скажет, что Эрик каким-то образом прилетел на один день из  Чарлстоуна.  Она
приняла бы хоть самую малую попытку объяснения. Но Дуг избегал встречаться с
ней глазами, и она поняла, что у него роман.
   Она сидела в кабинете под льющимся в  окна  солнечным  светом,  и  в  ней
боролись гнев и грусть. Может, стоило встать и что-нибудь  разбить,  но  она
сомневалась, что это поможет. Ее родители собираются в Атланту,  как  только
родится ребенок, и все поначалу будет превосходно, но в конце концов  они  с
матерью начнут друг от друга уставать, и посыплются искры. От матери в такой
ситуации будет мало пользы; а отец будет относиться к ней, как  к  младенцу.
Она попыталась встать из кресла, но почувствовала огромную усталость, и  вес
Дэвида тянул вниз, и одна рука вцепилась в  подлокотник,  а  другая  сжимала
бумажку с адресом. Вдруг глаза набухли слезами, их жгло,  и  Лаура,  стиснув
зубы, сказала: "Нет, черт побери! Нет. Нет". Она не смогла заставить себя не
плакать, и слезы покатились, по ее щекам.
   Неизбежные вопросы падали на нее ударами молота:
   "Где я ошиблась? Что не так сделала? Что дает ему чужая  женщина  такого,
что не могу дать я?"
   Никаких ответов, лишь только одни вопросы.
   - Ах ты гад, -  тихо  сказала  Лаура,  и  слезы  кончились.  Глаза  стали
красными и припухшими. - Ах ты гад.
   Она подняла руку и посмотрела, как играет солнечный свет на  двухкаратном
бриллианте  обручального  кольца  и  на  золотом  венчальном  кольце.  Лаура
подумала, что ничего не стоят эти кольца, потому что ничего не значат. Они -
пустые символы, как этот дом и та жизнь,  что  построили  они  с  Дугом.  Ей
представлялась шутка, которую отпустит Кэрол по этому поводу:
   - Значит, стреляный воробей Дуг нашел курочку, у которой в печи пирог  не
застрял? Видишь, как я тебе и говорила - нельзя доверять  мужчинам!  Они  из
другого мира!
   Пусть так, но Дуг оставался частью ее мира, и частью мира Дэвида он  тоже
станет. Настоящий вопрос таков: как из этого выходить?
   И первый шаг она знала.
   Лаура встала. Выключила телевизор, взяла ключи от автомобиля, нашла карту
города и прикинула самую близкую дорогу до квартала Хилландейл.
   У жилого комплекса приблизительно в двадцати минутах от  дома  Лауры  был
теннисный корт и  бассейн,  задернутый  черным  покрывалом.  Лаура  объехала
квартал в поисках корпуса "Е"  и  нашла  его,  только  сделав  полный  круг.
Поставив машину, она пошла смотреть фамилии на почтовых ящиках. На  почтовом
ящике 5-Е была табличка, где флуоресцирующими чернилами  было  написано  "Ч.
Дженсен". Это  была  женская  подпись  с  завитушками  и  заканчивалась  она
росчерком.
   "Подпись молодой женщины", -  подумала  Лаура.  Ее  сердце  сжалось.  Она
стояла перед дверью, на которой висела табличка "5-Е". Ей представилось, как
Дуг переступает этот порог. В центре  двери  был  маленький  глазок,  откуда
канарейке можно подглядывать  за  котом.  Она  посмотрела  на  звонок  около
двери-, протянула палец...
   ...И не стала ничего делать. Лаура рассудила,  что  в  любом  случае  "Ч.
Дженсен" вряд ли будет дома  в  три  часа  дня  в  понедельник.  Ч.  Дженсен
наверняка где-нибудь работает, если только - страшно подумать -  Дуг  ее  не
содержит. Лаура ломала себе голову, пытаясь вспомнить, нет  ли  какой-то  Ч.
Дженсен у Дуга в офисе, но никого с таким именем  не  вспомнила.  Но  кто-то
ведь знал эту девицу, кто-то кто пожалел  Лауру  и  позвонил  сообщить.  Чем
дольше она об этом думала, тем больше ей казалось, что это  мог  быть  голос
Марси Паркер. Теперь надо понять, что делать дальше: выложить Дугу все,  что
знает, или подождать, пока родится ребенок. Неприятные сцены вовсе не  в  ее
вкусе, а уровень нервного напряжения у нее и без того космический. От  ссоры
с Дугом может подняться давление, Дэвиду это вредно, и Лаура  так  рисковать
не может.
   Вот когда родится Дэвид, она спросит Дуга,  кто  такая  Ч.  Дженсен.  Вот
отсюда они и начнут свой путь. И Лаура знала, что путь  будет  каменистым  и
опасным. Будут слезы и злые слова,  столкновение  самолюбий,  которое  может
разорвать фальшивую ткань их жизни, но одна мысль была главнее всех  других:
"У Дуга есть кто-то, кем он владеет, и у меня тоже скоро будет".
   Костяшки вцепившихся  в  руль  пальцев  побелели.  На  полпути  домой  ей
пришлось заехать на заправку и там, в туалете, слезы хлынули у нее из  глаз,
ее стошнило и рвало до тех пор, пока во рту не осталось ничего, кроме желчи.
Глава 3

ВТОРОЕ СЕРДЦЕ

   Сон кончился, и Мэри Террор проснулась  в  темноте.  Во  сне  она  шла  к
деревянному дому, выкрашенному  в  небесно-голубой  цвет,  -  с  фронтонами,
трубами, балюстрадой у крыши. Она знала этот дом, и знала, где он: у  самого
начала. Она поднялась на крыльцо, вошла в дом, где солнце  било  в  окна  на
сосновые доски пола, и там нашла его в комнате с эркером, выходящим на море.
Лорд Джек  в  белоснежных  одеждах,  с  рассыпанными  по  плечам  белокурыми
волосами задумчиво и остро глядел, как она подходит. Она остановилась  прямо
перед ним и затрепетала от его присутствия.
   - Я звал тебя, - сказал он ей. - Я хотел, чтобы ты пришла, потому что  ты
нужна мне.
   - Я услышала твой призыв, - сказала она тихим голосом, почти шепотом.  Он
эхом отдавался в большой комнате, где пахло соленым воздухом. - Ты мне  тоже
нужен.
   - Мы начнем все сначала, Мэри. Все повторим опять. Мы поднимем мертвых  и
вернем в мир погибших, и на этот раз мы наверняка победим.
   - Мы победим, - повторила она и протянула руку, чтобы коснуться его руки.
   - Где мой ребенок? - спросил Лорд Джек. Рука Мэри повисла в воздухе.
   - Мой сын, - повторил он. - Где мой сын?
   - Я.., я.., не знаю.
   - Ты носила моего сына, - сказал он. - Где  он?  Секунду  Мэри  не  могла
говорить. Прибой с грохотом бился о скалы. Мэри прижала руки к животу.
   - Я.., меня ранили, - сказала она.  -  Ты  знаешь,  что  я  была  ранена.
Ребенок.., я потеряла ребенка. Лорд Джек закрыл глаза.
   - Я хочу сына. - Его голова качнулась  назад,  и  стали  видны  слезы  на
щеках. - Ты знаешь, что я хочу сына, Который будет нести мое семя.  Где  мой
сын, Мэри? Где мой сын?
   Ничто за всю жизнь не было ей так трудно, как сказать эти два слова.
   - Он мертв.
   Глаза Лорда Джека открылись, и глядеть в них было  как  глядеть  в  центр
Вселенной. Звезды и  созвездия  кружились  там,  все  знаки  и  символы  Эры
Водолея.
   - Мой сын должен быть жив, - сказал он шуршащим от боли голосом. - Должен
быть. Мой род должен продлиться. Разве ты этого не  понимаешь?  Я  дал  тебе
великий дар, Мэри. Ты потеряла этот дар. Ты его убила?
   - Нет! Я не убивала! Ребенок умер! Я была ранена, и ребенок умер!
   Он поднял тонкий палец и прижал его к губам.
   - Когда я призывал тебя, я хотел, чтобы ты принесла мне моего  сына.  Это
часть всего нашего дела. Очень важная часть, если мы хотим поднять мертвых и
вернуть погибших. О Мэри, как больно ты мне сделала!
   - Нет! - Голос ее надломился, в стенах  прокатился  темный  хохот.  -  Мы
сможем сделать другого ребенка! Прямо сейчас! Мы сделаем другого ребенка, не
хуже прежнего!
   Он смотрел глазами, наполненными  всей  вселенной,  глядел  мимо  нее,  в
другие измерения.
   - Я хочу, чтобы ты, Мэри, принесла мне моего сына. Ребенка,  которого  мы
сделали с тобой. Если ты не принесешь мне  моего  сына,  тебе  нельзя  будет
здесь остаться.
   Он сказал, и  стены  начали  таять.  Лорд  Джек  тоже  начал  таять,  как
блекнущий свет. Она  попробовала  схватить  его  руку,  но  она  ускользнула
клубящимся туманом.
   - Мне... Мне... - Горло ее пережало страхом. - Мне некуда больше идти!
   - Тебе нельзя здесь оставаться, - повторил он, призрак в белом. - Приходи
ко мне с моим сыном, или не приходи совсем.
   Дом сгинул. Лорд Джек исчез. Остался только запах моря и  шум  прибоя  на
источенных водой скалах, и вот тогда Мэри проснулась.
   Ребенок плакал - высокий, тонкий звук, который сверлил мозг.  У  Мэри  на
лице блестел пот; с шоссе доносился грохот проходящих грузовиков.
   - Перестань плакать, - вяло выговорила она. - Сейчас же перестань.
   Но Джеки не переставал, и Мэри встала с кровати и подошла к  колыбели  из
картонной коробки, где  лежал  ребенок,  и  коснулась  его  кожи.  Она  была
холодной и резиновой, и от этого  прикосновения  в  ней  вторым,  еще  более
темным сердцем забилась ярость. Дети - убийцы  мечты  и  снов.  Они  обещали
будущее, а потом умирали.
   Мэри схватила руку ребенка и сунула в нее свой палец. Джеки не  ухватился
за палец, как тот ребенок в тележке.
   - Держись за меня, - сказала она - Держись! - Ее голос становился громче,
набухая гневом. - Держись за меня, я сказала!
   Ребенок все плакал, все тем же безнадежным плачем, но за палец не брался.
И холодной была его кожа, очень холодной. Что-то не  так  с  этим  ребенком,
поняла она. Это не сын Лорда  Джека.  Это  просто  плачущий  холодный  кусок
плоти, вышедший не из ее чресл.
   - Перестань! - крикнула она и затрясла ребенка двумя  руками.  -  Я  кому
сказала?
   Ребенок поперхнулся и закашлялся, потом  опять  зашелся  в  пронзительном
крике.  Голова  разламывалась,  плач  младенца  доводил  до  бешенства.  Она
встряхнула ребенка сильнее и увидела, как болтается в темноте его голова.
   - Прекрати! Прекрати!
   Джеки ее не слушается. Мэри почувствовала, как кровь  приливает  к  лицу.
Этот ребенок сломался, с ним что-то не так. Кожа  у  него  холодная,  он  не
хватается за палец и крик у  него  удушенный.  Никто  из  детей  никогда  не
слушался, и невозможность ими управлять  доводила  ее  до  исступления.  Она
давала им жизнь и любовь, кормила их, даже когда они не хотели, вытирала  им
рты и меняла пеленки, а дети все равно были  не  правильные.  Сейчас,  после
своего сна, она все поняла: никто из них не был сыном Лорда Джека,  и  никто
из них не заслуживал права жить.
   - Прекрати реветь, черт тебя подери! - завопила  Мэри,  но  этот  ребенок
завыл и заколотился у нее на руках, его резиновое тельце вот-вот разломится.
Джек не примет этого ребенка. Нет, нет. Он не позволит ей  остаться  с  ним,
если она принесет ему вот  этого.  Это  не  правильный  ребенок.  Совсем  не
правильный. Кошмар. Холодный, резиновый, и хочет смерти.
   От плача у нее колотилось в висках. Крик разрывал ей рот.  Застонав,  как
зверь, она схватила ребенка за ноги и с размаху стукнула о  стену.  Крик  на
миг прервался, а затем начался с новой  силой,  и  она  опять  грохнула  его
головой о стену.
   - ЗАТКНИСЬ! - Заревела она и снова грохнула его головой о стену.
   - ЗАТКНИСЬ! О стену.
   - ЗАТКНИСЬ! Снова о  стену,  и  на  этот  раз  было  слышно,  как  что-то
треснуло.  Крик  прервался.  Мэри  стукнула  холодного  ребенка  о  стену  в
последний раз, ощутила, как тельце трепещет и дергается  в  ее  руках.  Бум.
Бум. Чей-то кулак колошматил в стену.
   - Заткнись, ты, сука полоумная! Сейчас копов позову!  Старик  в  соседней
квартире. Шеклет. Мэри уронила холодного ребенка, и отчаяние захлестнуло ее,
как наводнение. В секунду оно зашипело и вскипело ревущей яростью, а  Шеклет
все барабанил в стену.
   - Ты психованная, слышишь? Психованная! Он замолчал,  а  Мэри  подошла  к
комоду и вытащила револьвер, из которого  ликвидировала  Кори  Петерсона.  В
барабане была только одна пуля, и Мэри взяла коробку с патронами  и  загнала
их по гнездам. Защелкнула барабан, подошла к стене между своей  квартирой  и
Шеклетом и приложила ухо к тонкой панели.
   Слышно было, как Шеклет ходит по комнате. Хлопнула дверь. Послышался звук
бегущей воды. В ванной? Мэри приставила дуло револьвера  к  стене,  направив
его на звук бегущей воды. Ее сердце билось ровно и уверенно, нервы спокойны,
но подковырками и угрозами старика она уже сыта по горло. Сегодня она убила,
еще одного ребенка; вот он лежит с разбитым черепом. Лорд Джек не пустит  ее
к себе, если она не принесет ребенка - его сына, но никто из этих  детей  не
дал ей себя любить.
   - Ну, давай выходи, - шептала Мэри, дожидаясь звука открывающейся  двери.
Шум воды стих. Было слышно, как Шеклет несколько раз кашлянул и спустил воду
в туалете. Мэри взвела курок. Она собиралась разрядить в стену весь барабан,
а потом перезарядить револьвер, вложив всего один патрон. Если ей  нельзя  к
Лорду Джеку, то больше  некуда  идти.  У  нее  нет  дома,  нет  страны,  нет
личности; она никто, ходячая пустота, и она готова положить этому конец.
   - Ну давай выходи, - сказала она и услышала, как  скрипят  дверные  петли
ванной.
   Палец напрягся на курке.
   Бах! Бах!
   Это не выстрелы. Это кулак барабанит в дверь. Мэри сняла палец  с  курка.
Снова стук, настойчивее и громче. Это  в  ее  дверь.  Она  прошла  в  другую
комнату, все еще с "кольтом"  в  руке,  украдкой  выглянула  из  окна.  Двое
легавых на стоянке, и легавская машина рядом.
   Она встала у двери, придала голосу побольше стали и спросила:
   - В чем дело?
   - Полиция. Будьте добры, откройте дверь, "Спокойно,  -  подумала  она.  -
Держи себя в руках. В руках. Легавые у дверей. Держи себя в руках".
   Мэри повернула ручку замка и закрыла дверь на  цепочку.  Открывая  дверь,
она держала руку с револьвером так, чтобы его не было видно. Через щель  она
увидела двух легавых - черного и белого.
   - Что случилось?
   - К нам пришел вызов с жалобой на нарушение тишины, - сказал  черный.  Он
щелкнул кнопкой фонарика и посветил на Мэри. - Здесь все в порядке, мэм?
   - Да, все нормально.
   - Один из ваших соседей позвонил и пожаловался, - сказал белый  легаш.  -
Сказал, что из вашей квартиры доносятся вопли.
   - А, это.., мне приснился кошмар. Наверное, кричала во сне.
   - Вы не будете так добры открыть дверь пошире? - спросил черный.
   Мэри без "колебаний открыла; руку с пистолетом она  прятала  по-прежнему.
Фонарь черного легавого бегал по ее лицу.
   - Как ваше имя, мэм?
   - Джинджер Коулз.
   - Это она! - крикнул  Шеклет  с  порога  своей  квартиры.  -  Она  совсем
психованная, точно  вам  говорю!  Ее  надо  посадить,  пока  она  никого  не
угробила!
   - Вы бы не понизили голос, сэр?  -  Черный  легавый  что-то  тихо  сказал
белому, и тот пошел к двери Шеклета. Мэри слышала,  как  Шеклет  бормочет  и
ругается, а сама все глядела в глаза черному легавому. Он вытащил из кармана
пачку жвачки и предложил ей, но она покачала головой. Тогда  он  сунул  одну
пластинку себе в рот и принялся жевать.
   - Жуткие бывают кошмары, правда? - спросил он. - В том смысле, что  очень
реальные.
   "Проверяет меня", - подумала Мэри.
   - Это вы правы. Иногда они бывают хуже некуда.
   - Уж наверняка, если вы так громко кричите. - Луч фонарика  скользнул  по
ее лицу.
   - Я была медсестрой во Вьетнаме, -  сказала  Мэри.  Фонарик  остановился,
застыл на ее правой щеке, потом шелк! - и погас.
   - Простите, - сказал черный полицейский. - Я слишком был молод, чтобы там
быть, но я видел "Взвод". Должно быть, там был настоящий ад.
   - Каждый день.
   Он кивнул и убрал фонарик.
   - Фил, мы закончили, - сказал он  белому  легашу.  -  Простите,  что  вас
побеспокоили, мэм, - обратился он к Мэри. -  Но  я  надеюсь,  вы  понимаете,
почему ваш сосед нас вызвал.
   - Да, я понимаю. Вообще-то я принимаю снотворное, но оно у меня  как  раз
кончилось.
   - Она психопатка! - настойчиво заговорил Шеклет, снова повышая  голос.  -
Воет всю дорогу, словно дьявола будит!
   - Сэр! - Черный легавый направился к двери Шеклета. - Я вас просил, чтобы
вы перестали орать, или нет? Эта женщина - ветеран Вьетнама, и этот факт вам
следовало бы учесть.
   - Это она вам сказала? Фигня! Пусть докажет!
   - Вы успокоитесь, сэр, или хотите проехаться в нашей машине?
   Наступило долгое молчание. Мэри крепко сжимала  рукоятку  пистолета.  Она
слышала разговор черного легавого с Шеклетом, но слов  разобрать  не  могла.
Потом его дверь со стуком захлопнулись, и оба легавых вернулись к ее двери.
   - По-моему, все выяснили, - сказал ей черный. - Спокойной ночи, мэм.
   - Спокойной ночи вам, и огромное спасибо, офицеры, - сказала она, закрыла
дверь, заперла и сняла цепочку. И только тогда сквозь зубы процедила:  "Мать
вашу, мать вашу, мать вашу". Она ждала у окна и  смотрела,  пока  свиньи  не
смылись. Потом подошла к стене Шеклета и сказала, прижимаясь к стене губами:
   - Я тебе устрою, когда съеду. Устрою, понял? Выколю тебе глаза и заставлю
подавиться ими. Слышишь меня, старое дерьмо?
   Шеклет кашлял в своей спальне, хрипел и  сипел,  потом  опять  послышался
звук  спускаемой  воды.  Мэри  вернулась  в   спальню,   включила   свет   и
остановилась, глядя на мертвого ребенка на полу.
   Голова треснула и вдавилась внутрь, но крови не было, и мозги  из  черепа
не текли. Кукла. Просто кукла. Она взяла  куклу  за  ногу  и  отнесла  ее  в
Райский Ящик в шкафу. Долго стояла и молча смотрела на всех  этих  сломанных
кукол, и пульс бился в правом виске, и глаза Мэри  остекленели,  как  зимний
пруд.
   Все они. Все они куклы. Резина и пластик с нарисованными глазами, Они  не
могут любить, потому что они не настоящие. Вот и ответ; и ее ошеломило,  что
она этого раньше не понимала. Как ни хотела она, чтобы они были  настоящими,
как ни рожала, как ни кормила, как ни любила, они были  не  настоящими.  Она
представляла их себе как плоть и кровь, да, так, но в конце концов предавала
их смерти, потому что все время знала, что они - только резина и пластик.
   Лорд Джек хочет ребенка. Сына. Он дал ей ребенка,  а  она  потеряла  этот
дар. Если она придет к Лорду Джеку без ребенка, он ее отвергнет. Вот  это  и
было посланием ее сна. Но тут была опасная течь,  как  трещина  во  времени.
Ребенок Джека  мертв.  Она  выдавила  труп  из  своего  тела  в  туалете  на
бензозаправке возле Балтимора, из живота, изрезанного  стеклом  и  металлом.
Она завернула этот кусочек плоти в расползающуюся одежду бумажных  полотенец
и спустила в сток. Это был мальчик. Как Джек и  надеялся.  Мальчик,  который
понесет его в будущее. Но как же принести Джеку его сына, если сын его мертв
и смыт водой?
   Мэри присела на край кровати, все еще с револьвером в руке, и  скорчилась
в позе Мыслителя. Что если. Взгляд ее упал на дохлого таракана, лежащего  на
спине возле плинтуса. Что если.
   Что, если у нее в самом деле будет мальчик, чтобы привезти Джеку?
   Настоящий мальчик - младенец. Плоть и кровь. Что, если...
   Мэри встала и закружила по комнате, сжимая в руке "кольт". Она  ходила  и
ходила от стены к стене и  думала,  думала.  Настоящий  живой  мальчик.  Где
такого достать? Она увидела,  как  заходит  в  агентство  по  усыновлению  и
заполняет анкету.
   "Убила шестерых легавых - тех, про кого точно знаю,  -  вот  что  я  могу
сообщить о себе, - скажет она. - Убила профессора колледжа  и  того  пижона,
который думал, что снимет фильм о Штормовом  Фронте.  Еще  убила  ребенка  в
лесу. Но я очень хочу усыновить мальчика, очень хочу".
   Значит, мимо. Где же еще можно достать младенца?
   Она прекратила бегать по комнате. Можно взять младенца там же, где  берет
его мать, - это вдруг до нее дошло. Ребенка можно взять в больнице.
   "Ага, - подумала она со злой иронией. - Зайти, перестрелять всю  больницу
и забрать ребенка из родильного отделения".
   Стоп!
   "Я была медсестрой во Вьетнаме".
   Это была ложь, конечно. Она и прежде ею пользовалась, и  с  легавыми  все
сходило. Стоит только упомянуть Вьетнам,  и  они  уши  развесят.  Она  опять
принялась бегать по комнате, ум ее попал  на  плодородное  поле.  Медсестра.
Медсестра.
   Ведь в маскарадной лавке можно взять напрокат форму медсестры?
   Да, но во всех ли больницах у сестер одна и та же форма?  Она  не  знала.
Если она собирается это проделать, то прежде всего  надо  найти  больницу  и
проверить. Она взяла телефонный справочник и посмотрела  раздел  "Больницы".
Их было полным-полно, если добавить клиники и центры здоровья,  как  было  в
справочнике. Клиника возле Мэйблтона