он пошел, куда ж еще деваться.
   В большущем кабинете, который раньше, видать, был гостин-
ной,  а то и бальной залой,  за огромным резным столом сидел
изможденный  бледный  человек  с вытянутым лошадиным лицом и
колючими глазками.  Впрочем,  глаза его Сергей увидал позже.
Когда его ввели, усадили на стул, завязали сзади руки, прик-
рутили проволокой к ножкам стула ноги,  изможденный глаз  не
поднимал.  Он их поднял, когда все вышли. И Сергей по одному
взгляду догадался - этот жалеть не станет.
   - Гдэ прятать винтовка? - спросил изможденный тусклым го-
лосом.
   - Какие у меня винтовки,  нету ничего, это недоразумение,
- промямлил Сергей.
   - Склад? Винтовка?! Патроны?! - отрывисто выдал изможден-
ный.
   В мозгу  с  феерической одержимостью,  в ритмах неистовых
латино-американских плясок замельтешило прежнее:  "патроны -
эскадроны! патроны - эскадроны! патроны..."
   - Отвечать!
   - Вы меня не за того принимаете! - выпалил Сергей.
   И получил в зубы.
   Изможденный берег свои руки,  он бил не кулаком, а дубин-
кой - короткой,  непонятно из  чего  сотвореной,  обмотанной
черной тряпицей.
   - Гдэ прятать винтовка?!
   - Нету винтовка! - закричал Сергей. - Понимаешь, винтовка
нету! Я тебе русским языком говорю!!!
   - Нэ понимай!  - скривился изможденный.  - Отвечать!  Гдэ
прятать винтовка?!
   В руке у изможденного появилась карта. Сергей вгляделся -
судя по всему, это была карта города. Изможденный тыкал ею в
лицо  и  на  ломанном русском требовал указать,  где склад с
винтовками и прочими боеприпасами. Сергей начал подозревать,
что  этот  дотошный  следователь и на самом деле ни черта не
понимал кроме трех-четырех нужных ему слов.
   - Отвечать!!! - ревел он белугой. И бил дубинкой по голо-
ве, рукам, животу, спине. - Гдэ винтовка?!
   - Нету!  Ничего  нету!!!  -  Сергей уже рыдал,  он не мог
сдержаться. - Было бы - все отдал, понимаешь, все-е-е!!!
   - Нэ понимай!
   И все начиналось сначала.
   Через полтора часа Сергею начало казаться,  что он сходит
с ума,  что так вообще не может быть в реальности. Но измож-
денный только входил в раж. Вытянутое его лошадиное лицо на-
ливалось красками,  оживало. Град ударов сыпался на допраши-
ваемого. Толку было маловато.
   Еще через полчаса в кабинет вошел низенький пузанок в ко-
жане.  Он положил на стол перед изможденным какую-то бумагу.
Потом пристально вгляделся в Сергея,  просто пронизывая  его
острым взглядом прищуренных глаз. У того мурашки по коже по-
бежали - ну почему у них у всех одинаковый взгляд,  почему?!
ведь это взгляд заведомого палача на заведомую жертву, неуж-
то они абсолютно уверены в  своей  непогрешимости,  в  своем
праве судить, казнить, пытать?! Это было страшной неразреши-
мой загадкой. Не могло быть на белом свете, среди людей соз-
данных  по  Образу и Подобию,  таких вот существ,  просто не
могло. Они пришли из иного мира, их породила иная вселенная,
не иначе! Сергей прикрыл глаза.
   - Ну что,  мерзавец, - процедил пузанок, шевеля змеистыми
бровями,  - упорствуешь?! Пользуешься, гад, тем, что товарищ
Генрих ни бельмеса на местных диалектах не сечет,  так?! Ду-
маешь обдурить нас?!  А ты знаешь,  контра ползучая, отрыжка
старого мира, что товарищ Генрих двадцать лет на царских ка-
торгах просидел?!
   - Мог бы за двадцать лет-то и подучить  немного  язык,  -
вставил Сергей.
   Били его вдвоем,  били долго. Он больше не рыдал, не про-
сил  отпустить.  В нем проснулось что-то непонятное,  такое,
чего прежде не было почти,  что приходило иногда,  но  позже
уходило.
   А когда они кончили его бить,  Сергей с  трудом  разлепил
заплывшие глаза,  посмотрел снизу на обоих. И просипел с вы-
зовом:
   - Не хреново,  небось, сиделось, коль двадцать лет проси-
дел! У вас столько не просидишь.
   И опять его били. Методично, умело, неторопливо, но очень
больно.  Трижды отливали водой. И опять начинали бить. Потом
утомились. И изможденный взялся за свое.
   - Гдэ винтовка?! - спросил он, будто ничего не было, буд-
то допрос только начинался.
   - Да пошел ты на хер,  ублюдок вшивый,  палач! Ни черта я
тебе не скажу, хоть кожу сдирай! - заявил Сергей и в четвер-
тый раз провалился в небытие.
   Он уже не чувствовал и не знал,  что с ним делали дальше.
А было так - два молчаливых китайца  хлестали  его  плетями,
думали  привести в сознание,  но ничего не вышло.  Тогда его
снова обливали водой.  Потом кололи иглами,  прижигали ногти
спичками. Наконец изможденному надоело тратить время попусту
и он приказал покорным и исполнительным китайцам отнести те-
ло в камеру.
   Они выполнили приказ.
   Перед черной  мрачной дверью Сергей опамятовался,  уперся
руками в косяк.  С ним не стали церемониться, прикладами ки-
тайцы работали неплохо.
   - Точняк,  профессионалы,  - пролепетал Сергей,  падая на
замызганный пол.  Ему казалось, что он еще продолжает старую
беседу с зеленым гадом,  с наставничком - видно, дубинка по-
действовала на его мозги, да и немудрено!
   - Главное,  душу не вышибли, - успокоил его старичок, - а
остальное образуется, спи, Серенька!
   Обитатели камеры с любопытством поглядывали  на  новичка.
Но не пытались чего бы то ни было предпринять.  Лишь монах с
треском выдрал из-под своей рясы большой клок белой  материи
и принялся обматывать голову Сергею.  Тот не сопротивлялся и
не помогал.  Он был безучастен. И только когда пальцы монаха
ненароком причинили ему острейшую боль, заорал вдруг не сво-
им голосом, блажным криком заорал:
   - Гдэ винтовка?! Гдэ винтовка-а-а!!!
   Один из нищих отполз подальше и впервые за все время  по-
дал голос.
   - Сбрендил сердешный, - сказал он, - выбили умишко-то!
   - Ниче он не сбрендил!  Это сам ты сбрендил!  - вступился
за мученика дед Кулеха. - Вот двину щас по рылу!
   - Уж  и  сказать  нельзя,  -  обиделся нищий и отполз еще
дальше, хотя он был втрое больше и жирнее старика-бродяжки.

   До Сергея его собственный крик долетел  эхом,  словно  он
отразился от сырых тюремных стен и вернулся к хозяину.  Точ-
но,  сбрендил, подумалось ему, и немудрено! Раны, ушибы, по-
резы вдруг перестали причинять боль, тело онемело, стало чу-
жим - словно полведра новокаина вкололи.  Сергей  попробовал
пошевелить рукою - та подчинилась,  согнулась в локте, потом
поднялась.  Но он ее не чувствовал,  совсем не чувствовал. И
это было странным, такого с ним еще не бывало. Видать, приш-
ла такая пора,  когда нервные окончания уже не могли переда-
вать  болевые  ощущения в мозг,  а скорее всего сам мозг уже
отказывался принимать сигналы,  он был пресыщен, забит болью
и ужасом до предела. А вместе с болевыми ощущениями он отка-
зывался принимать и все прочие ощущения, свойственные здоро-
вому телу. Ну и пусть!
   Сергей привалился спиной к стене,  замер.  Монах перестал
его мучить,  ушел под свое окошко. Дед Кулеха тихонько сопел
рядом.  На улице смеркалось,  и оттого в камере  становилось
все темнее. Сергей сидел и не мог закрыть глаз. Он и рад был
бы сейчас провалиться в забытие,  отрешиться,  да только  не
мог.  Навалилась бессонница - тело спало в онемении и засты-
лости, а мозг бодрствовал, не желал уходить во тьму.
   - Были б косточки, - подал голос дед Кулеха, - а мясцо-то
нарастет, не печалуйся, паря.
   - Врешь,  старик!  - проговорил монах со своего места.  -
Ничего у вас уже не нарастет,  нечего  сказки  рассказывать.
Надо к смерти готовиться. Надо чтоб душа чистой отошла в мир
иной,  просветленной. Надо простить врагам своим и самим по-
каяться. Нечего перед Богом-то лукавить!
   - Сам врешь!  - заупрямился дед Кулеха.  - Ты,  может,  и
отойдешь! А других не стращай! Вывернимси!
   - Не тебе говорю, ты - безбожник! Какой с тобой разговор!
Другие поймут,  услышат!  Чего плоть-то жалеть?  Плоть - это
грязь,  присохшая к душе! Плоть - глина, из земли рождена, в
землю и уйдет. А душа в выси небесные поднимется, соединится
с Тем,  кто вдохнул ее в глину эту, позабудет про земные го-
рести.  Вот  тогда  только и начнется жизнь-то,  и покажется
сверху все мелким и суетным,  и не вспомнится даже о страда-
ниях глины этой, будто и не было ничего...
   - Тут я с тобою не согласный,  - встрял старик и  засопел
пуще прежнего,  - тут ты промашку даешь - все верно, все. Но
тока не позабудется ниче,  отольютсято слезоньки наши катам,
в адском пламени,  на сковородах да в чанах с кипящим масли-
цем отольются!
   Монах вздохнул тяжко.
   - Вот потому-то ты должен их простить,  раб Божий! - ска-
зал он. - Им мучиться вековечно! А ты лишь малую толику при-
мешь пред новой жизнью-то! Простить надо и покаяться.
   Жирный нищий откинул капюшон, и Сергею показалось, что он
его видал где-то,  слишком уж знакомая харя была -  толстая,
волосатая, губастая. Голос жирного прозвучал грубо и надмен-
но:
   - Ты тута свободных граждан республики рабами не обзывай!
Кончилося рабство-то!  Теперя не старопрежние времена пошли!
Не позволю при себе людишек унижать. Мы не рабы! Рабы не мы!
   Орал он во всю глотку,  и Сергей сообразил - работает  на
охранничков,  думает,  передадут кому надо, те оценят лояль-
ность да и выпустят.
   - Дурак ты,  человече!  - ответил монах глухо.  - Дурак и
холуй!  Нет свободнее того, кто сам о себе, с полным понима-
нием скажет - раб Божий! Ибо говоря так, он дает понять, что
лишь Богу он служит, лишь Бога над собою ставит. Все осталь-
ные - и цари,  и вельможи, и комиссары, и палачи - лишь тво-
рения Божьи,  ни в чем не могущие подняться над  ним,  рабом
Божиим! Все сотворены равными! А не признающий над собою Бо-
га, признает над собой власть иного человека, его рабом ста-
новится. Вот и подумай, кто из нас свободнее и кто из нас не
раб на деле!
   - Опиум! Все это опиум!!! - заверещал жирный.
   - Заткнися! - не выдержал дед Кулеха. - Холуй!
   - Опиу-у-ум!!!
   Сергей смотрел на все как через толстое и мутное  стекло.
А  в глаза словно распялки вставили,  не опускались веки - и
хоть ты вой!
   - Тыщу лет народ в страхе держали!  - вопил нищий. - Тыщу
лет измывались,  попы проклятые!  Тока теперь конец!  Крышка
вам!  Теперя все кресты с ваших мракобесных церквух посшиба-
ли! А гце не сшибли, еще посшибают! И правильно! Так и надо!
   - А кто креста боится, знаешь? - тихо спросил монах.
   - Ну кто? - опешил от неожиданности жирный.
   - Нечистая сила!
   - Охрана-а-а!!!  - истерически завизжал жирный и бросился
к двери.
   Открыли сразу.  И жирный полетел на пол - открывший  мас-
терски уложил его. Потом поинтересовался:
   - Ну чего тут?
   Жирный подполз  на корачках к двери,  холуйски заглянул в
лицо охраннику,  ткнул пальцем назад,  за спину,  ткнул,  не
глядя.
   - Вон тот, мракобес в сутане, контрреволюционную, понима-
ешь, пропаганду разводит, мутит людишек! Сбивает с путей ис-
тинных!
   - Это вас, что ль? - саркастически поинтересовался охран-
ник. Но тут же посерьезнел.
   Из-за его  фигуры  выдвинулся  человек в черном и спросил
по-деловому:
   - Который мутит?
   - Вон, поп проклятущий!
   Черный без липших слов достал наган и выстрелил в монаха.
   - Убрать! - приказал он.
   И охранник выволок за ноги мертвое тело из камеры.  Дверь
захлопнулась.
   - Ироды!  - проскрипел дед Кулеха.  Он плакал. Плакал, не
стесняясь никого.
   Сергей молчал. Он вглядывался в жирного нищего, опять за-
бившегося в угол. И все больше убеждался, что никакой это не
нищий,  что  это самый натуральный отец Григорио,  изменщик,
отступник,  предатель! Вон - и бородавка на носу точно такая
же,  противная,  набрякшая,  и губы,  и нос сам, и сросшиеся
брови.
   - Ты же в ад собирался,  чего ж застрял на полпути! - за-
дал вопрос Сергей, но вопрос этот прозвучал без вопроситель-
ных ноток, прозвучал обвинением.
   - Куды надать,  туды и попал!  - ответил за жирного  отца
Григорио дед Кулеха.
   - Я его спрашиваю! - настоял на своем Сергей.
   - Отвяжись,  контра ползучая! - выдал отец Григорио. - Вы
тут все отрыжки царского режима!
   - А ты?
   - А я - по случайности!
   - Ошибочка, значит, вышла?
   - Ошибка!
   - И зеленый ошибся?
   При упоминании зеленого жирный  отец  Григорио  затрясся,
шумно испортил воздух.  Слюнявая губа у него отвисла.  Но из
горла неожиданно вырвался сип:
   - Ты,  инкуб, вообще помалкивай. Вот сообщу куда следует,
тебя живо приструнят, видал, как с монашком разделались?!
   Сергей вздохнул  облегченно - да,  он не ошибся,  это был
именно отец Григорио,  инквизитор и вероотступник.  И  попал
именно туда, куда ему нужно было попасть, куда напрашивался.
Другое дело,  что не ту роль ему тут отвели... но это пускай
уже с зеленым объясняется.
   Если раньше отец Григорио выглядел важным, хмурым и угрю-
мым, то сейчас вид у него был напуганный и, как верно подме-
тил невинно убиенный,  холуйский,  холопий. Массивная голова
уже  не  казалась головой мыслителя,  она казалась уродливым
чаном.
   Сергей вспомнил  про  пропуск,  вытащил его из-под ремня,
поднес к глазам.  Даже в такой темнотище он сумел разобрать:
"ПРОПУСК; Предъявителю разрешается проход по городу в ночное
время с двадцати четырех ноль-ноль до шести  ноль-ноль.  Ко-
миссар... " Подпись была неразборчивой. Сергей сунул бумажку
обратно - все,  она ему уже не пригодится! И опять уставился
на жирного нищего.
   Но теперь это был не отец Григорио, а "дохтур" Григорий -
белесый, обрюзгший, противный.
   - На какие расстройства жалуемся?  - спросил  "дохтур"  с
нескрываемой злобой. - Чего удалить прикажете?! - И полез за
пазуху.
   - Ты че ето, паря?! - заволновался вдруг дед Кулеха.
   Оба проснувшихся пролетария поддержали его.
   - Не замай калеку! - промычал один.
   - Я его щя самого уделаю!  И удалю  кой-чего!  -  заверил
"дохтура" и окружающих другой.
   Ребятки были явно крутые и пролетариями только числились.
Связываться  с  ними не стоило.  И жирный Григорий зарыдал в
голос, размазывая слезы по дряблым щекам.
   - Он сам все!  Он у меня с операционного стола сбежал!  -
ныл "дохтур". - Это ж опаснейший больной! Ну дозвольте толь-
ко,  дозвольте! - Он все еще порывался вытащить из-за пазухи
нечто большое и посверкивающее. Но пролетарии показывали ему
кулаки, и "дохтур" оставлял инструмент на месте.
   Наконец жирный Григорий затих.
   А Сергей, наблюдая за обитателями камеры через существую-
щее только для него толстое стекло,  размышлял.  Нет,  он не
боялся  ни отца Григорио,  ни жирного "дохтура",  ни прочих,
включая и черного с наганом.  Он думал.  Думал о  "замкнутом
цикле",  и  о том,  что не ему одному приходится вертеться в
этой сатанинской круговерти, что этот самый "замкнутый цикл"
затягивает в себя множество людей,  а иногда и целые народы,
страны,  континенты, планеты, и уже трудно отличить, кто сам
по себе крутится,  а кто подчиняясь невидимым силам.  Сейчас
бы зеленого сюда,  он бы живо растолковал что к чему. Сергей
задрал голову вверх, к потолку. И ему показалось, что из сы-
рой черноты высунулись два мутных глаза на стебельках,  пог-
лядели на него рассеянно и скрылись.
   - Вы не волнуйтесь, любезнейший, - прогнусавило в ушах, -
наши люди сделают все наилучшим образом!
   Сергей заволновался,  заерзал. Но никакого зеленого в ка-
мере  не было,  ему просто померещилось.  Он повернул голову
влево.  И вздрогнул.  Жирный обманщик Григорий крался к нему
со сверкающим во тьме коловоротом в руках. Оставалось совсем
немного - обрюзгший "дохтур" уже плотоядно облизывался.
   Сергей замер. Перехватило горло. Сердце остановилось.
   Но в это время дед Кулеха ловко вытянул свою хилую  босую
ножку  -  и  "дохтур" Григорий со страшной силой навернулся.
Коловорот полетел из рук на пол, звякнул,застыл.
   - А-а-а-а!!!  - завизжал упавший и тут же принялся оправ-
дываться:  - Это просто необходимо! Маленькая трепанация че-
репа,  совсем малюсенькая!!!  Пациенту требуется немедленное
вскрытие!!!
   - Я вот те щя самому в башке дырку просверлю!  - пообещал
"дохтуру" один из пролетариев.
   - Нет уж,  тут нельзя откладывать! Промедление смерти по-
добно! - сказал другой.
   Он встал, вразвалку, блатной походочкой, глубоко запихнув
лапы в карманы,  подошел к жирному Григорию и врезал ему но-
гой в бок,  потом еще раз.  "Дохтур",  понимая, что с ним не
шутят,  помалкивал, только сопел. Встал и другой пролетарий,
стал  помогать приятелю.  Они били лженищего сосредоточенно,
мастеровито.  Но никто не вступался.  Даже сердобольной  дед
Кулеха покряхтывал, кашлял, вздыхал натужно, но молчал.
   Теперь Сергей окончательно убедился,  что никакие это  не
пролетарии,  а самые обычные блатари, и что бьют они жирного
Григория не из чувства справедливости, защищая его, а просто
ради собственного удовольствия.
   - Добавь-ка ему слева! - советовал один.
   - Щя! - соглашался другой. И его башмак утопал в жирной и
дряблой щеке.
   Рук из карманов они не вынимали.  И вообще, казалось, что
эта парочка просто танцует над поверженным, столь грационоз-
ны и ритмичны были ее движения.
   - Хвати-и-ит!!! - выкрикнул Сергей.
   Стекло, отделяющее от мира, становилось все толще. Но это
не меняло дела, не отгораживало его ни на капельку, лишь за-
туманивало мозг, лишало рассудок ясности.
   - Чего это вдруг - хватит?  - миролюбиво спросил один  из
блатарей.  - Мы ж тока во вкус входим!  Мы ж сами дохтура, а
ентот жирдяй - наш пациент!  Все для его тока пользы! А сла-
бонервных просим выйти из помещения!
   Последнее предложение прозвучало издевкой - куда  выйдешь
из камеры! Сергей заскрипел невыбитыми зубами. И тут на него
снова навалилась боль.  Болело все тело, сверху до низу, и с
низу доверху. Приходилось терпеть, тут аспирину и компрессов
не предложат.
   - Вот так пациенту, вот так! - приговаривал один.
   - И эдак тоже! - добавлял второй.
   Жирный пациент  помалкивал,  вращал  глазищами и прямо на
виду превращался из "дохтура" Григория в прежнего угрюмого и
хмурого отца Григорио.  Да и с блатарями-пролетариями проис-
ходило нечто странное.  Они менялись на глазах  -  один  все
уменьшался в размерах, другой напротив, рос, тянулся головой
к потолку.
   Это бред, подумалось Сергею, это все видится в бреду! Та-
кого не может быть на самом деле,  отшибли,  сволочи, мозги!
Ему  вспомнилась почему-то родная московская подземка - весь
этот город под городом,  мир  под  миром,  прибежище  воров,
убийц,  проститок,  извращенцев,  алкашей, безумцев... И его
потянуло туда,  повлекло,  ах,  если оказаться снова там,  в
родном  подземелье.  Хотя  и  бывал-то за последние два года
всего несколько раз в этом "родимом" подземелье, а все ж тя-
нуло почему-то. Да, тянуло! Сергей вдруг поймал себя на том,
что про подземку,  населенную ублюдками, он вспомнил случай-
но, потому и потянуло. С таким же успехом он мог вспомнить и
сумашедший дом отца Григория,  и пирамиду тольтеков под ужа-
сающей  статуей полуживого,  дышащего и извергающего фонтаны
крови Кецалькоатля, и шалаш дикаря, и подвалы Гардиза, и пы-
точное кресло,  и даже невидимую паутину Колодца Смерти, не-
видимую в ослепительно сияющем  бесконечном  пространстве...
Все казалось родным,  близким - не раздумывая,  он перенесся
бы в любое из этих мест, все лучше, все чище! Да, везде была
надежда,  везде было лучше! Он готов был бежать куда угодно,
лишь бы бежать! Но бутылки-генератора с сатанинским зельем у
него под руками не было,  как сбежишь?! Да и где она теперь,
эта бутыль с этикеткой ядреного пойла "солнцедара"?!  Может,
и нигде?  Может,  раскололась при падении с унитаза?  Или же
утонула в зловонном красном болоте?  А может, ее и вообще не
было, может, все пригрезилось?! Нет, ему не дано никуда сбе-
жать!  Он не сможет этого сделать... Сергей вдруг почувство-
вал, что то новое, проникшее в него во время допроса, твори-
мого товарищем Генрихом,  все больше и больше подчиняет  его
себе.  Да,  он уже не хотел никуда бежать.  Он не имел права
сбегать!  Он должен был остаться здесь до конца,  до  самого
распоследнего конца,  все вынести, все вытерпеть! То