руками в мастерской, расположенной за  домом.  Чтобы  скрыть  пятна
сырости, на полу лежали дешевые ковры. Сейчас  в  доме  пахло  ежевикой  и
пирожными. Мистер Бертон ожидал сегодня пироги.
     - И что ты услышал? - спросила Майра Тарп, глядя на сына.
     - Почти все.
     - Тебе не следовало вставать с постели. Иди ложись.
     - Почему ты не пустила ту женщину поговорить со мной? - тихо  спросил
Нью.
     - Потому что наши дела -  это  наши  дела,  вот  почему!  Она  чужая,
городская. Это сразу видно.
     - Может и так, - согласился Нью, - но, я думаю, она хотела помочь.
     - П_о_м_о_ч_ь_, - сказала Майра с усмешкой. -  Нам  не  нужна  помощь
чужаков! Это все глупости. А теперь иди обратно в постель, где  ты  должен
находиться. - Она направилась на кухню, и пол заскрипел у нее под ногами.
     - Ма? - сказал Нью. - Я _в_и_д_е_л_ его. На краю той ямы. И я слышал,
как кралась его черная кошка.
     - Ты ничего не видел и не слышал! - огрызнулась она, обернувшись. Она
сделала несколько шагов вперед, но Нью не шелохнулся. Майра покраснела  до
корней волос. - Ты _п_о_н_и_м_а_е_ш_ь_ меня, парень?
     Она протянула руки, чтобы встряхнуть его, но он сказал:
     - Не делай этого, мама. -  Что-то  в  его  тоне  остановило  ее.  Она
неуверенно моргнула. Он вырос так быстро!  Она  опустила  руки,  но  в  ее
глазах была злость.
     - Ты ничего там не видел и не слышал!
     - Он унес Натана. - Голос Нью дрогнул. - Он засунул его  к  себе  под
мышку и уволок в лес. Я знаю, ма, потому что я видел,  и  никто  не  может
сказать, будто я не видел.
     - Было темно, и ты лежал в тех колючках весь изрезанный и избитый!  У
тебя шишка на затылке величиной с кулак! Откуда тебе  знать,  что  ты  там
видел?
     На бледном напряженном лице Нью яростно, как темно-зеленые  изумруды,
сверкали глаза.
     - Я видел Страшилу, - сказал он твердо. - Он взял Натана.
     - Не произноси это имя в нашем доме, парень!
     - Та женщина была права. Ты боишься. Чего, ма? Скажи мне.
     - Чужаки никогда не бывают правы! - Слезы выступили у нее на  глазах.
- Ты ничего не понимаешь, Нью.  Ничегошеньки.  Ты  не  должен  говорить  с
чужаками, особенно о _н_е_м_. Мы  не  хотим,  чтобы  чужаки  ошивались  на
Бриатопе, задавая дурацкие вопросы, и совали нос в каждый овраг. Мы сами о
себе заботимся.
     - Если я его не видел, - ответил Нью, -  тогда  что  же  случилось  с
Натаном, ма? Как случилось, что ни один из тех мужчин до сих  пор  его  не
нашел?
     - Натан заблудился в лесу. Сбился с тропинки. Может, попал в колючки,
я не знаю. Если ему суждено найтись, они его нам принесут.
     Нью покачал головой.
     - Они не найдут его. Ты знаешь это не хуже меня. Если  бы  его  можно
было найти, они бы его уже нашли. И Натан не сбился бы с  дороги.  Даже  в
темноте.
     Майра начала было говорить, но запнулась. Когда к ней вернулся голос,
то он был похож на страдальческий шепот.
     - Не кличь беду, сынок. Не надо ее звать. Видит Бог, я сама  схожу  с
ума по Натану, но... ты - это все, что у меня  осталось.  Ты  должен  быть
главой семьи. Мы должны быть сильными и продолжать жить своей  жизнью.  Ты
это понимаешь?
     Нью не понимал. Почему мама не позволила ему поговорить с газетчицей?
Почему она даже не дала  ему  поговорить  с  местными  мужчинами,  которые
вызвались искать? Но он видел, как она близка к тому  чтобы  сорваться,  и
сказал:
     - Да, мама.
     - Хорошо. - Она выдавила слабую кривую улыбку, но в  ее  глазах  было
страдание. - Ты у меня хороший мальчик. А теперь иди назад в постель. Тебе
нужен отдых. - Она помедлила мгновение и пошла обратно на кухню. Ее нижняя
губа дрожала.
     Нью вернулся в комнату, которую он делил  с  Натаном.  Там  было  две
койки, между которыми стоял шаткий сосновый стол. В комнате не было шкафа,
а одежда Нью и Натана висела на металлической планке, привинченной к одной
из стен. Единственное окно выходило  на  дорогу,  из  него  Нью  и  увидел
приехавшую газетчицу.
     Нью закрыл дверь и сел на свою койку. Он чувствовал  запах  табачного
сока и йода: лекарств, которыми мать лечила его порезы. Они жгли его,  как
в аду.
     Этой ночью ему опять снилась Лоджия. Она была вся залита огнями, ярче
которых Нью никогда не видел, и  наблюдая  за  ней,  он  замечал  в  окнах
силуэты, проходящие взад и вперед. Они  двигались  медленно,  с  величавой
размерностью, словно танцуя на огромном приеме. И во сне, как  это  обычно
бывает, он услышал как его зовет по  имени  с  очень  большого  расстояния
шепчущий искушающий голос, который иногда звал его на утесе Дьявола.
     Его мучили вопросы о Страшиле. Кто это такой и почему он взял Натана?
Проще спросить у луны, почему она меняет форму, подумал он. Страшила жил в
ветре, в деревьях, в земле, в колючках. Страшила выходил из своих потайных
мест, чтобы украсть зазевавшегося. Если бы я не упал в те колючки,  сказал
себе Нью, Натан был бы здесь. Он посмотрел  на  койку  Натана.  Я  мог  бы
спасти его... как-нибудь. Я - глава семьи, и я мог бы что-нибудь сделать.
     Но мог ли я?
     Его папа позволил бы ему поговорить с этой женщиной, он знал это. Его
папа ничего не боялся. Но теперь он глава семьи, а койка Натана пуста.
     Нью приподнял тоненький матрас на своей  койке  и  вытащил  волшебный
нож.
     Он принес его в дом тайком, спрятав в рукав куртки. Этой хитрости его
научил отец:  суешь  нож  в  рукав,  при  необходимости  выпрямляешь  руку
достаточно быстро, и нож соскальзывает прямо  в  руку.  Много  лет  назад,
перед тем как жениться на маме, папа сильно пил, и Нью подозревал, что  он
использовал этот прием для самозащиты в некоторых кабаках.
     Волшебный нож был его секретом. Сам  точно  не  зная  почему,  он  не
показал его маме, но он знал, что, прежде чем рассказывать, хочет испытать
его.
     Он положил его на койку Натана и снова сел. Я хочу его, сказал он про
себя, и протянул перевязанную руку.
     Нож не шевельнулся.
     Нужно хотеть сильнее. Он сконцентрировал свое внимание, заставляя нож
прыгнуть ему в руку. Я хочу его, подумал он.
     Вроде бы нож задрожал. А может, и нет.
     Образ темного силуэта с Натаном под мышкой пришел к нему незваный. Он
увидел лунный свет на лице брата, почувствовал колючки, крепко  схватившие
его, увидел отвратительную ухмылку на уродливом лице Страшилы.
     Он набрал побольше воздуха.
     Я ХОЧУ ЕГО - СЕЙЧАС ЖЕ!
     Волшебный нож лезвием вперед взлетел  с  койки  со  стремительностью,
поразившей  его.  Он  закружился  в  воздухе,  набирая   скорость,   затем
устремился к его руке.
     Но  все  это  произошло   очень   быстро,   быстрее,   чем   он   мог
контролировать. Он понял, что нож вполне мог порезать его руку.
     В это время его мама открыла дверь, чтобы извиниться за  срыв.  Когда
она заглянула в комнату, кинжал,  описав  кривую  в  дюйме  от  руки  Нью,
стремительно взметнулся к потолку.
     Она охнула.
     Нож торчал из потолка и вибрировал, как лопнувшая струна.



                                    13

     Рикс проснулся в объятиях призрака своей бабушки.
     Комнату наполнял золотистый туман - это  солнечный  свет  просеивался
сквозь листву деревьев. Был уже одиннадцатый час. Рикс  чувствовал  жуткий
голод и жалел, что его не  разбудили  к  завтраку.  Ленч  будет  только  в
двенадцать тридцать.
     Он встал с кровати и потянулся. Он читал дневник Норы Эшер  почти  до
двух часов ночи, и сцены жизни Эшеров в 1917 и 1918 годах запечатлелись  в
его памяти так  же  ярко,  как  старые  фотографии,  которые  он  нашел  в
библиотеке. После свадьбы записи в дневнике Норы становились все  более  и
более лаконичными. Он чувствовал, как Нора из  ребенка,  находящегося  под
защитой домашнего  крова,  постепенно  превращалась  в  робкую,  но  очень
богатую женщину. Целые месяцы проходили без  единой  заметки,  или  иногда
весь  месяц  был  описан  одной  фразой  о  торжественном  обеде  или  еще
каком-нибудь  мероприятии.  Было  ясно,  что  Нора  смертельно  скучала  в
Эшерленде и что Эрик, как только заполучил ее, также довольно быстро к ней
охладел.
     Рикс умылся в ванной холодной водой  и  провел  пальцем  по  глубоким
морщинам вокруг глаз. Не стали ли они за  день  менее  глубокими,  лицо  -
менее бледным, а глаза - менее усталыми? Он чувствовал себя прекрасно,  но
все равно принял витамины.
     В дверь его спальни постучали, и Рикс открыл.
     - Вставайте,  вас  ждут  великие  дела,  -  сказала  Кэсс,  заходя  с
подносом: яичница с ветчиной, овсянка и кофе.
     - Доброе утро. Извини, что я проспал завтрак.
     - Я кое-что вам оставила. Вы поздно легли этой ночью? - Она поставила
поднос на стол, рядом с дневником Норы Эшер.
     - Да. Довольно поздно.
     Если Кэсс и заметила дневник, то  не  подала  вида.  Ее  улыбка  была
широкой и солнечной.
     - Ваша мать хотела вас разбудить. Ей пришлось завтракать  одной  этим
утром, но я убедила ее дать вам поспать.
     - Спасибо. Еда выглядит великолепно. А где был Бун этим утром?
     - Не думая, что он появился до рассвета. -  Прежде,  чем  Рикс  успел
достать до тетради, Кэсс обернулась, чтобы налить ему кофе. - Его любовь к
покеру сильно вредит его банковскому счету.  Что  это?  -  Она  кивнула  в
сторону дневника.
     - Так... читаю кое-что.
     - Выглядит очень старым. - Рикс увидел, как ее взгляд  заскользил  по
странице, и она прекратила разливать кофе. - Где вы  это  взяли,  Рикс?  -
спросила она, и по ее  голосу  Рикс  понял:  она  знала,  что  это  такое.
Несколько секунд он не отвечал, пытаясь придумать подходящую  историю,  но
Кэсс смотрела прямо на него, и он понял, что не сможет ей солгать.
     - Эдвин дал мне ключ от библиотеки.
     - О, тогда... Вам известно о книгах, которые принесли из Лоджии.
     - Совершенно верно. И мне также известно о  том,  что  Уилер  Дунстан
пишет историю дома Эшеров. Кэсс, почему ты не рассказала мне об этом?
     Кэсс отставила кофейник в сторону, избегая взгляда Рикса.
     - Не знаю, - сказала она с тихим вздохом. - Я полагала... я просто не
думала, что это важно.
     - Не _в_а_ж_н_о_? - недоверчиво  переспросил  он.  -  Какой-то  чужак
шесть лет работает над историей моей семьи,  а  ты  не  думаешь,  что  это
важно? Кэсс! Когда Бун рассказал мне об этом,  я  чуть  не  подпрыгнул  до
потолка! Если кто и должен написать такую книгу, так это должен быть я,  а
не чужак.
     - Дунстан никогда ее не закончит, - спокойно сказала  она  и  подняла
глаза.
     - Но это, кажется,  так  встревожило  отца,  что  он  послал  к  нему
адвоката.
     - Ваш отец ценит свое уединение. Он хочет защитить имя Эшеров. Можете
ли вы ставить это ему в вину?
     Рикс  помедлил  с  ответом.  Лицо   Кэсс   выражало   такую   твердую
уверенность, что он почувствовал, как склоняется к ее точке зрения.
     - Нет, - сказал он. - Полагаю, нет.
     - В настоящий момент, - продолжала она, - любая  публикация  принесет
вред вашей семье. Рано или поздно  репортеры  пронюхают  о  смерти  вашего
отца. Они, не дай Бог, заполонят весь Эшерленд.  Но  я  надеюсь,  что  это
будет после того, как поместье и дело перейдут в другие руки.
     Рикс фыркнул, взял чашку и отхлебнул кофе. -  На  кого  папа  положил
глаз? - спросил он, стараясь казаться безучастным. - На Буна или Кэт?
     - Я не знаю. Эдвин думает, что мистер Эшер отдает предпочтение  вашей
сестре. У нее лучше образование.
     Рикс покачал головой.
     - Нет. Я не думаю, что она хочет этого. Она  слишком  счастлива  тем,
чем сейчас занимается. - Следующий вопрос вырвался сам  собой:  -  Она  не
употребляет наркотики?
     - Насколько я знаю, нет, - ответила Кэсс  и  пожала  плечами.  -  Она
совсем не пьет, не считая случайного стакана вина.  Она  все  еще  слишком
много курит, но это обычные сигареты, без всяких там штучек.  После  того,
что случилось в Токио, да... - Остальное она оставила недосказанным.
     Кэт была схвачена несколько лет назад  при  въезде  в  Японию  -  она
должна была участвовать в показе мод - с двенадцатью  граммами  кокаина  и
унцией марихуаны в косметичке. Японская полиция крепко насела  на  нее,  и
шумиха продолжалась около месяца. Рикс, занятый в  то  время  работой  над
романом о ведьмах под названием "Сходка", видел репортажи  в  газетах.  На
одной из фотографий Кэт, унылая и непричесанная, шла между отцом и Буном к
лимузину, стоявшему  перед  полицейским  участком.  Уолен  грозил  тростью
фоторепортерам, а Бун кривил рот.
     - Так, - Кэсс махнула в сторону  дневника,  -  вы  читаете  это  ради
развлечения... или работы?
     - Если я скажу тебе, что я действительно твердо намерен написать  эту
книгу, то ты пойдешь к Эдвину или к папе?
     Кэсс нахмурилась, и две морщинки между  глазами  углубились.  Она  на
мгновение задумалась.
     - Я поклялась вашему отцу соблюдать лояльность по отношению к нему, -
сказала она в конце концов. - То же сделал и Эдвин. Согласно этой  клятве,
я обязана сообщить ему, если почувствую, что происходит что-то, о  чем  он
должен знать.
     Внезапно Рикса поразила ужасная мысль. Кэсс даже не  придется  ничего
говорить Уолену. Если его слух достаточно обострен, чтобы слышать голоса в
гостиной, то он, конечно, мог бы слышать этот разговор  прямо  сейчас!  Но
поймет ли полностью Уолен, о чем они говорят, или нет?
     - Он нас сейчас слышит, да? - спросил Рикс  нервным  шепотом.  Сердце
его стучало. - Ты хочешь, чтобы он услышал прямо сейчас?
     - Нет. Он не слышит.  Час  назад  я  приносила  миссис  Рейнольдс  ее
завтрак, и он спал. Она  дала  ему  транквилизаторы,  так  как  он  провел
беспокойную ночь.
     Кэсс никогда не лгала ему, и он видел сейчас  по  ее  лицу,  что  она
говорит правду. Но он все равно был встревожен.
     - Ты скажешь ему?  -  спросил  он,  не  повышая  голоса.  Не  дав  ей
ответить, он схватил ее руку. - Пожалуйста,  не  говори,  Кэсс.  Я  умоляю
тебя. Дай мне шанс. С тех пор... как умерла Сандра, дела у  меня  идут  не
слишком хорошо. Я больше не могу заставить свои идеи работать. Все выходит
невнятным и запутанным. Сандра помогала мне выговариваться и идти  вперед.
Без нее... мне некому помочь, чтобы хоть что-то понять. - Он сжал ее руку.
- Я должен начать работать над новой книгой, Кэсс. Если я этого не сделаю,
папа окажется прав насчет меня. Я буду  просто  жалким  писакой,  которому
однажды улыбнулась удача.
     - Почему вы так уверены, что  сможете  написать  историю  семьи?  Мне
кажется, что написать роман гораздо проще.
     - Я не уверен, но я должен попытаться. Работа будет трудной, но  ведь
фабула уже есть! Все, что мне надо сделать, это собрать все воедино.  Что,
если Уилер Дунстан успеет первым? У него было шесть лет форы!  Если  я  не
использую свой шанс, я не знаю, что буду делать.
     На ее лице отражались противоречивые эмоции.
     - Я... дала клятву.
     - Вы с Эдвином вот-вот уйдете. К тому времени, как я окончу книгу, вы
будете далеко. Все, что я прошу у тебя -  это  немного  времени.  Если  ты
скажешь отцу, он отошлет все документы обратно в Лоджию, и  тогда  мне  их
уже не достать. _П_о_ж_а_л_у_й_с_т_а_. Время - это все, о чем я прошу.
     Кэсс высвободила руку.
     - Я должна подумать. Я не могу вам ничего обещать.
     Рикс почувствовал, как покрывается испариной, его  сердце  продолжало
стучать.
     - С вами все в порядке? - спросила Кэсс. - Вы побледнели.
     Он кивнул.
     - Полагаю, мне нужно поесть.
     - Так ешьте, пока не  остыло.  -  Она  пошла  к  двери  и  на  пороге
остановилась. - Вы поставили меня  в  неловкое  положение,  Рикс,  -  тихо
сказала она. - Я люблю вас, но мистера Эшера я тоже люблю.
     - Кого ты любишь больше? - спросил он.
     Кэсс вышла, не ответив.
     Рикс почувствовал себя отвратительно. Просить Кэсс сделать выбор было
манипуляцией в духе отца. Однако если о его идее узнает  Уолен,  он  может
спокойно о ней забыть. Но эта идея по праву принадлежит ему, а не  чужаку!
Он потрогал виски и почувствовал холодный пот.
     Скелет с кровавыми глазницами медленно  покачивался  в  его  сознании
взад и вперед, взад и вперед. Капельки крови  сбегали  по  черепу.  Волосы
Сандры плавали в красной воде.
     "Неудачник", - слышал он слова отца. - "Ты не кто иной,  как  обычный
неудачник..."
     Рикс схватился руками за стол. Его нервы были напряжены.
     Золотой свет, заполнявший комнату, начал превращаться в резко-желтый,
ослепительный, режущий глаза. Он слышал, как в трубах  Гейтхауза  булькает
вода. Храп Буна за  стеной  напоминал  завывания  бензопилы.  Шум,  сперва
слабый, как жужжание москита, становился все громче. Жужжание превратилось
в вой. Это был вертолет, приближающийся к Эшерленду.
     Нужно найти место, чтобы укрыться. Ближайшая  Тихая  Комната  была  у
Буна, но чтобы туда попасть, надо было пройти мимо Паддинг.  Еще  был,  по
словам Уолена, туалет в комнате Кэт. Следует поторопиться, пока приступ не
набрал силу. Он шатаясь пошел к двери, голова у него раскалывалась.
     Но как только он протянул руку к дверной ручке и взялся за  нее,  она
изменилась. Это был уже не большой восьмигранный  кусок  хрусталя,  теперь
она была отделана полированным серебром, и на ней была выгравирована морда
ревущего льва.
     Рикс отдернул руку, как от огня. Резкая боль обожгла голову, и в  это
мгновение он увидел истощенное тело,  лежащее  в  темноте  на  кровати,  и
понял, что это не его отец, а он сам гниет в Тихой Комнате.
     А затем все закончилось. Приступ  миновал,  оставив  его,  потного  и
дрожащего, стоять, упершись лбом в дверь.  Интенсивность  света  и  звуков
ослабла.
     Он посмотрел на вырезанную  из  хрусталя  дверную  ручку.  Серебряная
морда льва исчезла. Он видел эту серебряную дверную ручку  раньше,  но  не
мог вспомнить где. Возможно, предположил он, в своих постоянных кошмарах о
Лоджии?
     Он спрашивал  себя,  почему  приступ  закончился.  Пот  на  его  лице
просыхал, сердце билось все ровнее. Если бы все шло, как обычно, сейчас он
бы уже полз на животе. Неужели Уолен был прав насчет Эшерленда, думал  он.
Неужели возвращение пошло ему на пользу?
     Все  еще  дрожа,  Рикс  надел  штаны  цвета  хаки,  белую  рубашку  и
коричневый пуловер. В шкафу обнаружились три новых  костюма  его  размера,
брюки, свитеры и дюжина крахмальных  сорочек.  Он  сел  за  стол  и  жадно
принялся за еду, которую принесла Кэсс.
     Затем, почувствовав себя намного лучше, стал листать дневник.
     Он не имел ни малейшего  представления  о  том,  как  выглядела  Нора
Сент-Клер-Эшер, но помнил фотографию с женщиной в белом  на  балконе.  Она
держалась  с  королевским  достоинством,  но  в  фотографии  было   что-то
невыразимо  печальное:  одинокая  фигура  на  фоне   великолепия   Лоджии,
смотрящая вдаль, за угрюмое черное озеро. Он  представлял  себе  Нору  как
женщину  своего  времени  -  ребячливую,  невинную,  быть  может,  немного
избалованную, но, конечно, очень красивую. В  воображении  он  наделял  ее
хрупким  сложением,  локонами  каштановых  волос,   зачесанных   назад   и
открывавших высокий лоб, и большими серыми  глазами  любопытного  зверька.
Естественно, она была роскошной женщиной, иначе Эрик не увлекся бы ею  так
пылко. Она была обаятельной, способной любезно болтать с любым  из  гостей
Эрика в Эшерленде, и, вероятно, образцовой хозяйкой.
     Рикс допил кофе и налил себе вторую чашку. Сейчас он чувствовал  себя
гораздо лучше. Завтрак сделал свое дело.
     Он остановился на записи от 5 июля 1919 года. Это была первая  запись
за шесть с лишним месяцев. Она была сделана  очень  неровным  почерком,  а
страницы пестрели пятнами и кляксами. Напряжение Норы было налицо.
     На первой строчке было написано: "Он убийца".
     По мере того,  как  Рикс  вчитывался,  Нора  Сент-Клер-Эшер  начинала
говорить с ним через десятилетия. Ее слова разжигали его воображение,  они
преодолевали время и пространс