в безукоризненном  костюме  кирпично-красного  цвета  и  с  коричневым
галстуком.
     Доктор Фрэнсис продолжил с того места, на котором его прервали.
     - Разрушительная клеточная активность в тканях, взятых  на  анализ  у
мистера Эшера, усиливается под воздействием радиации. Это  говорит  нам  о
том, что традиционные  методы  лечения  рака,  при  котором  это,  видимо,
зависит от клеточного базиса, не принесут успеха. - Он снял очки и  протер
стекла пестрым платком. Под глазами от  усталости  были  темные  круги.  -
Кровяное давление  у  него  взлетает  до  стратосферы.  Мы  едва  успеваем
откачивать жидкость из его легких. Я боюсь, что его почки вот-вот откажут.
Чувствительность  его  нервной  системы  повышается  с  каждым  днем.   Он
жалуется, что у него проблемы со сном из-за шума его собственного сердца.
     - Единственное, что я хочу знать, - сказала  Маргарет,  -  это  когда
Уолен снова будет здоров.
     Возникло тягостное молчание. Доктор Фрэнсис прочистил горло  и  снова
надел очки. Бун внезапно встал со стула и подошел к буфету, в котором  был
бар с ликерами и стаканы.
     - Миссис Эшер, - в конце концов сказал доктор, - сейчас  ясно  только
одно, и я думал, вы это понимаете. Недуг Эшеров в настоящее  время  -  это
неизлечимая болезнь, в результате которой происходит разрушение  клеточной
структуры   организма.   Белые   кровяные   тельца   поглощают    красные.
Пищеварительная система питается тканями собственного тела. Клетки  мозга,
связующие ткани, хрящи и клетки костей разрушаются  и  поглощаются.  Я  не
претендую на то, чтобы понять, почему или как это происходит.
     - Но вы же доктор. - Голос Маргарет едва заметно дрожал, а  в  глазах
был безумный  блеск.  -  Специалист.  Вы  должны  что-то  сделать.  -  Она
вздрогнула, когда Бун кинул в стакан кубик льда.
     - Транквилизаторы ему помогают, действуют  и  обезболивающие.  Миссис
Рейнольдс отличная сиделка. Мы продолжим исследование его тканей. Но я  не
смогу сделать ничего больше, пока он не согласится лечь в больницу.
     - За всю свою жизнь Уолен никогда не лежал в  больницах.  -  На  лице
Маргарет  отразилось  недоумение.   -   Огласка.   Может   быть   такая...
у_ж_а_с_н_а_я_ огласка.
     Доктор Фрэнсис нахмурился.
     - Я полагаю, огласка должна беспокоить вас в последнюю  очередь.  Ваш
муж  умирает.  Я  не  могу  выразиться  более  определенно.  Я   не   могу
предоставить ему адекватное лечение в той комнате.
     - Сможете ли вы его вылечить в больнице? -  спросил  Бун,  взбалтывая
виски.
     - Я не могу этого обещать. Но мы сможем сделать больше тестов и взять
больше тканей на анализ. Мы бы лучше исследовали процесс разрушения.
     - Вы хотите сказать, что  будете  использовать  его  как  подопытного
кролика?
     Щеки доктора порозовели и Рикс заметил в его глазах раздражение.
     - Как можно лечить что-то, молодой человек, если не имеешь об этом ни
малейшего  понятия?  Насколько  я  знаю,  физиологи,  которые  обследовали
предыдущие поколения вашей семьи, были так же озадачены, как и  я.  Почему
это происходит только с вашей семьей? Почему  это  начинается  практически
внезапно,  когда  в  остальном   состояние   здоровья   отличное?   Почему
чувствительность нервов так противоестественно обостряется, в то время как
остальные функции организма быстро идут на убыль?  В  прошлом  ваша  семья
также отказывалась от обследований. - Он быстро взглянул на  Маргарет,  но
она была слишком заторможенной, чтобы реагировать. - Если мы хотим хотя бы
надеяться излечить эту болезнь,  нам  сперва  надо  понять  ее.  Если  это
означает использовать вашего отца как "подопытного кролика", то так ли это
плохо?
     - Пресса в поисках его переберет больницу по кирпичику, - сказал Бун.
     - Уолен всегда был таким здоровым, - сказала Маргарет тихим и  слабым
голосом. Она смотрела на доктора Фрэнсиса невидящим взглядом. - Он никогда
раньше не болел. Никогда. Даже когда он поранился во время бритья,  порезы
заживали на следующий день. Я никогда не видела, что у  него  идет  кровь.
Может, капля или две. Однажды, когда мы только поженились, Уолен взял меня
в конюшню показать нового арабского жеребца. Лошадь его скинула,  и  он...
он ударился затылком о землю. Я никогда не  забуду  звук  этого  удара.  Я
думала, он сломал шею... но Уолен поднялся как ни  в  чем  не  бывало.  Он
никогда раньше не получал травмы и не болел.
     - Теперь он болен, - сказал доктор Фрэнсис. - Я не смогу ему  помочь,
если он не ляжет в больницу.
     Она покачала головой. Ее взгляд прояснился, а рот  сжался  в  тонкую,
жесткую линию.
     - Нет. Мой муж  не  хочет  покидать  Эшерленд.  Огласка  может  иметь
ужасные последствия для всей  семьи.  Привезите  ваше  оборудование  сюда.
Привезите сюда весь ваш персонал. Но Уолен дал  ясно  понять,  что  он  не
покинет поместье.
     Доктор Фрэнсис посмотрел на Буна и Рикса.
     - Как насчет вас двоих? Может, вы ляжете в больницу на обследование?
     - Зачем? - нервно спросил Бун.
     - Чтобы исследовать ваши ткани и кровь.
     Бун опорожнил свой стакан с виски одним глотком.
     - Слушайте, док. Я за всю свою жизнь не болел ни одного дня. Ни  разу
моя нога не ступала в больницу и никогда не ступит.
     - Как насчет вас? - доктор Фрэнсис повернулся к Риксу.
     - Тоже не  горю  желанием  лечь  в  больницу.  Кроме  того,  я  через
несколько дней отсюда уеду. - Он почувствовал, как мать взглянула на него.
     Доктор вздохнул, покачал головой и встал со стула.
     - Мне кажется, вы не совсем понимаете, что поставлено на карту.  Речь
идет не только о жизни Уолена Эшера. Речь идет о ваших жизнях  и  о  жизни
ваших потомков.
     - Ваш пациент - мой муж, - заметила Маргарет, - а не мои сыновья.
     - Ваши сыновья тоже ими будут, миссис Эшер, - твердо  ответил  он.  -
Рано или поздно, но будут.
     - Я очень устала. Не проводит ли кто-нибудь из вас, мальчики, доктора
Фрэнсиса до дверей?
     Бун занялся второй порцией виски, а Рикс проводил доктора по коридору
в вестибюль.
     - Сколько еще осталось отцу? - тихо спросил его Рикс у входной двери.
     - Жизненно важные органы могут отказать в  течение  недели.  Максимум
двух. - Рикс ничего не сказал, и доктор Фрэнсис спросил: - Вы хотите  тоже
умирать подобным  образов?  Странно,  если  хотите.  Это  печальный  факт,
которому вам следует посмотреть в лицо. Что  вы  намерены  предпринять  на
этот счет?
     Услышав от постороннего человека, сколько осталось  жить  отцу,  Рикс
оцепенел.
     - Я не знаю, - тупо сказал он.
     - Послушайте меня. Я остановился в отеле "Шератон" в Эшвилле, рядом с
медицинским центром. Если вы передумаете  насчет  обследования,  позвоните
мне, ладно?
     Рикс кивнул, хотя решение уже принял. Уолен  ему  и  Буну  с  раннего
возраста внушал, что в больницах сидят  шарлатаны,  экспериментирующие  на
умирающих пациентах.  Насколько  Рикс  знал,  Уолен  никогда  не  принимал
прописанных ему лекарств.
     Доктор Фрэнсис вышел и спустился к своему "Кадиллаку". Рикс закрыл за
ним дверь.
     Когда он вернулся в гостиную, то застал там одного  Буна.  Бун  сидел
перед камином и вертел в руках стакан.
     - Дерьмо, не правда ли? - заметил он. - Просто куча дерьма.
     Рикс налил себе бурбона, положил в стакан кубик льда и  глотнул  так,
что в горле защипало.
     - Что с тобой? От счастья и слова вымолвить не можешь?
     - В каком смысле?
     - В таком. Это должен быть  самый  счастливый  день  в  твоей  жизни,
Рикси. Док сказал, нет ни малейшей надежды, что  папа  выкарабкается.  Это
должно наполнять твое сердце настоящей радостью.
     - Брось.
     - Не секрет, что ты всегда ненавидел папу, - резко сказал Бун. - И  я
знаю настоящую причину, по  которой  ты  приехал  домой.  Хочешь  загрести
побольше денег, не так ли?
     - Ты говоришь сам с собой?
     Бун встал, и Рикс почувствовал, что брат в  опасном  настроении.  Его
лицо было багрово от гнева и алкоголя, а на лоб падала  непослушная  прядь
волос.
     - Тебе наплевать на папу! Ты просто  сидишь  тут  и  ждешь  когда  он
умрет! - Он сделал несколько шагов вперед. - Мне следовало  бы  вышвырнуть
тебя в это чертово окно!
     Рикс знал, что его брат  ищет,  на  ком  отвести  душу.  В  натянутой
тишине, возникшей между ними, Рикс услышал телефонный звонок в коридоре.
     - Ты сам пригласил меня сюда, помнишь? - спокойно спросил Рикс.
     - Я тебя не приглашал! Меня послала мама! Дьявол, да я  и  не  думал,
что ты покажешься здесь... - В дверь постучали, и  Бун  заорал:  -  Какого
дьявола?
     В  дверях  показалась  испуганная  горничная,  та  самая  молоденькая
негритянка, что вчера встретила Рикса у порога.
     - Мистер Эшер? Звонит женщина по имени Дунстан. Она говорит, что  она
из "Фокстонского демократа".
     Лицо Буна исказилось от ярости.
     - Швырни трубку ей в рожу! - проревел он. - Есть у  тебя  хоть  капля
мозгов в голове?
     Горничная исчезла, как заяц в норе.
     - Идиотка! - пробормотал Бун. Он допил остатки  виски,  нахмурился  и
нетвердой походкой опять направился к графину. - Прочь с дороги, -  сказал
он Риксу и тот отошел, пропуская его.
     - Может, объяснишь мне, что происходит? Кто эта женщина на телефоне?
     - Назойливая сучка из фокстонской газетенки, вот кто.
     - Она ищет материал для статьи?
     Бун фыркнул.
     - Не знаю, чего она там ищет, но от меня она не получит ничего!  Если
она не звонит, так звонит ее отец, старый  Уилер  Дунстан.  Этого  ублюдка
следовало упрятать в психушку много лет назад! -  Бун  налил  себе  полный
стакан, на этот раз обойдясь  без  льда.  Разговор  с  горничной  частично
спустил пар, но злость все еще исходила от него зловредными миазмами.
     - Уилер Дунстан? - Это имя было смутно знакомо. - Это  не  он  хозяин
"Демократа"?
     - Да. Хозяин. Пишет в нем. Издает. Подтираются им,  как,  я  полагаю,
все в округе.
     - Я не знал, что у него есть дочь.
     - Эта сука была в отъезде, в Мемфисе или еще где-то. По мне, так хоть
на луне.  Папа  велел  никому  не  говорить  с  газетчиками,  особенно  из
"Демократа".  Мы  постоянно  меняем  телефонный  номер,  и  он  нигде   не
зарегистрирован, но они каким-то образом его  разнюхивают.  Постой.  -  Он
пристально посмотрел на Рикса своими  тусклыми  глазами.  -  Я  думал,  ты
знаешь. Насчет книги. Знаешь?
     - Нет. Какой книги?
     - Какой книги?! Боже правый! Этот сумасшедший ублюдок  Дунстан  пишет
книгу о _н_а_с_, Рикси! О семье Эшеров! Он  работает  над  этой  проклятой
книгой уже много лет!
     У Рикса упал на пол стакан.
     - Стакан уронил, дурак, - сказал Бун.
     - Я... ничего не знал об этом. - Рикс едва ворочал языком.
     - Черт! Этот ублюдок выкапывает про нас всякого  рода  грязь.  Звонил
сюда каждый час днем и ночью, пока папа не послал адвоката проведать  его.
Пыль   немного   улеглась,   но   Дунстан   сказал   адвокату,   что    мы
общественно-значимые личности и потому папа не может законно удержать  его
от написания этой книги. Вот так новость!
     - Кто еще кроме Уолена знает об этом?
     - Все. Кроме тебя. А почему? Ты слишком долго отсутствовал.
     - Эта... книга уже закончена?
     - Нет. Пока нет. Папа собирался начать процесс, когда заболел. Но как
бы то ни было, папа думает, что книга  никогда  не  будет  завершена.  Как
старик  Дунстан  будет  продолжать  исследования,  когда   все   фамильные
документы и архивы в подземельях Лоджии? Кроме тех, которые папа принес  в
Гейтхауз, естественно. И Дунстан туда никогда не доберется. Так  что  папа
полагает, что рано или поздно он сдастся. - Он  выпил  еще,  и  его  глаза
увлажнились. - Эдвин ездил домой к Дунстану и пытался посмотреть рукопись.
Дунстан  ее  не  показал.  Папа  думает,  что  старый  ублюдок,  вероятно,
отказался от этой книги и выбросил все, что у него было, на помойку.
     - Если так, то почему его дочь все звонит к нам в дом?
     - Кто знает? Папа велел не говорить с ней, бросать тут же трубку. Что
я и делаю.
     Рикс  поднял  стакан  и  поставил  его  на   место.   Он   чувствовал
неуверенность и слабость. Он попытался сдержать смех. Кэсс не сказала  ему
об этом, когда он упомянул о своей идее. Почему? Боялась,  что  он  станет
сотрудничать с Уилером Дунстаном? Переправлять секреты в лагерь врага?
     - И как давно это продолжается? - спросил он.
     - Кажется, целую вечность. Я полагаю, около шести лет. Тогда  Дунстан
позвонил в первый раз. Он хотел встретиться с папой и обсудить  эту  идею.
Папа счел его полным идиотом и так ему и сказал.
     - Шесть лет?  -  недоверчиво  повторил  Рикс.  В  течение  шести  лет
посторонний человек изучает  родословную  Эшеров?  Каким  образом  Дунстан
наткнулся на эту идею? Что заставляет его думать, будто он может  написать
эту  книгу?  И  самое  главное,  как  далеко  он   продвинулся   в   своих
исследованиях?
     - Ты плохо выглядишь, - сказал Бун. - У тебя, случайно, не приступ?
     Рикс так не думал. Его  голова  была  ясной,  боли  не  было.  Однако
желудок, казалось, опустился до самых колен.
     - Нет.
     - Если приступ, иди блевать куда-нибудь еще. Я намерен сидеть здесь и
пить.
     Рикс ушел из гостиной к себе наверх. Он закрыл дверь в свою  комнату,
заложил ее стулом,  чтобы  не  забрела  Паддинг,  и  лег  на  кровать.  Он
чувствовал в комнате запах Уолена,  сочившийся  из  его  одежды  и  волос.
Внезапно он вскочил как безумный, сорвал с себя одежду и бросился под душ.
     Вытираясь, он с ужасом обнаружил, что запах отца въелся  в  поры  его
кожи.



                                    11

     На Эшерленд опустилась ночь,  и  с  гор  прилетел  звенеть  окнами  в
Гейтхаузе сильный ветер.
     Около полуночи Рикс, все еще в костюме, который  он  надел  к  ужину,
вышел из спальни  и  спустился  вниз.  Все  лампы  в  коридоре  горели,  а
неосвещенные места напоминали чернильные лужицы. Ветер вился вокруг  дома,
как разъяренный шершень. Рикс залез в карман и достал ключ от библиотеки.
     Он прошел сквозь игровую и курительную и остановился перед  дверью  в
библиотеку. Ключ легко  вошел  в  замок,  но  его  щелчок  заставил  Рикса
вздрогнуть. Как только он вошел  в  библиотеку  и  включил  свет,  высокие
напольные часы в курительной пробили четверть первого.
     Это была одна из самых больших комнат в доме. Вдоль стен стояли полки
с книгами. На полу из твердого дерева лежал  великолепный  черно-малиновый
ковер. С высокого дубового  потолка  свисала  большая  кованая  люстра.  В
библиотеке стояло несколько легких стульев, черный кожаный  диван,  резное
ореховое бюро и рабочий стол с креслом. На столе - мощная лампа с  зеленым
абажуром. Над камином из черного мрамора висел герб Эшеров: три серебряных
льва на черном поле,  отделенные  друг  от  друга  красными  диагональными
полосами.
     Вся комната была буквально пропитана  затхлым  ароматом  истории.  На
стенах между книжными полками висели портреты хозяев Эшерленда, написанные
маслом. Дед Рикса, коренастый, атлетического сложения Эрик Эшер  сидел  на
прекрасном гнедом скакуне. На заднем  плане  виднелась  Лоджия.  Рыжеватые
светлые волосы Эрика были напомажены и разделены пробором, а  глаза  остро
смотрели из-за очков в металлической оправе. Аккуратные ухоженные усы.  На
коленях - трость с головой льва.
     На следующем портрете был отец Эрика, Лудлоу Эшер,  крупный  блондин.
Он стоял в сумрачной комнате и смотрел в  окно  на  леса.  На  Лудлоу  был
черный костюм, большую часть его бледного, точеного лица скрывала тень. За
ним луч света высветил маятник старинных напольных часов, очень похожих на
те, что стояли в курительной комнате. Лудлоу опирался на трость с  головой
льва.
     Рядом висел портрет Арама Эшера, отца Лудлоу. Арам  был  моложавым  и
энергичным, голову венчала густая шапка светлых, песочного  цвета  кудрей,
узкое привлекательное лицо, казалось, излучало свет. На  нем  был  пояс  с
двумя   золотыми    пистолетами.    Фон    картины    представлял    собой
фантасмагорическую  сцену  с  ревущими  локомотивами,  бегущими  лошадьми,
дикими индейцами и буйволами. Трость с головой льва, элегантно перекинутая
через правое плечо, смотрела вверх.
     Со следующего портрета на Рикса мрачно взирал Хадсон Эшер. Его  глаза
были, как у Рикса, тускло-серые, и в них светилась сила, передававшаяся из
поколения в поколение. Он сидел на  высоком,  напоминающем  трон  стуле  с
багряно-красной обивкой. Правая рука крепко сжимала трость с головой льва,
а взгляд был такой проницательный, что хотелось отвести глаза.
     Рикс  обернулся,  чтобы  посмотреть  на  последний  портрет,  висящий
напротив Эрика. Уолен Эшер, широкоплечий, аристократически величественный,
был одет в серый костюм с жилетом.  Позади  него  стояла  Лоджия,  ставшая
значительно больше по сравнению с ее изображением  на  портрете  Эрика,  и
виднелись голубые пики гор. Обеими руками он держал трость с головой льва,
крепко прижимая ее к себе.
     Рядом было зарезервировано место для нового хозяина  Эшерленда.  Бун,
наверное, захочет, чтобы его запечатлели на скаковой лошади в костюме  для
верховой езды, размышлял Рикс. Эту чертову трость он, вероятно,  зажмет  в
зубах. А  вдруг  здесь,  на  стене,  появится  Кэт?  Он  представлял,  как
затрясутся от негодования старые кости на кладбище Эшеров.
     Стены  библиотеки  были  также  украшены  образцами  оружия   Эшеров.
Винтовка "Буйвол" 1854 года, револьвер "Марк III" 1886 года,  который  был
принят на вооружение китайским флотом, кавалерийский самозарядный пистолет
1900 года  и  другие,  включая  семизарядный  револьвер  "Инфорсер"  0.455
калибра  1902  года  выпуска,  использовавшийся  полицией  от  Чикаго   до
Гонконга. Из него можно было  разнести  голову  человека  с  расстояния  в
десять ярдов, и этот револьвер был на вооружении британской армии во время
Первой мировой войны.
     Вокруг письменного стола стояло несколько  ящиков  с  бумагами.  Рикс
заглянул в один и  обнаружил  там  сборную  солянку:  пожелтевшие  письма,
связанные резинками, кипы счетов и чеков, похожих на  старые  закладные  и
журналы. Почти на всех были серо-зеленые полоски плесени. Он достал оттуда
книгу в  кожаном  коричневом  переплете,  и  из  нее,  как  сухие  листья,
посыпались на пол старые фотографии.
     На всех была изображена Лоджии.  Рикс  отложил  альбом  в  сторону  и
нагнулся, чтобы собрать их. На одном из снимков Эрик  в  твидовом  костюме
вызывающе улыбался в камеру, в  то  время  как  на  заднем  плане  рабочие
карабкались по строительным  лесам,  которыми  была  обнесена  Лоджия.  На
другом Эрик сидел на белой лошади, стоящей на мосту, и  снова  сзади  была
стройка.  Рикс  заметил,  что  глаза  Эрика  не  улыбались,  а  оставались
холодными и напряженными  и  смотрели  в  камеру  надменно  и  с  вызовом.
По-видимому, его представление об улыбке заключалось в том,  чтобы  просто
кривить тонкий рот то в одну, то в другую сторону.
     На большинстве фотографий была Лоджия, снятая  с  разных  сторон.  На
многих на  строительных  лесах,  напоминающих  паутину,  смутно  виднелись
рабочие. Рикс понял, что они  расширяли  Лоджию.  Снимки  были  сделаны  в
разные времена года. Вот стоят одетые пышной летней зеленью  деревья,  вот
их же припорошенные снегом скелеты зимой. На крыше Лоджии тоже снег, и  из
труб вьется дымок. И рабочие тоже здесь, с молотками и зубилами  в  руках,
поднимают гранитную или мраморную плиту, чтобы сделать дом еще больше.
     Почему Эрик надстраивал Лоджию? Какой был в этом смысл,  если  это  и
так самый большой дом в стране? Рикс посмотрел на две фотографии  Эрика  и
внезапно понял, что чего-то в них недоставало.
     Трость.
     У Эрика на этих фотографиях не было трости с головой льва.
     Когда он убирал фотографии обратно в альбом, одна  из  них  привлекла
его внимание. Это был вид на Лоджии издалека, снятый, вероятно,  с