года  было  дано  указание  "не  помещать  известий,
касающихся семейных отношений тайного советника Маркуса".
     23  ноября "не сообщать ничего о недоразумениях между почетным опекуном
Нейгардтом и доктором Кранем".
     4 октября был издан следующий секретный циркуляр:
     "В  заграничных периодических изданиях появились известия о привлечении
к  делу о растрате Оренбургских земель графа П.А.Валуева. Главное управление
просит  не  перепечатывать  и  не упоминать об этих известиях". Тут мы имеем
иллюстрацию к русской пословице: "Рука руку моет - и обе грязные".
     Но  худшее  впереди.  12  июня  был  издан  секретный  циркуляр,  прямо
осведомляющий  редакторов,  что "печатание агитационных слухов и сведений об
отношениях  крестьян к землевладельцам, а равно и статей, подобных статьям о
люторическом деле, повлечет за собой запрещение этих изданий".
     26  июня 1882 года министр осведомил редакторов газет, что "в некоторых
изданиях  обсуждается  в  весьма  резкой  и возбужденной форме тяжебное дело
князя  Щербатова  с  крестьянами.  Принимая во внимание, что подобные статьи
имеют  вредное влияние на отношение крестьян к владельцам, не касаться этого
дела".
     Упомянутые  два  дела  были  связаны  со  столь страшными жестокостями,
совершенными   по   отношению  к  крестьянам,  что  в  любой  другой  стране
преступников ожидали бы суд и расправа.
     Еще  один  факт.  Кукуевская  железнодорожная  катастрофа была одной из
самых  душераздирающих  трагедий,  когда-либо  происходивших в России. Поезд
сошел  с  рельсов  и на всем ходу погрузился в болото. Многие пассажиры были
тяжело  ранены  и  более  ста  человек  убиты. Как было в точности доказано,
несчастье  произошло  из-за  негодного  состояния железнодорожного полотна и
гнилости  шпал, так как деньги, предназначенные для ремонта дороги, инженеры
и  начальники  дороги  положили  себе в карман. Когда это стало известно, по
всей  России  разнесся  крик возмущения. А правительство - какую позицию оно
заняло?  Обещало назначить расследование катастрофы и наказать преступников?
Ничуть не бывало. Оно издало тайный циркуляр:
     "19  августа  1882  года.  -  По  поводу  несчастья на Курской железной
дороге   появились   статьи,  заключающие  необоснованные  обвинения  против
отдельных   чинов   ведомства   министерства   путей  сообщения.  Дальнейшее
появление  подобных  статей,  имеющих  агитационный  характер, может вызвать
применение строжайших административных карательных мер".
     Таким  путем  правительство  запретило  родным  и  близким пострадавших
требовать  наказания  виновников  их  горя  или даже высказать свое мнение о
мерах предупреждения в будущем подобных катастроф.
     На   этом   я   хочу  кончить.  Приведенные  мной  примеры  чрезвычайно
характерны.   Они   показывают   тенденции   политического   курса  царского
правительства   и   разоблачают   бесчестные  нравы  бюрократической  машины
деспотизма.  Печать  рассматривается  как  чуждая и, по существу, враждебная
сила;  ее  терпят  только  потому,  что  невозможно  совершенно  уничтожить.
Политика  министерства  в  отношении  печати продиктована самым ограниченным
умом,  самым  казенным духом. Как только вопрос начинает привлекать всеобщий
интерес,  его  обсуждение  запрещается.  Гласность,  дискуссия,  откровенное
высказывание  мыслей  вселяют  правительству смертельный ужас. Если даже оно
предпринимает  какие-то  неуверенные  шаги к прогрессу или решает попытаться
провести  ту  или  другую  реформу,  то прежде всего спешит запретить всякое
обсуждение  их  в  печати.  Все  должно  быть  сделано  в  тиши министерских
кабинетов.  Но  человеческую  мысль нелегко заковать. Истерзанная гонениями,
притеснениями,  обвинениями  и  предостережениями,  находящаяся  под угрозой
целого   арсенала   наказаний   и  взысканий,  печать,  общественное  мнение
прибегает  к  оружию слабых и отвечает на силу хитростью. Между писателями и
читателями   заключается   тайное   согласие.   Создается   иносказательный,
эзоповский  язык, заключающий в себе намеки, недомолвки, оговорки и условные
фразы.  Так  идеи, изгнанные нашими правителями, передаются от ума к уму, из
уст в уста.


x x x

     Это  совершенно  неопровержимый  факт,  что  русская  печать  почти вся
вольнолюбивая   и  антиправительственная  или  была  такой,  пока  в  России
существовала  печать.  Даже  сам  Катков  не попытается это отрицать. Органы
реакции  можно  пересчитать по пальцам одной руки. Большинство русских газет
либо  открыто либеральны, либо искусно маневрируют, то подобострастны, чтобы
спастись  от  цензуры,  то  оппозиционны, дабы не растерять своих читателей.
Столкновение    между    оппозиционными   тенденциями   русской   печати   и
бюрократическим  обскурантизмом  быстро  ведет к развязке, которая неизбежно
окажется  роковой  для слабейшей стороны. История этой войны, если можно это
назвать  войной,  ибо  одна  сторона  едва ли может оказывать сопротивление,
представляет три последующие фазы.
     Губернская  печать  пострадала в первую очередь. Так как она находилась
под  предварительной  цензурой,  властям  приходилось лишь потуже затягивать
петлю,  чтобы окончательно ее удушить. Провинциальные газеты, разумеется, не
пользуются  столь  широкой  известностью  и  большим влиянием, как столичная
печать,  они имеют меньше читателей, и поэтому с ними можно не церемониться.
Но  скажу без преувеличения, что, хотя им и не хватает литературного блеска,
губернские   газеты  -  это  самая  отзывчивая  часть  нашей  печати,  самая
преданная  общественным  интересам  и благоденствию народа. Но петербургские
чиновники  отнюдь  не  были расположены предоставлять им широкий простор для
полезной  деятельности.  Против  них  был  вызван призрак сепаратизма, и они
стали  первыми  жертвами  реакции.  Их  гибель происходила легко и тихо, без
излишнего шума и почти завершилась незадолго до смерти Александра II.
     Понадобилось   всего  лишь  шепнуть  два  слова  цензорам,  и  началась
расправа.  Одна  за  другой  лучшие  губернские  газеты,  вконец  измученные
непрестанными  неприятностями,  придирками  и  притеснениями,  отказались от
борьбы.   Закрытие   газет  официальным  циркуляром  оказывалось  совершенно
излишним  -  так  они  были задерганы административными распоряжениями, одно
невозможнее   и   нелепее  другого.  Общественно-политическим  газетам  было
предписано  строго избегать обсуждения внутриполитических проблем; журналам,
основанным  со  специальной  целью  защищать интересы еврейского населения и
содействовать  идее слияния двух народов, было запрещено касаться еврейского
вопроса и т.д. и т.п.
     Приемы  чиновников  иногда  были  отмечены своеобразным мрачным юмором.
Так,  например,  специальным цензором одной несносной для властей газеты был
назначен  человек,  проживающий в другом конце империи. Приходилось посылать
ему   все  гранки  статей,  комментариев  и  известий  до  их  печатания.  В
результате  газета, с которой сыграли столь скверную шутку, могла выходить в
свет  лишь через десять - пятнадцать дней после других газет того же города.
Ни  одна газета, печатающая сообщения двухнедельной давности, разумеется, не
может   долго   просуществовать.   Для   изданий,  подвергавшихся  подобному
обращению,  борьба  была  настолько  бессмысленна,  что  они  и  не пытались
продлевать  свою  жизнь.  Но  так  как  никто  не  мог сказать, что они были
закрыты  властями, то не было ни скандала, ни "возбуждения умов"; просто еще
один несчастный умер естественной смертью - вот и все.
     Таким     путем     скончались    новочеркасский    "Донской    голос",
"Волжско-Камская  газета",  тифлисский  "Обзор". Им было предложено посылать
свои  гранки  не  местным  цензорам,  как  обычно,  а  цензурному комитету в
Москву,  а  такая  пересылка продолжается туда и обратно: из Новочеркасска -
семь  дней,  с  Камы - десять - двенадцать дней, из Тифлиса - двадцать дней.
Первые  две  газеты  и  не  пытались  не  выполнять  требований властей и не
выходили  в  свет.  Но  Николадзе,  издатель "Обзора", чтобы сохранить право
издания,  которое  истекает,  если не используется в течение года, выпускает
свою  газету  каждый  январь.  "Обзор",  вероятно,  единственная  ежедневная
газета во всем мире, выходящая один раз в год.
     Однако  было бы ошибкой полагать, что Управление по делам печати строго
придерживается  буквы  закона.  Создается  такое  впечатление, что описанные
мной  приемы  применяются  из  какого-то  злобного озорства, совсем так, как
кошка  терзает  мышь,  прежде  чем  нанести  ей  последний  удар.  Ибо, если
администрации  вдруг  заблагорассудится,  она  не останавливается перед тем,
чтобы   одним   взмахом   пера   закрыть  газету,  хотя  она  находится  под
предварительной  цензурой и поэтому не несет ответственности перед властями.
Так   были   закрыты  "Киевский  телеграф",  одесская  "Правда",  смоленский
"Вестник".  Тифлисская  "Фаланга"  была  запрещена  потому,  что представила
цензору  рисунок, показавшийся ему опасным и неподходящим для опубликования!
Кажется,  киевский  "Труд"  недавно  постигла  та  же участь. А ведь все эти
газеты  подвергались  предварительной цензуре, и им, конечно, не разрешалось
печатать ни одной строки без одобрения цензора.
     В  1876  году  правительство  в  полном  противоречии  с  законом и без
указания  причин  запретило  целую  литературу  - украинскую! Не разрешалось
выпускать  никаких книг на украинском языке, кроме романов, - акт совершенно
беспрецедентный даже в России.
     Почти  все  эти  меры  осуществлялись  при  Александре II. Всевозможные
препятствия   чинятся  основанию  новых  изданий.  Цензоры  имеются  лишь  в
немногих  губернских  городах, и это делает почти невозможным выпуск газет в
других  городах. Поэтому для правительства не представляет никакой трудности
практически  уничтожить  всю  провинциальную печать. А так как Александр III
имеет  дело  только  с печатью обеих столиц и, надо признать, в войне против
печати   граф   Игнатьев  и  особенно  граф  Толстой  проявили  куда  больше
дальновидности,  чем  царские  генералы в турецкую кампанию, - они атаковали
врага в самом уязвимом месте.


                                 Глава XXX

ПЕЧАТЬ ПРИ АЛЕКСАНДРЕ II

     Россия,  отличающаяся от Западной Европы в столь многом, несходна с ней
и  по  значительности,  и влиянию своих периодических изданий. В стране, где
так  задушена  политическая  жизнь,  ежедневные газеты, будучи, по существу,
чисто  политическими  органами,  не  могут  пользоваться  таким  же  сильным
влиянием,  как  в Англии, Франции или Соединенных Штатах. В России нет почти
общественных  учреждений; на общественное мнение власти не обращают никакого
внимания.  Никакие  вопросы  не решаются посредством голосования большинства
граждан,  к  которым ежедневно должна обращаться печать и на взгляды которых
она  может  воздействовать.  У нас борьба общественных сил ограничена сферой
идей.
     Но  для  обсуждения  и  развития  идей  газеты, даже если бы они всегда
могли  предоставлять  этому достаточно места, не являются самыми подходящими
посредниками.  Более  того,  в  этом  отношении  русская публика чрезвычайно
требовательна,  ей  нужны более глубокие и серьезные статьи, чем те, которые
могут  дать  газеты.  Жизненно  важные проблемы, которые в свободных странах
обсуждаются  в  парламентах,  на  собраниях  и  в  клубах,  в  России  могут
рассматриваться  только  в  печати,  насколько это будет дозволено цензурой.
Отсюда   превосходство   нашей   периодической   литературы   над  западными
периодическими   изданиями.  Не  пренебрегая  событиями  дня,  наши  журналы
отводят  значительное число своих страниц важнейшим вопросам, представляющим
внутриполитический  и  мировой  интерес,  печатая часто серьезнейшие работы,
какие  в  других странах выходят только отдельными изданиями. Художественные
произведения,  как  правило,  впервые публикуются в толстых журналах. Романы
высокого  достоинства  почти всегда появляются сначала в журналах отдельными
частями,  но  никогда не печатаются в газетах подвалами с продолжениями. Все
это  придает  русским  журналам  исключительный вес, и поэтому Управление по
делам  печати,  руководимое  и  вдохновляемое  Игнатьевым и Толстым, в своем
походе  против  печати  начало наступление, как я уже говорил, против самого
уязвимого места своего противника - против ежедневных газет.
     Чтобы  получить  некоторое  представление  об ущербе, наносимом русским
газетам  в  этой неравной борьбе, надо лишь перелистать суворинский "Русский
календарь",  где  дается перечень суровых мер, жертвами которых за последнее
время   явились   наши   газеты.  С  начала  нынешнего  царствования  восемь
влиятельных    петербургских    газет    были   либо   сразу   запрещены   в
административном    порядке,    либо   вконец   изведены   непрекращающимися
преследованиями.  За  это  же  время  столичные газеты получили сорок восемь
предостережений,  столько  же  раз  приостанавливались на время от месяца до
восьми  и  несли  неисчислимые  материальные  убытки  от запрещения помещать
объявления  и  лишения  права уличной продажи. Практически ежедневная печать
была  почти  уничтожена,  ибо  среди  погибших  газет  было  несколько самых
влиятельных  в  стране,  таких,  как  "Порядок",  "Голос"  и  другие. Только
два-три  довольно  влиятельных  либеральных органа все еще выходят, несмотря
на  гонения,  влача  жалкое  существование,  постоянно подвергаясь угрозам и
травле и изо дня в день ожидая конца.
     Война  против  толстых  журналов,  предрешенная  с  самого начала, хотя
решение  некоторое  время  и  не  проводилось  в  жизнь, началась с закрытия
"Слова".  Так  как  редактор  журнала  удалился  от дел, Управление по делам
печати  отказалось  утвердить  его преемника, и в частной беседе с издателем
начальник  управления с цинизмом заявил, что он не согласится даже на явного
монархиста.  После  восьми  месяцев  протестов,  увещеваний  и  ожиданий,  в
течение  которых  журналу  не  разрешалось выходить в свет, издатель потерял
уже  всякую  надежду,  и  "Слово"  считали  среди  убитых.  После некоторого
промежутка  времени и новых увещеваний, не приведших ни к каким результатам,
правительство сбросило маску и закрыло также "Отечественные записки".
     Этот  журнал  был  несравненно  лучшим  из  всех периодических изданий,
когда-либо  выходивших  в  России.  По  широкому  кругу читателей, по своему
влиянию,  по качеству статей и талантливости авторов "Отечественные записки"
далеко  превосходили  лучшие из современных ему журналов. У него было десять
тысяч  подписчиков  -  цифра почти феноменальная в России. "Вестник Европы",
сильнейший его соперник, мог похвастаться лишь шестью тысячами подписчиков.
     Так   как   направление   "Отечественных   записок"   было  определенно
демократическое,   журнал,   разумеется,   уделял   много   места  вопросам,
касающимся  положения  народа.  В  этом  отношении  "Отечественные  записки"
сослужили  стране  огромную  службу.  Было  бы  немыслимо изучать какой-либо
вопрос  народного  хозяйства  России,  не  обращаясь  за материалом к старым
номерам  "Записок".  Даже представители нашего ничему не желающего научиться
правительства,  когда они вознамериваются что-то сделать для трудовых масс -
разработать  важный  финансовый  план или подготовить экономическую реформу,
вынуждены  черпать  материал  из  того  же  источника,  и  притом  не только
фактический материал, но и идеи.
     В  статье,  опубликованной  мной  в  "Контемпорэри  ревью",  я  писал о
слепоте  некоторых публицистов, утверждающих, будто Россия не способна стать
хозяином  в собственном доме. Лучшим доказательством противного является тот
факт,  что  русское  правительство не проводило в жизнь и даже не ставило на
бесплодное  обсуждение  своих  комитетов  ни  одной  прогрессивной  реформы,
которая  предварительно  не  была  выдвинута,  рассмотрена  и  гораздо лучше
продумана  печатью и земством. Многочисленные свидетельства этому мы находим
в  "Отечественных  записках".  Скалон разработал и ярко изложил на страницах
журнала  вопрос  о  недостаточности  крестьянских  земельных  наделов еще за
десять  лет  до  решения  его  правительством.  Червинский  и  Трирогов тоже
тщательно   исследовали   эту   проблему  и  обратили  внимание  властей  на
необходимость   принятия   срочных   мер.   Хорошо   известно,   что  только
социалистическая   пропаганда   и  неуклонное  обнищание  крестьянских  масс
заставили    наконец    правительство    действовать.   Земельная   проблема
обсуждалась,  пусть  даже в совершенно недостаточной степени, в соответствии
с  предложениями  "Отечественных  записок",  которые правительство с тех пор
успело закрыть.
     Вопросы   об   изменении   податной   системы,  о  выкупах  наделов,  о
переселенцах   тоже  исчерпывающе  разбирались  в  "Отечественных  записках"
задолго  до  того,  как  они  рассматривались  в  комитетах Лорис-Меликова и
Игнатьева.  Меры для спасения от полного разорения так называемых чиншевиков
были  приняты  благодаря  статьям  Котелянского, который первый обрисовал их
тяжелое,  бесправное положение. Еще более поразительным примером воздействия
печати  является  отмена солевого налога, тоже в значительной мере благодаря
усилиям  "Отечественных  записок".  После  прихода к власти Лорис-Меликова в
журнале  появилась  серия  статей Леонида Черняева, в которых он убедительно
показал  неразумность  политики  обложения солевым налогом, тяжелым бременем
ложившимся  на  плечи  трудового  люда.  Новый  диктатор, желая ознаменовать
начало   своей   государственной  деятельности  милостивым  жестом,  отменил
ненавистный налог.
     Профессор  Янжул  в  своих статьях о фабричном законе в Англии требовал
неотложного  принятия  мер  для  упорядочения  женского  и детского труда на
русских  фабриках.  Правительство  издало  соответствующий закон и назначило
Янжула фабричным инспектором Московской губернии.
     Короче   говоря,   нет   ни  одной  важной  области  народной  жизни  -
землевладения,  промыслов,  податной  системы,  -  которая не обсуждалась бы
специалистами  в  "Отечественных  записках".  Ибо среди авторов журнала были
люди  не  только  теоретически  изучавшие эти проблемы, но и воочию видевшие
порядки,  которые  хотели  изменить,  и  зло, которое хотели уничтожить. Это
придавало   журналу  огромный  авторитет,  и  редакции  удалось  привлечь  к
сотрудничеству   самых   блестящих  и  образованных  людей  своего  времени,
одержимых   страстным   желанием   просвещать   широкие   круги  общества  и
способствовать осуществлению насущных интересов народа.
     Однако  "Отечественные  записки",  прекрасное,  бесценное  издание, без
предупреждения  были  сокрушены  росчерком  министерского  пера, их полезная
деятельность  прекращена;  всю  группу  благородных, вдохновенных писателей,
собравшихся  вокруг них, разогнали и заставили молчать. Почему? В циркуляре,
сопровождавшем  указ  о  закрытии  журнала,  была  указана следующая причина
зловещей   меры:   "Отечественные   записки",  мол,  подрывной  орган  вроде
"Народной  воли",  выходящей  с полным пренебрежением цензуры. Многие авторы
журнала   связаны  с  революционными  сообществами,  а  два  члена  редакции
политически скомпрометированы.
     Несуразность  обвинений  очевидна,  особенно  если учесть, что из почти
ста   авторов   ни   один  не  подвергался  преследованиям  за  политические
преступления.
     Но   обратимся  к  главному  обвинению,  предъявленному  "Отечественным
запискам",  так  как оно может показаться более серьезным. Циркуляр министра
обвиняет  "Отечественные  записки", как и всю свободомыслящую печать, в том,
что  они  несут  ответственность за печальные события последних лет, то есть
за  политические  убийства  и другие терро