ллионный народ
душит он.
     Вот  что  творится в России под властью царей. Такой ценой самодержавие
покупает свое жалкое существование.


                              Часть четвертая

ПОХОД ПРОТИВ КУЛЬТУРЫ


                                 Глава XXV

РУССКИЕ УНИВЕРСИТЕТЫ

     Наконец-то  мы  вышли  из  мрака  и  отступили  от  края  бездны,  куда
деспотизм  ввергает  свои бесчисленные жертвы. Мы завершили наше хождение по
мукам  в этом кромешном аду, где на каждой ступени слышатся крики отчаяния и
бессильной   ярости,   предсмертный   хрип  умирающих  и  сумасшедший  хохот
безумных. Мы снова на поверхности земли и при полном свете дня.
     Правда,  то,  о  чем  нам  предстоит  еще  рассказать,  тоже не весело,
нынешняя  Россия  -  край многострадальный... Но мы покончили с загубленными
жизнями  и  ужасными  злодеяниями.  Теперь  поговорим о неживых материях, об
учреждениях,  которые  не  страдают, хотя бы их разрывали на куски. Сокрушив
живых  - человека, творца, правительство естественно и неизбежно предприняло
наступление    против    установлений,   представляющих   основу   и   опору
человеческого общества.
     Мы  хотим  кратко  описать  борьбу правительства против наиболее важных
общественных  институтов  страны,  к  которым  оно относится с инстинктивной
враждебностью,  потому что они содействуют развитию духовной жизни в стране,
-  учебных  заведений, земства, печати. Политика самодержавия по отношению к
этим  трем  китам,  на  которых  покоится благоденствие народа, покажет нам,
какую роль оно вообще играет в жизни государства.


x x x

     Русские  университеты занимают своеобразное и совершенно исключительное
положение.  В  других странах университеты - это учебные заведения, и ничего
больше.  Посещающие  их  юноши  все,  кроме  бездельников,  предаются  своим
научным   занятиям,  и  их  главное,  если  не  единственное,  стремление  -
выдержать  экзамены  и  получить  ученую  степень.  Студенты,  правда, могут
интересоваться   политикой,  но  они  не  политики,  а  если  и  высказывают
сочувствие  тем  или  иным  идеям,  даже  идеям крайнего направления, то это
никого   не   удивляет   и   не   тревожит,   ибо  такое  явление  считается
свидетельством  здоровой  жизненности,  преисполненной  светлых  надежд  для
народа.
     В  России  дело  обстоит  совсем иначе. Здесь университеты и гимназии -
центры  самой  бурной  и  страстной  политической  жизни,  и в высших сферах
имперской   администрации   слово  "студент"  отождествляется  не  с  чем-то
молодым,  благородным  и вдохновенным, а с темной, опасной силой, враждебной
законам  и учреждениям государства. И такое впечатление до некоторой степени
оправдано,   ибо,  как  убедительно  свидетельствуют  недавние  политические
процессы,    огромному   большинству   молодых   людей,   устремляющихся   в
освободительную  борьбу,  менее  тридцати лет, и они либо студенты последних
курсов, либо недавно сдали государственные экзамены в университете.
     Но  подобное  положение,  в  сущности,  не  является  беспримерным  или
ненормальным.  Когда правительство, обладающее деспотической властью, карает
как  преступление малейшее проявление противодействия своей воле, почти все,
кого  годы  сделали  осторожными,  а  богатство  - эгоистами, или же те, кто
вверили  свою  судьбу  провидению, избегают борьбы. И тогда главари отрядов,
идущих  на верную гибель, обращаются к молодым. Молодежь, если даже у нее не
хватает  знаний  и опыта, всегда полна мужества и преданности делу. Так было
в  Италии  во  времена восстаний Мадзини, в Испании - при Риего и Квироге, в
Германии  -  во  времена  "Тугендбунда"  и снова в середине нашего столетия.
Если  перемещение  центра  тяжести  политической  жизни  на молодых в России
более  явственно,  чем  где-либо,  то  и  побудительные  причины у нас более
сильные  по  своему  действию  и  длительные  по  времени.  Одной  из  самых
действенных  причин  является  политика правительства: бессмысленно жестокие
репрессии   крайне   возмущают   молодежь  наших  университетов,  и  скрытое
недовольство  нередко  выливается  в  открытый  бунт. Это в достаточной мере
подтверждается многочисленными фактами.
     В   конце   1878   года  среди  студентов  Петербургского  университета
произошли  так называемые беспорядки. Они не были особенно серьезными, и при
обычных  обстоятельствах  за  это  выслали  бы  несколько  десятков  юношей,
предоставив  им  возможность  загубить остаток своей жизни в глухих селениях
Дальнего  Севера,  и  ни  министерство,  ни  Совет  университета не стали бы
больше  о  них беспокоиться. Но теперь политика изменилась. После проведения
суда  над  бунтовщиками  Совет  университета назначил комиссию из двенадцати
человек,  среди  которых было несколько лучших профессоров, чтобы произвести
тщательное  расследование  причин  волнений,  повторяющихся  периодически. В
результате   обсуждения   комиссия   подготовила   проект   петиции  на  имя
императора,  в  которой  просила его дозволения провести радикальную реформу
дисциплинарных  порядков  университета.  Однако  проект не снискал одобрения
совета.   Вместо  этого  было  составлено  донесение  министру  "о  причинах
беспорядков и лучших мерах предупреждения их в дальнейшем".
     Этот  документ,  представляющий  величайший интерес, не был опубликован
ни  в  годовом  отчете  университета,  ни в печати. Любая газета, посмей она
даже   сослаться  на  него,  была  бы  немедленно  запрещена.  Но  несколько
экземпляров  донесения было отпечатано в тайной типографии "Земли и воли", и
те,  что сохранились, ценятся как библиографическая редкость. Из экземпляра,
имеющегося  в  моем  распоряжении,  приведу несколько выдержек, которые, как
можно  будет  убедиться,  дают живое представление о том, при каких порядках
вынуждены   жить   студенты   и   какому   возмутительному   обращению   они
подвергаются:
     "Из  всех органов государства, с которыми учащаяся молодежь находится в
ближайшем  соприкосновении  вне  стен  университета,  первое  место занимает
полиция.  По  ее  действиям  и отношению молодежь начинает судить о том, что
можно  назвать  существующим государственным порядком. Такое обстоятельство,
очевидно,  требовало  особенно бережного и осторожного отношения полицейских
властей  к  учащейся  молодежи  в интересах как юношества, так и достоинства
государства. Не то мы видим в действительности.
     Для  большинства молодых людей общение с товарищами и друзьями является
совершенной  необходимостью.  Чтобы  удовлетворить эту потребность, в других
европейских  университетах  (как и в университетах Финляндии и прибалтийских
губерний,  пользующихся  значительными  местными  правами) существуют особые
установления  -  клубы,  корпорации  и союзы. В Петербурге не имеется ничего
подобного,  хотя  огромное  большинство  студентов,  прибыв из провинции, не
имеют  друзей  в  городе,  с  кем они могли бы встречаться. Домашнее общение
могло  бы  до  некоторой  степени  возместить лишение их других возможностей
общественных  связей,  если бы вмешательство полиции не делало и то и другое
одинаково невозможным.
     Всякое  собрание нескольких студентов на квартире их товарища тотчас же
внушает  полиции  преувеличенные  опасения.  О  всяком,  даже малочисленном,
собрании  дворники и квартирные хозяева обязаны сообщать полиции, и собрание
нередко рассеивается с появлением полицейской власти.
     Не  имея  возможности  домашнего общения для каких бы то ни было целей,
даже  самых  невинных,  студенты  не  пользуются  и  личной  безопасностью в
частной   жизни.   Если  даже  они  заняты  только  науками,  ни  с  кем  не
встречаются,  лишь  изредка  принимают  гостей или ходят в гости, они тем не
менее  подвергаются  строгому наблюдению (профессора не без умысла замечают,
что  каждый  находится  под  полицейским наблюдением). Однако все зависит от
формы   и   от  размеров,  которые  это  наблюдение  принимает.  Наблюдение,
учрежденное  над  студентами, имеет не только характер надзора, но переходит
во  вмешательство  в  их  частную жизнь. Где бывает студент? Чем занимается?
Когда   возвращается  домой?  Что  читает?  Что  пишет?  -  таковы  вопросы,
обращаемые  полицией  к  дворникам  и  квартирным  хозяевам,  то есть людям,
обыкновенно  малоразвитым,  следовательно,  исполняющим требования полиции с
бесцеремонностью и бестактностью, раздражающей впечатлительную молодежь".
     Если  читать  между  строк,  то  это  означает, что во время отсутствия
студентов  полиция  роется  в  их  книгах  и бумагах и все, что покажется ей
подозрительным, берется на заметку.
     Таково  свидетельство руководителей Петербургского университета, данное
в  секретном  донесении  царскому министру*. Но почтенные профессора сказали
лишь  половину  правды.  Их  замечания  касаются  исключительно обращения со
студентами  вне  стен  университета.  Чувство  деликатности, естественно, не
позволило  им  писать  о  том,  что  происходит  в  его  стенах,  где высшим
назначением студентов должны быть учение и наука.
     ______________
     *  Вскоре  после  появления  в "Таймсе" статьи, составляющей содержание
настоящей  главы,  Катков  в  проникновенной  и  пылкой  передовой  статье в
"Московских  ведомостях"  прямо  обвинил  меня в том, что я просто выдумал и
комиссию  профессоров,  и их донесение, ни того, ни другого, мол, никогда не
существовало.  Ввиду  того, что факты эти стародавние и почти забыты широкой
публикой  и  так  как  обвинение  по  моему  адресу  может быть повторено, я
вынужден  в  свое оправдание привести некоторые подробности и назвать имена,
которые   в   первом   случае   были  мной  опущены.  Комиссия,  назначенная
университетом,  не  более  является  мифом,  чем  двенадцать профессоров, ее
составившие  и  участвовавшие  в ее работах. Вот их имена Бекетов, Фаминцин,
Бутлеров,  Сеченов,  Градовский,  Сергеевич, Таганцев, Владиславлев, Миллер,
Ламанский,  Хулсон  и  Гоцунский.  Надеюсь,  что  эти  господа,  большинство
которых  поныне  состоят профессорами Петербургского университета, находятся
в  добром  здравии.  Их  доклад  был написан 14 декабря 1878 года. С тех пор
прошло  не  так  много времени. Они, вне сомнения, помнят это дело, и вопрос
легко может найти свое разрешение. (Примеч. Степняка-Кравчинского.)

     Внутреннее  наблюдение  за студентами вверено так называемой инспекции,
состоящей  из  инспектора, назначаемого министерством, помощников инспектора
и  нескольких  полицейских чиновников. Студенты, как и профессора, живут вне
территории  университета  и  встречаются  в аудиториях только в определенные
часы  с  единственной  целью  - присутствовать на лекциях. Профессора вполне
способны сами обеспечить порядок на занятиях.
     Каким  же целям может служить передача этой благородной и вполне мирной
задачи  специальному  полицейскому надзору? С таким же успехом можно создать
особый  отряд  пономарей  в  шпорах  и шлемах для наблюдения за верующими во
время  богослужения.  Но  именно  потому,  что  в  России университеты - это
постоянно   действующие   лаборатории  мысли  и  идей,  наблюдение  за  ними
считается  чрезвычайно  желательным  и  во  главу  угла  ставится  надзор за
домашней  жизнью студента. Не имея никакого отношения к научным занятиям, ни
в  какой  степени  не  подчиняясь  ни  академическому  начальству, ни Совету
университета,  завися  только  от Третьего отделения и от министерства, этот
инородный  фактор, как посторонняя примесь, введенная в живое тело, нарушает
все нормальные функции учебного заведения.
     Три  четверти  всех  так называемых университетских беспорядков вызваны
вмешательством  различных представителей инспекции. Сам инспектор - и в этом
состоит  главная причина всеобщей ненависти, которую он к себе возбуждает, -
является   представителем   департамента   полиции  -  Аргус,  посланный  во
вражеский  стан  для  обнаружения  семян  бунта. Слово, прошептанное на ухо,
может  повлечь  за  собой малоприятные последствия не только для несчастного
студента, но и для заслуженного университетского профессора.
     Однако  эти ненавистные шпионы пользуются самыми широкими полномочиями.
Инспектор  может  сделать  почти все, что угодно. С одобрения попечителя, то
есть  министра,  руководящего  его  действиями,  он  вправе уволить юношу из
числа  студентов  на  год  и  два  или  исключить  его  навсегда без всякого
разбирательства   и   суда.  Инспектор  распоряжается  выдачей  стипендий  и
пособий,  столь  многочисленных  в  русских  высших  школах, и, наложив свое
вето,  может  лишить  студента  предназначенных ему денег, определив его как
"неблагонадежного".  Это  означает:  пока  он  еще  не на подозрении, но его
нельзя считать вполне безупречным.
     Инспектору  предоставлено  еще  право одним росчерком пера лишать целую
группу  студентов всяких средств к существованию, запретив им давать частные
уроки.  Многие  бедные  студенты  полностью  зависят от подобной работы ради
хлеба  насущного.  Но  никто не может давать уроки без разрешения полиции, а
разрешение  не  выдается без согласия инспектора, и то на ограниченный срок.
Инспектор,  если  ему  заблагорассудится,  может  отказать  в  возобновлении
разрешения  или  даже отменить его до истечения срока действия. Он может так
же,  как и любой из его помощников, наказать непокорных студентов заточением
в  карцер на срок, не превышающий семи суток. Он может наложить взыскание за
опоздание  на  лекцию,  за  то, что студенты одеты не так, как ему нравится,
что  волосы у них подстрижены не так или шляпа заломлена набекрень, и вообще
изводить их всякими пустяками, какие только взбредут ему в голову.


x x x

     Мелочная  тирания  ощущается русскими студентами острее, вызывает в них
более  бурное  возмущение,  чем  это, возможно, было бы у студентов в других
странах.  Наши  юноши развиты не по годам. Страдания, очевидцами которых они
являются,  и  гонения, которым они подвергаются, заставляют их рано созреть.
Русский  студент  сочетает в себе достоинство возмужалости с пылом юности, и
он  тем  болезненнее  чувствует издевательства, которые вынужден переносить,
что  бессилен  воспротивиться  им.  Студенты  большей  частью  принадлежат к
семьям  мелкопоместного  дворянства  и  низшего  духовенства,  а те и другие
бедны.  Все  они  знакомы  с  прогрессивной,  вольнолюбивой  литературой,  и
огромное  большинство из них пропитаны демократическими и антимонархическими
идеями.
     Когда  они  становятся  старше,  эти  идеи  у них усиливаются благодаря
условиям  их  жизни.  Они  вынуждены  либо  служить  правительству,  которое
ненавидят,  либо избрать поприще, к которому не питают особенной склонности.
В  России  молодые  люди с благородной душой и великодушными стремлениями не
имеют  никакой  будущности. Если они не согласятся надеть царский мундир или
стать  членами  продажной бюрократии, они не смогут ни служить своей родине,
ни  участвовать  в  общественной  деятельности.  При этих обстоятельствах не
удивительно,   что   среди   студентов  русских  университетов  очень  силен
бунтарский  дух  и  они всегда готовы принять участие в манифестациях против
властей  вообще,  но прежде всего против своих врагов из Третьего отделения,
манифестациях,   превращающихся   на  официальном  языке  в  "беспорядки"  и
"волнения" и приписываемых махинациям революционной партии.
     Такое  обвинение  неверно. Революционная партия ничего не выигрывает от
этой  борьбы.  Напротив,  она  ослабляется,  потому что те, кто потеряны для
общего  дела  из-за  университетской передряги, могли бы применить свои силы
для  лучшей  цели,  в  настоящей  революционной борьбе. Беспорядки в русских
университетах  носят  чисто  стихийный  характер;  единственная их причина -
скрытое  недовольство,  непрестанно  накапливающееся  и всегда готовое найти
выход  в  манифестации.  Студент  несправедливо  исключен  из  университета;
другой  произвольно  лишен стипендии; ненавистный профессор просит инспекцию
заставить  студентов  посещать  его  лекции.  Весть  об  этом с молниеносной
быстротой   распространяется   по   университету,  студенты  волнуются,  они
собираются  по  двое  и  по  трое, чтобы обсудить эти дела, и в конце концов
созывают  общую  сходку,  выносят протест против действий дирекции и требуют
отменить  несправедливое  решение.  Появляется  ректор  и  отказывается дать
какие-либо  объяснения.  Инспектор  приказывает  всем  немедленно разойтись.
Доведенные  теперь  до  белого каления, студенты с негодованием отказываются
повиноваться.  Тогда  инспектор,  предвидевший  такой  оборот,  призывает  в
аудиторию жандармов, казаков и солдат, и сходка разгоняется силой.
     События,  происходившие  в  Москве  в  декабре 1880 года, служат лучшей
иллюстрацией  того,  что  беспорядки возникают часто по самой незначительной
причине.  Профессор  Зернов  читал  лекцию  по  анатомии перед внимательными
слушателями,  когда  из  соседней аудитории донесся громкий шум. Большинство
студентов  выбежали  туда,  чтобы  узнать причину шума. Ничего особенного не
случилось,   но   профессор,   раздосадованный   перерывом   в  его  лекции,
пожаловался   властям.  На  следующий  день  разнеслась  весть,  что  жалоба
профессора  привела  к исключению шести студентов курса. Необычайно жестокое
наказание  за  столь  простительное  нарушение  дисциплины  вызвало всеобщее
негодование.  Созвали  сходку,  просили  ректора  дать объяснения. Но вместо
ректора  явился московский градоначальник во главе отряда жандармов, казаков
и  солдат  и приказал студентам разойтись. Молодежь страшно заволновалась, и
хотя   она   прислушалась  бы,  конечно,  к  голосу  разума,  но  отказалась
повиноваться  грубой  силе.  Тогда  аудитории  были  оцеплены солдатами, все
выходы  преграждены,  и  около  четырехсот  студентов  были арестованы и под
конвоем штыков проследовали в тюрьму.
     Дела  такого  рода  не  всегда  кончаются одними арестами. При оказании
малейшего  сопротивления  солдаты  пускают  в  ход ружейные приклады, казаки
взмахивают  нагайками,  лица  юношей  обливаются  кровью, раненых швыряют на
землю,   и  тут  развертывается  страшная  картина  вооруженного  насилия  и
тщетного сопротивления.
     Так  случилось в Харькове в ноябре 1878 года, когда беспорядки возникли
из-за  чистого  недоразумения  между  профессором  ветеринарного института и
одним  из  его  курсов,  недоразумения, которое можно было устранить, просто
объяснившись  со  студентами.  То  же  самое  произошло  и  в  Москве,  и  в
Петербурге  во  время  студенческих беспорядков 1861, 1863 и 1866 годов. При
определенных  обстоятельствах  закон допускает еще более зверское насилие. В
1878   году   был   опубликован   указ,   свирепость   которого   невозможно
преувеличить.  Этим  указом  "ввиду часто происходящих студенческих сборищ в
университетах  и высших школах" действие закона о бунтовщических сборищах на
улицах  и  в  других  общественных  местах  распространяется на все здания и
заведения,  используемые  как  гимназии  и  высшие  школы.  Это  значит, что
студенты  в  России  всегда находятся под действием закона военного времени.
Студентов,  собравшихся  на  сходку  или группой, после троекратного приказа
разойтись можно расстреливать как вооруженных мятежников.
     К  счастью,  этот  чудовищный  закон  пока  не  применялся  во всей его
жестокости.  Полиция  еще  ограничивает  свои  репрессивные меры избиением и
заключением  в  тюрьму  студентов,  не  выполняющих ее приказов или чем-либо
вызывающих   ее   неудовольствие.   Но   студенты   не   выказывают   особой
признательности  за  эту умеренность; они всегда пребывают в состоянии глухо
кипящего  бунтарства  и  пользуются  всяким  случаем,  чтобы  словом и делом
протестовать против тиранства представителей закона.
     Между   студентами   вообще   очень   сильно  чувство  т