тель  количества
на максимум. Заодно я набрал "миску" и "чашу для пунша".
     Дымящийся  паром  соус  начал  булькать  в  миске  примерно  через
минуту.  Я принял у автоповара две штуки и окатил стену слева и  справа
от  блондинки. Затем прибыли чаши для пунша, и работа пошла быстрее.  Я
заляпал  этим вонючим соусом весь ковер; я пустил ручьи по всем стенам,
загадил  всю  мебель, - в общем, натараканил везде,  куда  только  смог
дотянуться. Когда соус остынет, он станет твердым и липким  -  черта  с
два его потом отдерешь.
     Очень  хотелось размазать горячее варево по ее телу, но  ей  будет
больно,  а  этого нам нельзя. Чаши для пунша с горячим соусом  все  еще
выскакивали из автоповара, скапливаясь на конвейере. Я грохнул  кулаком
по кнопке "отмена", а потом заказал "сотерн" (сладкий, калифорнийский).
     Он  вышел  хорошо  охлажденный, в откупоренных  бутылках.  Я  взял
первую  и уже занес было руку, чтобы плеснуть ей в грудь хорошую  струю
напитка, когда раздался голос за спиной:
     - Осторожно, вино холодное.
     Рука  у  меня дернулась, и жалкая струйка вина плеснула  блондинке
на бедра. Она уже успела открыть глаза и теперь только подпрыгнула.
     Обезумев  от  ярости,  я резко развернулся. Мужчина  стоял  совсем
рядом.  Загорелый,  широкоплечий,  с  тонкими  чертами  лица  и  живыми
голубыми  глазами. Если бы не он, моя уловка наверняка бы  сработала  -
блондинка вполне могла принять холодный "сотерн" за обжигающий соус.
     Представляю себе этот вопль. О, как мне хотелось услышать его!
     Я  направился к парню, но поскользнулся на залитом соусом ковре  и
подвернул ногу. Встав, я почувствовал, что меня уже ничто не сдержит.
     -  Ах  ты, гнида! - Повернувшись, я схватил одну из чаш с  горячим
соусом  и  занес ее над головой, ошпарив руки... И тут мой недуг  вновь
овладел  мной - это проклятое жужжание в голове, все громче  и  громче,
так, что ничего уже не слышно и не видно.
     Когда  я  очнулся, их уже не было. Еле-еле, словно реанимированная
крыса,  дополз до ближайшего кресла. Весь измазанный остывающим соусом,
точно блевотиной Мне хотелось умереть. Хотелось провалиться навсегда  в
ту  темную пушистую дыру, что вечно разверзалась передо мной и  никогда
меня  не  принимала;  но в конце концов я заставил  себя  выбраться  из
кресла.
     Спускаясь   в  лифте,  я  снова  чуть  не  потерял  сознание.   Ни
блондинки,  ни  парня не оказалось ни в одной из спален второго  этажа.
Убедившись  в  этом, я опустошил все платяные шкафы и комоды,  запихнул
все их барахло в ванну и включил воду.
     Я  пытался  искать  на  третьем этаже -  в  комнатах  технического
обслуживания  и кладовках. Там было пусто. Я врубил котел  отопления  и
установил  термостат на максимальную температуру.  Затем  отключил  все
системы  безопасности  и  аварийную сигнализацию.  Не  забыл  я  и  про
холодильники,  оставил их открытыми, чтобы как следует разморозились  и
потекли.  Затем  я  пинком  распахнул  дверь  на  лестничную  клетку  и
отправился на второй этаж.
     Здесь  я  немного  задержался,  полюбовавшись,  как  вода  ручьями
разливается по полу, а затем напоследок обыскал верхний этаж. Я  открыл
катушки  с микрофильмами и разбросал их по комнате; я бы еще что-нибудь
отколотил, но сил уже не оставалось. Наконец, поднявшись по лестнице, я
рухнул  на  газон  возле  солнечных часов  -  и  темная  пушистая  дыра
поглотила меня с головой.
     А вода тем временем прибывала.
     Размороженные  продукты  вместе с прочей  грязью  уже  выносило  в
верхний  коридор,  к  лестничному колодцу. Скоро  их  подземная  халупа
окончательно раскиснет от воды и разлетится вдребезги. Конец идиллии.
     Так им и надо.
     Правда,  эти  кретины могут построить еще один дом  -  строят  они
почище бобров. У них все еще наладится. Но не у меня.
     Самое раннее мое воспоминание- какая-то женщина, вероятно моя доп-
мать,  смотрит на меня с выражением ужаса и отчаяния. И все. Я  пытался
вспомнить, что происходило до или после, но не смог. Только черная  яма
беспамятства,  глубокая, уходящая вниз до самого момента  появления  на
свет. А дальше - море покоя.
     Все,  что  я  могу  вспомнить от пяти до  пятнадцати  лет,  -  это
безмятежное плавание в мутном море беспамятства. Я был вял и мягок -  я
только плыл по течению. Пробуждение перетекало в сон.
     Когда   мне   исполнилось  пятнадцать,  в  игры  моих   ровесников
вмешалась  любовь.  Появилась  такая  мода,  разделяться  на  пары   на
несколько  месяцев  или  дольше. "Верность"  -  так  мы  это  называли.
Родителям  такие  игры  не нравились, но мы сами  считали  себя  вполне
взрослыми людьми, отвечающими за свои поступки.
     Все - кроме меня.
     Мою  первую  девушку  звали  Элен. У нее  были  светлые  волосы  -
длинные-предлинные.  И  еще  у  нее были темные  ресницы  и  прозрачные
зеленые  глаза. Поразительные глаза - они на тебя будто и не  смотрели.
Как у слепой.
     Несколько  раз  она  бросала на меня странные изумленные  взгляды,
выражавшие нечто среднее между испугом и гневом. Один раз - из-за того,
что  я слишком крепко обнял ее, в других случаях - вообще непонятно из-
за чего.
     В  нашей  группе  пара,  распадавшаяся раньше,  чем  через  четыре
недели, вызывала некоторое подозрение.
     И  вот ровно через четыре недели и один день после того, как мы  с
Элен составили пару, она заявила, что порывает со мной.
     Раньше я думал, что окажусь к этому готов. Но сразу после ее  слов
я почувствовал, как комната поворачивается на полоборота, пока стена не
наткнулась на мою ладонь и не замерла.
     Это  была  комната досуга. Здесь находились мои коллекции.  Помню,
под  рукой  как раз оказался набор ножей из сверхпрочного  пластика.  Я
машинально взял один из них, скорее всего для того, чтобы напугать ее.
     И  когда  я  направился  к  Элен,  меня  встретил  взгляд,  полный
изумления и ненависти. Но вот что было странно: она смотрела не на нож.
Она смотрела прямо мне в лицо.
     Потом  меня,  всего залитого кровью, нашли взрослые  и  заперли  в
какой-то  комнате. И когда я впервые в жизни осознал, на  что  способно
человеческое  существо, настала моя очередь испугаться. И страх  настиг
меня.
     Ведь то, что я сделал с Элен, думал я, смогут сделать и со мной.
     Но они не смогли. Они отпустили меня.
     И именно тогда я понял, что я властитель этого мира...
     Тем  временем небо уже налилось фиолетовым светом, а от  изгородей
протянулись тени. Я стал спускаться с холма и заметил призрачно-голубое
сияние  фотоновых трубок неподалеку от опустевшего рынка. Я по привычке
направился на свет.
     Там  выстраивалась длинная очередь, и все показывали на входе свои
документики.   Я  протолкнулся  сквозь  эту  организованную   толпу   -
ошеломленные  лица замаячили по сторонам, человеческая  плоть  тревожно
вздрагивала  и  отшатывалась  от меня  -  и  в  конце  концов  попал  в
раздевалку.
     Ремешки,  акваланги, маски и ласты - бери что хочешь. Я  разделся,
бросая  одежду  где  попало,  и облачился в экипировку  для  подводного
плавания.  Я  прошагал  в  сторону  бассейна,  чудовищный,  похожий  на
существо из другого мира. У бортика я приладил акваланг, натянул  ласты
и рухнул в воду.
     Внизу   все   светилось  кристально-голубым,  а   фигуры   пловцов
скользили  в  этой голубизне, будто бледные бесплотные  ангелы.  Стайки
мелких   рыбешек  разлетались  на  моем  пути.  Сердце  мое  колотилось
мучительно и радостно.
     Внизу,  глубоко внизу я заметил девушку, неторопливо  изгибавшуюся
в  затейливом  подводном танце вокруг бугристой колонны  имитированного
коралла.  В руках у нее была охотничья острога, но девушка не охотилась
- она просто танцевала у самого дна бассейна.
     Я  подплыл  ближе.  Она была молода и изящна. Как  только  девушка
заметила мои неуклюжие попытки подражать ее танцу, глаза ее под  маской
засияли  от  удовольствия. Она отвесила мне шутливый поклон и  медленно
заскользила дальше, делая простые, подчеркнуто простые движения - как в
детском балете.
     Я   подхватил.  Я  описывал  пируэты  вокруг  девушки  -   вначале
нескладно, но мало-помалу все-таки освоил ее замысловатый танец.
     Я  заметил, как глаза ее широко раскрылись от удивления. Затем она
подстроила  свой  ритм к моему, и, то сплетаясь,  то  разъединяясь,  мы
совместными  усилиями творили венок нашего танца. Наконец,  утомленные,
мы прижались друг к другу, укрытые от посторонних взоров, на самом дне,
под  мостом  из искусственного коралла. Ее прохладное тело покоилось  в
моих  объятиях; глаза ее за двухслойными стеклами - далекие, как другой
мир! - были дружелюбны и ласковы.
     Затем настал момент, когда мы - незнакомые друг с другом и все  же
составлявшие  теперь  как  бы  одну плоть  -  ощутили,  как  наши  души
разговаривают  одна  с другой сквозь эту бездну материи.  Наше  объятие
оставалось несовершенным, ущербным - мы не могли целоваться,  не  могли
разговаривать, но руки ее доверчиво лежали у меня на плечах,  и  взгляд
мой тонул в ее глазах, полных неги и покоя.
     Сердце  мое  трепетало  от одной мысли, что  это  должно  когда-то
кончиться.  Она указала рукой вверх и выскользнула из моих  объятий.  Я
последовал  за ней. После недавнего приступа моего недуга я  чувствовал
приятную  усталость  и  едва ли не удовлетворение.  Я  думал...  Трудно
сказать, что я тогда думал.
     Мы  вскарабкались  на  бортик бассейна. Она  повернулась  ко  мне,
снимая  маску  -  и улыбка замерла, а затем растаяла  у  нее  на  лице.
Сморщив нос, она уставилась на меня с ужасом и отвращением.
     - Пий! - воскликнула она и отшатнулась.
     Не  в силах отвести от нее глаз, я увидел, как она упала в объятия
светловолосого мужчины, и услышал ее срывающийся, истерический голос.
     -  Ты  что, забыла? - пробурчал мужчина. Он обернулся. - Хел, есть
там в клубе копия?
     В  ответ  послышалось  бормотание, а  несколько  мгновений  спустя
показался молодой человек с тонкой брошюркой коричневого цвета в руках.
     Я  знал,  что это за книжка. Я даже мог бы сказать, какую страницу
открыл  светловолосый; какие фразы читала девушка, пока я  наблюдал  за
ними.
     Я ждал. Сам не знаю почему.
     Я услышал, как она взвизгнула:
     - Подумать только, что я позволила ему коснуться меня!
     Светловолосый  стал  утешать  ее,  говорил  он  тихим,  вкрадчивым
баритоном,  так  что я не слышал ни слова. Я видел, как  девушка  гордо
выпрямилась  и  бросила на меня косой взгляд... Всего несколько  метров
благоухающего,  залитого голубым светом воздуха -  и  целый  мир  между
нами...  А  затем смяла брошюру в комок, отшвырнула и резко повернулась
ко мне спиной.
     Брошюра приземлилась почти у моих ног. Я расправил ее и прочел  на
той самой странице, о которой думал:

     ["...седация  до  пятнадцати лет, когда по соображениям  пола  это
перестало быть целесообразным. Пока консультанты и медицинский персонал
колебались, он в приступе бешенства убил девушку из своей группы".]

     И ниже:
     "Окончательное решение включало в себя три пункта:
     1.   Мера   наказания.  Представляет  собой  санкцию,  единственно
возможную   в   нашем   гуманном,  терпимом  обществе.   Изоляция:   не
разговаривать  с  ним, не прикасаться к нему добровольно,  а  также  не
признавать его существования.
     2.  Меры предосторожности. Благодаря некоторой предрасположенности
к  эпилепсии, был применен один из вариантов так называемой  аналоговой
техники  Куско  для  предотвращения любого возможного  акта  насилия  с
помощью эпилептического припадка.
     3.  Предупреждение. Тщательное изменение химического  состава  его
тела  повлекло  за собой то, что выдыхаемый им воздух и  выделяемые  им
отходы  испускают чрезвычайно едкий и неприятный запах. Из  соображений
милосердия  сам  он  был изменен так, что запах этот  почувствовать  не
способен.
     К  счастью,  комбинация генетических факторов и влияния окружающей
среды,  приведшая к образованию данного атавизма, полностью исследована
и объяснена, так что в дальнейшем подобное..."]

     Дальше  слова перестали что-либо значить, как всегда  случалось  в
этом  месте. Дальше я ничего не хотел читать - все равно чепуха. Я  был
властителем мира.
     Я  встал  и пошел прочь - в ночную тьму, даже не замечая кретинов,
толпившихся в комнатах, через которые я проходил.
     Через  два  квартала  начиналась торговая зона.  Я  нашел  вход  в
магазин  и  вошел туда. Я не обращал внимания на то, что  выставлено  в
витринах, - там серяк, тряпки для нищих оборванцев. Я прошел мимо  этих
витрин  к специальному отделу и обнаружил там достойный костюм, который
смог  бы  носить:  серебряный с голубым и строгая черная  окантовка  по
краям.  Любой  кретин сказал бы, что это "очень мило". Я  нажал  кнопку
рядом  с костюмом. Шкаф-автомат поднял на меня тупой стеклянный глаз  и
проквакал:
     - Вашу расчетную книжку, пожалуйста.
     Я  вполне  мог  бы  предоставить ему  расчетную  книжку,  если  бы
позаботился  выйти на улицу и отобрать ее у первого встречного;  но  на
такое  у  меня  не  хватило  бы терпения. Вместо  этого  я  вытащил  из
расположенного рядом бара одноногий столик, поднял его  над  головой  и
швырнул  в дверцу шкафа. Раздался грохот, и на железке напротив  запора
образовалась  вмятина. Я еще раз швырнул столик, целя в  то  же  место,
после чего дверца настежь распахнулась. Я набрал целую охапку одежды  -
все, что было нужно.
     Там  же  я  принял ванну и переоделся, а затем забрался в  большой
многоторг  чуть дальше по авеню. Супермаркеты почти ничем не отличаются
друг  от  друга.  Я сразу отправился в отдел ножей и подобрал  там  три
штуки разных размеров - самый маленький размером с ноготь. Теперь я мог
рассчитывать только на удачу. Я, как и в прошлый раз, попытал счастья в
мебельном  отделе, где мне время от времени везло; но в этом году  была
мода на все металлическое. Мне же требовалось крепкое дерево.
     Я  знал,  где  имеется  хорошая заначка  вишневой  древесины  -  в
просторных  блоках заброшенного торгового склада на севере, в  местечке
под  названием Кутеней. Я мог бы захватить запас на несколько лет -  но
зачем, когда весь мир и так принадлежал мне?
     Наконец  в  отделе  товаров для мастерских я  обнаружил  кое-какие
древности:  столы  и  скамейки, все с деревянными  крышками.  Пока  эти
придурки  толпились  в  дальнем  углу  магазина,  притворяясь,  что  не
замечают  меня,  я  отпилил хороший кус от самой маленькой  скамейки  и
сделал для него основание из другой.
     Раз  уж  я туда забрался, лучшего места для работы искать вряд  ли
стоило, а есть и спать я мог наверху.
     Я  знал,  что  мне  надо. Это должна была быть  фигурка  человека,
сидящего  со  скрещенными ногами, откинутой назад головой  и  закрытыми
глазами.
     Вся  работа заняла три дня. Получился не человек и не дерево  -  я
создал нечто новое, чего до сих пор просто не существовало.
     Красота. Было такое старинное слово.
     Одна  из  рук  фигуры как бы расслабленно свисала, а  другая  была
сжата  в  кулак.  Я взял самый маленький нож, тот, что использовал  для
шлифовки.  Просверлив отверстие в деревянной руке  фигурки  -  как  раз
между  большим и указательным пальцами сжатого кулака, я  воткнул  туда
нож; в маленькой руке он казался мечом.
     Я  зацементировал  нож намертво. Затем выбрал клинок  поострее  и,
надрезав большой палец, смазал кровью лезвие маленького ножа.
     Остаток  дня я провел в поисках и в конце концов нашел  подходящее
место  -  нишу  в разломе скалы на маленьком треугольном клочке  земли,
почти  нетронутом, у развилки двух дорог. Разумеется, в таком обществе,
как  наше,  ничто не могло оставаться неизменным, когда  каждый  меняет
свое жилище раз в пять лет или даже чаще, следуя веяниям моды.
     Послание  у  меня уже было готово, из напечатанных еще  в  прошлом
году. Бумага обработана специальным составом, чтобы ни дождь, ни солнце
не  нанесли ущерба тексту. У дальней стены в нише я припрятал маленькую
фотокапсулу и провел контрольный провод в скобе у основания фигурки.  Я
водрузил фигурку на листок с посланием и в двух местах слегка смазал ее
цементом.  Делал  я это не в первый раз и поэтому точно  знал,  сколько
потребуется  цемента, чтобы фигурка сдвинулась с  места  только  тогда,
когда кто-нибудь действительно захочет ее сдвинуть.
     Затем я отошел немного, чтобы оценить свою работу, - и сила  ее  и
трогательность заставили меня затаить дыхание; слезы выступили  у  меня
на глазах.
     Свет  прерывисто  мерцал  на замазанном  темными  пятнами  лезвии,
торчавшем  из  деревянной руки. Фигурка одиноко сидела  в  своей  нише,
будто  в  склепе.  Глаза  ее были закрыты, а голова  запрокинута,  лицо
обращено вверх, к солнцу.
     Но над головой у нее - только камень. И не было для нее солнца.

     Сгорбившись  на  голой  холодной земле  под  перечным  деревом,  я
смотрел через дорогу на затененную нишу, где сидела моя фигурка.
     Здесь  все было закончено. Меня больше ничто не держало - но  уйти
я не мог.
     Время  от времени мимо проходили люди - не слишком часто.  Община,
казалось,  наполовину опустела, будто большинство населения отправилось
на  какую-нибудь бурную вечеринку или митинг или посмотреть,  как  роют
новый  дом  взамен  того, что я уничтожил... Лицо  мне  освежал  легкий
ветерок, притаившийся в листве.
     По  другую сторону впадины находилась терраса, и на ней с  полчаса
назад промелькнула голова мальчика в красной шапочке.
     Поэтому  я  и задержался. Ведь мальчик вполне мог бы спуститься  с
террасы  на  дорогу и, проходя мимо маленького полудикого треугольника,
заметить  мою  фигурку.  К  тому же он мог бы  остановиться  и  подойти
поближе,  а  подойдя ближе - поднять деревянного человечка и  прочесть,
что написано в лежащем под ним послании.
     Я  верил,  что  когда-нибудь  это  должно  случиться.  Изнывая  от
нетерпения, я жаждал этого момента.
     Мои  резные фигурки были разбросаны по всему миру - куда я  только
не  забредал.  Одна,  грязно-черная, вырезанная  из  эбенового  дерева,
находилась  в  Конго-Сити;  другая,  из кости, на Кипре; еще  одна,  из
раковины, в Нью-Бомбее; еще одна, из нефрита, в Щанхае.
     Мои  фигурки  -  словно  семафоры в мире, не  способном  различать
цвета.  И  только  тот, кого я искал, поднимет одну из  них  и  прочтет
послание, которое сам я знал наизусть.
     ТЕБЕ, ВИДЯЩЕМУ, говорилось там вначале, Я ПРЕДЛАГАЮ ЦЕЛЫЙ МИР:
     Вверху,  на  террасе,  снова мелькнуло красное  пятно.  Я  застыл.
Минутой  позже  оно  появилось  снова, в  другом  месте,  -  мальчик  в
остроконечной шапочке, напоминавшей голову дятла, спускался по склону.
     Я затаил дыхание.
     Он  приближался  ко  мне.  На фоне трепещущей  листвы  карандашики
солнечного  света разрисовали его в пестрые, меняющиеся цвета.  Смуглое
лицо   мальчугана   казалось  необычно  серьезным.   Оттопыренные   уши
моментально  загорались розовым, как только он поворачивался  к  солнцу
спиной.
     Наконец  мальчик достиг развилки и выбрал дорогу, которая  вела  в
мою  сторону.  Когда  он подошел ближе, я совсем  съежился.  "Пусть  он
увидит  фигурку,  пусть он не заметит меня", - неистово  проносилось  в
моей голове.
     Пальцы мои тем временем судорожно сжимали камень.
     Он подходил все ближе; руки в карманах, взгляд уткнулся под ноги.
     Когда мальчик оказался почти напротив меня, я бросил камень.
     Он  прошуршал  сквозь листву и упал рядом с нишей в скале  Мальчик
повернул  голову, затем остановился, присматриваясь. Думаю, он  заметил
фигурку. Уверен, что заметил.
     Мальчик сделал шаг в сторону ниши.
     - Риша! - донеслось с террасы.
     И он поднял глаза.
     - Я здесь, - пропищал он в ответ.
     Я  увидел голову женщины - такую маленькую, высоко на террасе. Она
что-то кричала, но слов нельзя было р