ри.  -  Надо  было
переехать ее фургоном перед тем, как я оттуда уехала". Нет.  Нет.  С  Лаурой
Клейборн покончено. Если она до сих пор  жива,  то  валяется  где-нибудь  на
больничной койке и стонет. "Страдай, - подумала она. -  Надеюсь,  ты  будешь
страдать сильно и долго за то, что пыталась украсть моего ребенка".
   Но она стареет. Она это знала.  Стареет,  поддается  панике  и  оставляет
хвосты.
   Мэри медленно и болезненно встала  с  диванчика  и  прохромала  проверить
Барабанщика.  Он  крепко  спал  на  кровати,  закутанный  в  чистое  голубое
одеяльце. Пустышка зажата у него во рту и его лицо херувима оцарапано об пол
машины. Она постояла, глядя, как он спит, почувствовала,  как  свежая  кровь
течет по ее ляжке, но ей было наплевать. Он был прекрасным мальчиком. Ангел,
посланный небесами в дар Джеку. Он был так прекрасен, и он принадлежал ей.
   - Я люблю тебя, - прошептала Мэри в тишине. Джек тоже  его  полюбит.  Она
знала, что полюбит. Мэри  подобрала  с  пола  свои  окровавленные  джинсы  и
полезла в карман. Она вытащила вырезку из бюллетеня клуба  "Сьерра",  теперь
запятнанную засохшей кровью. Затем опять захромала в кабинет к телефону. Она
нашла телефонную книгу, код области, который был ей  нужен,  и  позвонила  в
главную справочную Калифорнии.
   - Фристоун, - спросила она оператора. - Мне нужен номер Кейта Кавано.
   Ей пришлось назвать фамилию по буквам. Компьютерным голосом ей  ответили,
и она записала номер на листке желтой странички  отрывного  блокнота.  Затем
набрала тот же номер справочной второй раз.
   - Фристоун.  Мне  нужен  номер  Ника  Хадли.  Второй  номер  появился  на
страничке. Третий раз:
   - Фристоун. Дин Уокер.
   На этот раз компьютерный голос ответил:
   "Запрошенный вами номер в данный момент недоступен". Мэри повесила трубку
и поставила знак вопроса рядом  с  фамилией  Уокер.  Незанесенный  в  списки
номер? Или у этого человека нет  телефона?  Она  сидела  в  кресле  рядом  с
телефоном, нога снова сильно разболелась. Она глядела на номер Кейта Кавано.
Что будет, если она узнает голос Джека?  Или  если  она  позвонит  по  обоим
номерам и ни один голос не будет голосом Джека? Тогда останется только  один
Уокер, верно? Она опять взяла трубку, ее пальцы исполнили цепляющийся танец,
и ей  пришлось  на  секунду  положить  трубку,  пока  спазмы  в  пальцах  не
прекратились.
   Затем она набрала код и номер Кейта Кавано. Один звонок. Два. Три. У Мэри
пересохло в горле. Сердце гулко колотилось. Что она скажет? Что  она  сможет
сказать? Четыре гудка. Пять. И так далее. Без ответа.
   Она повесила трубку. Сейчас во Фристоуне чуть позже  девяти.  Не  так  уж
поздно для звонка после стольких лет. Она набрала номер Ника Хадли.
   После четырех гудков Мэри услышала щелчок в  телефоне,  трубку  сняли,  и
живот ее стянуло узлом напряжения.
   - Алло? - Женский голос. Трудно сказать, какого возраста.
   - Привет. Будьте добры, Ник Хадли дома?
   - Нет, к сожалению, Ник на заседании совета. Ему что-нибудь передать?
   Она яростно думала.
   - Я друг Ника, - сказала она. - Я его очень давно не видела.
   - Правда? Как вас зовут?
   - Робин Баскин, - сказала она.
   - Вы хотите, чтобы Ник вам перезвонил?
   - Э.., нет. Все в порядке. Послушайте, я хочу выяснить номер  еще  одного
моего друга во Фристоуне. Вы знаете человека по имени Дин Уокер?
   - Дина? Конечно, его все знают. У меня нет его домашнего телефона, но  вы
можете позвонить в  магазин  иностранных  автомобилей  Дина  Уокера.  Хотите
записать номер?
   - Да, - сказала Мэри, - спасибо.
   Женщина отошла от телефона. Вернувшись она сказала:
   - О'кей, Робин, вот этот телефон. -  Мэри  записала  телефонный  номер  и
адрес магазина Уокера. - Но я не думаю, что они сейчас работают. Вы  звоните
откуда-то поблизости?
   - Нет, по междугороднему. - Она откашлялась. - А вы жена Ника?
   - Да, жена. Могу я передать Нику ваш  телефон?  Заседание  совета  обычно
кончается до десяти.
   - Да нет, не надо, - сказала Мэри. - Я на пути к  вам.  Пусть  ему  будет
сюрприз. И еще одно.., понимаете, я  жила  когда-то  давно  во  Фристоуне  и
потеряла контакт со старыми знакомыми. Вы знаете Кейта Кавано?
   - Кента и Сэнди. Знаю.
   - Я пыталась позвонить  Кейту,  но  никого  нет  дома.  Я  просто  хотела
проверить, что он живет все там же.
   - Да, там же. Их дом как раз немного дальше по дороге.
   - Отлично. Я к нему по дороге заеду.
   - Э-э... Можно мне сказать мужу, что вы звонили, Робин?
   - Конечно! - ответила Мэри. - Скажите, что я буду через пару дней.
   - Ладно. - В голосе женщины появилось некоторое недоумение. - Простите, а
мы с вами когда-нибудь встречались?
   - Нет, не думаю. Спасибо вам за помощь.
   Она повесила трубку, а затем позвонила по номеру Кавано. Опять  никто  не
отвечал. Мэри встала, ее ляжка распухла и пылала, она захромала к  диванчику
и к своей банке пива. Еще два дня, и она будет во Фристоуне. Два дня - и она
найдет Лорда Джека. Это была мысль, с которой можно заснуть.
   Мэри уснула со включенными светом и телевизором  под  завывающий  снаружи
ветер. В своем убежище желаний  она  шла  с  Лордом  Джеком  по  широкому  и
травянистому склону холма. Океан расстилался перед ними гобеленом голубого и
зеленого, и грохот волн эхом отдавался от скал. Она была молода и  свежа,  и
вся жизнь лежала перед ней, и жестокости не было  в  ее  глазах,  когда  она
улыбалась.
   Джек в свободных одеждах держал  на  руках  Барабанщика,  и  его  светлые
волосы, развеваясь,  падали  на  плечи  и  спину,  как  вьющееся  золото.  В
отдалении был виден дом, красивый двухэтажный  дом  с  каменными  трубами  и
пятнами мха там, где дома касались брызги Тихого океана. Она знала этот дом,
знала, где он стоит. Это был Дом Грома, дом, где зародился Штормовой Фронт в
своем ритуале свечей и обетов на крови.  Именно  там  они  с  Лордом  Джеком
впервые любили друг друга, именно там она отдала ему свое сердце навеки.
   Это был единственный дом, который она называла родным.
   Лорд Джек прижимал к себе ребенка и обнимал за плечи идущую рядом  с  ним
высокую и стройную девушку. Они вместе шли среди цветов. Воздух был сырым  и
соленым из-за близости океана, и лавандовый туман наползал с бухты Дрейке.
   - Я люблю тебя, - услышала она, как Джек сказал  ей  в  самое  ухо.  -  Я
всегда тебя любил. Врубаешься?
   Мэри улыбнулась и сказала, что врубается. Радужная слеза скатилась по  ее
щеке.
   Они шли к Дому Грома, с ними был  Барабанщик  и  обещание  нового  начала
впереди.
   На своем диванчике  Мэри  тяжело  спала,  истощенная  потерей  крови,  от
слабости ее рот приоткрылся, длинная серебристая  нитка  слюны  тянулась  по
подбородку. Сквозь бинты на ляжке и руке проступала кровь.
   Снаружи кружили снежинки, слетая с небес и  припорашивая  голые  поля,  и
температура упала ниже пятнадцати градусов по Фаренгейту.
   Далеко было Мэри до страны ее грез.

***

   В десяти милях к западу от, места беспокойного отдыха  Мэри  застонала  в
горячечном бреду  Лаура.  Диди  пробудилась  от  тревожного  сна  в  кресле,
посмотрела на Лауру  и  опять  закрыла  глаза,  потому  что  ей  нечем  было
облегчить  боль  этой  женщины,  моральную  или  физическую.  Ножницы   для,
откручивания номеров оказались бесполезны, но Диди порылась в хламе в кузове
"катласа" и нашла отвертку, которая подошла. На "катласе" теперь  был  номер
штата Небраска,  нашлепка  "Плейбоя"  соскоблена,  красные  игральные  кости
выкинуты.
   Сон объял страдалиц и на короткое время укрыл их от боли. Но ночь  прошла
и наступал холодный рассвет, штормовые облака  уже  скользили  из  Канады  в
стальной тьме. Ребенок внезапно проснулся, его голубые глаза что-то  искали,
губы обрабатывали пустышку. Он видел странные очертания,  незнакомые  цвета,
слышал резкое завывание и шлепанье неизвестных  звуков:  порог  загадочного,
пугающего мира. Через несколько минут его тяжелые веки закрылись.  Он  опять
уплыл в сон, безвинный и безгрешный, и его  руки  искали  мать,  которой  не
было.

ЧАСТЬ 7

ПОГРЕБАЛЬНЫЙ КОСТЕР

Глава 1

СИЛА ЛЮБВИ

   Вопль клаксона.
   Мэри разлепила клейкие и опухшие веки.
   Клаксон вопил снаружи. Рядом с домом.
   У нее подпрыгнуло сердце. Она села на кушетке, и все суставы вскрикнули в
унисон. Выдох боли сорвался с губ Мэри. Снаружи  в  серых  сумерках  зимнего
утра гудел гудок. Она уснула с включенным телевизором и  светом:  человек  с
короткой стрижкой говорил о производстве сои. Когда она попробовала  встать,
резкая боль прострелила ляжку и перехватила дыхание. На  бинтах  была  корка
темной крови, в комнате стоял кислый медный запах. Рана на руке пульсировала
от жара, рука онемела вплоть до пальцев. Мэри встала  с  кресла  с  усилием,
которое заставило ее зашипеть сквозь стиснутые зубы,  и  заковыляла  к  окну
посмотреть, что там перед домом.
   За ночь выпал снег, укрывший поля тонким слоем.  На  припорошенной  белой
дороге, ярдах в шестидесяти от дома, стоял школьный автобус  с  надписью  на
боку ШКОЛЫ ОКРУГА СИДАР. "Приехали забрать Фадж Рипла", - поняла  Мэри.  Вот
только мальчик не готов идти в школу. Он крепко  спит  под  сеном.  Школьный
автобус  простоял  еще  секунд  пятнадцать,  затем  водитель  дал  последний
недовольный гудок, и автобус  поехал  прочь,  направляясь  к  следующему  по
дороге дому.
   Мэри  нашла  часы.  Семь  тридцать  четыре.  Она  чувствовала   слабость,
головокружение и пульсирующую в желудке тошноту. Она  заковыляла  в  туалет,
наклонилась над унитазом, сделала несколько рвотных движений, но  ничего  не
вышло. Она поглядела на себя в зеркало: глаза запали в распухших веках, кожа
посерела, как зимняя заря.
   "Смерть, - подумала она. - Вот на что я похожа".
   Нога болела яростно, и она стала рыться в аптечке, пока не нашла  пузырек
экседрина. Она приняла  три  таблетки,  разжевала  их  с  хрустом  и  запила
пригоршней воды из-под крана.
   Ее тянуло отдохнуть весь этот день. Тянуло снова заснуть  в  этом  теплом
доме, но пришло время уматывать. Водитель школьного  автобуса  может  начать
гадать, почему Фадж Рипл сегодня утром не вышел, хотя в доме горел свет.  Он
кому-нибудь расскажет, и этот  кто-нибудь  тоже  начнет  гадать.  Заведенный
порядок - ткань жизни в этом трахающем мозги государстве.  Когда  заведенный
порядок нарушается, словно  пропущенный  стежок,  весь  муравейник  начинает
шевелиться. Время убираться.
   Барабанщик заплакал, Мэри распознала голодный плач, тоном ниже и не такой
напряженный, как плач  от  испуга.  Это  скорее  было  носовое  жужжание,  с
паузами, чтобы набрать воздуха. Его надо будет покормить и поменять  пеленки
перед отъездом. Инстинкт требовал  делать  ноги.  Сперва  она  сменила  себе
повязки,  дергаясь  от  боли,  когда  отдирала  присохшую  вату.  Она  опять
перевязала раны и туго их забинтовала полосками разорванных простыней. Потом
открыла чемодан, надела чистое белье и фланелевые носки  из  гардероба  Роки
Роуда. Ее джинсы слишком  сжимали  бедра  и  распухшие  ноги,  так  что  она
натянула пару более свободных рабочих брюк - опять спасибо ушедшему на покой
хозяину - и крепко их перетянула одним из своих  поясов.  Она  надела  серую
рабочую рубашку, бордовый свитер, купленный  еще  в  восемьдесят  первом,  и
приколола значок-"улыбку". Одевание закончилось старыми ботинками.  В  шкафу
Роки Роуда висел соблазнительный ассортимент толстых пальто  и  алясок.  Она
сняла с вешалки коричневую вельветовую куртку с овечьим воротником, отложила
ее на потом и выбрала зеленую парку на гусином пуху, чтобы  положить  в  нее
Барабанщика, как  в  импровизированную  детскую  корзиночку.  Пара  перчаток
мужского размера тоже была отложена на потом.
   Пока Мэри кормила Барабанщика,  она  сжимала  и  отпускала  правой  рукой
теннисный мяч, чтобы разработать сухожилия. Силы в руке осталось примерно на
треть от нормальной, пальцы онемели и  похолодели.  Она  решила,  что  нервы
повреждены.  В  раненой  руке  ощущалось  подергивание   разорванных   мышц;
проклятый пес чуть не перегрыз артерию - тогда она уже была  бы  мертва.  Но
самой  большой  мерзостью  была  рана  на  бедре.  Понадобится  пятьдесят  -
шестьдесят швов и куда лучшие антисептики, чем те, что есть в ванной у  Роки
Роуда. Но пока на ране есть корка, она может заставить себя двигаться.
   Телефон  зазвонил,  когда   она   меняла   Барабанщику   пеленки.   После
двенадцатого звонка он замолчал, помолчал минут пять, потом опять восемь раз
прозвонил.
   -  Кто-то  любопытствует,  -  сказала  она   Барабанщику,   вытирая   его
одноразовой салфеткой. - Кто-то хочет  знать,  почему  мальчик  не  вышел  к
школьному автобусу или почему Роки Роуд не отбил часы на  работе.  Любопытно
им, ох и любопытно.
   Она стала двигаться чуть быстрее.
   Телефон опять зазвонил в восемь сорок,  когда  Мэри  в  гараже  загружала
"чероки". Он замолчал,  и  Мэри  продолжала  работать.  Она  погрузила  свой
чемодан и мусорный пакет, полный еды с кухни:  остатки  нарезанной  ветчины,
кусок болонской колбасы, батон пшеничного хлеба, банку  апельсинового  сока,
несколько яблок, коробку овсянки и большой  пакет  кукурузных  хлопьев.  Она
нашла по пузырьку таблеток  минеральных  добавок  и  витаминов,  от  которых
лошадь бы могла поперхнуться, и проглотила по  две  каждых.  Уложив  вещи  и
готовая к отъезду, она на минуту задержалась, чтобы приготовить себе тарелку
пшеничных хлопьев и запить кока-колой.
   Мэри стояла в кухне, доедая хлопья, когда взглянула в окно и увидела, что
к дому медленно движется легавская машина.
   Она остановилась перед домом, из нее вылез легавый в темно-синей  аляске.
На автомобиле была надпись: ДЕПАРТАМЕНТ ШЕРИФА ОКРУГА СИДАР.  Когда  легавый
ему было едва за двадцать, сопляк сопляком - поднял руку  и  позвонил,  Мэри
уже зарядила винтовку из оружейного ящика.
   Она стояла у стены рядом с дверью, выжидая. Легавый опять позвонил, потом
постучал кулаком в дверь.
   - Эй, Митч! - окликнул он, выдохнув на холоде клуб пара. - Где ты, друг?
   "Убирайся", - подумала Мэри. Нога опять стала болеть,  глубокая  грызущая
боль.
   - Митч, ты дома?
   Легавый отступил от двери. Он постоял, с минуту  глядя  вокруг,  руки  на
бедрах, а потом пошел направо. Она перешла к другому окну, откуда  могла  за
ним следить. Он подошел к  задней  двери  и  заглянул  внутрь,  его  дыхание
затуманило стекло. Он опять постучал, сильнее.
   - Эмма! Кто-нибудь!
   "Никого здесь нет, кого ты хотел бы видеть", - подумала Мэри.
   Легавый попробовал ручку задней двери, покрутил влево и вправо. Потом она
увидела, как он поворачивает голову и смотрит в сторону сарая.
   Он  снова  позвал:  "Митч!",  потом  пошел  прочь  от  дома,  поскрипывая
ботинками по мерзлому снегу, туда, где были мертвые тела и фургон.
   Мэри стояла у задней двери с винтовкой в руках. Она решила дать ему найти
Митча и Эмму.
   Легавый открыл дверь сарая и зашел внутрь.
   Она ждала, и ее глаза горели каким-то сладострастием.
   Это было недолго. Легавый выбежал  наружу.  Он  покачнулся,  остановился,
согнулся пополам и его вывернуло на снег. Он побежал  дальше,  длинные  ноги
работали, как поршни, а лицо стало мертвенно-бледным.
   Мэри открыла дверь и вышла на холод. Легавый ее увидел, резко остановился
и потянулся к кобуре. Кобура  была  застегнутой,  и  пока  легавый  рукой  в
перчатке пытался ее отстегнуть, Мэри Террор  согнула  больную  руку,  навела
оружие и выстрелила ему в живот с расстояния тридцати футов.  Его  отбросило
на землю, из носа  и  рта  вырвалось  белое  дыхание.  Легавый  перекатился,
попытался встать на  колени,  и  Мэри  выстрелила  второй  раз,  и  легавому
оторвало кусок левого плеча, тут же покрывшегося  дымящейся  кровью.  Третья
пуля ударила его в спину, когда он полз по алому снегу.
   Он дернулся несколько  раз,  как  рыба  на  крючке,  и  потом  уже  лежал
неподвижно, лицом вниз, раскинув руки, как распятый.
   Мэри  глубоко  вздохнула  холодный  воздух,   наслаждаясь   его   жалящей
свежестью, потом вернулась в кухню, поставила винтовку, доела последние  две
ложки пшеничных хлопьев.  Она  выпила  молоко  и  запила  последним  глотком
кока-колы. Прохромала в спальню, где надела вельветовую куртку  и  перчатки,
потом взяла Барабанщика, завернутого в пуховую аляску.
   - Ты мой мальчик, ты мой милый! -  сказала  она,  неся  его  к  кухне.  -
Хороший мамин мальчик, мамочкин! - Она поцеловала его в щечку, прилив  любви
поднялся в ней, как лучезарное тепло. Она поглядела опять на  заднюю  дверь,
проверяя, не шевельнулся ли легавый. Потом положила Барабанщика в  "чероки",
распахнула дверь гаража и села за руль.
   Она выехала из гаража, объехала легавскую машину и поехала по  подъездной
дорожке. Потом свернула направо, на дорогу, ведущую к восьмидесятому  шоссе,
на запад. Ее сумка стояла на полу, набитая пеленками и детским  питанием,  а
еще там лежал ее "магнум" и новый "смит-вессон" взамен потерянного "кольта".
Сегодня утром ей было намного лучше. Еще сильная слабость, но намного лучше.
Она решила, что дело в витаминах. Железо попало в кровь, и в этом все дело.
   Или, может быть, это сила любви, думала она, глядя на соседнее сиденье  и
на своего прекрасного младенца.
   У нее в кармане рядом с заляпанной  кровью  статьей  из  бюллетеня  клуба
"Сьерра" валялся список  имен  и  номеров  телефонов.  К  западу  небо  было
темно-багровым. Лежал туман, а земля белела, как голубь мира.
   Это было утро, полное любви.
   Джип летел вперед, стремясь в Калифорнию, везя оружие и безумие.

Глава 2

РАЗДЕТЫЕ ДОГОЛА

   Расчетным часом был полдень. В десять тридцать шесть изъеденный ржавчиной
"катлас" с номерами штата Небраска выехал со стоянки мотеля  "Либерти  Мотор
Лодж". Рыжеволосая женщина за рулем повернула  направо,  на  въезд,  который
вливался в ведущие на запад ряды восьмидесятого шоссе. Пассажирка "катласа",
бледная женщина с забинтованной рукой и адским огнем в глазах, была одета  в
темно-серый  свитер,  испещренный  зелеными  полосками.  К  левой  руке  она
прижимала пакет со льдом и жевала до крови  искусанную  и  распухшую  нижнюю
губу.
   Щелкали мили.  Снег  кружил,  вырываясь  из  полумрака,  машины  ехали  с
включенными фарами и дворниками. Дворники "Катласа" повизгивали  со  звуком,
напоминающим вечеринку банши, и мотор автомобиля кашлял, как паровой котел с
запальными свечами. В Де-Мойне, в восьмидесяти милях дальше к западу, Диди и
Лаура  остановились  у  закусочной  "Венди"  и  поели:  гамбургеры,  жареная
картошка, салат, кофе. Лаура ела, не думая о манерах и не отрывая взгляда от
часов, а Диди в это время пошла к телефону-автомату поискать по  телефонному
справочнику владельцев ссудных касс. Она вырвала нужную страничку, вернулась
к Лауре, и они закончили есть.
   Служащий в "Честном Джоне" на авеню Мак-Кинли рассмотрел бриллиант  через
лупу и попросил представить какие-нибудь документы, удостоверяющие личность.
Они забрали у него камень и отправились дальше.  Служащая  в  ссудной  кассе
Росси на Девятой улице не захотела с ними  разговаривать  без  документов  о
владении. В мрачной ссудной  кассе  с  очень  подходящим  названием  "Всякий
мусор" на Арми-Пост-роуд человек, при виде которого у Лауры возникла мысль о
голове  Джона  Каррадина,  приставленной  к  телу  Дона  Де  Люиса,  оглядел
бриллиант и рассмеялся, как бензопила.
   - Настоящий! Это же подделка, леди!
   - Спасибо.
   Лаура забрала бриллиант, и Диди пошла к двери вслед за ней.
   - Эй, эй! Да  не  беситесь  вы,  постойте!  Лаура  остановилась.  Толстый
человек со сморщенной сливой лица  поманил  ее  обратно  усыпанной  кольцами
лапой.
   - Давайте малость поторгуемся.
   - У меня на это нет времени.
   - Да? Вы спешите? - Он нахмурился, глядя  на  ее  забинтованную  руку.  -
Кажется, у вас кровь идет, леди. Сквозь бинты проступали капли крови.
   - Я порезалась, - сказала  Лаура.  Она  выпрямила  спину  и  вернулас