и
некоторое  время  казалось,  что он заслужил их доброе мнение. Однако в 1868
году  в банке обнаружился дефицит в пятьдесят четыре тысячи рублей. Не желая
разглашать  неприятный факт, а тем более сообщать его министерству финансов,
Рыков  сделал  то, что, по словам его защитника на суде, всякий сделал бы на
его  месте:  он  вывел  фальшивый  баланс, настолько благоприятный, что банк
привлек  вкладчиков  со  всех  концов  страны. Отныне дела Скопинского банка
покатились  под  гору.  Но  чем  отчаяннее  становилось положение банка, тем
более  блестяще  выглядел  его  баланс.  Не совершая вообще никаких законных
банковских  операций,  Рыков  объявил  о  выдаче по вкладам семи с половиной
процентов,  в  то  время  как  другие  банки  платили  три процента, и таким
образом  добывал  огромные  деньги.  Чтобы  объяснить  происхождение крупных
барышей,  Рыков вносил в бухгалтерские книги различные хитроумные банковские
операции.  Тут  были  и  фиктивный учет векселей, фиктивные ссуды, фиктивные
покупки  процентных  бумаг  и  фиктивные их продажи. Нанятый Рыковым старик,
столь  безграмотный,  что  еле  мог подписать свое имя, каждый декабрь давал
поручение  банку  на покупку акций, процентных бумаг и выигрышных билетов на
несколько  миллионов  рублей;  это  была  фиктивная  сделка, и проистекающий
отсюда   фиктивный  доход  неизменно  вписывался  в  ложный  годовой  отчет,
представляемый министру и публикуемый в "Правительственном вестнике".
     Рыков  не  только  выдавал  вкладчикам  высокий  процент,  он жертвовал
большие  суммы  на  благотворительные цели, оказывал денежную помощь школам,
щедро  одаривал  церкви  и  этим снискал расположение духовенства и приобрел
высокую   репутацию  за  свою  набожность,  добрые  дела  и  благонамеренные
взгляды.  Деньги  на  все  эти  дары,  как  и  на  личные расходы директора,
достигавшие  фантастических цифр, брались из банковских сундуков и вносились
в  книги  под  видом выплаты сумм подставным клиентам. То, что оставалось, и
большая  часть  поступлений  и вкладов просто похищались, либо шли в широкие
директорские карманы, либо на уплату за молчание его сообщников.
     Векселя  выписывались  на  крупные  суммы,  даже  без  особых  стараний
замаскировать  их.  Арефьев, подставное лицо, выписывал вексель на Сафонова,
тоже  подставное  лицо, на сумму в 50 или 100 тысяч рублей, учитывал вексель
и  получал  деньги. Затем операция проводилась в обратном порядке, и Сафонов
получал  деньги.  Учитывались  и  чисто  фиктивные  векселя  с  вымышленными
именами,  а  банковские  швейцары  и  артельщики  фигурировали  в книгах как
дебиторы,  задолжавшие  банку десятки тысяч рублей, взятых Рыковым из кассы.
"Все делалось по-семейному", - сказал на суде один свидетель.
     Но  чтобы  иметь возможность пользоваться всеми этими богатствами, надо
принадлежать   к   жульнической   клике,  орудовавшей  в  банке:  быть  либо
покровителем,  родственником  или  соучастником.  На  стол  Рыкову регулярно
клались  списки  просителей  (sic!),  и он по настроению писал против каждой
фамилии "дать" или "отказать".
     Когда  вексель  подлежал  оплате,  векселедержателю  вежливо предлагали
принять  к  учету  другой  вексель,  включающий  процентную  ставку.  Никто,
разумеется,  и  не  думал  оплачивать  вексель наличными. Но через некоторое
время  даже  эти  формальности  были  отброшены.  Если  кому-нибудь из банды
хищников  нужны  были  деньги, он просто просил выдать их из банка, а иногда
брал  без  спроса.  "Они  брали  деньги  из  кассы не считая", - сказал один
свидетель.  "Они  приходили  с носовым платком, заполняли его ассигнациями и
уходили", - свидетельствовал другой.
     Так  творились  дела  в  знаменитом  Скопинском  банке.  Притом  грабеж
продолжался   не  пару  недель  или  месяцев,  а  долгих  пятнадцать  лет  -
поразительный  факт  даже  для  царской  империи, а для другой страны просто
немыслимый.  В  таком провинциальном городке, как Скопин, где все знают друг
друга,  плутни  Рыкова  и  положение  банка  не  могли,  конечно, оставаться
секретом,  и  действительно,  все  было широко известно. А когда разразилась
катастрофа,   в   самой  Рязанской  губернии  оказалось  всего  девятнадцать
обманутых  вкладчиков,  вверивших  свои  сбережения  Рыкову  и его воровской
шайке.  Ни  один  из  шести  тысяч вкладчиков не жил в Скопине. Как же могло
случиться,  чтобы  злоупотребления, известные целой губернии и творившиеся в
течение  пятнадцати  лет,  ускользнули  от  внимания  местных  и центральных
властей?  И  прежде  всего,  как  они  ускользнули  от  внимания  скопинской
городской   думы,   а  ведь  по  закону  общественные  банки  находятся  под
непосредственным   наблюдением   городского   головы  и  управы?  Их  прямой
обязанностью  является  ежемесячно проверять книги, устанавливать наличность
кассы  и процентных бумаг. Как же случилось, что на протяжении всего времени
городская  дума  не  заметила  открытого  жульничества и воровства директора
банка?  Все  объясняется  очень  просто. Городской голова Иконников воровал,
городской  голова  Овчинников  воровал,  секретарь городской управы воровал,
все  члены  управы  воровали.  Ежемесячная  ревизия  банка  была  фарсом.  В
бухгалтерские  книги  никто  не  заглядывал,  кассу  никто  не  подсчитывал,
годовой отчет подписывали не проверяя.
     А  власти,  чиновники,  полиция,  обычно  столь  бдительная, когда дело
касается  наказания  за  нарушение "общественного порядка" или за проявление
политического  недовольства,  -  что они делали? Все то же самое. Они были в
той  же  компании. Все были на откупе у банка, и все воровали. Исправник был
на  жалованье  у  Рыкова.  Александров,  местный  мировой  судья, в насмешку
прозванный  рыковским  лакеем,  получил  из банка ссуду в 100 тысяч рублей и
ежегодную  стипендию  в  500  рублей.  Его преемник Лихарев получал такую же
мзду.   Попустительство  остальной  мелкой  чиновничьей  сошки,  таких,  как
почтмейстер  и  приставы, тоже было обеспечено - они получали подачки, как и
городовые,  бывшие  все  шпионами  Рыкова. Купив, таким образом, всю местную
власть,  Рыков  превратился  в такого же самодержца Скопина, как царь - всея
Руси.  Он  делал  что  хотел  и  вел  себя  со всей наглостью малограмотного
выскочки.
     В   городе  жил  врач  Битный,  пользовавшийся  заслуженной  репутацией
честного  и  порядочною человека. Но он имел несчастье чем-то задеть Рыкова,
и  в  один  прекрасный  день  ему приказано было перебраться на жительство в
город  Касимов, причем ему не сообщили даже причину столь грубого произвола.
Только  когда для директора наступил час расплаты за его прегрешения, Битный
узнал,  кому он обязан своим изгнанием. Рыков, видите ли, заявил исправнику,
что  "доктор  неблагонамеренный".  И  на  этом основании Битного выселили из
Скопина.
     Другой   житель   города,   юноша   по   фамилии   Соколов,  был  столь
неблагоразумен,  что  однажды  в городском саду, проходя мимо Рыкова, что-то
насвистывал.  Директору  это  показалось оскорблением его особы, исправник с
ним  согласился,  и  Соколов  был  выслан в административном порядке. Агенту
Облову  пришлось  еще  хуже.  Он  был  послан  от одной из железных дорог за
каменным  углем,  который  по  подряду поставлял Скопинский банк. Обнаружив,
что  уголь  плохого  качества,  Облов  отказался его принять, и, так как он,
очевидно,  был честный человек, его нельзя было купить взяткой. Как бы то ни
было,  Рыков  обвинил  Облова  в  "подстрекательстве",  и  на этом основании
беднягу  арестовали  и  присудили  к тюремному заключению. Он избежал тюрьмы
только  благодаря вмешательству генерального прокурора. "Скопинская полиция,
-  заявил свидетель Ланской, - была готова в любой момент выполнить малейшее
желание  Рыкова".  Два  брата  Ланские,  Соколов  и Финогенов - все служащие
банка  -  жили  на  квартире  в  доме  некоего  Брежнева,  что  по  каким-то
необъяснимым  причинам  не  отвечало  целям  Рыкова. Он без всяких церемоний
приказал  полиции  переселить их, и приказ был тотчас же исполнен. К молодым
людям  явился  исправник  Кобеляцкий  с  тремя  городовыми  и  предложил  им
немедленно съехать с квартиры.
     Мало  того,  Рыков был так уверен в поддержке властей, что помыкал всем
городом.  Он публично обругал исправника за нерасторопность пожарной команды
при  тушении  пожара  и  однажды,  недовольный независимым видом исправника,
предупредил  его,  чтобы  тот  был  поосторожнее.  "Вы никакая не персона, -
сказал  ему  Рыков.  -  Мне надо лишь слово сказать, и пришлют на ваше место
целый вагон исправников".
     Чтобы  разорить  Дьяконова,  задолжавшего,  к  своему  несчастью, банку
десять  тысяч  рублей,  Рыков  велел  наложить  арест на его дом и продать с
молотка.  Ни  один покупатель не явился на торги - так велик был страх перед
всесильным  директором  банка.  Этого  Рыков  и  добивался.  Стоимость  дома
составляла  тридцать  тысяч  рублей;  Рыков  предложил услужливым чиновникам
оценить  дом  в  девять тысяч и бросить злосчастного Дьяконова в тюрьму, где
он и просидел десять месяцев.
     Такими  путями  почти  безграмотный  человек  - директор банка еле умел
читать  и писать - стал всесильным владыкой Скопина. "Только господь бог мог
с ним бороться!" - сказал на суде один из свидетелей.
     Но,  спросит  читатель,  неужели  во  всей  этой  обстановке  трусости,
угодливости  и продажности не нашлось хоть несколько честных людей и неужели
у  них  не  хватило  гражданского мужества осведомить о подвигах скопинского
набоба  высшие  власти, которые не могли находиться под его влиянием и брать
у него взятки?
     Да,   разумеется,   были   такие   люди.   Один  из  них  -  тот  самый
многострадальный   Дьяконов,   и  он  получил  свою  награду.  Затем  бывший
городской  голова  Леонов,  который  давал  свидетельские показания на суде.
Пока  он  был  городским  головой,  дела  в  банке  были  в  порядке,  книги
подвергались  ревизии,  касса  и  ценные  бумаги  регулярно  проверялись. Но
Рыкова  это не устраивало. Он подкупил избирателей и городскую думу. Леонова
сняли  с  поста  и вместо него избрали более покладистого городского голову.
Но  Леонов,  даже  не будучи более членом управы, не прекращал своих попыток
уберечь  банк от разграбления. В 1868 году Леонов и еще несколько скопинских
граждан   послали   письмо   губернатору  генералу  Болдыреву,  описали  ему
положение  в  банке  и просили назначить ревизию. Ответ пришел в 1874 году -
шесть  лет  спустя!  -  и  гласил, что прошение не подлежит рассмотрению как
написанное не по форме.
     В  1878  году  была  предпринята новая попытка. На этот раз ходатайство
направили  в  более  высокую  инстанцию - министру внутренних дел. Ответ был
столь  же  вразумителен:  за  неоплатой  прошения двадцатикопеечным гербовым
сбором  оно  оставлено  без  рассмотрения. Теперь уже ходатаи написали новое
прошение,  снабдили  его  надлежащей  маркой  и  вторично  послали министру,
надеясь,  что на этот раз что-то будет сделано. "Но мы не получили ответа по
сей  день",  -  сказал  один из авторов прошения, Масленников, давая на суде
свидетельские показания.
     Совершеннейшее  равнодушие  в высших сферах столь же легко объясняется,
как  умышленная  слепота местных властей. Губернатор Болдырев был подкуплен,
как  все  другие,  он  получил  от  Рыкова  семьдесят  девять  тысяч рублей.
Вице-губернатор   Волков   лучше   преуспел:   ему   досталось   сто  тысяч.
Предводитель  дворянства продался за жалкие двенадцать тысяч рублей. Когда в
1882  году было назначено следствие, этот господин предпочел ретироваться за
границу.  Советник  губернского  правления  Румянцев,  члены  суда  Бабин  и
Кормилицин,   прокурор  Полторацкий  -  все  они,  как  выявилось  на  суде,
находились в одной компании.
     Суд  не  сумел  представить  столь  же  веские  доказательства  о роли,
которую  сыграла  в  рыковском деле петербургская бюрократия. Да ни у кого и
не   было   особого   желания  углубляться  в  эту  сторону  вопроса:  ни  у
председателя  суда,  ни  у прокурора и тем более у защитника обвиняемого. Ни
один  чиновник  министерства  внутренних  дел не был вызван в суд в качестве
свидетеля,  никого  не  просили объяснить свое поведение. Но Рыков загадочно
намекнул,  что  некоторые  высокопоставленные  особы гораздо больше, чем он,
заслужили   того,   чтобы   сидеть   на  скамье  подсудимых.  Намеки  такого
отъявленного   мошенника,   как  Рыков,  конечно,  не  заслуживают  большого
доверия,  но  на  суде  всплыли  факты,  до некоторой степени подтверждавшие
подозрения.    Какая-то    таинственная   личность,   по   фамилии   Бернар,
действительный  статский  советник,  действовала в качестве дипломатического
представителя  Рыкова  в Петербурге, улаживая в высших сферах его щекотливые
дела.  В вознаграждение за услуги Бернар получил миллион рублей номинально в
качестве  ссуды.  Но  под конец они поссорились, и Бернар решил освободиться
от  своих  обязанностей при помощи уловки столь же простой, как и хитрой. Он
обратился   к  своему  закадычному  другу  начальнику  жандармерии  генералу
Черевину,  и  тот  попросил  директора  Скопинского  банка  вернуть генералу
Бернару  учтенные им векселя на сумму пятьсот тысяч рублей. Рыков сделал то,
что  ему велели. Однако вряд ли только просьба жандармского начальника могла
побудить  директора  к  проявлению  столь невиданного великодушия. Какова же
была  компенсация,  полученная  Рыковым,  и в чем состояла услуга, оказанная
Черевиным, влиятельной особой в Третьем отделении?
     Эта  тайна  так  и  осталась  нераскрытой  на  суде. Но имена некоторых
других  высокопоставленных  особ  упоминались  на  заседаниях,  и в не очень
выгодном  для  них  свете.  Генерал-адъютант  императора  Граббе,  например,
задолжал  банку  двести  сорок  две тысячи рублей, князь Оболенский задолжал
шестьдесят  тысяч рублей, и оба долга были обозначены как "безнадежные". Как
могло  статься,  что  эти  господа,  никак  не  связанные  с  коммерцией или
финансами,  умудрились  получить  от  банка  столь  крупные суммы? Когда при
допросе  от  Рыкова  настойчиво  добивались  ответа  на этот вопрос, он лишь
повторял,  что  давал им ссуды "под залог высоких титулов". Не будет слишком
большой  смелостью  предположить,  что  Рыков  считал  необходимым раздавать
деньги  в Петербурге налево и направо, беспорядочно и не скупясь. Ведь у нас
нельзя ни шага сделать, не платя.
     Рыкова   прекрасно   принимали  в  высшем  свете  и  весьма  ценили.  В
высокоторжественные  дни  министры  посылали ему поздравительные телеграммы.
"Что  стоили  им  эти  телеграммы!"  - с невинным видом воскликнула по этому
поводу  одна  русская  газета. Позволительно спросить: а что стоили ордена и
титулы,   которые   они   ему   столь   щедро   расточали?  О  поразительной
заботливости,  проявленной  властями  к  этому  архиплуту  и его сообщникам,
упоминалось в "Русском курьере".
     Разоблачить  мошенничества  Рыкова  и  компании и наказать преступников
удалось  только благодаря усилиям трех честных скопинских граждан - Леонова,
Попова  и  Ряузова,  а  также мужеству одной-единственной газеты - "Русского
курьера".  Если  бы  Леонов  и  другие не были в прошлом гласными скопинской
городской  думы  и  при  этом  весьма  состоятельными людьми, они на горьком
опыте  узнали  бы,  каково  обвинять  коммерции  советника и кавалера многих
орденов.
     После  того  как  им  не удалось произвести ни малейшего впечатления на
губернскую  администрацию  или заставить себя выслушать в Петербурге, Леонов
и  его  товарищи  сделали то, что в России считается опасным, даже отчаянным
шагом,   -  они  обратились  в  печать.  Но  и  здесь  неукротимый  директор
становился  им  поперек  дороги.  Целых  два  года  письма,  направляемые  в
различные  газеты,  не  доходили  по адресу: они задерживались на скопинской
почте.  Как  показывал  на  суде свидетель Симаков - и его показания не были
опровергнуты,  -  почтмейстер  Перов получал от Рыкова 50 рублей в месяц, за
что  обязан  был  перехватывать  и передавать ему все письма, адресованные в
редакции  газет,  а  также и другие письма по желанию директора. Подобные же
услуги  на  аналогичных условиях оказывал Рыкову телеграфист Атласов. Только
в  1882  году  Леонову  и  другим  удалось  напечатать  в  "Русском курьере"
несколько писем о злоупотреблениях в Скопинском банке.
     Газета,  оказавшая  обществу  столь  добрую  услугу, - один из немногих
уцелевших  либеральных органов, и она непрестанно подвергается столь большим
притеснениям,  что  уже  несколько  раз  находилась на грани жизни и смерти.
Другие  газеты  -  то  ли  им  заплатили  за молчание, или они не осмелились
напасть  на  учреждение,  тесно  связанное  с  бюрократическим  аппаратом  и
пользующееся  доверием  многих блюстителей порядка, - отказались публиковать
письма  о  Скопинском  банке.  Знаменитый  редактор  "Московских ведомостей"
Катков   имел,  кстати,  сомнительную  честь  быть  публично  превознесенным
Рыковым   на   процессе   как   один  из  самых  больших  и  почитаемых  его
благодетелей!
     Письма,  напечатанные  в  "Русском  курьере",  были смертным приговором
Скопинскому  банку.  Кредиторы бросились со всех концов страны вынимать свои
вклады.  Но  осада  банка окончилась так же быстро, как началась. Касса была
пуста.  В ней не только не нашли 13 миллионов рублей, значившихся в балансе,
но  в  шкафу  лежали  одни  только  кипы опротестованных векселей, стоимость
которых   равнялась  нулю.  Банк  был  объявлен  несостоятельным  к  платежу
кредитным  учреждением.  Разразился  страшный  скандал,  и  паника  охватила
вкладчиков  по  всей  империи.  Они  осаждали все общественные банки, требуя
возвращения  вкладов.  Некоторые  банки выдержали натиск и устояли, но более
десятка  потерпели  крах,  и  когда  их  дела  всплыли  на  поверхность,  то
обнаружилась почти такая же картина, как в Скопинском банке.
     Среди   других   пришлось  закрыть  свои  двери  Камышинскому  банку  в
Саратовской  губернии, и ревизия раскрыла крупные злоупотребления. Городской
голова  и  несколько  богатых  купцов города были арестованы и преданы суду.
Они   очистили  банк,  вынув  из  него  всю  оплаченную  часть  акционерного
капитала,  как  и  весь резервный фонд, остались одни лишь ничего не стоящие
векселя. Это была та же скопинская история, только в меньших размерах.
     В  Кролевце,  Черниговской  губернии,  был арестован весь штат служащих
городского  общественного  банка.  Они  обвинялись  в  том,  что в сговоре с
несколькими  местными  коммерсантами  совершали  крупные хищения. Директор и
помощник   директора   Рославльского   банка  в  Смоленской  губернии,  тоже
объявленного  несостоятельным,  были  посажены в тюрьму за растрату двадцати
восьми  тысяч  банковских  денег. Книги в Рославльском банке не ревизовались
более   одиннадцати   лет.   В   Тамбове  при  ревизии  раскрылось  сплошное
надувательство.  Когда  директор  банка хотел оказать услугу приятелю и в то
же  время  сохранить  видимость  порядка в книгах, он переписывал вексель на
имя  жены  приятеля  и обеспечивал оплату векселя в срок, производя обратную
операцию.  В  чужой  карман  залезали  также  в общественных банках Воронца,
Котельнича,  Козлова  и  других  городов. Газеты сообщили, что в Орле бывший
директор  городского  банка  и  все  его  коллеги  по правлению обвиняются в
растрате  четырех  миллионов рублей банковских денег. Их подвиги растянулись
на двенадцать лет, и потому орловское дело весьма напоминает скопинское.
     Так  обстоит  дело  с  банками.  Но не одни только банковские директора
обмошенничивали  целые  губернии  и  обманывали  доверие  своих  вкладчиков.
Воровство   стало   правилом,   честность   -  исключением.  Злоупотребления
обнаруживаются  в  каждом  государственном ведомстве. В 188