оленную
чашечку, но он глотнул (колыхнулся большой кадык) и опустился  на  тоненький
коричневый ковер своей тесной каморки.
   - Руки за голову! - приказала Мэри. - Быстро! Шеклет подчинился. От  него
физически исходил запах страха, напоминавший смесь пива и аммиака. Шторы  на
окнах были уже опущены. Мэри включила  лампу  на  телевизоре.  Комната  была
похожа на нору  чудовищной  крысы.  Газеты  и  журналы  пачками,  разбросаны
подносы от готовых  обедов,  одежда  валялась  там,  где  ее  сняли.  Шеклет
затрясся в приступе кашля и поднес руки ко рту, но Мэри  ткнула  ему  в  лоб
"кольтом", и он снова переплел пальцы на затылке.
   Она отошла от него и быстро взглянула на часы. Девять часов  семь  минут.
Придется сделать все быстро, чтобы успеть найти хороший фургон,  прежде  чем
переодеться и поехать в Сент-Джеймс.
   - Ну да, вызвал копов, ну и что? - Голос Шеклета дрожал. - Ты бы их  тоже
вызвала, если бы у тебя так за стенкой выли. Я  же  против  тебя  ничего  не
имею. Больше никогда так не сделаю. Вот как перед Богом. О'кей?
   - У тебя есть деньги, - бесстрастным голосом сказала Мэри - Где они?
   - Деньги? Нет у меня денег! Я беден, клянусь Богом! Она  взвела  курок  -
ствол смотрел в лицо Шеклета.
   - Послушай.., погоди минутку.., зачем тебе все это? Ты мне скажи,  может,
я тебе помогу.
   - У тебя здесь спрятаны деньги. Где?
   - Да нет у меня! Ты посмотри, как я живу! Думаешь, у меня есть деньги?
   - Пола говорит, что есть.
   - Пола? - Лицо Шеклета посерело. - При чем здесь Пола? Слушай, я же  тебе
никогда ничего плохого не сделал!
   Мэри надоело терять  время.  Вздохнув,  она  размахнулась  револьвером  и
резким ударом обрушила его на лицо Шеклета. Он вскрикнул и повалился на бок,
дергаясь всем телом от невыносимой боли. Мэри встала рядом с ним на колени и
приставила дуло к пульсирующему виску.
   - Кончай валять дурака. Отдай деньги. Ты понял?
   - Подожди...
   Она схватила его за волосы и снова вздернула на колени. У него был сломан
нос. Темно-красная кровь из разорванных  капилляров  текла  из  ноздрей,  по
морщинистым щекам лились слезы.
   - В следующий раз выбью зубы, - сказала Мэри. - Мне  нужны  твои  деньги.
Чем больше будешь тянуть, тем больнее будет.
   Шеклет заморгал, глаза его начали набухать.
   - О Господи! Умоляю.., ради Бога...  Мэри  снова  замахнулась,  собираясь
дать "кольтом" ему по зубам, и старик отпрянул и завыл.
   - Нет! Ради Бога.., ради Бога! В комоде! Верхний ящик, среди носков!  Там
все, что у меня есть!
   - Покажи.
   Мэри встала и отступила, не сводя с него  револьвера.  Старик,  с  трудом
поднявшись на ноги, прошел через коридор в  спальню,  она  за  ним.  Спальня
выглядела так, будто по ней прогулялся  смерч.  Кровать  без  простыней.  На
одной  стене  пожелтевшие  черно-белые   фотографии   молодого   Шеклета   и
темноволосой  привлекательной  женщины.  На  комоде  фотография  Шеклета   в
тюбетейке    с    кисточкой    среди    группы    улыбающихся    толстопузых
священнослужителей.
   - Открой ящик, - сказала Мэри. Она внутри вся  сжалась,  как  пружина.  -
Медленно-медленно.
   Шеклет боязливым медленным движением открыл ящик; кровь все капала у него
из носа. Он протянул было руку, но Мэри шагнула к нему и прижала револьвер к
голове. Она заглянула в ящик и ничего не увидела, кроме трусов  и  свернутых
носков.
   - Не вижу денег.
   - Они здесь. Бот здесь. - Он коснулся свернутой  пары  носков.  -  Только
больше не бей меня, ладно? У меня больное сердце.
   Мэри взяла свернутые носки, на которые он указал. Закрыла ящик  и  сунула
носки ему.
   - Покажи.
   Шекле развернул их дрожащими руками. Внутри  были  свернутые  деньги.  Он
поднял их так, чтобы Мэри увидела.
   - Пересчитай.
   Он начал считать. Там было две сотенных бумажки, три по пятьдесят,  шесть
двадцаток, четыре десятки, пять пятерок и восемь долларовых  бумажек.  Всего
пятьсот сорок три доллара. Мэри выхватила деньги у него из рук.
   - Это не все, - сказала она. - Где остальные? Шеклет поднес руку к  носу,
опухшие глаза заблестели от страха.
   - Это все. Все, что было у меня на черный день. Ничего не осталось.
   "Врешь, сволочь!" - подумала она и чуть снова не врезала ему по морде, но
он нужен был ей в сознании.
   - Отойди назад, - приказала она ему.
   Когда он повиновался, она выдвинула ящики комода и вывалила содержимое на
кровать.  Через  несколько  минут  все  было  перетряхнуто:  груда  рубашек,
свитера, куча журналов "Кавалер",  "Налжет",  "Нэйшнл  джеографик",  носовые
платки,  одна  полная  бутылка  виски  и  одна  полупустая,  куча  одинокого
холостяцкого хлама, но никаких денег, достойных упоминания, если не  считать
случайных четвертаков, десятицентовиков и центов.
   Мэри Террор повернулась лицом к старику, который скорчился у стены.
   - Пола думает, что ты скопил много денег. Это правда или нет?
   - Что ты знаешь о Поле? Ты же с моей дочерью даже не знакома!
   Мэри подошла к шкафу в спальне, открыла и  обыскала  его,  покуда  Шеклет
соображал, откуда она знает его дочь. Мэри перевернула  матрас  и  полностью
перетрясла всю кровать, но нашла только пустые подносы от готовых  обедов  и
старые газеты. Она перелопатила всю аптечку и  перерыла  кухонные  шкафы,  и
когда обыск был закончен, она поняла, что знала Шеклета лучше, чем Пола.
   - Денег больше нет? - спросила она, наставив на него "кольт".
   - Я же сказал, что нет! Господи Иисусе, посмотри, что ты натворила с моей
квартирой!
   - Дай бумажник, - приказала она.
   Шеклет вынул кошелек из кармана брюк и передал ей. Кредитных карт там  не
было, только пятидолларовая бумажка и три по доллару.
   - Послушай, - сказал Шеклет,  когда  Мэри  забрала  деньги  и  отшвырнула
бумажник в сторону. - Ты взяла все до последнего цента. Чего тебе еще  здесь
нужно?
   - Умница. Чем скорее я уйду, тем скорее ты кликнешь легавых?
   Взгляд Шеклета упал на револьвер. Он поднял глаза  на  лицо  Мэри,  снова
опустил на револьвер. У него на шее задергалось адамово яблоко.
   - Я никому не скажу, - просипел он.
   - Раздевайся, - приказала Мэри. - Все снимай.
   - Раздеваться? Да как же я...
   Он больше ничего не успел сказать, как она на него налетела. Револьвер  в
руке взлетел и опустился, и старик упал на колени  с  перебитой  челюстью  и
тремя выбитыми зубами Стеная  от  боли,  он  начал  раздеваться.  Когда  это
закончилось и обнажилось его костлявое тело, Мэри сказала:
   - Встать.
   Он встал, с запавшими и полными ужаса глазами.
   - В ванную, - сказала она и пошла туда за ним.
   - В ванну, на колени, руками в дно.
   Он было заупрямился и стал умолять ее оставить его в покое,  что  никому,
ну никому не скажет. Она прижала ему к крестцу дуло револьвера, и он влез  в
ванну и встал, как она велела.
   - Голову вниз, на меня не смотри, - сказала она. Костлявая грудь  Шеклета
забилась, и он где-то минуту неодолимо кашлял. Она подождала,  пока  пройдет
приступ, потом вынула из-за пояса нож.
   - Клянусь, я ни одной живой душе не скажу. - Грудь его снова заходила, на
этот раз от всхлипываний. - Господи, ради Бога, не трогай  меня.  Я  ж  тебе
никогда ничего не сделал. Я никому ничего не скажу. Я буду держать  рот  "на
замке. Клянусь тебе...
   Мэри взяла из раковины мочалку и вбила Шеклету в рот.  Он  поперхнулся  и
замолк, и Мэри навалилась на его голое тело. Она всадила нож в горло Шеклета
сбоку, обдирая костяшки пальцев о наждак его  кожи.  Раньше,  чем  он  успел
понять, что она делает, Мэри зазубренным лезвием перерезала ему горло от уха
до уха, и алая кровь ударила фонтаном.
   Крики  Шеклета  рвались  из-под  мочалки.  Кровь  хлестала  в  ванну   из
перерезанной сонной артерии; он схватился рукой за горло и попытался  встать
на колени. Мэри поставила ему ногу на спину и  снова  прижала  вниз.  Старое
тело дрожало и билось под ее ногой, кровь из пульсирующей глотки растекалась
по ванне.
   - Меня зовут Мэри Террелл, - говорила она ему, пока он истекал  кровью  и
умирал. - Солдат Штормового Фронта. Боец за свободу тех, кто  лишен  прав  в
Государстве Компостирования Мозгов. Палач легавых этого государства.
   Он все пытался встать, осознание смерти дало ему последний прилив сил. Ей
пришлось придавить его изо всех сил,  и  этот  его  поток  адреналина  через
несколько секунд кончился. Он корчился на дне ванны, словно плавая брассом в
собственной крови.
   -  Боец  за  справедливость.  Защитник  слабых.  Сокрушитель  менталитета
Государства Компостирования Мозгов, и хранитель верности.
   Многовато крови для костлявого старого хмыря.
   Мэри присела на край ванны и наблюдала за его смертью. Что-то было в этом
такое, что наводило на мысль о младенце, плывущем к свету сквозь море  крови
и околоплодной жидкости. Он умер не с судорогой, не с последним стоном, не с
последним отчаянным порывом; он просто все слабел и  слабел,  пока  слабость
его не убила. И вот он лежит в ванне, а жизнь  его  утекает  в  сток,  глаза
открыты, и кожа у него цвета дохлой распухшей рыбы, выброшенной морем.  Мэри
однажды видела на берегу такую.
   Она встала. Распорола матрас в спальне,  чтобы  проверить,  что  там  нет
денег. Высыпалась ватная набивка, и она пригодилась на обтирку лезвия. Потом
Мэри вышла из квартиры Шеклета и закрыла за  собой  дверь,  став  богаче  на
пятьсот пятьдесят один доллар плюс какая-то мелочь.
   Форма готова. Она приняла душ под голос Бога,  и  бас-гитара  гремела  по
стенам яростным кулаком. Еще не кончится этот день, как она  будет  матерью.
Мэри соскребала кровь со своих рук и улыбалась сквозь завесу пара.

Глава 6

БОЛЬШИЕ РУКИ

   В субботу утром после одиннадцати Дуг стоял перед окном в двадцать первой
палате. Он смотрел на облака, бегущие по оловянному небу, и думал  о  только
что прозвучавшем вопросе Лауры:
   Сколько времени продолжается твой роман?
   Разумеется, она знает. Он уже вчера понял,  что  она  знает  -  это  было
написано в ее глазах, когда он сказал, что не сможет уйти  с  работы  раньше
утра пятницы.
   Ее глаза смотрели сквозь него, словно его на самом деле здесь не было.
   - Я не хочу этого слышать, -  говорила  она  и  погружалась  в  молчание.
Каждый раз, когда он заговаривал с ней, то встречался с той же стеной  слов:
"Я не хочу этого слышать".
   Он думал, что она огорчена его  отсутствием  в  больнице,  когда  родился
Дэвид, и это грызло его изнутри, как маленькие пираньи, готовые сожрать  его
до костей, но потом он понял, что  дело  не  только  в  этом.  Лаура  знает.
Откуда-то знает. Сколько точно ей известно, он мог только  догадываться,  но
то, что она вообще знает, уже очень плохо. Весь вчерашний день и вечер  было
либо "Я не хочу этого слышать", либо холодное молчание. Мать Лауры,  которая
вчера приехала в Атланту вместе с ее отцом  посмотреть  на  внука,  спросила
его, что такое случилось с Лаурой, что она не хочет разговаривать,  а  хочет
только держать ребенка и напевать ему песенки. Он не  мог  ответить,  потому
что не знал. Теперь-то он знал.  Он  глядел  на  оловянное  небо  и  пытался
придумать, что сказать.
   - Правду, - сказала Лаура, читая его мысли по напряженной позе. - Я  хочу
только правды.
   - Роман? - Он отвернулся от окна с приклеенной  улыбкой  коммивояжера  на
лице. - Да ты что, Лаура? Я поверить не могу...
   Он замолчал, потому что там, дальше по коридору, за окном лежал его  сын,
и вранье застряло у него в горле.
   - Как давно? - напирала Лаура. Усталые глаза  смотрели  со  смышленого  и
бледного лица. Тело ее стало легким, а на душу лег  свинец.  -  Месяц?  Два?
Дуг, я хочу услышать от тебя правду.
   Он молчал. Его мозг метался в поисках щели, как пойманная в ларе мышь.
   - Она живет в Хилландэйле, - сказала Лаура. - Квартира 5-Е. Я следила  за
тобой в четверг вечером.
   У Дуга отвисла челюсть. Просто  отвалилась.  Он  еле  слышно  ахнул.  Она
увидела, как кровь бросилась ему в лицо.
   - Ты.., следила за мной? Ты в самом деле...  Господи,  ты  в  самом  деле
следила за мной? - Он недоверчиво покачал головой. - Боже мой!  Поверить  не
могу! Ты следила за мной, как за каким-нибудь...
   - ХВАТИТ, ДУГ!
   Ее прорвало так резко, что она даже не успела попробовать себя  сдержать.
Она не была крикливой - куда как не была, - но гнев рвался через все поры ее
тела, как перегретый пар.
   - Брось мне врать, о'кей? Просто прекрати врать, вот тут же на месте!
   - Лаура, не повышай голоса!
   - Черта с два! Буду повышать голос, когда  захочу!  -  Выражение  шока  и
отвращения на лице Дуга было для нее бензином на угли. И  пламя  взметнулось
так, что ей было с ним не совладать. - Я знаю, что у  тебя  есть  любовница.
Дуг! Я нашла те два билета. Я узнала, что Эрик был в Чарлстоне в тот  вечер,
когда якобы вызвал тебя в офис! Кто-то позвонил мне и сообщил ее адрес!  Так
что поверь, что я за тобой следила, и Господом клянусь, я надеялась, что  ты
не к ней поехал, а ты вот он, появился! Прямо там! Хорошее было пиво, Дуг? -
Она почувствовала, как у нее рот  кривится  горькой  гримасой.  -  С  кайфом
выпили? У меня воды отошли прямо там, на  автостоянке,  пока  ты  шел  к  ее
двери! Пока наш сын - мой сын - рождался, ты валялся с чужой бабой на другом
конце города! Хорошо было, Дуг? Ответь,  черт  тебя  подери!  Было  вам  так
очень, очень хорошо?
   - Ты закончила?
   Дуг со стоическим видом сурово поджал  губы,  но  в  глазах  его  блестел
страх.
   - НЕТ! Нет, я не закончила! Как только ты мог такое сделать! Знал, что  я
вот-вот рожу Дэвида! Где твоя  совесть!  Господи,  ты  думал,  что  я  такая
глупая? Думал, что я никогда не узнаю? Так? Думал, что  сможешь  вести  свою
тайную жизнь, а я никогда не догадаюсь? - Слезы жгли ее глаза. Она сморгнула
их, и они исчезли. - Ну говори! Скажи, что ты  думал,  будто  я  никогда  не
узнаю, и ты будешь перехватывать кусок пирога дома и кусок... - Этого  слова
Лаура произнести не могла. - Завел себе любовницу в квартале Хилландэйл, а я
и знать не буду!
   Краска  сбежала  с  лица  Дуга.  Он  стоял  и  смотрел  на  нее  глазами,
блестящими, как фальшивые монеты,  и  казался  очень  маленьким.  Как  будто
съежился всего за одну минуту, и свитер со штанами болтались на  вешалке  из
костей и вранья. Он поднял руку ко лбу, и эта рука дрожала.
   - Кто-то сообщил тебе? - спросил он. Даже его голос стал маленьким. - Кто
тебе сообщил?
   - Одна подруга. Сколько это длится? Ты мне скажешь или нет?
   Он глубоко вдохнул и выпустил воздух,  будто  сдуваясь  прямо  у  нее  на
глазах.  Лицо  его  обвисло  и  побледнело,  и  заговорил  он,  казалось,  с
неимоверным усилием:
   - Мы познакомились.., в сентябре. Встречались;., с конца октября.
   Рождество. Все Рождество Дуг спал с другой  женщиной.  Три  месяца,  пока
Дэвид в ней рос, Дуг лихорадочно метался в квартал Хилландейл.
   - О Господи! - сказала Лаура и прижала руку ко рту.
   - Она секретарша в фирме по недвижимости,  -  продолжал  Дуг,  терзая  ее
тихим, потухшим голосом. - Мы познакомились, когда  я  выполнял  работу  для
одного из их  партнеров.  Она  мне  показалась..,  не  знаю..,  симпатичной,
наверное. Я пригласил ее на ленч. Она согласилась. Она знала, что  я  женат,
но не возражала. - Взгляд его шарил по облакам. - Это случилось быстро.  Два
совместных ленча подряд, а потом я пригласил ее поужинать. Она сказала,  что
лучше приготовит ужин у себя дома. По пути туда я съехал с дороги и сидел  в
машине и думал. Я знал, что делаю. Что переступаю через тебя и через Дэвида.
Знал.
   - И все равно сделал. Очень заботливо с твоей стороны.
   - И все равно сделал, - согласился он. - И для  этого  не  было  причины,
кроме одной, старой и истрепанной, как мир. Ей двадцать три, и с ней я снова
был мальчишкой. Как будто все только начинается  -  ни  ответственности,  ни
жены, ни будущего ребенка, ни взносов за дом, ни взносов за  машину,  только
голубой простор впереди. Звучит полной чушью, да?
   - Да.
   - Может быть, но это правда. - Он посмотрел на нее постаревшим от  печали
лицом. - Я собирался порвать с ней. Я думал, это  будет  одноразовый  роман.
Но.., это оказалось не в моей власти. Она готовилась к экзаменам  на  агента
по недвижимости, и я ей помог с заданиями. Мы пили вино  и  смотрели  старые
фильмы. Знаешь, говорить с человеком такого возраста - это  как  говорить  с
человеком с другой планеты. Она ничего не слышала о "Степном волке", о Джоне
Гарфилде, о Борисе Карлофе, или... - Он пожал плечами. - Думаю,  я  старался
заново найти себя, быть может. Сделаться моложе, стать тем,  кем  я  был  до
того, как узнал, что почем в этом  мире.  Она  смотрела  на  меня  и  видела
кого-то, кого ты не знаешь, Лаура. Не знаю, понятно ли тебе это.
   - Почему ты мне не дал увидеть того человека? - спросила  она.  Голос  ее
дрогнул, но она держала слезы в узде. - Я хотела тебя увидеть. Почему ты мне
не дал?
   -  Ты  знаешь  меня  настоящего.   Ее   одурачить   было   легче.   Лаура
почувствовала, как на нее обрушивается шквал отчаяния. Она хотела  прийти  в
ярость, завопить или запустить в него чем-нибудь, но не сделала  этого.  Она
сказала спокойным голосом:
   - Но ведь мы когда-то любили друг друга, верно? Ведь это не было ложью?!
   - Нет, это не было ложью, - ответил Дуг. - Мы действительно  любили  друг
друга. - Он вытер рот тыльной стороной ладони, глаза его блестели и смотрели
мимо нее. - Мы сможем все исправить?
   Кто-то постучал в дверь. Вошла сестра с рыжими кудряшками, неся небольшое
человеческое  существо,  завернутое  в  пуховое   голубое   одеяло.   Сестра
улыбнулась, показав слишком крупные передние зубы.
   - Вот и наш малыш! - жизнерадостно сказала она, отдавая Дэвида матери.
   Лаура взяла ребенка. Кожа у Дэвида была розовой, головка - возвращенная к
овальной форме чуткими руками доктора Боннерта - покрыта светлым пушком.  Он
мяукнул и мигнул бледно-голубыми глазками. Лаура вдыхала его аромат:  персик
со сливками, который она ощутила, еще когда Дэвида принесли ей в первый  раз
после мытья. Вокруг пухлой левой лодыжки была повязана пластиковая ленточка,
гласящая "Мальчик, Клейборн, 21". Мяуканье вдруг прервалось икотой, и  Лаура
сказала: "Ш-ш-ш, детка", - и стала его качать на руках.
   - Кушать хочет, - сказала сестра.
   Лаура расстегнула больничный халат и направила рот Дэвида на сосок.  Одна
из его ручонок вцепилась в плоть ее  груди,  и  губы  заработали.  Это  было
ощущение, наполненное удовлетворением и -  да,  и  чувственностью,  и  Лаура
глубоко вздохнула, ощущая, как сын кормится материнским молоком.
   - Ну, какие мы молодцы! - Сестра улыбнулась и Дугу, потом убрала  улыбку,
увидев его землистое лицо и запавшие глаза.
   - Я вас пока оставлю, - сказала она и вышла из палаты.
   - Глаза у него твои,  -  сказал  Дуг,  наклоняясь  через  кровать,  чтобы
взглянуть на Дэвида. - Совсем твои.
   - Я бы хотела, чтобы ты ушел, - сказала ему Лаура.
   - Но ведь можем мы это обсудить, разве нет? Все еще можно исправить.
   - Я бы хотела, чтобы ты ушел, - повторила Лаура, и в  глазах  ее  Дуг  не
увидел и грана прощения.
   Он выпрямился, заговорил было снова, но увидел, что это  бесполезно.  Она
больше не обращала на него внимания, она ничего не  видела,  кроме  бледного
младенца, прислоненного к ее груди. Простояв без  толку  еще  минуту,  когда
тишину нарушало только чмоканье губ Дэвида на  набухшем  соске  матери,  Дуг
вышел из палаты.
   - Вырастешь большой и сильный, - склонилась она к сыну,  снова  освещаясь
улыбкой. - Будешь сильный и большой.
   Это жестокий мир, и людям ничего не стоит дотла сжечь  любовь  и  угольки
растоптать. Но вот - мать держит на руках сына и тихо ему  напевает,  и  вся
жестокость мира отходит в сторону. Лаура не хотела думать о Дуге  и  о  том,
что ждет их, и не думала. Она поцеловала Дэвида, ощутила сладость его кожи и
провела пальцем по тоненьким жилкам  на  его  головке.  В  них  пульсировала
кровь, сердце его билось, легкие работали: чудо осущ