жили в
реальном мире.
   - А теперь ты в нем живешь?
   - Реальность, - сказал  Эдвард,  -  состоит  в  том,  что  каждый  должен
зарабатывать себе на жизнь. В этом мире не выдаются бесплатные билеты. Ты до
сих пор этого не знаешь?
   - Так что, мой брат стал Старшим Братом?
   - Нет! - ответил он слишком громко. - Черт побери, нет! Я просто  говорю,
что тогда мы видели все либо черным,  либо  белым!  Мы  считали,  что  правы
только мы, а все остальные не правы. Вот тут и был прокол. Мы не видели, что
в мире есть серое. - Он хмыкнул. - Мы не  думали,  что  когда-нибудь  станем
взрослыми. Но время не победить, Мэри. Это такая штука, в которую не всадишь
пулю и не взорвешь бомбой. Мир меняется, и тебе приходится меняться вместе с
ним. Если не станешь меняться.., ладно, посмотри на Эбби Хоффмана.
   - Эбби Хоффман всегда был верен делу, - сказала Мэри. - Он просто  устал,
вот и все.
   - Хоффман попался на продаже кокаина! - напомнил он. -  Из  революционера
он стал наркодельцом! Какому делу он был верен? Да Господи, всем  наплевать,
кто такой Эбби Хоффман! Ты знаешь,  какова  истинная  власть  в  этом  мире?
Деньги. Наличняк. Если они у тебя есть, ты что-то значишь.  Если  нет,  тебя
сметают прочь вместе с мусором.
   - Я больше не хочу  об  этом  разговаривать,  -  сказала  Мэри,  укачивая
Барабанщика - Сладкий мальчик, такой сладкий-сладкий мальчик.
   - Хочу пива. - Эдвард прошел на кухню и полез в холодильник.
   Мэри поцеловала Барабанщика. От него пахло, надо  поменять  ему  пеленку.
Она отнесла его в спальню, положила на кровать  рядом  с  сумкой  и  взялась
пеленать. У нее  оставалась  всего  лишь  одна  пеленка.  Придется  выйти  и
где-нибудь найти упаковку памперсов. Перепеленав Барабанщика,  она  заметила
на письменном столе пишущую машинку. В корзине для бумаг валялся  скомканный
лист, похожий на белый кулак. Она вытащила его и развернула. На листке  было
три строки:
   "...Меня зовут Эдвард Фордайс, и я убийца. Я  совершал  убийства  во  имя
свободы много лет назад. Я был бойцом Штормового Фронта, и в ночь на 1  июля
1972 года я родился заново".
   Заплакал Барабанщик. Он устал и хотел спать.
   Эдвард сказал у Мэри за спиной:
   - Издатель говорит, что нужен ударный первый абзац. Чтобы читатель тут же
зацепился.
   Мэри подняла на него взгляд от скомканного  листа.  Барабанщик  продолжал
плакать, и от плача у нее болела голова.
   Эдвард отхлебнул пива из бутылки. Глаза его казались темнее, лицо застыло
от напряжения.
   - Они говорят, что им нужно побольше крови, побольше  действия.  Говорят,
что книга может стать бестселлером.
   Мэри снова смяла лист в тугой шарик и стиснула его в  кулаке.  Барабанщик
все плакал.
   - Ты не можешь его успокоить? - спросил Эдвард.
   Убийца пробудился. Она почувствовала, как это шевельнулось в ней  тяжелой
тенью. Эдвард пишет книгу о  Штормовом  Фронте.  Пишет  книгу,  которая  все
расскажет трахающему мозги государству. Собирается разбрызгать кровь, пот  и
слезы Штормового Фронта по макулатурным страницам, и их будут лизать шакалы.
   "Встреча одноклассников, - сказал он. - Наверное, мне стало любопытно".
   Нет, не затем дал Эдвард Фордайс объявление в газетах и журналах.
   - Ты хотел найти остальных, - сказала она, - чтобы мы помогли тебе писать
эту книгу?
   - Основные факты. Я хочу,  чтобы  эта  книга  стала  историей  Штормового
Фронта, а сам я еще много чего не знаю.
   Рука Мэри нырнула в сумочку и вернулась с "магнумом", и Мэри навела ствол
на него - чужака, одетого в цвета врага.
   - Положи это, Мэри. Ты не хочешь меня убивать.
   - Я разнесу твою поганую башку! - заорала она. - У тебя не выйдет сделать
из нас проституток! Не выйдет!
   - Мы всегда были проститутками. Для подпольной  прессы  и  демагогов.  Мы
делали  то,  что  они  мечтали  сделать,  и  что  мы  за  это  получили?  Ты
превратилась в животное, а я - сорокатрехлетнюю развалину. - Он отпил  пива,
но глаза его не отрывались  от  пистолета.  -  Несколько  лет  назад  я  был
биржевым брокером, - сказал он с горькой улыбкой. - Зарабатывал сто тысяч  в
год и жил в Верхнем Ист-сайде. Быстрый взлет. У меня был "мерседес", жена  и
сын. Потом рынок рухнул, и я смотрел, как все оно разлетается на куски.  Как
в ту ночь в Линдене и даже еще хуже,  потому  что  разлетался  дом,  который
построил я. И я не мог этого остановить. Не мог. И  полетел  штопором  туда,
где и сижу сейчас. Так куда же мне отсюда деваться? Мне теперь до конца моей
жизни торчать бухгалтером в "Си Кинг" и окончить свои  дни  в  богадельне  в
Джерси? Или же  мне  сделать  ставку  на  то,  что  издатель  заинтересуется
историей Штормового Фронта? Все это давно история,  Мэри.  Древняя  история.
Но.., кровь и кости продают книги, а ты знаешь, Мэри, как  мы  шли  с  тобой
вместе по крови и костям. Так в чем я не прав, Мэри? Скажи, в чем?
   Она не могла думать. Крик Барабанщика становился громче, ему что-то  было
нужно. В мозгу Мэри крутились механизмы, утратившие  свою  цель.  Нажать  на
спуск, и в расход его. Все оказалось ложью. Здесь нет  Лорда  Джека,  он  не
возьмет своего сына. Эта тварь в одежде врага изрыгает желчь и серу, но факт
остается фактом: в ту давнюю ночь огня и боли он спас ей жизнь.
   Только это не давало ей его убить.
   - У меня есть агент, - продолжал Эдвард, - крепко смыслящий в этом  деле.
Он организовал мне контракт на план  книги.  Рукопись  надо  сдать  в  конце
августа.
   Мэри держала пистолет наведенным на него, а Барабанщик завывал.
   - Я не хочу, чтобы это был рассказ только про меня.  Я  хочу,  чтобы  это
было про всех нас. Про всех, кто умер, и про всех, кто выжил. Ну, теперь  ты
видишь?
   - Я вижу предателя, - сказала Мэри, - который заслуживает казни.
   - А, фигня! Брось эту  мелодраму,  Мэри!  Это  реальный  мир  долларов  и
центов. - Он стукнул бутылкой по столу, и пиво выплеснулось. - Если мы можем
заработать на том, через что прошли, так почему нет? Все прибыли мы с  тобой
разделим, без проблем.
   - Прибыли, - сказала она, будто пробуя на язык что-то омерзительное.
   - О Господи! Ты  можешь  заткнуть  этого  короеда?  Эдвард  направился  к
Барабанщику. Мэри остановила его, приставив к виску дуло "магнума" и схватив
за узел красного галстука. Она скрутила галстук,  и  лицо  Эдварда  налилось
кровью.
   - Не... - он ловил ртом воздух... - не.., задуши...
   Дзззынннь!
   "Телефон", - решила Мэри. И снова:
   Дзззынннь!
   - Это..: в дверь... - выдавил из себя Эдвард. -  Внизу.  Кто-то..,  хочет
войти...
   - Кого ты ждешь?
   - Н-н.., никого. Слушай, Мэри.., ты меня душишь...  Брось...  Прекрати...
О'кей?
   Дзззынннь!
   Она поглядела в его неестественно голубые глаза и пятнистое лицо.
   "Маленький, - подумала она. - Маленький человечек, который сдался  и  дал
закомпостировать себе мозги. Его надо пожалеть".
   Она не хочет его убивать. Пока не  хочет.  Барабанщик  плачет,  и  кто-то
хочет войти.
   Она  отпустила  галстук,  и  Эдвард  судорожно   вдохнул   и   неудержимо
закашлялся.
   Мэри всунула в рот Барабанщику пустышку. Его глаза смотрели сердито, и по
щекам катились большие слезы. Он выглядел так, как она себя чувствовала. Она
сменила ему пеленку; пистолет лежал рядом с ним на кровати.
   В  передней  Эдвард  последний  раз  надрывно  кашлянул  и  нажал  кнопку
домофона.
   - Да?
   Ответа не было.
   - Кто там? Молчание.
   Он отпустил кнопку.
   "Соседские ребятишки шалят", - решил он. А через секунду:
   Дзззынннь! Он опять нажал кнопку.
   - Эй, слушайте! Если хотите играть, идите играть на середине ули...
   - Эдвард Ламберт? Женский голос. Нервозный.
   - Да. Кто там?
   - Спуститесь вниз.
   - У меня нет на это времени, леди. Что вы продаете?
   - Уцененный товар, - ответила она. - Сойдите вниз.
   - Кто это?
   Мэри стояла в дверях спальни с переодетым Барабанщиком  в  одной  руке  и
"магнумом" в другой.
   - Никто. - Он пожал плечами. - Побирушка,  наверное.  Они  тут  постоянно
шляются, выпрашивают подаяние.
   Мэри подошла к окну и выглянула. Густо валил  снег,  уменьшая  видимость.
Присмотревшись, она увидела человека на  тротуаре,  глядящего  на  дом.  Его
серое пальто трепал ветер. На голове человека  была  черная  шапка,  на  шее
длинный шерстяной шарф того же цвета.
   Глаза Мэри сощурились. Она узнала одежду. Она уже видела этого  человека.
Да, точно видела. На обратном пути с острова Свободы. Этот человек стоял  на
корме, держа руки в карманах, рядом с белокурой девушкой  в  черной  кожаной
куртке. Под пристальном  взглядом  Мэри  человек  медленно  двинулся  прочь,
сгибаясь под порывами ветра. Он сделала несколько шагов, и  вихрь  сорвал  с
его головы шапку.
   Взметнулась грива рыжих  волос.  "Женщина",  -  поняла  Мэри.  Та  успела
поймать шапку, пока ветер ее не унес, и натянула ее  на  свои  рыжие  пряди.
Потом пошла дальше, ссутулив плечи, как под тяжестью непосильной ноши.
   Красные волосы, подумала Мэри. Красные, как боевое знамя.
   Она когда-то знала другую женщину с волосами такого цвета.
   - О Господи! - прошептала Мэри. Рыжеволосая женщина завернула за  угол  и
скрылась из виду в вихре снежных хлопьев.
   - Подержи моего ребенка, - велела  Мэри  Эдварду  и  сунула  ему  в  руки
Барабанщика раньше, чем он мог возразить.  Она  засунула  пистолет  за  пояс
джинсов, под мешковатый коричневый свитер, и отправилась к двери.
   - Куда ты идешь, Мэри?! Куда ты к черту...
   Но она уже выскочила из квартиры и сбегала по лестнице на первый этаж.
   Она вылетела на улицу в режущий холод и снег. На  угол,  где  рыжеволосая
свернула с Купер-авеню, и Мэри увидела ее в конце  квартала.  Она  открывала
дверцу коричневого "форда".
   - Подожди! - закричала Мэри, но ветер дул ей в  лицо,  и  женщина  ее  не
услышала. "Форд" выехал со стоянки и двинулся в сторону Мэри, и она сошла на
мостовую и двинулась ему навстречу. Между ними вились вихри  снега,  и  Мэри
подняла правую руку и сделала знак мира, и она широким шагом  шла  навстречу
машине.
   Сквозь ветровое стекло она увидела лицо женщины. Как  и  у  Эдварда,  это
было  не  то  лицо,  которое  она  знала  раньше.  А  глаза  женщины   вдруг
расширились, рот открылся в крике, которого Мэри не слышала, и  "форд"  юзом
затормозил на обледенелой мостовой.
   Женщина вылезла, и ветер сорвал черную шапку, и по плечам заплясали рыжие
волосы. Мэри опустила руку, изображавшую знак мира.  Та  ли  это,  кого  она
знает? Волосы те же самые, но лицо другое. Беделия Морз  была  красива,  как
фотомодель: небольшой изящный нос, твердый решительный рот и  подбородок.  У
этой женщины  нос  был  искривлен,  будто  был  грубо  сломан  и  не  сросся
правильно, челюсти массивные, а подбородок тонул в жировой подушке. Глубокие
морщины залегли вокруг глаз и прорезали лоб. Мэри видела, что  эта  женщина,
ростом пять футов шесть дюймов, была тяжела в талии и в  бедрах  -  когда-то
красивая фигура, с годами  заплывшая.  Но  у  женщины  были  зеленые  глаза,
зеленые, как ирландский мох. Глаза Диди на лице почти жабьем.
   - Мэри? - спросила она голосом Беделии, только охрипшим и постаревшим.  -
Мэри?
   - Это я, - ответила Мэри, и Беделия попыталась еще что-то сказать,  но  у
нее вырвался лишь всхлип,  растерзанный  ветром.  Беделия  Морз  кинулась  в
объятия Мэри, и они обняли друг друга, и между ними был пистолет.

Глава 2

МЕЧТА ИДИОТА

   В ночь на понедельник между двумя и  тремя  часами  Лаура  надела  теплое
пальто, завела мотор и поехала на запад  в  сторону  лесного  коттеджа  Диди
Морз.
   Спать было невозможно -  ночь  наполняли  призраки.  В  небе  висел  серп
месяца, фары машины освещали пустую дорогу. Лаура тряслась  и  ждала,  когда
печка нагреет машину. Они с Марком в десять вечера подъезжали к  коттеджу  -
может быть, Диди Морз вернулась и просто не подходит к телефону, но дом  был
темен. Лауре нужно было ехать,  просто  испытывать  чувство,  что  она  едет
откуда-то куда-то. По своим звонкам Каслу в Атланту она поняла, как идет его
расследование. Касла, сказала секретарша, в городе сейчас нет, и он свяжется
с ней, как только  вернется.  Другими  словами:  не  звоните,  мы  сами  вам
позвоним.
   А этого было мало. Куда как, черт побери, мало.
   Лаура проехала мимо коттеджа. По-прежнему темно, машины перед домом  нет.
Где бы ни была сейчас Диди, ее уикэнд продлился еще на  день.  Лаура  готова
была на стенку лезть, если окажется, что она  проехала  такой  путь,  а  эту
женщину найти не сможет.  Она  прекратила  принимать  снотворное,  чтобы  не
затуманивать мозг. В этом был тот минус, что  спала  она  теперь  три-четыре
часа в сутки, а  остальные  часы  ее  преследовало  видение  сумасшедшей  на
балконе и снайпера с винтовкой. Лаура не могла смотреть на себя  в  зеркало:
ее глаза запали еще глубже и в них появлялся стальной блеск,  словно  оттуда
выглядывало что-то неизвестное и суровое.
   Приблизительно в миле от коттеджа Лаура развернулась на грунтовой  дороге
и поехала назад. Надо найти чего-нибудь поесть, подумала она.  Может,  найду
круглосуточную блинную. Что-нибудь, где много горячего черного кофе.
   Приближаясь к коттеджу, она  притормозила.  И  когда  "БМВ"  катил  мимо,
оглянулась на него. Темно, конечно. Диди  отправилась  за  птицами,  говорил
старик. Одолжила у него бинокль - и привет. Ее руки  крепко  стиснули  руль.
Диди Морз могла оказаться ее единственной надеждой найти Дэвида живым. Дэвид
может быть уже мертв, разорван на части, как те  куклы  в  коробке,  которые
нашли у Мэри Террелл. Господи Боже, молилась Лаура, дай мне не сойти сума.
   Мелькнул свет.
   Свет!
   В окне коттеджа Диди Морз.
   Лаура проехала еще сотню ярдов мимо дома, пока заставила себя  нажать  на
тормоз. Она тормозила медленно, чтобы не  завизжали  шины.  Сердце  ее  было
готово  разорвать  грудную  клетку.  Свет.  Всего  лишь  короткая   вспышка,
секундная, быть может, и тут же она погасла. Это не было отражением луны или
света ее фар.
   Кто-то был в доме и рыскал там в темноте.
   Первой мыслью Лауры было остановиться и  вызвать  полицию.  Нет.  Полицию
сюда вмешивать не надо. Пока не надо. Она развернулась и  еще  раз  проехала
мимо дома. На этот раз света не было. Но она его видела, это  несомненно.  И
вопрос был только один: что же ей теперь делать?
   Она свернула с дороги, остановила автомобиль на заросшей травой  обочине,
выключила фары и мотор.
   Ее сумочка была рядом, но  пистолет  остался  в  саквояже  в  отеле.  Она
сидела, трясясь, чувствуя, как ускользает теплый воздух и  в  машину  входит
ночь. Кто там в доме Диди Морз? Вор?  Что  он  крадет?  Ее  керамику?  Лаура
знала, что может либо сидеть  здесь  и  мысленно  переливать  из  пустого  в
порожнее, либо пройти к дому. Храбрость была здесь ни при  чем  -  это  было
отчаяние.
   Лаура вышла, открыла багажник и взяла в руки монтировку. Потом застегнула
пальто до самой шеи и пошла к дому по вьющейся среди леса грунтовой дорожке.
Ни проблеска света ни в одном окне  коттеджа.  Ни  одной  машины  не  видно.
Воображение разыгралось? Она крепче  сжала  монтировку  и  пошла  вперед,  а
морозный воздух жег ноздри и легкие.
   Ребенок опять плакал. Этот звук вырвал Мэри из облачного замка сна, и она
скрипнула зубами. Это был отличный сон, и она была  молодой  и  стройной,  и
волосы ее были цвета летнего солнца. Это был сон, из которого она ни за  что
не ушла бы, но ребенок опять плакал. "Дети - убийцы снов", - приподнявшись в
кровати, подумала она. А ей грезилось, как она отдает ребенка  Лорду  Джеку,
как он улыбается ей во всем ослепительном блеске своей  красоты.  Лорд  Джек
опять ее полюбит и все будет правильно в этом мире.
   Но Лорда Джека здесь не было. Не было его и у Плачущей леди. Лорд Джек не
придет. Сейчас не придет. И никогда не придет.
   Ребенок плакал, и  его  плач  полосовал  бритвой  ее  мозг.  Она  встала,
подобная наполненному отчаянием колодцу, и  почувствовала  знакомую  прежнюю
ярость, начинающую проступать сквозь поры ее кожи.
   - Тише, - сказала она, - тише, Барабанщик!  Он  не  слушается.  Его  крик
разбудит соседей, и налетят вызванные свиньи. Почему дети  всегда  хотят  ее
вот  так  предать?  Почему  отбирают  ее  любовь  и  завязывают  ее  в  узлы
извращенной ненависти? Что толку теперь в Барабанщике, когда Лорд  Джек  его
не хочет? Барабанщик - всего лишь кричащий кусок мяса, и жизнь его не  имеет
ни цели, ни смысла. Сейчас  она  его  ненавидела,  потому  что  поняла,  что
натворила, чтобы принести его Лорду Джеку.  Все  это  позади,  и  Лорд  Джек
никогда не увидит эту вопящую тряпичную куклу.
   - Ты перестанешь орать? - присев в темноте на край кровати, спросила  она
Барабанщика. Тихо спросила. Барабанщик забулькал и заплакал громче. - Ах  ты
так! - сказала Мэри и встала. - Ну ладно. Ты у меня перестанешь орать.
   Она включила свет в кухне, повернула ручку конфорки ч поставила плиту  на
максимум.

***

   Лаура медленно поднималась по ступеням к двери дома Диди  Морз.  У  двери
притаилась глиняная кошка, ветер шуршал на крыльце  сухими  листьями.  Лаура
протянула руку и попробовала слегка повернуть дверную  ручку.  Заперто.  Она
отошла от двери, спустилась опять по ступеням и обошла дом сзади. Пальцы так
крепко стиснули монтировку, что онемели от холода. За  домом  был  гараж  на
одну машину и каменная пристройка, запертая висячим замком  на  цепи.  Лаура
подумала,  что  там  Диди  занимается  своей  керамикой.  Странные  глиняные
скульптуры стояли среди голых деревьев, как инопланетные растения. Сейчас, в
темноте, их не было видно, но они были отлично видны, когда Лаура  с  Марком
приехали первый раз в субботу. Все виды керамических безделушек  -  кормушки
для птиц, мобили и другие, не столь легко определяемые, - висели  на  ветвях
деревьев. Было ясно, что Беделия Морз - или Диана Дэниеле,  как  она  теперь
называлась, - вкладывала душу в работу, которую начала еще в одной коммуне с
Марком. Лаура подошла к задней двери, шурша опавшими листьями,  и  там  тоже
попробовала дверную ручку.
   Она легко повернулась. У Лауры  снова  подпрыгнуло  сердце.  Она  провела
рукой по двери и обнаружила,  что  одна  из  стеклянных  филенок  снята.  Не
выбита, потому что осколков нет. Вынута, будто вырезана стеклорезом.
   Она открыла двери и встала на пороге. Где-то в лесу сова заухала на луну.
Холодный ветер свистел в ветвях деревьев и позвякивали  на  своих  подвесках
глиняные украшения. Лаура непроизвольно поежилась, стоя  в  дверном  проеме,
пытаясь что-нибудь разглядеть в темноте. Ничего,  только  какие-то  контуры.
Они с Марком заглядывали  сквозь  стекла  этой  двери  в  субботу  и  видели
стоявший посреди кухни стол с единственным стулом. В субботу  все  стекла  в
двери были целы и сама она заперта.
   С бьющимся сердцем Лаура подняла монтировку и вошла в дом.

***

   Мэри подхватила ребенка. Грубо.  Крик  младенца  дрогнул,  захлебнулся  и
снова начал набирать силу - тонкий, высокий вой,  которого  Мэри  больше  не
могла вынести.
   - ЗАТКНИСЬ! - крикнула она в покрасневшее, скулящее  плачущее  личико.  -
ЗАТКНИСЬ, ТЫ, ГОВНО МЕЛКОЕ!
   Ребенок продолжал плакать. Мэри душил крик ярости. Какой дурой надо  было
быть, чтобы поверить, будто объявление дал  Лорд  Джек!  Поверить,  что  ему
нужны  она  и  ребенок  после  всех  этих  лет?  Поверить,   что   она   ему
небезразлична? Всем на нее наплевать.  Всем.  Она  украла  этого  ребенка  и
разрушила свое прикрытие, пошла на смертельный риск, сунув  палку  в  осиное
гнездо легавых... И все это ради  предательской  книги  Эдварда  Фордайса  о
Штормовом Фронте.
   Она еще разберется с Эдвардом перед тем, как уедет. Заставит себя всадить
ему пулю между глаз и выкинуть тело в мусорный  бак.  Но  сейчас  здесь  был
ребенок, разрывающийся в крике на части. "Барабанщик", - подумала она и едко
улыбнулась.
   - Так ты хочешь плакать? - затрясла она его. - Так ты хочешь плакать? - И
она встряхн