой
его кусочек, каким бы этот кусочек ни казался простым и
невзрачным, спрячь его в самый дальний уголок памяти и храни
там как зеницу ока, как самое драгоценное сокровище. Потому
что твоя память и есть самое ценное и вечное сокровище на
свете. Память - это дверь в твое прошлое, Кори, где ты
сможешь укрыться от невзгод настоящего и будущего и найти
силы пережить трудности. Память - это твой учитель и
воспитатель, который никогда не предаст тебя и будет всегда
с тобой. Когда ты смотришь на что-то, помни, что смотреть
просто так - это легкомысленное расточительство; ты должен
видеть. Видеть во всех подробностях, во всех внутренних и
внешних мелочах. Если ты попытаешься описать то, как ты
видишь это в своей памяти, и поделишься своим сокровищем с
другими, то станешь от этого еще богаче, уверяю тебя. Легче
всего, Кори, пройти по жизни глухим, слепым и бесчувственным
ко всему. К несчастью, таких людей большинство, они окружают
нас со всех сторон и считают такое существование единственно
верным и обыкновенным. Их немало вокруг тебя сейчас, и такие
люди в основном встретятся тебе в будущем. Они бредут мимо
чудес нашей жизни, робея и не решаясь поднять глаза или чуть-
чуть приоткрыть уши, чтобы услышать прекрасную музыку,
несущуюся со всех сторон. Но если ты поведешь себя мудро, то
сможешь прожить тысячи жизней. Ты сможешь говорить с людьми,
которых никогда не встречал и не встретишь, потому что их
нет, сможешь побывать в краях, которых нет ни на одной карте
мира.
Миссис Нэвилл кивнула, заметив в моем лице медленно
возникающее понимание.
- Если ты проявишь мудрость, и тебе будет сопутствовать
удача, и тебе будет что сказать, тогда ты сможешь получить
главный приз - вечную жизнь... - Миссис Нэвилл на мгновение
' ,.+*+ . - Ты не умрешь никогда.
- Но это невозможно, - поражение пробормотал я.
- Все возможно, Кори, нужно только проявить
настойчивость. И начинать с малого. Например, с участия в
конкурсе коротких рассказов, как я уже говорила тебе.
- Да какой из меня писатель...
- Никто и не говорит, что ты настоящий писатель. По
крайней мере сейчас об этом пока что нет повода говорить.
Просто постарайся показать все, на что ты способен, и смело
иди вперед. Не робей и неси свою работу на конкурс. Ты
сделаешь так, как я тебе говорю?
Я пожал плечами:
- Но я не знаю, о чем мне написать.
- Ничего, идея придет к тебе, нужно только подумать
хорошенько, - ответила мне миссис Нэвилл. - Если долго
сидеть и смотреть на пустой лист бумаги, то идея обязательно
появится, а может быть, и не одна. И потом, никогда не думай
о труде писателя как просто о письме, процессе нанесения
слов на бумагу. Смотри на это как на ремесло рассказчика.
Представь, что ты рассказываешь историю, которых, как я
слышала, ты придумал немало. Главное, не робей и смело
вперед.
- Хорошо, я подумаю, - ответил я.
- Тут не над чем особенно долго ломать голову, -
напутствовала меня миссис Нэвилл. - Иногда понимание
приходит в процессе работы: начинай не откладывая.
- Хорошо, мэм.
- Ну, вот и ладно.
Миссис Нэвилл глубоко вздохнула и медленно и тихо
выдохнула. Потом обвела взглядом пустой класс с рядами парт,
на которых были видны инициалы, вырезанные многими
поколениями учеников.
- Я старалась как могла, - тихо проговорила она, - и
сделала все, что от меня зависело. У всех моих учеников
впереди теперь долгая светлая жизнь.
Ее глаза вернулись ко мне.
- Урок окончен. Кори Мэкинсон, - сказала она, - ты
свободен.
И тогда я проснулся. Еще по-настоящему не рассвело. На
заднем дворе прочищал горло петух, возвещая о скором восходе
солнца. В спальне бабушки и дедушки уже наигрывало радио,
настроенное на кантри. От тихого перезвона стальных гитарных
струн, одиноко несшегося над бескрайними просторами темных
лесов, лугов и длинными извилистыми милями дорог, у меня
всегда становилось щекотно в носу. Наверное, можно было
сказать, что сердце мое разрывалось на части от грусти.
Днем мама и папа приехали за мной на нашем пикапе и
отвезли домой. На прощание я поцеловал в щеку бабушку Сару и
по-мужски пожал руку дедушке Джейберду. Мне показалось, что
его рукопожатие на этот раз было особенно многозначительным.
Мы поняли друг друга. Возле машины я увидел довольную морду
Рибеля, и, устроившись на пару со своим лучшим другом в
горизонтальном положении на заднем сиденье, я всю дорогу
наслаждался его обществом. Он радостно дышал мне в лицо
/a(-.), но это было то, что нужно для счастья.
Провожая нас, бабушка Сара и дедушка Джейберд долго
стояли на крыльце и махали нам вслед. А я ехал домой, в то
место, которому принадлежал.
Глава 7
Поход с ночевкой
На свете нет ничего более способного совместить
необычайный восторг и ужас, чем белый лист бумаги. Вам
страшно потому, что наконец-то вы остались целиком и
полностью наедине с самим собой, а впереди у вас толь ко
тропы, скрытые под этой заснеженной равниной, а восторг
потому, что теперь никто, кроме вас, не сможет выбрать в
этой пустоте верное направление и даже вы сами не сможете
сказать, куда, стоит только начать, вас заведут следующие
часы, дни или месяцы мучительно сладкого труда.
Усевшись за машинку с намерением писать рассказ на
конкурс, я почувствовал такой испуг, что руки мои отнялись и
все, на что я был способен в первые пять минут, это
настучать на верху листа свое имя. Сочинять рассказ для себя
или сочинять рассказ для всего мира, рассказ, который сможет
прочитать каждый и всякий, у кого только будет охота, - это
два абсолютно разных зверя: первого можно сравнить с мирным,
привычно удобным пони, второй - дикий и необъезженный
жеребец. Тут ты уже не удовлетворишься тихой, нетряской
прогулкой, тут хватай повод покрепче и мчи "сам не знаю
куда" и моли Бога, чтобы тебя не выкинули из седла.
Некоторое время я просто сидел перед чистым листом
бумаги и мы с ним смотрели друг на друга. В конце концов я
решил написать рассказ о мальчике, который убежал из дома,
чтобы увидеть настоящий большой мир. Я успел настучать две
страницы, когда наконец понял, что все это совершенно не то,
что нужно. Все это была не правда. Тогда я начал писать
рассказ о мальчике, который нашел на свалке волшебную лампу.
Этот рассказ тоже отправился в мусорную корзину. Следующей
была история об автомобиле-призраке. Все шло хорошо до тех
пор, пока гоночная машина моего воображения не врезалась в
глухую стену, разлетевшись вспышкой пламени.
За окном в листве звенели цикады. Где-то во тьме
изредка взлаивал Рибель. По улице мимо нашего дома с
урчанием проехала машина, и все снова стихло. Я задумался о
сне, в котором видел миссис Нэвилл, вспомнил, что она мне
сказала: "Представь себе, будто ты просто рассказываешь
своим друзьям очередную историю".
И все будет очень легко.
"Но как это сделать? - спросил я себя. - Как, если я
собираюсь писать о том, что было на самом деле?"
Может, написать о мистере Скалли и зубе Старого Мозеса?
Нет, это не пойдет. Мистер Скалли не обрадуется гостям,
которые зачастят к нему из любопытства. Хорошо.., тогда,
может быть, стоит написать про Леди и Человека-Луну? Нет, я
их почти не знаю, это будет неприлично Тогда о чем же? Что,
%a+( мне написать...
., об утопленнике в машине, покоящемся на дне озера Саксон?
Что, если я напишу рассказ о том, что случилось с нами,
со мной и отцом, в то утро? Напишу, как выкатившийся из леса
автомобиль свалился в озеро прямо у нас на глазах, как отец
выскочил из нашего пикапа и бросился на помощь водителю? Я
напишу обо всем, что я почувствовал и увидел в то мартовское
утро перед восходом солнца? А что, если.., что, если.., я
напишу про человека в шляпе с зеленым пером, который следил
за нами с опушки леса?
Да, я мог развернуться, у меня почти все было готово. Я
начал прямо со слов отца, с которыми он разбудил меня:
"Кори? Пора подниматься, сынок. Скоро выезжаем". Не
прошло и нескольких минут, как я уже сидел рядом в нашем
грузовичке, пробиравшемся по тихим предутренним улицам
Зефира. Я вспомнил, о чем мы разговаривали с отцом в то
утро: о том, кем я собираюсь стать, когда вырасту. Но потом
предрассветная идиллия нарушилась, из леса прямо перед нашим
носом выскочил автомобиль, и, чтобы избежать столкновения,
отец резко крутанул руль, после чего неизвестный автомобиль
свалился с красного гранитного утеса прямо в бездонные воды
озера Саксон. Я вспомнил, как отец со всех ног бежал к
озеру, как сжалось мое сердце, когда я увидел, что он
бросился в воду и плывет к машине. Я отлично помнил, как
машина тонула в озере, как бурлил вокруг нее воздух. Я
помнил, как, оглянувшись зачем-то к лесу, я заметил на
опушке фигуру в длинном темном плаще, поля которого
разлетались на ветру. На голове человека была шляпа с
зеленым...
Минуточку.
Все было совсем не так. Я наступил на зеленое перышко и
потом уже обнаружил его на подошве своего кеда, измазанного
грязью. А потом я решил, что этому перу просто неоткуда было
взяться, кроме как из-под шляп ной ленты. Так я и должен
буду все записать, не отступая от истины ни на йоту. До
самой ночи наводнения я, по сути дела, не видел человека в
шляпе с зеленым пером. Поэтому, решив быть честным сам с
собой и с будущими читателями, я напечатал все так, как оно
было: всю правду о зеленом перышке, о том, как я нашел его,
и остальное. Я решил умолчать о домике мисс Грейс и о Лэнни
и все о заведении с дурными девушками, потому что маме
наверняка не понравился бы этот кусок.
Добравшись до конца, я перечитал рассказ, решил, что
некоторые фразы можно улучшить, и потому, не поднимаясь из-
за машинки, перепечатал свое произведение заново. Некоторые
предложения звучали по-настоящему здорово, в них
чувствовалась подлинная жизнь, другие же казались мертвыми и
сухими, и сделать их реальными и выразительными было не так-
то просто. В конце концов, трижды пропущенный сквозь мой
"Рой-ял", рассказ было готов к тому, чтобы предстать на суд
постороннего человека. Рассказ занял две страницы через два
интервала, ни больше ни меньше. Это был мой шедевр.
Через несколько минут в мою комнату вошел отец, одетый
в свою полосатую пижаму, с еще влажными после душа волосами,
( я показал ему напечатанные страницы.
- Что это такое? - спросил он, поднося мое творение к
свету настольной лампы. - "Перед восходом солнца", -
прочитал он заголовок и вопросительно посмотрел на меня.
- Это рассказ, который я хочу послать на литературный
конкурс, - ответил я. - Я его только что закончил.
- Вот как? Я могу его прочитать?
- Конечно, сэр.
Отец начал читать. Я неотрывно следил за выражением его
лица. Когда повествование добралось до места, где из леса
нам наперерез выкатывается неизвестный автомобиль, его
челюсти чуть сжались. Потом отец прислонился к стене, и я
понял, что он добрался до места, где описывалось, как он
плывет к тонущей машине. Я видел, как медленно напрягаются и
расслабляются его пальцы.
- Кори! - позвала мама. - Пойди посади Рибеля на цепь!
Я двинулся к двери, но отец остановил меня:
- Задержись на минуту. - И его взгляд вернулся к первым
абзацам.
- Кори! - снова позвала мама от телевизора.
- Мы разговариваем, Ребекка! - ответил маме отец и
положил страницы с рассказом на мой письменный стол. Потом
повернулся и взглянул на меня. Лицо отца было наполовину
скрыто в тени.
- Ну, как рассказ? - спросил я. - Тебе понравилось?
- Это не похоже на то, о чем ты обычно пишешь, - тихо
ответил отец. - Обычно это истории о привидениях, ковбоях,
космических полетах. Почему ты решил написать именно такой
рассказ?
Я пожал плечами:
- Не знаю. Просто я решил.., что если уж писать о чем-
то, то о том, что случилось на самом деле.
- Значит, все, что ты здесь написал, правда? И то, как
ты заметил человека среди деревьев?
- Да, сэр.
- Тогда почему ты не рассказал об этом раньше? Почему
ты не сказал ничего ни мне, ни шерифу Эмори?
- Не знаю. Может быть, потому, что не был до конца
уверен в том, что действительно кого-то видел.
- Но теперь ты уверен? Прошло почти полгода с того дня,
как все это случилось, и вдруг ты почувствовал уверенность?
Хотя должен был сразу обо всем рассказать шерифу, но решил
промолчать?
- Да.., я думаю, что должен был так поступить. Я хочу
сказать, мне показалось, что я увидел там какого-то
человека, но я не был до конца в этом уверен, потому что
испугался. На нем было темное пальто или плащ с
развевающимися полами, и он...
- Значит, это был мужчина, - перебил меня отец. - Ты
заметил его лицо?
- Нет, сэр. Лицо я не разглядел.
Отец покачал головой. Желваки на его скулах снова
напряглись, на виске пульсировала жилка.
- Господи, зачем мы вообще оказались на этой дороге у
.'%` ! Сейчас я бы просто проехал мимо и не стал бы никого
спасать. Потому что этот человек.., этот человек, что утонул
в своем автомобиле и сейчас покоится на дне озера, не дает
мне покоя ни днем ни ночью.
Отец крепко зажмурился. Когда снова открыл глаза, они
были полны слезами и мукой.
- Кори, никто не должен больше видеть этот рассказ, я
требую этого. Ты понял меня, Кори?
- Но, сэр.., я хотел отдать его на конк...
- Нет! Господи, ни в коем случае! Рука отца сильно
стиснула мое плечо.
- Слушай меня внимательно! Все полгода назад началось -
все тогда же и закончилось. И этот твой рассказ сейчас.., в
общем, не нужно опять все вытаскивать наружу и ворошить у
всех на виду!
- Но я написал правду! - чуть не плакал я. - Все так и
было.
- Может, это правда, - ответил отец, - но это та
правда, которую мы видим в ночном кошмаре. В городе никто не
пропал, шериф потратил не один день, чтобы в этом убедиться.
В полицейские участки округа, да и всего штата, тоже не
поступали заявления об исчезновении мужчины с татуировкой,
которую я видел у утопленника. Ни одна жена или мать в
окрестности не обратилась в полицию с заявлением о пропавшем
муже или сыне, ни одна семья. Ты понимаешь, что это
означает, Кори?
- Нет, сэр, - признался я.
- Это означает, что человека, утонувшего в озере Сак-
сон, никогда не существовало, - объяснил мне отец
срывающимся и полным боли голосом. - Никто его не ищет, и
никому даже не интересно, что с ним случилось. Когда я видел
его в последний раз в машине, быть может, уже забитого до
смерти, да и скорее всего уже мертвого, он и на человека-то
едва был похож. Он покоится на дне озера, под огромной
толщей воды, а