робку из-под сигар "Вайт Оул"  в  моей
комнате,  где хранилась коллекция старых ключей и засушенные
насекомые. Я закрыл крышку коробки и положил ее  в  один  из
удивительных ящиков моего стола, потом захлопнул его.
     А затем вовсе забыл о своей находке.
      Чем  больше  я думал о той фигуре в лесу,  тем  больше
склонялся  к  мысли, что ошибся, что просто был  в  шоке  от
зрелища  упавшего  в воду автомобиля и моего  отца,  который
начал погружаться в бездну вслед за машиной. Несколько раз я
пытался рассказать об этом отцу, но что-то всегда мешало мне
a."%`h(bl  это. У мамы чуть было не случился приступ,  когда
она  узнала,  что отец нырял в озеро. Она так переживала  за
него, что, услышав обо всем, запричитала и заревела во  весь
голос,  и  отец был вынужден сесть вместе с ней на  кухне  и
объяснить, почему он сделал это.
     - Там за рулем был мужчина, - сказал отец. - Я точно не
знал,  был ли он мертв, и думал, что он потерял сознание  от
холода. Если бы я остался стоять там, сложа руки, что  бы  я
подумал о себе после всего случившегося?
      -  Ты  же  мог  утонуть! - упрекала она его,  и  слезы
катились по ее щекам. - Ты мог стукнуться головой о камень и
утонуть!
      -  Я  же не утонул. И не ударился головой о камень.  Я
просто  сделал то, что должен был сделать, - он протянул  ей
хлопчатобумажный  носовой платок, и она воспользовалась  им,
чтобы  вытереть  глаза. Затем все-таки  произвела  последний
словесный выпад:
      -  В  этом  озере полным-полно всякой хищной живности,
пиявок и прочей гадости, и ты мог угодить в самое их гнездо!
      -  Но я же не угодил, - ответил он, и она вздохнула  и
тряхнула  головой,  словно  жила с  самым  большим  глупцом,
который когда-либо рождался на свет.
      - Тебе лучше бы избавиться от этой промокшей одежды, -
заметила  она  наконец, и голос ее вновь был  твердым.  -  Я
только  благодарю Бога, что твое тело тоже не  очутилось  на
дне  этого  ужасного озера. - Она поднялась  с  табуретки  и
помогла  ему расстегнуть влажную рубашку. - Ты хоть  знаешь,
кто это был?
     - Никогда раньше его не видел...
     - Кто мог совершить такое с человеком?
      -  Эта  задачка для Джей-Ти, - он стянул с себя мокрую
рубашку, и мама взяла ее двумя пальцами, словно озерная вода
несла в себе проказу. - Мне еще надо будет заехать к нему  в
участок, чтобы изложить все в письменном виде. А еще я  хочу
сказать  тебе, Ребекка, что, когда я взглянул в  лицо  этому
человеку,  сердце  у  меня чуть не остановилось.  Я  никогда
раньше  не видел ничего подобного, и молю Бога, чтобы больше
никогда не увидеть такого в дальнейшем...
      - Бог, - проговорила мама. - А что, если у тебя там от
этого случился бы сердечный приступ? Кто тогда спас бы тебя?
      Беспокойство  было  образом  жизни  моей  матери.  Она
беспокоилась  насчет  погоды,  цен  на  бакалейные   товары,
поломки  стиральной  машины, загрязнения  русла  Текумсы  на
несколько  миль вплоть до Адамс Вэлли, цен на новую  одежду,
насчет  всего, что происходило под нашим солнцем.  Для  моей
мамы мир представлялся огромным, почти безразмерным стеганым
одеялом,   стежки   которого  всегда   имели   тенденцию   к
развязыванию. Ее беспокойство исполняло роль иголки, которой
можно было заштопать эти швы. Если она могла представить  то
или  иное  событие в его худшем развитии, то, казалось,  она
обретала   таким  образом  возможность  контролировать   эти
события. Как я уже говорил, это был ее образ жизни, образ ее
мышления. Мой отец мог просто подбросить монетку,  чтобы  по
ее  показаниям  принять  твердое  решение,  тогда  как  маме
b`%!."  +.al  сидеть часами за столом, чтобы  справиться  со
всеми  своими мучениями, сомнениями и страданиями. Я  думаю,
что  они  таким образом удерживали друг друга в  равновесии,
как любые два человека, которые любят друг друга и сохраняют
семейный и духовный баланс.
      Родители  моей мамы, Гранд Остин и Нана Элис,  жили  в
двадцати милях южнее, в городе, который назывался Ваксакачи,
возле    которого   располагалась   военно-воздушная    база
"Роббинс".   Нана   Элис  была  даже   более   беспокоящимся
человеком,  чем  моя мать; что-то в ее душе  так  и  жаждало
трагизма,  в  то  время  как Гранд  Остин,  который  работал
лесорубом   и  одна  нога  у  него  была  деревянной   из-за
небрежного  обращения с электропилой, предупреждал  ее,  что
отвинтит свою деревянную ногу и разобьет об ее голову,  если
она не прекратит суетиться и не даст ему возможности обрести
спокойствие  в  жизни.  Он  называл  свою  деревянную   ногу
"трубкой мира", но, насколько я знаю, никогда не использовал
ее  в каких-либо иных целях, кроме тех, для которых она была
вырезана.  У  моей мамы были также старшие  брат  и  сестра,
однако мой отец был у своих родителей единственным ребенком.
     Как бы то ни было, в тот же день я отправился в школу и
при  первом  удобном случае рассказал обо  всем  случившемся
Дэви  Рэю  Колану,  Джонни Вильсону и  Бену  Сирсу.  К  тому
времени как прозвенел последний звонок и я отправился домой,
новость  уже  распространилась по всему городу с невероятной
быстротой, напоминая при этом шипящее пламя во время  лесных
пожаров.  Слово  убийство оказалось у  всех  на  устах.  Мои
родители отбивались от телефонных звонков, которые следовали
один  за  другим.  Каждый хотел знать о  мельчайших  деталях
этого  происшествия.  Я  вышел на улицу  погонять  на  своем
ржавом  велике  и дать возможность Рибелю порезвиться  среди
деревьев на лесной опушке, и неожиданно в голову мне  пришла
мысль,  что,  вполне вероятно, некоторые  из  звонивших  уже
знали все подробности и детали происшествия. Возможно,  кое-
кто  из  них  просто пытался разузнать, какой же информацией
обладает шериф Эмори, или пытались выяснить, не видели ли мы
их случайно там на опушке.
      Именно  тогда, вращая педали своего побитого велика  и
позволяя  Рибелю подпрыгивать к моим пяткам, я осознал,  что
кто-то в моем родном городке вполне может быть убийцей.
      Шли  дни,  наполненные по-настоящему весенним  теплом.
Спустя  неделю  после  того, как мой отец  прыгнул  в  озеро
Саксон,  было заявлено, что шериф Эмори не обнаружил,  чтобы
за  последнее время кто-нибудь вообще пропал в нашем  городе
или  населенных  пунктах поблизости. Страничка  криминальной
хроники  единственного в Адамс Вэлли еженедельника  "Журнал"
также не принесла никакой свежей информации по этому поводу.
Шериф  Эмори,  два его подчиненных, несколько  пожарников  и
целая дюжина добровольцев прочесали озеро вдоль и поперек на
легких  лодках  с  помощью сетей и багров, которые,  однако,
возвращались  лишь  с грузом страшно недовольных  черепах  и
пиявок.
      До  двадцатых годов нынешнего столетия на месте  озера
Саксон были рудники "Саксон", пока бурный выход газов из-под
'%,+(  не  обрушил  эти  рудники, превратив  их  в  глубокий
водоем.  Оценки его глубины колебались от трехсот до пятисот
футов.  На  земле  не существовало еще такой  сети,  которая
могла  бы  достать до дна этого озера и поднять  с  него  на
поверхность затонувший автомобиль.
       Однажды  вечером  шериф  Эмори  зашел  к  нам,  чтобы
переговорить   с  отцом  и  мамой,  и  они   разрешили   мне
поприсутствовать при этом.
     - Кто бы ни сделал это, - стал объяснять шериф, держа в
руках  шляпу  и отбрасывая на стену длинную тень  от  своего
носа,  -  он должен был толкать тот автомобиль по  грунтовой
дороге, выходящей прямо к озеру. Мы обнаружили там отпечатки
шины,   но   все  следы  были  затоптаны.  Убийца  наверняка
использовал   что-то,   чтобы   давить   на   педаль   газа.
Непосредственно  перед  тем,  как  вы  обогнули  этот  изгиб
дороги,  он  отпустил  ручной  тормоз,  захлопнул  дверь   и
отпрыгнул,  а  машина  свободно  покатилась  через   Десятую
трассу. Конечно же, он и не подозревал, что вы в этот момент
проедете  по дороге. Если бы вы не оказались там, то  машина
просто  упала бы в озеро, утонула бы, и никто даже не  узнал
бы,  что вообще чего-то произошло. - Он пожал плечами. - Это
все, что я смог узнать...
     - Ты разговаривал с Марти Беркли?
      -  Да-а,  разговаривал. Марти  ничего  не  видел.  Эта
грунтовая дорога идет так, что вы можете проехать  мимо  нее
на   средней   скорости  и  даже  не   заметите,   что   она
существует...
     - Так что же мы будем со всем этим делать?
      Шериф  обдумывал  вопрос отца, его  серебряная  звезда
блестела  на  свету. Снаружи начал лаять  Рибель,  окрестные
собаки подхватили его клич и распространили по всему Зефиру.
Шериф раздвинул свои большие пальцы и посмотрел сквозь них:
      - Том, - ответил он наконец. - У нас тут действительно
очень странная ситуация. Имеются отпечатки шин, но нет самой
машины.   Ты   говоришь,  что  видел  внутри  машины   тело,
прикованное наручниками к рулевому колесу, и что вокруг  шеи
трупа  была  намотана медная струна, но в нашем распоряжении
нет  тела и мы вряд ли вообще сможем получить его.  Никто  в
городе за последнее время не пропадал. Вообще во всем округе
никто не пропадал, не считая пятнадцатилетней девчонки, мать
которой полагает, что она убежала вместе со своим дружком  в
Нэшвилл.   Но   у  того  парня,  кстати,  не  было   никакой
татуировки.  Я  не слышал ни об одном парне  с  татуировкой,
которая  была  бы похожа на описанную тобой. -  Шериф  Эмори
взглянул  на  меня,  потом на маму, а потом  снова  на  отца
своими темными глазами под кустистыми бровями. - Помнишь  ту
загадку,  Том?  Ну, насчет того, что когда дерево  падает  в
лесу,  когда  поблизости никого нет, то бывает ли  при  этом
какой-то  шум?  И поскольку нет в наличии  тела  и  никто  в
округе за последнее время не пропадал, было ли убийство  или
нет?
     - Я знаю только то, что видел своими глазами, - ответил
отец. - Ты разве сомневаешься в моем слове, Джей-Ти?
      -  Нет, этого я не говорю. Я говорю только о том,  что
!.+lh% не могу ничего сделать, пока мы не установим личность
самой  жертвы.  Мне нужно его имя, Том, имя. Мне  нужно  его
описание, его лицо. Без опознания я не знаю даже, с чего мне
следует начать расследование...
      -  А  убийца, между тем, преспокойно разгуливает среди
таких же людей, как мы с тобой, и совсем не боится того, что
когда-нибудь будет пойман. Так прикажешь тебя понимать?
      -  Угу,  -  утвердительно крякнул  шериф.  -  В  итоге
получается именно такой расклад...
      Конечно, шериф Эмори обещал, что продолжит работу  над
этим  делом, что обзвонит все полицейские управления  штата,
чтобы получить от них информацию о пропавших людях. Рано или
поздно,  сказал он, кто-нибудь заявит именно о том  мужчине,
который  утонул в озере вместе с машиной. Когда шериф  ушел,
отец  вышел наружу, чтобы посидеть наедине со своими мыслями
на  передней веранде с выключенным светом, и сидел там  один
до того момента, пока мама не велела мне готовиться ко сну.
     Была уже ночь, когда в темноте меня разбудил крик отца.
      Я  сел  на  кровати,  нервы  были  взвинчены.  Я  смог
расслышать, как за стеной моя мать обращалась к отцу:
      -  Все  в  порядке, - успокаивала она его. -  Это  был
плохой сон, всего лишь плохой сон, теперь все в порядке...
      Отец успокаивался довольно долгое время. Я слышал, как
в  ванной зашумела вода. Потом раздался скрип пружин  на  их
кровати.
     - Ты хочешь рассказать мне об этом? - спросила мама.
     - Нет, о, Господи, нет...
     - Это был всего лишь дурной сон...
      -  Это  для  меня  без  разницы. Оно  было  достаточно
реальным.
     - Ты сможешь опять заснуть?
      Он  вздохнул.  Я смог представить его  там,  в  темной
спальне, его руки, прижатые к лицу.
     - Не знаю, - ответил он.
     - Дай-ка потру тебе спину...
     Пружины заскрипели вновь, когда их тела шевельнулись.
     - Ты что-то весь напряженный, - заметила мама. - И выше
к шее то же самое...
      -  Тут  чертовски болит. Прямо здесь, где твой большой
палец.
     - Это растяжение. Ты наверняка потянул мышцу.
      Молчание. Мои шея и плечи тоже словно бы успокаивались
и  чувствовали себя уютно под нежными руками матери.  Каждый
раз,  когда в комнате родителей кто-то начинал двигаться  на
кровати,  ее  пружины снова начинали скрипеть.  Потом  снова
раздался голос отца:
      - У меня сегодня был очередной кошмар о том мужчине  в
машине...
     - Я так и подумала...
      -  Я  смотрел  на  него  в той машине,  на  его  лицо,
изуродованное  до неузнаваемости, и на его шею,  перетянутую
струной. Я видел наручники на его запястьях и татуировку  на
плече.  Машина погружалась вниз, вниз, а потом.., потом  его
глаза открылись...
      Я вздрогнул. Я сумел представить себе все это, а голос
отца стал почти прерывистым от нехватки воздуха.
       -  Он  посмотрел  на  меня.  Прямо  на  меня...  Вода
заливалась  внутрь  его  глаз. Он открыл  рот,  и  его  язык
оказался  таким  же  черным, как голова  змеи,  а  потом  он
сказал: "Идем со мной..."
      -  Не  думай  об этом, - прервала его мама.  -  Просто
закрой глаза и попытайся расслабиться и отдохнуть.
      -  Я  не  могу расслабиться, я не могу отдыхать,  -  я
мысленно  нарисовал  себе тело отца,  который  лежал  знаком
вопроса  на  кровати,  в то время как мама  массировала  ему
сведенные  мышцы  спины.  -  Это  просто  кошмарный  сон,  -
продолжал  он.  -  Мужчина  из автомобиля  протянул  руку  и
схватил меня за запястье. Ногти у него оказались синими. Его
пальцы впились в мою кожу, и он сказал: "Идем со мной, вниз,
в  темноту". Машина... Машина начала погружаться  быстрее  и
быстрее,  и я попытался освободиться, но он не захотел  меня
отпустить и опять сказал: "Идем со мной, идем со мной, вниз,
в  темноту... " А потом озеро сомкнулось над моей головой, и
я  не  смог выбраться из него и открыл рот, чтобы закричать,
но в него стала литься вода. О Боже, Ребекка. О, Боже мой.
      -  Это  все не настоящее. Слушай меня! Это всего  лишь
страшный сон, но теперь все в порядке.
      -  Нет, - ответил отец. - Не все в порядке. Это гложет
меня, и от этого мне становится все хуже. Я думал, что смогу
избавиться  от всего этого. Я хочу сказать...  Боже  мой,  я
видел раньше мертвецов. Совсем рядом с собой. Но это...  Это
совершенно  другое.  Та  струна  вокруг  шеи,  наручники  на
запястьях; лицо, такое, словно кто-то бил по нему, пока  оно
не превратилось в кровавую кашу... Это совершенно другое.  Я
не  знаю  даже, кто он, кем он был, вообще не знаю ничего  о
нем.., но это гложет меня день за днем, ночь за ночью...
      -  Это  пройдет, - ответила мама. - Именно так ты  сам
успокаивал мои страхи по поводу бородавок от прикосновения к
лягушке. Да брось, говорил ты, пройдет...
     - Может, и пройдет. Я надеюсь, что с Божьей помощью это
пройдет. Но сейчас оно находится у меня в голове и я не могу
выбросить  его из моей жизни. Но самое худшее, Ребекка:  это
подтачивает меня изнутри, гложет меня. Кто бы ни сделал это,
он  или  они  наверняка  были  местными.  Должны  были  быть
местными. Тот, кто сделал это, отлично знал о глубине  озера
и  о невозможности отыскать труп на его дне. Он отлично знал
о  том, что, если автомобиль утонет, то навсегда исчезнет  и
тело.  Ребекка..,  ведь это может быть  один  из  тех  самых
людей,  которым я развожу заказы. Это может быть  кто-нибудь
из тех, кто сидит на одной с нами скамье в церкви. Кто-то, у
кого  мы  покупаем бакалею или одежду. Кто-то, кому известно
все о нас и о нашем образе жизни и который.., узнал, что  мы
стали  всему  свидетелями. Это пугает меня так, как  никогда
ничто  меня  не пугало. И ты знаешь, почему? -  Он  помолчал
некоторое  время,  и  я  смог себе  представить,  как  кровь
забилась  в его висках. - Потому что если нельзя чувствовать
себя  в  безопасности здесь, то нельзя  чувствовать  себя  в
безопасности  нигде во всем мире, - его голос чуть  сорвался
-   последнем слове. Я обрадовался тому, что меня нет в  той
комнате и я не могу видеть его лицо.
      Прошло  две  или три минуты. Я думаю, что отец  просто
лежал  на  прежнем месте, давая матери возможность  спокойно
тереть ему спину.
      -  Теперь  ты сможешь заснуть? - спросила мама,  и  он
ответил:
     - Попробую...
      Пружины  несколько раз скрипнули. Я услышал, что  мама
зашептала ему что-то на ухо. Он ответил:
     - Надеюсь, что так, - а потом они замолчали. Иногда мой
отец  во  сне храпел, но не этой ночью. Мне стало интересно,
не  остался  ли он просто лежать с открытыми глазами,  когда
мама  отодвинулась  от него, продолжал ли  он  видеть  перед
собой труп, который протягивал к нему руки из машины и тащил
его  вниз, в темноту. Его слова неотвязно преследовали меня:
"Если  нельзя  чувствовать  себя в  безопасности  здесь,  то
нельзя  чувствовать себя в безопасности нигде во всем мире".
Это  нанесло  моему отцу рану, которая была гораздо  глубже,
чем  озеро  Саксон.  Возможно, это  была  горечь  по  поводу
произошедших  у  озера  событий или  по  поводу  жестокости,
хладнокровия всего этого. Возможно, это было осознание того,
что  какие-то ужасные тайны скрывались за закрытыми  дверями
даже в одном из самых спокойных и безобидных городков мира.
      Я  полагаю,  мой отец всегда верил,  что  все  люди  в
глубине  своей  души  добрые  и  хорошие.  Это  происшествие
сокрушило  опору его жизни, и я убедился в том,  что  убийца
приковал и моего отца к этому ужасному моменту времени,  так
же,  как  он  приковал  свою жертву наручниками  к  рулевому
колесу.  Я  закрыл глаза и стал молиться за отца,  чтобы  он
нашел дорогу из этого царства тьмы.
      Март  пронесся  в моих воспоминаниях, словно  ягненок,
однако дела убийцы на этом пока еще не завершились.

                           Глава 3
                              
                          Захватчик

     Все утряслось и забылось, как обычно это происходит.
      В первый субботний вечер апреля, когда на деревьях уже
начали  набухать  почки, а цветы стали  вылезать  из  теплой
земли,  я  сидел  между  Беном Сирсом  и  Джонни  Вильсоном,
окруженный  орущими полчищами себе подобных,  когда  Тарзан,
Гордон   Скотт,  самый  лучший  Тарзан,  который  когда-либо
существовал,  вонзал  свой острый  нож  в  брюхо  крокодилу,
откуда  начинала  течь самая натуральная  алая  человеческая
кровь.
      -  Ты видел? Нет, ты видел? - не переставал спрашивать
Бен,  подталкивая  меня локтем в ребра. Ну  конечно,  я  все
видел. У меня ведь были глаза, разве не так? И ребра мои  не
надеялись   выдержать   такой  же  интенсивный   натиск   до
короткометражки  "Трех неудачников",  обещанной  в  перерыве
между двумя фильмами, первый из которых был о Тарзане.
      "Лирик"  был  единственным кинотеатром в  Зефире.  Его
/.ab`.(+(  в  1945 году, сразу после второй  мировой  войны,
когда  сыны Зефира маршировали, ковыляли или хромали обратно
домой  и  жаждали  удовольствий, которые могли  бы  прогнать
кошмары,   связанные  со  свастикой  и  Восходящим  Солнцем.
Несколько  прекраснодушных отцов  города  порылись  в  своих
карманах  и  наняли архитектора-конструктора из  Бирмингема,
который  составил  план  и разметил площадки  для  отдыха  и
развлечений на свободном согласно плану пространстве, где на
самом  деле располагались табачные склады. Меня, конечно,  в
то время еще не было, но мистер Доллар мог красочно поведать
любому   эту   историю.  Все  это  вылилось  во   дворец   с
оштукатуренными  ангелами сверху,  и  вот  каждый  субботний
вечер  мы,  дети  глиняных пустырей, протирали  свои  штаны,
ерзая  на  стульях,  уничтожая попкорн, печенье  и  конфеты,
оглашая   воздух  воплями  и,  время  от  времени,   дружным
совместным   свистом,  давая  нашим  родителям,   на   время
избавившимся от нас, возможность перевести дух.
     В общем, два мои дружка и я собственной персоной в этот
апрельский субботний вечер сидели в кино и смотрели Тарзана.
Да,  забыл