азобрать. Скрипя зубами от ярости,
я уже готов был вскочить.
     И  тут  ветер переменился. Теперь он задул за моей спиной. Мальчик
резко обернулся, сделал большие глаза и зажал рукой нос.
     - Ой, какая вонища! - заверещал он.
     И  повернулся,  чтобы  крикнуть.  "Иду!"  -  и  торопливо  зашагал
обратно по дороге.
     Сорвалось!  Я  был уверен, что все получилось бы, если  бы  не  та
проклятая  женщина  и переменившийся ветер... Все, все  против  меня  -
ветер, люди и вообще все на свете.
     А фигурка так и сидела, уперев слепые глаза в каменное небо.

     Я  забрал фигурку из ниши, а вместе с ней и послание - и взобрался
по склону. На вершине звенел прозрачный смех мальчика.
     Вскоре  я  преодолел склон и неожиданно натолкнулся  на  мальчика,
стоявшего на коленях на траве. Он играл с пятнистым щенком.
     Мальчик  взглянул на меня, и смех застыл у него в горле.  Скверно,
ветра совсем не было, и он вполне мог почувствовать запах. Но все же  я
подошел  к нему, опустился на одно колено и поднес фигурку к его  лицу.
Почти вплотную.
     - Посмотри... - сказал я.
     Он  рванулся прочь так поспешно, что и разглядеть ничего не успел,
кроме приближавшегося к нему коричневого пятна.
     Я  бежал  за  ним, спотыкаясь и падая. В руке я держал фигурку,  а
вместе с ней и послание.
     Дверь  захлопнулась прямо перед моим носом. Я стучал по ней,  пока
случайно не попал по кнопке. Когда дверь открылась, я ворвался в дом  с
криком:   "Погоди!"  -  и  вскоре  очутился  на  извилистой   лестнице,
освещенной жемчужно-серым светом. Я бежал наугад и попал не в ту  дверь
-  в подземную оранжерею, горячую и влажную в желтом свете, где длинные
ряды буйной растительности нависали над проходом. В ярости я ринулся по
проходу, опрокидывая горшки, пока не добрался до лифта в вестибюле.
     Вскоре  я вышел на третий этаж, оказавшись в лабиринте комнат  для
гостей - гулких и пустых комнат. Здесь я услышал голоса.
     Последняя  дверь  была  прозрачной  витриной,  и  я  не  торопился
открывать ее, приглядываясь и прислушиваясь. За ней находились  мальчик
и  женщина,  его  мать  или сестра, и еще одна женщина,  постарше.  Она
сидела в массивном кресле и держала в руках щенка.
     Когда  я  ворвался внутрь, наступило общее замешательство, душное,
будто   одеяло,  сквозь  которое  не  мог  пробиться   мой   голос.   Я
почувствовал, что должен кричать.
     -  Все, что они говорят тебе, - ложь! - крикнул я - Посмотри  сюда
-  вот  где  правда! - Я держал фигурку прямо у него перед глазами,  но
мальчик не видел.
     -  Риша,  иди вниз, - тихо промолвила молодая женщина. Он послушно
повернулся, проворный, как хорек, но я успел загородить ему дорогу.
     - Останься, - сказал я, тяжело дыша. - Только взгляни:
     - Помни, Риша, разговаривать нельзя, - предупредила женщина.
     Больше  терпеть я не мог. Не знаю, куда делся мальчик,  я  потерял
его из виду. С фигуркой в одной руке и посланием в другой я бросился на
женщину.  Я почти успел - почти добрался до нее, но жужжание  в  голове
остановило  меня  за каких-то полшага. Оно нарастало  -  все  громче  и
громче, как в конце света.

     Второй  приступ за последнюю неделю. Я чудовищно ослаб и  поначалу
не мог даже сдвинуться с места.
     В  доме  царило  безмолвие.  Все  ушли.  После  моего  визита  дом
считался  оскверненным. Они уже никогда не станут здесь  жить.  Ничего,
отстроятся в другом месте.
     В  глазах у меня стоял туман. Некоторое время спустя я поднялся  и
оглядел комнату. Конечно, можно было разодрать обои, переломать мебель,
набить коврами и постельным бельем подземную кладовку... Но не лежала у
меня  к этому душа. Я слишком устал. Тридцать лет... Тридцать лет назад
они уступили мне все царства мира сего - а значит, и славу. Куда больше
того, что может выносить человек тридцать лет.
     В  конце концов я наклонился и подобрал фигурку, а вместе с нею  и
послание.  Жалкий  был вид у него - будто у письма,  которое  выбросили
непрочитанным.
     Я горько вздохнул.
     А затем разгладил бумажку и еще раз прочел последнюю часть.

ТЫ  МОЖЕШЬ  РАЗДЕЛИТЬ СО МНОЙ ВЕСЬ ЭТОТ МИР. ОНИ НЕ  СМОГУТ  ОСТАНОВИТЬ
ТЕБЯ.  ВОССТАНЬ - ВОЗЬМИ ОСТРОЕ И КОЛИ, ВОЗЬМИ ТЯЖЕЛОЕ И БЕЙ  ЭТО  ВСЕ,
ЧТО НУЖНО. ТЫ СТАНЕШЬ СВОБОДНЫМ. ЭТО МОЖЕТ СДЕЛАТЬ ЛЮБОЙ.

     Любой. Кто-нибудь. Любой.



   ДЭЙМОН НАЙТ
   СЮЖЕТНЫЙ ПОВОРОТ


     Пер. с англ. М.К. Кондратьев


                                   1

     Была  суббота,  теплый весенний денек,  и  Джонни Борнищ провел все
утро  в  Центральном парке.  Рисовал  моряков,  лежавших с  девушками на
травке,  рисовал стариков в  соломенных шляпах и весельчаков,  толкавших
свои тележки.  Успел сделать два мгновенных наброска ребятишек у пруда с
игрушечными лодочками и сделал бы еще один,  просто прелестный,  если бы
не чей-то здоровенный дог.  Играя, пес наскочил на Джонни и заставил его
со всего размаху сесть прямо в воду.
     Ясноглазый  пожилой  джентльмен  с  важным  видом  помог  художнику
встать.  Джонни  поразмыслил над  случившимся,  затем  отжал  в  мужском
туалете мокрые штаны,  снова натянул их и развалился на солнышке,  будто
морская звезда.  Он высох раньше,  чем его альбом, так что Джонни сел на
автобус обратно в деловую часть, сошел на Четырнадцатой улице и забрел к
Майеру.
     Единственный  попавшийся  на  глаза  продавец  демонстрировал некой
твидовой даме замысловатый складной мольберт -  дама, похоже, понятия не
имела,  с. какого конца за мольберт ухватиться. Джонни взял из стопки на
столике  нужный  ему  альбом  и  немного  послонялся  вокруг  да  около,
разглядывая манекены,  бумажные палитры и  другие приманки для любителя.
Он заметил в  другом проходе занятные текстурированные листы и попытался
подобраться к ним поближе,  но,  как обычно, не рассчитал разворот своих
костлявых  коленей  и   обрушил  целую  пирамиду  баночек  с   красками.
Пританцовывая и  отчаянно  стараясь сохранить равновесие,  он  умудрился
опустить ногу  под  каким-то  немыслимым углом,  вмял  крышку  одной  из
баночек и к черту-дьяволу расплескал повсюду алую эмаль.
     Лишившись дара речи,  он  молча заплатил за краску и  вышел.  После
чего  обнаружил,  что  где-то  посеял альбом.  Бог,  судя по  всему,  не
благоволит к тому, чтобы Джонни сегодня вообще делал наброски.
     Кроме  того,  Джонни оставлял за  собой на  тротуаре небольшие алые
следы.  Вытащив из  мусорной урны  газету,  он  с  грехом  пополам потер
ботинок и зашел в кафе-автомат выпить чашечку кофе.
     Кассир сцапал его доллар и  выложил на  мраморный прилавок два ряда
волшебных даймов -  все они дружно звенели,  будто злобные металлические
насекомые.  В  ладони у  Джонни они повели себя как живые,  один из  них
выпрыгнул, но Джонни стремительно рванулся и поймал дайм прежде, чем тот
оказался на полу.
     Победоносно   раскрасневшись,   Джонни   пробил   себе   дорогу   к
разливочному автомату, поставил чашечку под краник и опустил в щель свой
дайм.  Из краника хлынула струйка кофе,  наполнила чашечку и  продолжала
течь.
     Джонни какое-то время просто наблюдал.  Кофе продолжал переливаться
через   край   чашечки  -   слишком  горячий,   чтобы  дотронуться;   он
расплескивался по металлической решетке и, булькая, стекал вниз.
     Седовласый степенный мужчина оттер Джонни от автомата, взял с полки
чашечку  и  безмятежно наполнил ее  под  краником.  Примеру  седовласого
последовал кто-то еще, а вскоре там уже собралась целая толпа.
     В  конце концов,  это  ведь его дайм.  Джонни взял другую чашечку и
стал  дожидаться своей очереди.  Тут  в  толпу яростно ворвался сердитый
мужчина в  белом халате,  и  Джонни услышал,  как он что-то выкрикивает.
Вскоре толпа стала рассасываться.
     Струйка  оборвалась.  Мужчина в  белом  халате  взял  самую  первую
чашечку Джонни,  опорожнил ее,  поставил на тележку с  грязной посудой и
ушел.
     Очевидно,  Бог  не  благоволил и  к  тому,  чтобы Джонни выпил хоть
немного кофе. Джонни просвистел несколько задумчивых тактов из "Диски" и
отправился восвояси, глядя в оба, чтобы избежать новых бед.
     У  тротуара в лучах солнца стояла большая ручная тележка,  пылавшая
желтыми бананами и красными яблоками. Джонни удержал свой порыв.
     - Ох,  нет,  -  пробормотал он, непреклонно развернулся и осторожно
направился по  авеню,  поглубже засунув руки в  карманы.  В  такой день,
какой,  похоже,  вырисовывался,  и  подумать было страшно,  что он может
вытворить с полной фруктов ручной тележкой.
     А как насчет того,  чтобы это нарисовать? Полуабстракция - "А жизнь
все  идет".  Летающие мандарины,  зеленые  бананы,  пыльный  конкордский
виноград,  запечатленные  захлопнувшимся глазом  художника.  Сезанн,  из
собрания Стюарта Дэвиса. Вот, черт возьми, было бы неплохо!
     Джонни даже видел картину,  грубую и  обрывочную,  где-то  36 на 30
(ему  снова пришлось бы  заглянуть к  Майеру или  еще  куда-нибудь -  за
подрамниками) -  краски,  приглушенные на  фиолетовом фоне,  но  все  же
кричащие друг на друга,  будто орава попугаев. Тут и там черные контуры,
вплетающие в картину нечто вроде абсурдистского ковра.  Никакой глубины,
никакой светотени -  ровная расцветка пасхальных яиц,  сияющая столь  же
загадочно,  как  Пэрриш,  разрезанный  на  кусочки  составной  картинки.
Обрамить все это белым с  зеленовато-серым оттенком -  ух ты!  А  подать
сюда Музей современного искусства!
     Бананы, решил Джонни, будут вот так разлетаться на переднем плане -
изогнутые,  как  бумеранги.  Сделать пожилых дам из  ошкошской парусины.
Такой  интенсивный маслянисто-желтый,  переходящий в  ядовито-зеленый...
Джонни рассеянно вытянул указательный палец и  ткнул один  из  ближайших
фруктов,  ощущая,  как меловая плоскость выгибается к  сухому и твердому
стеблю.
     - Сколько, Мак?
     На  мгновение Джонни подумалось,  что он  описал круг по кварталу и
вернулся к знакомой тележке, затем художник увидел, что тут одни бананы.
Джонни оказался на углу Одиннадцатой улицы; слепой и глухой ко всему, он
миновал три квартала.
     - Не надо бананов, - торопливо выговорил Джонни, пятясь от тележки.
     Тут сзади раздался визг.  Художник обернулся - твидовая дама гневно
сверкала на него глазами, размахивая необъятным чемоданом.
     - Вы что, не видите, куда...
     - Простите,  мэм,  -  выговорил Джонни,  отчаянно пытаясь сохранить
равновесие.  Затем он все же сверзился с  края тротуара,  ухватившись за
ручную тележку.  Что-то скользкое вылетело из-под ноги.  Джонни катился,
как  кегельный  шар,   вперед  ногами  к  единственному  столбику,   что
поддерживал другой конец тележки...
     Первым,  кого он заметил, когда сел там по грудь в бананах, если не
считать  проклинавшего  Джонни  торговца,   который  из   последних  сил
удерживал тележку,  был шустрый седовласый джентльмен, стоявший в первом
ряду оживленной толпы.
     Тот самый, что?..
     А если подумать, то и твидовая дама?..
     Чушь.
     Все то же самое,  вдруг щелкнуло в  голове у  Джонни.  Через десять
невнятных минут он стоял, задыхаясь, на коленях у себя дома перед шкафом
и вытаскивал оттуда необрамленные картины, обувные коробки, полные писем
и выдавленных тюбиков из-под краски,  туристский топорик (для растопки),
старые свитера и заплесневелые журналы,  пока не обнаружил видавший виды
чемодан.
     В этом чемодане,  под неаккуратными стопками набросков и акварелей,
хранилась  небольшая  картонная  папка.  В  папке  лежали  две  газетные
вырезки.
     Одна  вырезка из  "Пост" трехлетней давности:  там  был  запечатлен
Джонни,  стоящий на одной ноге в позе свихнувшегося фламинго, обтекаемый
потоком воды  из  гидранта,  который тогда  как  раз  открыли сорванцы с
Третьей авеню.  Другая,  из "Джорнэл", датировалась двумя годами раньше:
там Джонни, казалось, мечтательно прогуливается вверх по стене, на самом
же  деле  он  только что  поскользнулся на  заледеневшей улице в  районе
Сороковых.
     Не  веря своим глазам,  он  несколько раз моргнул.  На заднем плане
первой фотографии виднелось с полдюжины фигур, в основном дети.
     Среди них - твидовая дама.
     На  заднем плане второй фотографии присутствовал лишь один человек.
Седовласый старичок.
     Хорошенько поразмыслив, Джонни понял, что страшно напуган. На самом
деле  ему  никогда не  нравилось изображать клоуна,  у  которого рубашка
вечно  попадает  в  ширинку,  который  намертво  застревает в  лифтах  и
дверях-турникетах и  без конца спотыкается на  булыжнике.  Джонни кротко
принимал все это как свою горькую долю, а в перерывах между бедствиями у
него находилась масса поводов посмеяться.  Но если предположить, что все
это  с  ним проделывали?  Большая часть таких происшествий была вовсе не
смешна,  с какой стороны ни глянь. Раз получилось, что водитель автобуса
зажал дверью ногу Джонни и тащил его метра три, отчего бедняга прыгал по
мостовой.  Серьезных ушибов Джонни тогда не досталось,  но что,  если бы
его вовремя не заметил тот пассажир?
     Художник снова осмотрел вырезки. Вот они, знакомые все лица, и даже
одежда та  же самая,  если не считать того,  что старичок был в  пальто.
Даже выцветшие полутона передавали хищный блеск его очков, а острый клюв
твидовой дамы смотрелся почище ястребиного. Жуть!
     Джонни  стал   душить  панический  страх.   Он   почувствовал  себя
человеком,  беспомощно ожидающим развязки давнего дурного анекдота,  или
мышью,  с  которой  забавляется кошка.  Дальше  должно  случиться что-то
совсем скверное.  Дверь открылась, кто-то вошел в комнату. Джонни поднял
напряженный  взгляд,  но  это  оказался  всего-навсего  Герцог-дюжий,  в
заляпанной краской нижней рубахе, с пережеванной сигаретой в уголке рта.
Привычные залихватские усы Герцога в  стиле Эррола Флинна и пара черных,
типа "чей ты оруженосец?",  бровей теперь соседствовали с мехом суточной
щетины. Вероломен, умен, задирист, изобретателен, умеет внушать доверие,
великий скандалист и соблазнитель женских сердец,  короче, один к одному
Челлини, если не считать того, что таланта у него ни на грош.
     - Прячешься? - спросил Герцог, показывая клыки.
     До  Джонни понемногу дошло,  что,  увидев его скорчившимся в  таком
виде  перед шкафом,  можно подумать,  что  он  собирается нырнуть туда и
натянуть на  голову пальто.  Он судорожно поднялся,  хотел сунуть руки в
карманы и обнаружил,  что все еще держит вырезки. Слишком поздно. Герцог
аккуратно отобрал вырезки у Джонни,  изучил их критическим оком, а затем
с серьезной миной взглянул на товарища.
     - Не слишком лестные документы,  -  заметил он. - У тебя что, кровь
на лбу?
     Джонни пощупал лоб, на пальцах осталось чуть-чуть красного.
     - Я упал, - неловко пояснил он.
     - Мальчик мой,  -  сказал ему Герцог,  -  с тобой что-то случилось.
Исповедуйся своему старому дядюшке.
     - Да я просто... Знаешь, Герцог, я занят. Тебе что-нибудь нужно?
     - Только одно  -  быть  твоим  верным советником и  проводником,  -
заверил Герцог,  надежно впрессовывая Джонни в кресло. - Просто откинься
на спинку, расслабь все сфинктеры и скажи первое, что придет в голову. -
Он явно ждал ответа.
     - Уфф, - выдохнул Джонни.
     Герцог умудренно кинул.
     - Висцеральная реакция.  Ты  экзистенциалист.  Хочешь избавиться от
самого себя - убраться подальше. Скажи, когда ты идешь по улице, тебе не
кажется,  что  здания  с  обеих  сторон  вот-вот  начнут  сходиться?  Не
преследуют  ли   тебя  зеленые  человечки,   что  появляются  из  разных
деревяшек?  Не  испытываешь  ли  ты  всеподавляющую потребность оставить
город?
     - Испытываю, - искренне ответил Джонни.
     Герцог, похоже, удивился.
     - И что же? - спросил он, разведя руками.
     - Куда мне отправиться?
     - Я  рекомендую  солнечный  Нью-Джерси.  Интереснейшая  штука  -  у
каждого городишки свое название.  Их миллионы.  Выбирай любой. Хакенсак,
Перт-Амбой,  Пассейик,  Тинек, Нью-арк? Нет? Ты совершенно прав, слишком
соблазнительно.   Дай-ка   подумать.   Дальше  на  север?   Провинстаун.
Мартас-Вин-Ярд -  в это время года там чудно.  Или Флорида.  Я уже вижу,
Джонни,  как  ты  сидишь  на  солнышке  у  сгнившей  пристани  и  ловишь
трахинотусов на гнутую булавку. Мирный, размякший, свободный от забот...
     Джонни ворошил в  кармане мелочь.  Художник не знал,  что у  него в
бумажнике -  таких подробностей он никогда не знал, - но был уверен, что
маловато.
     - Герцог,  а  ты  случайно не  видел Теда Эдвардса?  -  с  надеждой
спросил он.
     - Нет. А что?
     - Гм.  Он должен мне немного денег,  вот и все.  Сказал, что отдаст
сегодня или завтра.
     - Если дело в деньгах.. - мгновение спустя произнес Герцог.
     Джонни с недоверием на него взглянул.
     Герцог доставал из кармана засаленный бумажник. Щелкнув кнопкой, он
вдруг помедлил.
     - Джонни, а ты правда хочешь выбраться из города?
     - Ну да, конечно, только...
     - Зачем  тогда  вообще  друзья,  Джонни?  Просто обидно.  Пятьдесят
хватит?
     Герцог отсчитал деньги и сунул их в онемевшую ладонь Джонни.
     - Ни слова. Дай я запомню тебя таким, какой ты есть. - Он изобразил
рамку  и  прищурился.  Затем  вздохнул,  взял  потрепанный чемодан  и  с
неимоверной  энергией  принялся  за  работу,   запихивая  туда  вещи  из
платяного шкафа. - Рубашки, носки, нижнее белье. Галстук. Чистый носовой
платок.  Вот и чудно. - Он закрыл крышку. Затем, пожав руку Джонни, стал
подталкивать его к двери.  - "Не думай, что все это было прекрасно, ведь
так не бывало.  По жизни плывем в  океане -  плывем,  говоря лишь друг с
другом. Лишь голос и взгляд, затем только тьма и молчанье".
     Джонни вдруг уперся.
     - В чем дело? - осведомился Герцог.
     - Я только что понял -  сейчас не могу.  Отправлюсь вечером. Возьму
билет на последний поезд.
     Герцог выгнул брови.
     - Но чего ждать,  Джонни? Коси траву, пока солнце. Куй железо, пока
горячо. Время не ждет.
     - Они увидят, как я уезжаю, - растерянно ответил Джонни.
     Герцог нахмурился.
     - Хочешь сказать,  тебя  и  впрямь преследуют зеленые человечки?  -
Лицо его вдруг задергалось,  и Герцог с трудом восстановил неподвижность
своей физиономии. - Что ж, тогда... извини. Минутное затмение. Но видишь
ли,  Джонни, тогда тебе никак нельзя терять время. Если тебя преследуют,
они должны знать,  где ты живешь.  Почему ты так уверен, что они сюда не
заявятся?
     Джонни,  пыхтя  и  заливаясь  краской,  так  и  не  смог  придумать
подходящего ответа.  Поначалу он хотел скрыться под покровом темноты, но
тогда еще по меньшей мере пять часов...
     - Послушай,  -  вдруг сказал Герцог -  Я  знаю,  что  делать.  Бифф
Фельдстайн,  он  же работает в  Черри-Лейн!  Тебя родная мать не узнает.
Подожди здесь.
     Через  пятнадцать минут  он  вернулся с  охапкой  старой  одежды  и
предметом,   который  при   ближайшем  рассмотрении  оказался  небольшой
рыжеватой бородкой.
     Джонни  безропотно ее  нацепил,  используя клей  из  тюбика,  также
принесенного Герцогом.  Герцог  помог  художнику влезть в  лоснящуюся от
жира  потрепанную куртку непонятного цвета и  нахлобучил ему  на  голову
берет.   В  результате  Джонни  предстал  в  зеркале  перед  собственным
испуганным взглядом так шарлатан прежних времен из Виллиджа или торговец
французскими почтовыми открытками. Герцог критически его осмотрел.
     - Впечатляет,  хоть сейчас и  не  война,  -  заметил он -  Впрочем,
красиво жить не запретишь. Allons! Я трава - я все покрываю!

     Торопливо направляясь к  Шестой и  крепко держа Джонни под  локоть.
Герцог вдруг остановился.
     - Ха!  -  воскликнул он.  Затем нагнулся и что-то подобрал.  Джонни
перевел стеклянный взгляд спутнику на ладонь.  Там лежала пятидолларовая
банкнота.
     Герцог спокойно убрал находку в бумажник.
     - И часто у тебя так? - спросил Джонни.
     - Все время, - ответил Герцог. - Надо только смотреть в оба.
     -