лух на
деревенской  сходке  как  нечто  важное  и любопытное. Если в деревню явится
революционер-пропагандист,  его пригласят на сходку и попросят прочитать или
рассказать  то, что он найдет интересным и поучительным для общины. Какой от
этого  может  быть  вред?  А  если  история  получает  огласку, то крестьяне
необычайно  изумлены,  услышав  от  жандармов,  будто  они  совершили тяжкий
проступок.  Столь  велико их неведение, что они верят, будто свобода слова -
это право, данное каждому разумному существу!
     Таковы  главные черты нашего сельского самоуправления. Нет ничего более
удивительного,   чем   контраст   между   установлениями   для   сельчан   и
учреждениями,   призванными  блюсти  жизнь  высших  слоев  общества.  Первые
являются   по   существу   демократическими  и  республиканскими;  последние
зиждутся  на  имперском  деспотизме  и  строжайших принципах бюрократической
власти.
     Неизбежным   результатом  этого  несоответствия,  столь  бесспорного  и
поразительного,   существующего   уже   веками,   явилось   одно   важнейшее
обстоятельство  -  резко  выявившаяся  тенденция  русского  народа держаться
подальше  от  государственной  власти.  Таково одно из самых разительных его
свойств.  С одной стороны, селянин видел перед собой свой мир, олицетворение
справедливости   и   братской   любви,   с   другой  -  официальную  Россию,
представленную  чиновниками  и царем, его судьями, жандармами, министрами, -
на   всем  протяжении  нашей  истории  воплощение  алчности,  продажности  и
насилия.  В  этих  условиях  нетрудно сделать выбор. "Лучше виноватым стоять
перед  миром,  чем  невинным перед судьей", - говорит нынешний крестьянин. А
его предки говорили: "Живи, живи, ребята, пока Москва не проведала".
     Русские  люди издревле остерегались общаться с чиновничьей Россией. Оба
сословия  никогда  не  смешивались,  и  именно поэтому политическая эволюция
поколений  так  мало  повлияла  на  нравы миллионов трудового люда. Не будет
преувеличением  сказать,  что  жизнь  всей  массы  народа и жизнь его высших
классов  лилась двумя близкими, но раздельными потоками. Простой народ живет
в  своих  крошечных республиках, как улитка в раковине. Для него официальная
Россия  -  чиновники,  солдаты  и полицейские - орда чужеземных захватчиков,
время  от  времени  засылающая  на  село своих холопов, чтобы взимать с него
дань  деньгами  и кровью - подати для царской казны и новобранцев для армии.
Однако  в  силу  удивительной  незакономерности  -  одного  из  тех странных
контрастов,  которыми,  как  сказал  один  знаменитый  географ,  полна земля
русская,   -   эти   самобытные   республики,   пользующиеся  столь  широкой
общественной  и личной свободой, одновременно представляют собой надежнейший
оплот, крепчайшие устои деспотического режима.
     Позволительно  спросить,  по  какой  прихоти судьбы или капризу истории
произошла  эта  вопиющая  аномалия?  Каким образом учреждения, находящиеся в
столь  кричащем  противоречии  со  всем  нашим  политическим строем, как эти
крестьянские   парламенты   могут   процветать  под  властью  деспотического
монарха?
     Но  эта аномалия лишь кажущаяся; мы не стоим ни перед загадкой истории,
ни  перед  случайным  стечением  маловажных  обстоятельств.  Я  придаю столь
великое  значение  нашей  системе народного самоуправления, ибо убежден, что
форма,  которую  она  принимает,  и  идеи,  на которых основывается, гораздо
более   соответствуют   политическим   устремлениям   русского  народа,  чем
самодержавие  и  централизованная  форма  существующего  режима. Если и есть
нечто  незакономерное  в  нашем государственном устройстве, нечто навязанное
народу внешними и случайными явлениями, то это сама деспотия.


                                  Глава II

ВЕЧЕ

     С  древнейших  времен  русской истории обширная страна, ныне называемая
Россией,  была разделена на отдельные княжества, различные по размерам своих
владений,  со стольным городом и несколькими большими и меньшими пригородами
и  селами.  Однако князья в этих землях не обладали верховной властью. Князь
был  блюстителем  земли  по уговору, а всей законодательной и исполнительной
властью было облечено народное вече.
     На  вечевой сход собирались свободные граждане без различия имущества и
звания,  и князь был всего лишь на службе у народа и подчинялся его воле. По
заведенному  обычаю  князья  из  поколения  в поколение избирались из одного
воинственного  княжеского  рода,  и все они вели имя от Рюрика, легендарного
основателя   Русского   государства.   Однако  право  наследования  не  было
возведено  в  непреложный  закон.  Вече такого права не признавало, и, когда
местный  князь  оказывался  населению  не  по  нраву,  оно призывало на стол
другого,  более  подходящего,  правителя.  Князь был подвластен народу, а не
властителем  его,  идея  подвластности народа возникла лишь столетия спустя.
Все  же  народ  редко  пользовался  своим правом. В русской истории известны
лишь  немногие  случаи  изгнания  местного  князя  и  замены  его чужеземным
предводителем;  и только однажды, когда народ Галицкой земли решил свергнуть
князя,  в  княжеское  звание  был  возведен простой боярин. Между тем обычай
избирать  правителей  из  одного  рода  вовсе не означал ограничения свободы
выборов.  Княжеский  род  так  сильно  размножался,  пускал  столько боковых
ветвей   в   различных  русских  землях,  что  подходящие  кандидаты  всегда
находились в избытке.
     Некоторые  историки  так  называемой московской школы из чистой любви к
монархическим   принципам   утверждают,   будто  они  открыли  происхождение
самовластия  в  якобы существовавших у князей Древней Руси законах преемства
и  правах  первородства.  Но  более  глубокие и беспристрастные исследования
новой  школы  показывают,  что  таких  законов  не  было  и  такие  права не
признавались;  отношения  между  правящим  князем  и народом в каждом случае
устанавливались   вечем.   Разумеется,   ближайший   родич   правителя  имел
наибольшие  возможности  показать себя в выгодном свете. В Древней Руси, как
у  всех  патриархальных народов, старость внушала всеобщее уважение, и, если
князь  умирал  или  его  изгоняли,  преемником  обычно избирался его старший
брат,  являвшийся чаще всего и главой рода или той его ветви, которой народу
угодно  было оказать эту честь. Но допустим, что брат не пользовался любовью
народа,  тогда  его  обходили  и  выбор  падал на сына последнего князя. Или
опять-таки  если  народ  желал,  то оба они, и племянник и дядя, вытеснялись
князем,  чье  родство с владетельной княжеской линией было столь отдаленным,
что  его  почти уже невозможно было проследить. Ибо родословная сама по себе
ничего  не  стоила  в  этом  деле,  и  древняя история России дает множество
свидетельств   тому,   что   единственное  непреложное  право  устанавливать
преемство принадлежало вечу.
     Призвание  князя  было  только  первым  шагом  к  его  избранию.  Затем
следовало  подписание  соглашения - ряда - между городом и новым правителем.
Обе  стороны  торжественно  присягали  соблюдать уговор, и без ряда князь не
мог  считать  свое  положение  достаточно  прочным.  Ряд  - это, в сущности,
конституционный   договор,   определяющий   взаимные  обязательства  сторон.
Условия  ряда  подвергались  изменениям не только в различных княжествах и в
разные  времена,  но  и  с  отдельными князьями. Все же главные условия были
почти  тождественны.  Высшее  назначение  князя - "суды судити". В небольших
княжествах  он  один  выполнял  эту  обязанность,  и  во  многих рядах особо
оговаривалось,  что князь должен судить сам, а не через своих приказных, так
как  народ  больше верил в беспристрастность и независимость своего князя. В
позднейшие  времена,  когда  князья,  проникшись  уже  иными  идеями,  стали
нарушать  права  народа, в рядах обозначалось, что князь вершит суд только с
помощью тиуна, назначенного вечем.
     Второй,  и  едва ли менее важной, обязанностью князя была оборона земли
от  внешних  врагов.  Но  право  объявлять  войну  и  распоряжаться войском,
состоявшим  из  всех  граждан,  способных  носить оружие, принадлежало вечу.
Князь,  который  обычно  с  малолетства  привык  владеть оружием, назначался
воеводой  лишь  после  объявления войны, а в крупных княжествах он делил эту
обязанность  с  избранным  вечем военным старшиной. На службе у князя всегда
состояло  более  или  менее  многочисленное  наемное войско, вольные стрелки
наполовину  из  местных  людей  и наполовину из иноплеменных, так называемая
дружина,  то  есть  "други  князя".  Они  и  вправду  были  друзьями  князя,
собирались  день-деньской в княжеской палате, сидели с ним за одним столом -
его  наперсники в увеселениях и сподвижники в борьбе. Князь содержал дружину
на  собственные  средства:  либо  на  деньги,  отпущенные ему вечем, либо на
личные  доходы.  Если  он  задумал  отправиться  на  войну, вече вправе было
отказать  ему  в  помощи  ополчения. Однако князь мог воевать на собственный
страх  и  риск  вместе  со  своими  дружинниками,  и этим правом князья в те
времена   часто  пользовались  к  большой  своей  выгоде.  Дружина,  вернее,
соратники  князя следовали за ним повсюду. Когда он покидал свой стол, чтобы
княжить  в более богатой или крупной земле, они сопровождали его и разделяли
его  удачу.  Но  если  вече  прогоняло  не  полюбившегося ему князя, дружина
изгонялась вместе с ним.
     Подобные  переходы  князей  со  стола  на  стол были в порядке вещей, и
редко  кто  не  занимал  в  продолжение своей жизни полдюжины престолов (или
"столов",  по  бывшему  тогда  в употреблении многозначительному выражению).
Смена  правителей  происходила без особых конфликтов. Когда князь становился
неугоден   городу,   вечу   просто   надо   было   собраться   и  произнести
сакраментальную  фразу:  "Приветствуем  тебя,  княже!"  После  этого светлый
князь   удалялся,   испытывая   к   своим   бывшим  избирателям  не  большую
недоброжелательность,  чем,  скажем,  провалившийся  на  выборах  кандидат в
члены  английского  парламента.  Если  преемник не оправдал ожиданий и вече,
изменив   свои  намерения,  снова  призывало  прежнего  князя,  последний  с
величайшей  готовностью  садился  на  стол.  Бывали  случаи,  когда в том же
городе  тот  же  князь  избирался,  прогонялся и снова призывался три-четыре
раза подряд.
     Таким  образом,  княжества  в  средневековой Руси вопреки монархической
форме  правления в действительности были отдельными свободными республиками.
Республиками  их  называет также один из лучших наших современных историков,
Костомаров,  хотя он из осторожности и помня о цензуре избегает употребления
латинского   термина,   заменяя   его  равнозначащим  славянским  выражением
"народоправство".   Князья,  по  существу,  были  наемные  воины  с  боевыми
отрядами,  которых  республика практически брала себе на службу. Такой уклад
во  многом  сходен  с  положением,  существовавшим  в  небольших итальянских
республиках   средневековья,   с  той  единственной  разницей,  что  русские
condottieri  составляли  особую  касту и происходили из одного владетельного
рода.
     Однако  этот факт ни в коей мере не ущемлял демократического строя того
времени,   ибо   самое  поразительное  в  нашей  древней  истории  -  полное
отсутствие  каких-либо  тиранических  тенденций.  Лишь  редко случалось, что
князь  силой  оружия сопротивлялся воле народа. Это значило бы слишком много
потерять  и  слишком  мало  выиграть. Полуоседлый народ, обитавший в стране,
столь  редко  населенной,  что  земля  не  представляла  ценности,  едва  ли
испытывал  особенно  крепкую  привязанность  к месту. Равно и князь не питал
чрезмерной  приверженности  к  своему  стольному  городу.  Кочуя так же, как
кочевал  народ,  князь и его дружина довольно безразлично относились к тому,
куда  направиться  или  где  обосноваться. Князь сам для себя, а дружина для
своего  князя  стояли  лишь  на страже своих интересов, то есть ценили город
покрупнее  и  кормление пожирнее. Поэтому не к выгоде князя было противиться
воле  веча,  ибо  такое  пятно  на  его  репутации значительно ограничило бы
возможности  дальнейшего возвышения. Да и вообще на крайний случай он всегда
мог  найти  какое-нибудь  захудалое  княжество,  готовое  принять  его, ибо,
посадив  на  стол  князя вместо простого посадника, город приобретал большую
славу  и  независимость.  А  тем  временем наш князь мог уверенно смотреть в
будущее  в  ожидании  чего-либо  лучшего.  Князья  так  часто прогонялись из
стольных  городов  и  раздоры  с  вечем  были  столь  обычны, что княжескому
искателю  приключений  с  добрым  нравом,  если  он  не зевал, нетрудно было
добиться  вожделенного  возвышения.  Во  всяком случае, предприимчивый князь
всегда  мог  добиться  богатства  и  славы силой оружия, за счет своих менее
воинственных родичей.
     Эти  завоевания  отнюдь  не  таили  в  себе  ничего  тиранического  или
враждебного  свободе.  Популярному  князю нечего было бояться нападения, ибо
его  противники знали, что на его защиту встанет не только дружина, но и все
народное  войско. Если же князь не снискал особой любви, то народ равнодушно
относился  к  тому,  победил  ли  князь  или потерпел поражение. В последнем
случае  город  охотно  принимал в качестве правителя победившего князя. Вече
избирало  его  своим  князем, незамедлительно подписывало с ним ряд, и после
принесения  присяги  он  приступал  к  исполнению  своих  обязанностей.  Все
происходило  в  точности  так  же,  как  если бы он получил княжение обычным
путем.  Но стоило ему в свою очередь потерять доверие своих избирателей, как
применялся  простой  и верный способ отделаться от него. Вечу надо было лишь
предложить  свой  стол  на более выгодных условиях другому князю, известному
своими  ратными подвигами. Последний появлялся на сцену со своей дружиной, с
помощью горожан свергал соперника и садился княжить вместо него.
     Сохранением  своих  вольностей  республики Древней Руси обязаны главным
образом  княжеским  усобицам.  Стольным  городам  -  а  они  своим примером,
разумеется,  влияли  на  другие  города  -  благодаря обширности их земель и
необычайному  рвению  в  защите  свобод  неизменно удавалось обращать распри
между князьями в свою пользу.
     Отношения,  сложившиеся  между  князьями  и вечем, объясняют, почему на
Руси  без  особых  усилий и внутренних неурядиц возможно было отстоять столь
полную  и  всенародную  свободу.  Все другие республики как в античном мире,
так  и  в  средневековье  были,  так сказать, ограниченными республиками или
конституционными  демократиями,  и воля народа в большей или меньшей степени
всегда  сдерживалась  другими  социальными  силами.  Между  тем наши древние
русские   республики   были   абсолютными  и  неограниченными  демократиями.
Верховная  власть принадлежала народу. Каждый из сограждан имел равный голос
в  делах  государственных,  и  ни правящий князь, ни другие выборные лица по
закону  не  имели никаких преимуществ перед другими. Вече могло отменять все
княжеские  указы. Хотя князь назначал своих служилых людей, помогавших ему в
управлении,  но вече утверждало его выбор и могло прогнать его ставленников.
Князь  не волен был защищать их; и вече так же мало стеснялось чинить управу
княжескому  слуге,  как  и  собственным  избранникам.  Ни  князь,  ни другие
должностные  лица  не  назначались  на определенный срок. Все сохраняли свои
посты,  пока  того  желал  народ.  Одни только епископы формально избирались
пожизненно,  но  и они подчас изгонялись из города. Вече представляло, таким
образом,  высший  орган  власти,  управлявший  всеми  делами государства. Не
существовало  никакого  разделения  власти;  вече - глас народа и выразитель
его  воли. Словом, республики Древней Руси были государствами, несложными по
своим  общественным  учреждениям  и  чисто демократическими по политическому
строю.


                                 Глава III

РУССКАЯ РЕСПУБЛИКА

     Если  мы  по  отрывочным  сведениям,  разбросанным в древних летописях,
попытаемся   нарисовать   живую   картину   вечевого  уклада,  нам  со  всей
наглядностью    и   с   разительной   очевидностью   представится   простой,
незамысловатый характер нашего древнего республиканского строя.
     По  обе  стороны  реки  Волхова, невдалеке от озера Ильмень, раскинулся
знаменитый  Новгород,  ныне  лишь небольшой губернский город с восемнадцатью
тысячами  жителей,  но  несколько  веков  назад  один  из величайших городов
Европы,  за богатство и могущество справедливо заслуживший название Северная
Венеция.  В  XIV  и  XV веках Новгород был столицей обширной республики; она
охватывала  северную половину нынешней России, простираясь до Уральских гор,
и  в  пределах  ее  владений  находились волостные города и торговые посады.
Благодаря  блестящему  месторасположению  на  перекрестке великого торгового
пути,  соединявшего  средневековую  Европу  с  Левантом, расцвету торговли и
ремесел  и  усердию  своих  сынов  Новгород  стал  гордым  и  могучим  и  на
протяжении  столетий  успешно  защищал свои вольности от все растущей власти
московских  царей.  Только в XVI веке Москве окончательно удалось преодолеть
сопротивление героической республики.
     Ни  одна  из  древних русских республик не достигла такой силы и такого
блеска,  как  Великий  Новгород,  ни  одна  из них не оставила столь богатых
летописей  о  своем  славном  прошлом.  В  бесценных  документах  мы находим
редчайший материал для изучения древних общественных установлений на Руси.
     На  одной  из  площадей  обезлюдевшего ныне города приезжему показывают
место,  где  по  удару  висевшего  там  большого вечевого колокола собирался
державный  народ.  Священная  веревка  колокола  принадлежала  всем,  каждый
посадский  человек  был  вправе  созвать вече для обсуждения любого вопроса,
касавшегося  благополучия  граждан  или  государства. Народ был властелином,
даже  деспотом,  как  видим,  подчас  гневным  и  вспыльчивым,  но неизменно
благородным  и  добрым,  как легендарный восточный царь, отец своего народа,
всегда  доступный  самому  худородному  из  своих  подданных, всегда готовый
исправить  причиненное  зло  и сурово наказать извергов - богатых и сильных.
Никто  не  отважился бы зря, по маловажному поводу нарушить покой дремлющего
льва;  тем  более  никто  не  мог  бы помешать беднейшему горожанину созвать
народ  и  подать  жалобу  на  нанесенную  ему обиду, кто бы ни был обидчик -
посадник или князь, и заставить его явиться и держать ответ на вече.
     Правила  созыва  веча  были  несложны,  и народные собрания проводились
почти  без  всяких  формальностей.  Верховная власть принадлежала всей массе
народа,  и,  где  бы,  когда  бы  он  ни собирался, его воля была законом. В
летописях,   например,  повествуется  о  том,  как  новгородское  ополчение,
расположившись  лагерем  перед  лицом  врага,  провело  вечевое  собрание  и
приняло  решения,  считавшиеся  столь же обязательными, как если бы они были
вынесены посадскими людьми на главной площади стольного города.
     Но  что  отличает  наше древнее вече, как и наши миры, от всех подобных
народных  собраний  -  это  отсутствие  всякой  системы голосования. В любой
другой  республике,  какой  бы  она ни была свободной и демократической, - в
Спарте  и  Риме,  в  Афинах  и  Флоренции  -  всегда  в  той  или иной форме
голосовали,  и  основой  их политического порядка являлся принцип подчинения
меньшинства  решению  большинства.  Этот  принцип,  как  нам представляется,
противен  славянской  натуре.  Я говорю славянской, а не русской, ибо у всех
славянских    народов,    обладавших   подлинно   свободными   общественными
учреждениями,  мы  неизменно  обнаруживаем, что совесть народа приемлет один
лишь принцип - принцип единогласного решения