момент она прохо-
дила надо мной,  я повисал в воздухе и тяжело грохался в растущую передо
мной громаду новой волны.  Каждый такой удар норовил  вышибить  из  меня
дух. А когда у тебя вышибают дух, желание снова глотнуть воздуха настой-
чиво, безотлагательно и неудержимо. Но зарывшись лицом в волну, я глотал
отнюдь не воздух,  а огромные количества соленой воды. Сходные ощущения,
вероятно,  можно получить,  направив себе в глотку струю мощного  бранд-
сбойта.  Я барахтался,  извивался, крутился, выпрыгивал из воды, как по-
павшая на крючок рыба, вытянутая на поверхность быстроходным катером.
   Медленно, но весьма уверенно,  я тонул,  будучи побит,  еще не  начав
действовать. Я понял, что надо возвращаться, и немедленно. Я задыхался и
давился морской водой,  она жгла мне ноздри и глотку,  переполняла рот и
желудок, и я чувствовал, что вода уже попала и в легкие.
   У нас была установлена целая система сигналов, и теперь я начал беше-
но дергать за завязанный вокруг пояса трос,  уцепившись за другой  левой
рукой.  Я дернул раз десять, сначала медленно в каком-то порядке, потом,
не получив ответа,  неистово,  отчаянно.  Никакого ответа. Я так бился в
волнах и до этого, что Макдональд постоянно чувствовал то напряжение, то
ослабление троса. Он не мог отличить один рывок от другого.
   Я попытался подтянуться на своем тросе, но под напором обрушивающейся
на меня воды это было невозможно. Когда ослаблялось натяжение троса, за-
вязанного на поясе,  мне требовалась вся сила обеих  рук,  чтобы  просто
удержаться на месте, вцепившись в другой трос. Собрав в отчаянии все си-
лы,  попытался подтянуться хоть на дюйм.  Но и этого сделать не удалось.
Понятно, что не долго еще смогу так провисеть.
   Спасение пришло совершенно случайно.  Никакой моей заслуги тут не бы-
ло. Особенно тяжелая волна перевернула меня на спину, в этом положении я
провалился  в очередную яму и врезался в следующую волну спиной и плеча-
ми.  Как раньше,  от удара я выпустил весь воздух из легких, как раньше,
судорожно  стал  хватать воздух ртом - и тут же обнаружил,  что могу ды-
шать.  В легкие врывался воздух - не вода.  Я дышал.  Когда лежал так на
спине, наполовину вытащенный из воды спасительной веревкой, нагнув голо-
ву к груди между вытянутых рук, рот у меня был на воздухе.
   Я не стал терять времени и поплыл,  перебирая руками трос, давая воз-
можность  Макдональду осторожно травить второй,  привязанный к поясу.  Я
по-прежнему глотал воду, но теперь уже в не заслуживающих упоминания ко-
личествах.
   Секунд через  пятнадцать  снял левую руку с веревки и начал ощупывать
борт корабля в поисках каната,  опущенного с юта минувшей ночью.  Мокрый
трос  скользил  теперь по ладони правой руки и обдирал с нее кожу.  Но я
почти не замечал этого,  так как обязан был найти привязанный к  леерной
стойке канат,  если нет - можно было опускать занавес.  Это был бы конец
не только моим надеждам выполнить план,  но и мне самому в равной степе-
ни.  Мы  с Макдональдом вынуждены были действовать в предположении,  что
канат будет на месте,  и затаскивать меня обратно он должен был лишь  по
получении установленного сигнала. А я обнаружил, что подать подобный яс-
ный сигнал,  находясь в воде,  невозможно.  Если не найду  каната,  меня
просто  протащит до конца нейлонового троса,  после чего я утону.  Много
времени это не отнимет.  Проглоченная соленая вода, яростные атаки волн,
неоднократные удары о стальной борт корабля,  потеря крови, искалеченная
нога - все это быстро отнимало остаток сил.  Много времени это не  отни-
мет.  Левая рука вдруг задела канат. Я вцепился в него - утопающий, хва-
тающийся за свою последнюю соломинку в необозримых просторах океана.
   Просунув свой направляющий трос под петлю на поясе,  освободил правую
руку,  подтянулся на канате,  пока целиком не вылез из воды,  захлестнул
канат петлей вокруг здоровой ноги и повис так, жадно хватая воздух широ-
ко открытым ртом и дрожа, как загнанный пес. Неожиданно меня стошнило, и
я освободил свой желудок от запасов собравшейся там морской воды.  После
этого почувствовал себя лучше, но появилась страшная слабость.
   Лезть было невысоко - каких-нибудь двадцать футов,  и там палуба, но,
преодолев фута два,  я уже горько сожалел о том, что не поддался искуше-
нию  и  не завязал минувшей ночью узлов.  Канат намок и стал скользким -
мне приходилось изо всей силы сжимать руки,  чтобы не  съехать  вниз.  А
этой  всей силы в руках у меня осталось совсем немного,  весь ее запас я
израсходовал,  отчаянно цепляясь за свою  спасительную  веревочку.  Даже
когда  мне удавалось хорошо ухватиться ногами,  даже когда мои слабеющие
руки не скользили вниз под грузом ставшего непомерно тяжелым тела,  и то
я за один раз не мог подтянуться больше, чем на два-три дюйма. Три дюйма
и не больше - это все, что я мог за один раз.
   Я не мог этого сделать:  разум, инстинкт, логика, здравый смысл - все
подсказывало  мне,  что  я не мог этого сделать.  И все же я сделал это.
Последние несколько футов подъема были сплошным  кошмаром:  подтягивался
на  пару дюймов,  соскальзывал на дюйм вниз,  опять подтягивался - и так
подползал все ближе и ближе к верху. В трех футах от него остановился. Я
знал,  что  именно  такое  расстояние отделяет меня от безопасности,  но
взобраться еще хотя бы на дюйм по этому канату было выше моих сил.  Руки
дрожали  от напряжения как в лихорадке,  бицепсы готовы были лопнуть.  Я
подтянул тело вверх,  пока глаза не оказались на одном уровне с зажатыми
в замок ладонями.
   В кромешной  тьме смутно белели и даже вроде светились костяшки паль-
цев.  Секунду провисел в таком положении,  затем отчаянно выбросил вверх
правую руку.  Если бы я не достал комингс шпигата... но я не мог не дос-
тать. У меня не было больше сил - я никогда не смог бы повторить эту по-
пытку.
   Я его  достал.  Верхней фалангой среднего пальца уцепился за комингс,
тут же рядом оказалась моя другая  рука.  Я  неистово  нащупывал  нижнюю
планку поручней.
   Я обязан был перевалиться через нее,  и немедленно, иначе свалился бы
в море.  Нащупал планку,  ухватился за нее обеими руками, с размаху кач-
нулся вправо, достал здоровой ногой комингс, перехватился руками за сле-
дующую планку, потом за верхнюю, перетащил через нее тело и тяжело грох-
нулся на палубу с другой стороны.
   Сколько времени там лежал,  дрожа каждым мускулом тела, хрипло всасы-
вая воздух в готовые разорваться легкие,  скрежеща зубами от нестерпимой
боли  в  руках  и пытаясь не дать полностью себя окутать красному туману
перед глазами,  этого я не знаю. Возможно, две минуты, возможно, десять.
Где-то в течение этого промежутка меня опять вырвало.  А затем медленно,
страшно медленно,  боль начала отступать, дыхание замедлилось, туман пе-
ред глазами рассеялся.  Правда, перестать дрожать так и не смог. Мне по-
везло,  что в ту ночь на палубе не оказалось  какого-нибудь  пятилетнего
озорника, - он мог бы выкинуть меня за борт, не вынимая рук из карманов.
   Я развязал узлы у себя на ноге окоченевшими, негнущимися и все же ра-
ботающими пальцами,  привязал тросы к стойке над узлом каната,  вытравил
трос,  пока он не натянулся,  и три раза резко дернул. Через пять секунд
пришел ответ - три отчетливых рывка. Теперь они знали, что начало успеш-
ное. Я надеялся, что они порадовались этому больше, чем я сам. Иначе бы-
ло бы совсем плохо.
   По меньшей мере пять минут я просидел, прежде чем ко мне возвратилась
некоторая  часть сил,  затем нетвердо поднялся на ноги и поковылял через
палубу к трюму номер четыре. Брезент впереди с правого борта по-прежнему
был закреплен.  Это значило,  что внизу никого не было.  Впрочем, я и не
ожидал никого там обнаружить.  Выпрямившись, я огляделся вокруг и застыл
под  проливным дождем,  струившимся по моему насквозь промокшему наряду.
Не больше чем в пятнадцати футах,  прямо по направлению к корме я  заме-
тил, как в темноте вспыхнул и погас красный огонек. Мне приходилось слы-
шать о непромокаемых сигаретах, но не до такой же степени непромокаемых.
Однако кто-то на самом деле курил сигарету, в этом не было никакого сом-
нения.
   Как падающая пушинка, только еще немного тише, я тронулся в направле-
нии огня.  При этом продолжал дрожать,  но человеческое ухо, слава богу,
не ощущает колебаний такой частоты.  Дважды останавливался,  чтобы уточ-
нить направление и расстояние по вспыхивающему огоньку, и в конце концов
остановился меньше чем в десяти футах от него.  Я совсем ничего не сооб-
ражал,  иначе никогда бы этого не сделал:  шальной луч фонарика - и все,
приехали. Но никто фонарика не зажег.
   Опять загорелся огонек,  и я разобрал наконец, что курильщик не стоял
под дождем. Он был под брезентом - большим брезентом, накрывавшим что-то
огромное.  Пушку, конечно пушку, установленную Каррерасом на юте, а бре-
зент  служил  двоякой цели - закрывал механизм от дождя и скрывал его от
посторонних взглядов с других кораблей,  которые могли встретиться в те-
чение дня.
   Послышался разговор. Говорил не курильщик, а двое других, спрятавших-
ся где-то под брезентом.  Это означало, что всего их трое. Трое охранни-
ков  у одной пушки.  Каррерас явно не собирался ею рисковать.  Но почему
все-таки трое?  Это уж слишком.  И тут до меня дошло. Каррерас не просто
болтал языком, когда в связи со смертью своего сына говорил о возможнос-
ти предательства.  Он действительно подозревал предательство, но его хо-
лодный, логический ум подсказал, что никто из пассажиров и команды "Кам-
пари" не мог быть виновным.  Если его сын на самом деле погиб  насильст-
венной смертью,  виновником ее мог быть только кто-то из его людей. Пре-
датель,  убивший его сына,  мог нанести новый удар, мог попытаться нару-
шить  планы.  Вот почему охрану несут сразу трое.  Так они могли следить
друг за другом.
   Я повернулся,  обошел люк и двинулся к кладовке  боцмана.  Пошарив  в
темноте,  нашел то,  что хотел - тяжелую свайку,  и продолжал маршрут со
свайкой в одной руке и ножом Макдональда в другой.
   В каюте доктора Кэролайна было темно.  Я был  абсолютно  уверен,  что
шторы  были не спущены,  но не стал доставать фонарик.  Сьюзен говорила,
что по палубам рыскают люди Каррераса - игра не стоила свеч.  А так  как
доктор Кэролайн пока еще не был в трюме номер четыре,  все шансы были за
то,  что он находится в другом месте - в своей кровати, связанный по ру-
кам и ногам.
   Поднявшись на следующую палубу,  побрел к радиорубке. К этому времени
пульс и частота дыхания уже почти вошли в  норму,  дрожь  унялась,  и  я
чувствовал, как руки снова обретают силу. Помимо постоянной тупой боли в
шее,  над которой потрудились ловкий обладатель мешка с  песком  и  Тони
Каррерас,  я  ощущал лишь резкое жжение в левом бедре,  где морская вода
попала на открытые раны.  Без обезболивающего я давно бы уже плясал  ин-
дейский боевой танец. На одной ноге, разумеется.
   В радиорубке было темно. Я приложил ухо к двери, силясь различить ма-
лейший шум внутри,  и уже,  было,  потянулся ласковыми пальцами к ручке,
когда вдруг меня чуть не хватил разрыв сердца.
   Громкий металлический  звонок  телефона вспорол тишину не более чем в
шести дюймах от моего уха,  распластанного по двери.  Я прямо окоченел и
секунд  пять  никакая жена Лота не могла бы со мной сравниться.  Потом я
мало-помалу обмяк и на цыпочках удрал под прикрытие одной из  спасатель-
ных шлюпок.
   Я услышал чье-то бормотание по телефону,  увидел,  как зажегся свет в
радиорубке,  открылась дверь,  и из рубки вышел человек.  Прежде чем  он
выключил свет,  я успел заметить две вещи: что он достал ключ из правого
кармана брюк и что это был тот самый артист с  автоматом,  который  убил
Томми Вильсона и срезал очередью нас всех.  Если мне предстояло еще этой
ночью свести с кем-нибудь счеты, я много бы отдал, чтобы встретить имен-
но этого друга.
   Он закрыл дверь,  запер ее и спустился на палубу "А".  Я проводил его
до трапа и остановился там.  У подножия трапа как раз рядом с каютой Кэ-
ролайна стоял другой человек с зажженным фонариком в руке.  В отраженном
от переборки каюты свете я узнал его.  Это был сам Каррерас. Рядом с ним
стояли еще двое. Их я не смог распознать, но был уверен, что один из них
- доктор Кэролайн.  К ним присоединился радист, и вся четверка двинулась
по  направлению  к корме.  Я даже не подумал за ними последовать - знал,
куда они идут.
   Десять минут. Об этом упоминалось в последних известиях по поводу ис-
чезновения  "Твистера".  Только  один  или  два  человека могли привести
"Твистер" в боевую готовность, и сделать это нельзя было быстрее, чем за
десять минут.  Интересно, знает ли Кэролайн, что ему осталось жить всего
десять минут.  И мне тоже было отпущено именно  столько  времени,  чтобы
сделать все,  что мне предстояло сделать. Нельзя сказать, чтобы это было
много.
   Я стал спускаться по трапу,  когда качающийся луч фонарика  Каррераса
еще не пропал из виду. Преодолев три четверти пути, в трех ступеньках от
низа я застыл. Два человека - за струями ливня их темные смутные силуэты
были почти неразличимы, но я понял, что их двое, по приглушенному разго-
вору - приближались к лестнице.  Вооруженные люди,  а они, конечно, были
вооружены и почти наверняка общепринятыми в этой банде автоматами.
   Они были уже у подножия трапа.  Я до боли в руках сжимал открытый нож
и свайку.  И тут вдруг они повернули направо вокруг трапа.  Можно протя-
нуть руку и дотронуться до обоих, я видел их почти ясно, ясно настолько,
чтобы заметить, что они оба бородаты. Если бы не мои маска и колпак, они
непременно  заметили бы отблеск моего лица.  Как они все же не различили
мой силуэт на третьей ступеньке трапа, было выше моего понимания. Единс-
твенное, более или менее правдоподобное объяснение было то, что оба нак-
лонили головы, спасаясь от дождя.
   Спустя какие-то мгновения я уже был в центральном коридоре между каю-
тами палубы "А",  даже не сунув сначала нос поглядеть, свободна ли доро-
га.  После этого чудесного избавления я проникся глубокой уверенностью в
невозможность  мне  помешать.  Я  просто взял и вошел в коридор.  Он был
пуст.
   Первая дверь направо,  напротив каюты Кэролайна,  вела в  апартаменты
Каррераса.  Толкнул дверь. Заперто. Прошел по коридору туда, где находи-
лась кабина Бенсона,  покойного главного стюарда, надеясь, что роскошный
ковер под ногами окажется способным впитать те потоки воды, которые низ-
вергались с меня.  Уайта, преемника Бенсона, хватил бы удар при виде на-
носимого мною ущерба.
   Отмычка к  каютам пассажиров находилась в известном мне укромном мес-
течке.  Я достал ее,  вернулся к каюте  Каррераса,  отпер  дверь,  вошел
внутрь и запер дверь за собой.
   По всей  каюте горел свет.  Вероятно,  Каррерас не беспокоился о том,
чтобы его гасить - в конце концов он не платил за электричество.  Я про-
шел по комнатам, поочередно распахивая двери подошвой ноги и оставляя на
них грязный отпечаток своего носка.  Никого?  Ни души.  Однажды только я
пережил неприятное ощущение, когда вошел в спальню Каррераса и узрел пе-
ред собой ужасную личность в колпаке,  на полусогнутых ногах, с выпучен-
ными глазами,  с зажатым в руках оружием,  в потоках стекающей воды и со
струйкой крови от левого глаза.  Это был я сам.  В зеркале. Я и не знал,
что порезался.  Вероятно, это произошло в результате одного из моих мно-
гочисленных ударов о борт "Кампари",  когда открылась старая рана у меня
на голове.
   Каррерас хвастался, что у него в каюте полный план загрузки "Тиконде-
роги".  Девять минут осталось,  а то и меньше.  Где же,  черт возьми, он
прячет этот план?  Я прошелся по столам,  тумбочкам,  буфетам,  шкафам и
шкафчикам. Ничего. Ничего. Семь минут.
   Где же он его прячет?  Думай,  Картер, думай, ради бога! Может, Кэро-
лайн умеет снаряжать "Твистер" быстрее, чем это считалось возможным. Как
можно знать наверняка,  что его можно снарядить именно за десять  минут?
На радио и соврут - недорого возьмут.  Если уж этот "Твистер" такой сек-
ретный - а пока его Не сперли, он и был такой сверхсекретный, - что даже
о существовании его никто не знал,  откуда тогда это вдруг известно, что
он снаряжается за десять минут и не меньше?  Кто это может знать? Может,
и всего-то надо - здесь крутнуть, здесь повернуть, и все дела. Может, он
уже закончил? Может...
   Хватит. Я должен был прекратить об этом думать,  выбросить эти  мысли
из головы.  Иначе - паника и неминуемое поражение.  Я встал, как вкопан-
ный, и заставил себя думать спокойно, хладнокровно. Я искал во всех оче-
видных  местах.  А  стоило ли вообще искать в очевидных местах?  В конце
концов,  я уже однажды обшарил эту каюту в поисках радио, обшарил весьма
тщательно  и не нашел никаких следов.  Он его спрятал,  конечно,  он его
спрятал. Он не мог им рисковать. Его мог найти, например, стюард во вре-
мя ежедневной уборки каюты до того,  как корабль был захвачен. Разумеет-
ся, сейчас нет никаких стюардов, никаких уборок, но он мог просто не по-
заботиться переложить его в другое место. Где он мог его запрятать, что-
бы стюард на него не наткнулся?
   Ящики мебели исключаются - все те места,  на которые я  убил  столько
времени.  Исключается кровать,  одеяла,  матрасы, но не ковер! Идеальное
укромное место для листа бумаги.
   Я прямо-таки бросился на ковер в спальне.  Ковры в  каютах  "Кампари"
прикреплялись к полу кнопками,  так что снимать их было легко. Ухватился
за ближний к двери угол ковра, дернул, расстегнув за раз десяток кнопок,
-  и вот он,  передо мной в каких-нибудь шести дюймах от края.  Большой,
сложенный вчетверо лист бумаги. В углу напечатано: "Турбоэлектроход "Ти-
кондерога". Совершенно секретно". Осталось пять минут.
   Я ел глазами бумагу, пока не запомнил ее точное положение относитель-
но ковра,  затем поднял и развернул. Схема "Тикондероги" с полным планом
штивки груза. Но меня интересовал лишь палубный груз. На плане контейне-
ры были показаны и на баке,  и на юте.  Двадцать штук тех,  что на баке,
были помечены жирными красными крестами. Красный цвет - для золота.
   Аккуратным бисерным почерком Каррерас сбоку написал:  "Все контейнеры
на палубе одинаковые по размеру. Золото в герметичных стальных запаянных
ящиках.  Контейнеры заполнены пенопластом и непотопляемы.  В каждом кон-
тейнере желтая метка для воды". Я догадался, что имеется в виду какое-то
химическое вещество, которое при соприкосновении с морской водой окраши-
вает поверхность воды около контейнера в желтый цвет. Я продолжал читать
дальше:  "Контейнеры  с золотом неотличимы от остального груза.  На всех
контейнерах штамп "Хармсворт  и  Холден.  Электротехническая  компания".
Объявленное содержимое - генераторы и турбины. Груз на баке направляется
в Нэшвилл,  Теннесси, там одни турбины. Груз на корме - в Оак Ридж, Тен-
несси,  только генераторы. Так обозначено. В двадцати передних контейне-
рах на баке - золото".
   Я не спешил. Времени было отчаянно мало, но я не спешил. Изучил план,
который полностью соответствовал заметкам Каррераса,  затем еще раз про-
читал эти заметки и убедился, что никогда уже не забуду из них ни слова.
Свернув план,  положил его точно на то место,  где обнаружил,  защелкнул
кнопки ковра и быстро прошелся по комнатам с  заключительной  проверкой,
не оставил ли где следов.  Ничего не обнаружив, вышел и запер дверь. Хо-
лодный косой дождь поливал с возросшей силой.
   Он хлестал в левый борт,  барабанил по надстройкам.  Капли дождя, как
дробь,  отскакивали  от полированной деревянной палубы до уровня щиколо-
ток.  Выдвинув весьма правдоподобную гипотезу,  что патрульные Каррераса
будут держаться под защитой надстройки у правого борта, я по пути к кор-
ме шел по противоположному.  Моя спецодежда и носки на  ногах  исключали
возможность того, что меня могут услышать или увидеть с расстояния боль-
ше нескольких футов. Никто меня и не увидел, и не услышал. И я сам нико-
го не увидел и н