2 году московская
газета  "Современные  известия"  напечатала  список  "великих мошенничеств",
совершенных  должностными  лицами за последние несколько лет. Согласно этому
списку,  имели  место  двадцать  пять  случаев  хищений на сумму от 20 до 60
тысяч  рублей,  шесть  случаев - на сумму от 400 до 500 тысяч рублей и шесть
случаев  -  на сумму от 1 до 12 миллионов рублей. Итого - 27 миллионов! Сюда
не  входят  более  скромные  растраты  -  на  сумму  менее 20 тысяч, которые
неисчислимы...  "Россия  имеет  на  своей службе только двух честных людей -
тебя  и  меня",  - сказал император Николай своему старшему сыну. И каким бы
ни  был  с  тех пор прогресс в стране, он никак не отразился на характере ее
чиновников.
     Один   из   наиболее   примечательных   фактов,   выявленных  недавними
разоблачениями,   -   это   сравнительно   скромная   роль,  которую  играли
представители  администрации.  В  банковских  аферах  местные  и центральная
власти  действовали лишь как сообщники и укрыватели краденого. Активную роль
играли  и  львиную  долю  забирали  высокопоставленные  мошенники; они имели
возможность   грабить   безнаказанно,   бросая   подачки   армии   продажных
чиновников,  всегда  готовых предоставить неограниченные полномочия тем, кто
больше  платит.  Можно  даже сказать, что низшие власти больше виноваты, чем
высшие  представители государства, которые вмешиваются лишь в исключительных
случаях;  в  более  мелких  хищениях  они  представляют  разбираться местным
органам власти.
     На  процессе  Рыков  горячо  протестовал  против  того,  что он называл
несправедливостью  публики  и  прессы.  "Мне  говорят, что я чудовище, что я
украл   шесть  миллионов.  Но  это  грубая  клевета.  Клянусь  вам,  господа
присяжные,  я  украл  всего  только  один  миллион,  только один миллион!" -
говорил  он  с  негодующим  жестом и невольным юмором. И это было совершенно
верно,  как  торжествующе  доказал  его  молодой  адвокат.  Для своих личных
надобностей  Рыков  действительно взял только миллион. Но он смог взять этот
миллион, лишь потратив еще пять миллионов на взятки за молчание.
     К  несчастью,  самодержавие,  правящее  Россией,  хозяйничает  в стране
примерно  так  же,  как  Рыков  в банке. Чтобы достать денег для собственных
нужд,  оно  должно потворствовать хищениям своих чиновников. Чтобы сохранить
свою   деспотическую   власть,  самодержавие  должно  терпимо  относиться  к
деспотизму   тысяч   местных   самодержцев  -  губернаторов,  полицейских  и
исправников.  Чтобы  защитить  себя  от критики, государство должно подавить
свободу  слова, надеть узду на печать и от страха, что она будет разоблачать
злоупотребления   администрации,   запретить  ей  разоблачать  мошенничества
отпетых жуликов.
     Для  полноты картины надо было бы рассказать еще о скандальном процессе
Буша,  о  злоупотреблениях в интендантстве, вспомнить историю о самоубийстве
министра  Макова,  привести  выдержки с залитых кровью страниц ревизии Уфы и
Сибири.   Были   дела   куда  серьезнее,  чем  мелочный  педантизм  министра
внутренних  дел,  отказавшегося  прочитать  прошение потому, что на нем было
наклеено  мало  марок,  или юмор министра финансов, отечески посоветовавшего
жулику  бросить  свое  опасное  ремесло.  Но  я  не  задаюсь целью описывать
русскую  бюрократию.  Я  сообщил  о  деле Скопинского банка только для того,
чтобы  показать  характерное  свойство царского правительства - давать самые
широкие  возможности мошенникам и ворам; используя существующий порядок, они
безнаказанно  разоряют  и  грабят  страну.  Своими  драконовскими законами и
административными    мерами    правительство   отстранило   от   участия   в
государственных  делах  лучших  людей  нашего  общества  по  подозрению их в
либеральных  взглядах,  и их место заняли хищники и лихоимцы. В то время как
малейшая  попытка  служить  стране  верой  и  правдой грозит свободе и жизни
человека,  негодяи  и  жулики могут рассчитывать на высокое покровительство.
Ибо  бесчестность  - самый верный залог того, что человек чужд порочных идей
и проявит себя надежным поборником существующего строя.


                                Глава XXXII

РОССИЯ И ЕВРОПА

     Теперь  пора  кончать. Мы завершили наше путешествие. Оно поневоле было
торопливым,  и  мы  лишь  немногое увидели из того, что стоило видеть. Но мы
ознакомились  с  сущностью  и  духом царизма, с его политикой по отношению к
образованным   классам,  хоть  и  малочисленным,  но  выполняющим  важнейшие
назначения  в общественной жизни страны. Оглядываясь назад, мы снова бросаем
взгляд на это ограниченное поле действия самодержавия.
     Странное   зрелище!   Перед   нами  государство  и  его  правительство,
называющее  себя  национальным,  патриотическим, но оно неуклонно, из года в
год  совершает  то, что мог бы совершать лишь самый варварский завоеватель в
припадке  дикой  ярости  и безумного фанатизма. Скажу без преувеличения, что
деяния  наших  нынешних  правителей  сравнимы лишь с подвигами какого-нибудь
восточного  халифа.  И  не  сомневаюсь,  что  никогда  в  другой  стране  не
существовало подобного правительства!
     Если  бы все, что мы рассказали в настоящей книге, не было доказано - и
сто  крат доказано! - горами официальных документов, не верилось бы, что все
это  правда.  Но,  к  несчастью,  это действительно правда. И, что еще хуже,
всегда будет правдой, до тех пор пока в России правит самодержавие.
     Какой-нибудь  оптимист,  возможно,  скажет,  что  политика  российского
триумвирата  лишь  временное  отклонение,  вызванное  чрезмерным влиянием на
императора   Победоносцева,  Каткова  и  Толстого.  Да,  политика  нынешнего
правительства,  несомненно,  отклонение,  но  только  по своим бессмысленным
действиям  и  циничной откровенности. Если бы Победоносцев и Катков потеряли
свое  влияние,  а  Толстой оказался в опале, их преемники, возможно, были бы
не   столь   опрометчивы   и  более  разумны.  Все  же  внутренняя  политика
правительства  в  ее  главных  чертах по необходимости останется неизменной.
Элементарное  чувство  самозащиты  делает  неизбежным  сохранение его образа
правления.
     В  конце  XIX  столетия  единственной гарантией сохранения самодержавия
является  только  невежество  народа. Недостаточно сжигать книги и подавлять
вольнолюбивые   журналы.   Единственный   способ   уничтожить  революционное
брожение  - подавлять читателей. Если даже крестьяне не читают ничего, кроме
"Московских  ведомостей",  они  найдут в их столбцах "Иностранных сообщений"
известия  о  европейской  политике,  о  парламентах  и свободных собраниях и
многие  другие  вещи, которые не менее "возбуждают умы" против самодержавия.
Те,  кто ограничиваются чтением суворинского "Русского календаря", обнаружат
в  нем  сведения о распределении налогов, и если они будут правильно поняты,
то  окажутся  таким же горючим материалом, как революционные листовки. Между
тем  правительство  вынуждено отстранять общественность от всякого участия в
управлении  государством. На кого же тогда может опираться самодержавие, как
не на полицию и бюрократию, как известно, отнюдь не заслуживающую доверия?
     Находясь  в  непримиримом противоречии с культурой, ведя открытую войну
с  большей  частью  образованных классов, самодержавие вступило в конфликт с
самим   государством,   изо   всех  сил  толкая  его  к  неизбежной  гибели.
Противодействуя   просвещению  в  любой  форме,  оно  осушает  источник  сил
народных   масс.   Оставляя   управление  государственными  делами  в  руках
бесконтрольной   бюрократии,   столь   же   бездарной,   как   и  продажной,
самодержавие  благодаря  злоупотреблениям  своих слуг еще более ограничивает
свои  возможности.  Неуклонное  разорение государства, растущий беспорядок в
финансах,  непрестанное обнищание крестьянства - все это лишь естественные и
неизбежные  последствия  деспотического  режима. Как раз этому мы и являемся
свидетелями в России.


x x x

     Такое  ненормальное  положение  не может долго продолжаться. Катастрофа
неизбежна.  Некоторые публицисты находят много общего между нынешней Россией
и  дореволюционной  Францией.  Действительно, мы видим много сходных черт, и
самая  яркая  -  это  распространение  в  России  среди  всех  слоев  народа
антиправительственных  настроений,  благородных  творческих идей, называемых
"подрывными",  ибо  они стремятся уничтожить несправедливость и восстановить
господство  права. Некоторое сходство мы видим также в материальных условиях
и  нравственных  склонностях  народных  масс.  Однако есть одно существенное
отличие,  на которое мы хотим обратить особое внимание, так как оно касается
того,  что  в  значительной  степени  должно способствовать усилению распада
царской  империи  и  приблизить неизбежный кризис. Мы говорим о политическом
положении России.
     Франция  XVII века была окружена государствами с таким же деспотическим
строем,   как   она   сама.  Соседи  России  -  конституционные  страны.  Их
конституции  весьма  далеки  от идеала свободы. Но, во всяком случае, они не
допускают  состояния  открытой войны между своими правительствами и народом.
Ни  прусское,  ни  австрийское  и  ни  одно  другое  правительство  в Европе
умышленно  не  препятствует  распространению  образования  или  установлению
более  разумных  и  передовых  методов  управления  государственными  делами
только  из  страха усилить своих внутренних врагов. Соседи России становятся
все  более  могущественными.  Их  правительства прилагают все усилия к тому,
чтобы  способствовать общему прогрессу, используемому ими в своих интересах.
В  царской  России прогресс либо не существует, либо он движется черепашьими
шагами, все время наталкиваясь на непреодолимые препятствия.
     Будучи    неразрывно    связана   с   другими   европейскими   странами
политическими  узами  и  вынужденная  вступить  в  экономическое,  военное и
политическое  соперничество  со  своими  соседями, царская Россия неудержимо
катится   к   катастрофе.   Ибо,   несмотря  на  все  растущие  противоречия
внутреннего  развития европейских стран, Россия не может состязаться с ними,
не  перенапрягая  своих сил. Чем острее соперничество, тем гибельнее оно для
России.  Поэтому  грядущий  политический кризис гораздо ближе и грознее, чем
кризис   социальный.   Нынешнее   положение   в  стране  напоминает  период,
предшествовавший  реформам  Петра  Великого. Самодержавие так же подавляет и
угнетает  культуру  и прогресс, как это делал московский клерикализм в XVI и
XVII  столетиях.  Сыграв  свою  роль  в  создании  политического  могущества
России,  царизм  стал  теперь  причиной  его  неуклонного  разрушения.  Если
самодержавие   не  падет  вследствие  внутренних  причин,  то  оно  потерпит
поражение  в  первой  же серьезной войне; будут пролиты реки крови, и страна
будет расчленена на куски.
     Свержение  самодержавия  стало  политической, социальной и нравственной
необходимостью.  Оно  обязательно  для  безопасности государства и для блага
народа.


x x x

     Говоря  о  нашей  центральной  власти, очень поучительно и, разумеется,
весьма  утешительно  отметить,  как преступления против человечества сами по
себе  превращаются в кару, падающую на голову преступников. Библия сохранила
легенду   о   вавилонском   царе  Навуходоносоре,  который  в  наказание  за
чрезмерную  гордыню  был  превращен  богом  в  быка  и  целых двенадцать лет
питался   одной  травой.  Я  не  помню,  почему  гордыня  вавилонского  царя
заслужила  столь  ужасное  наказание.  Вряд  ли он был более гордый, чем его
петербургский  собрат,  претендующий  на  то,  чтобы всеми повелевать, всеми
распоряжаться,  за  всех  решать  и всеми помыкать в стране со стомиллионным
населением.  Было  бы  только справедливо подвергнуть его подобной же каре и
присудить всю жизнь жевать одну только бумагу.
     В  бюрократическом  государстве,  где  все делается в письменном виде и
ничего   не   оставляется   для   собственной   мысли  и  инициативы,  самые
незначительные  дела восходят от низших служителей системы к самой вершине -
царю.  Что,  например, скажет читатель о следующем императорском рескрипте -
одном  из  тысяч  совершенно сходных "высочайших указов", как они называются
на  официальном  языке,  относящемся  не более и не менее как к студенческим
кителям. Привожу указ дословно, со всем его бюрократическим красноречием:
     "При   слушании   всепокорнейшего   доклада   министра  государственных
имуществ  Его  Императорское  Величество  15  октября  сего  года (1884 год)
высочайше  соизволил  повелеть  в  дополнение  к форменной одежде, высочайше
утвержденной  Его  Величеством  3  мая  1882  года для студентов Московского
сельскохозяйственного  института, разрешить во время лекций в институте и на
практических  занятиях  носить кители: зимой - серо-коричневого сукна, летом
-  светло-желтого  (небеленого)  полотна  -  с  ремнем  из  коричневой кожи,
украшенным  металлической пряжкой, на которой, перевитые венцом из колосьев,
должны быть начертаны буквы П и А славянской печати".
     Может  ли  верховный  правитель  ста  миллионов лучше использовать свое
время,  чем на решение столь важных проблем - цвета и материала студенческих
кителей,  носить  ли  студентам кители или сюртуки и какие должны быть буквы
на пряжках - славянские или готические?
     Правда,  эти  вопросы  не очень сложны. Если у царя нет особого вкуса к
красоте  форменной  одежды,  он  может решить их сразу. Но ведь проект указа
должен  быть  ему  прочитан, прежде чем он его подпишет, или по крайней мере
кратко  изложен.  Царь  должен сказать свое "да" или "нет", должен потратить
на  это  какое-то  время.  И если каждый министр приносит ему сотни таких же
пустяковых  дел,  сколько  же  времени  от  рабочего  дня остается у царя на
непустяковые   дела?  Легко  убедиться  в  том,  что  каждый  министр  может
представить   вполне  достаточно  безделиц,  чтобы  заполнить  досуг  своего
государя  и  лишить  его всякой возможности уделять внимание важным вопросам
государственного  управления.  Так  царь  может  действовать,  только следуя
советам  своего  министра.  Даже  такой  ревностный абсолютист, как покойный
московский  профессор  Буслаев,  в письме, напечатанном в одном из журналов,
посвященных  русской  старине,  подсчитал огромное количество представляемых
на  подпись  императору маловажных бумаг и пришел к неожиданному заключению:
чтобы  вернуть  Белому царю свободу действий, каждодневная правительственная
рутина  должна  быть  возложена  на  ответственного  министра. Однако ученый
профессор  не  пошел  так  далеко,  чтобы  предложить сделать этого министра
ответственным перед народным представительством.
     Если  сравним  положение  деспотов  в различные исторические эпохи, то,
безусловно,  сможем утверждать, что нынешний метод сделать якобы всесильного
монарха совершенно бессильным гораздо действеннее, чем прежний.
     Деспоты  вроде  старых  русских  царей  с некоторым усилием воли все же
освобождали  себя,  хоть  и  с сожалением, от пустых придворных ритуалов. Но
глава  современных  бюрократических  деспотов  не  может с таким же душевным
спокойствием  снять с себя обязанность читать десятки объемистых ходатайств,
от  решения которых зависит столько же человеческих судеб, или рассматривать
проект  финансовой  реформы,  осуществление  которой означает благосостояние
или разорение целой губернии.
     И  если  бы  случилось,  что,  невзирая  на все препятствия, царь вдруг
пожелал  настоять  на  решении  какого-либо  вопроса  по  своему усмотрению,
всепокорнейшие  исполнители  его воли отнюдь не пришли бы в затруднение. Они
просто  использовали  бы баснословную медлительность бюрократической машины,
которая  позволила  бы  отсрочить  дело  на  столько лет - я мог бы сказать,
поколений,  -  сколько  им понадобится. Ничто не мешает министрам при первом
же  удобном  случае  внести  любое  изменение  в  решение  царя.  А то можно
запрятать  дело в долгий ящик в какой-нибудь департаментской канцелярии, где
оно будет покоиться до второго пришествия.
     История  нашей  администрации  -  длинная  цепь  подобных явлений. Если
Александр  II  кое-чего  добился  в  начале  своего  царствования, то только
потому,  что  на короткое время порвал с бюрократической рутиной и обратился
к  общественности.  Но с того момента, как царь, гонимый страхом, бросился в
объятия  бюрократии, он стал бессилен и пошел прямым путем к гибели. Из всех
типов  деспотов,  которых  знала  история,  самые  беспомощные,  безусловно,
деспоты-бюрократы нашего времени.
     Можно   идти   еще  дальше.  Как  острозубчатый  горный  камень,  долго
перекатываясь  по дну стремительной реки, превращается в гладкий, безобидный
голыш,  хотя  и  тяжелый, но не острый, так изменилось и нынешнее российское
самодержавие.   Прежние   цари   вознаграждали  себя  за  свою  политическую
незначительность,  озорничая  неограниченной  властью, и находили утешение -
если   это   можно   назвать  утешением  -  в  потворстве  их  желаниям.  Но
неограниченная  власть приняла у наших современных царей чисто платонический
характер.  Появился  всевидящий,  всезнающий  репортер,  со  своим  визгом и
смехом,   своим   возмущением   и   скандалами,  и  это  заставляет  деспота
ограничиваться   внутренним,   придворным   кругом.   Наши   деды  говорили:
находиться  возле  царя то же, что находиться возле смерти. Но нынешний царь
уже  не  приговаривает  к  смерти  одним  движением  бровей,  как это делали
московские  цари.  И  он не ссылает в Сибирь придворных, вызвавших его гнев,
как  первые императоры петербургского периода. Теперь всем вершат чиновники.
Современный  царь  лично  никого не трогает, он такой же тихий и безвредный,
как  любой  конституционный монарх. Правда, он не отказался от своей власти,
он  как  зверь  с  хищными  клыками  и  острыми  когтями, которые никогда не
пускает  в  ход.  Царь  -  совершенно прирученное домашнее животное, покорно
несущее  бремя  придворного  ритуала.  С  самоотречением,  достойным лучшего
применения,  он  служит  ширмой для преступлений своих придворных, подвергая
себя  всем  заслуженным последствиям своего кажущегося всевластия, делающего
его   жизнь   несчастной,  его  существование  -  полным  страха,  власть  -
посмешищем, положение - позором.
     Эволюция  самодержавия  и  впрямь  завершилась. Оно едва ли могло пасть
ниже,  оно  едва  ли могло представить более веселящее, приятное, ободряющее
зрелище для своих врагов.


x x x

     Но  почему?  Мыслимо  ли,  чтобы  человек, не потерявший рассудок, стал
вести  себя  подобным странным образом? Как может он терпеть такое положение
и  навлекать  этим  неисчислимые  бедствия  на целый народ, который, в конце
концов,  не  сделал  ему  ничего  дурного? Как может он отказаться росчерком
пера  покончить  с открытыми злоупотреблениями, как может не желать изменить
свою  собственную  жизнь, если это возможно? Значит, это невозможно. Значит,
над  ним  довлеет  какая-то  тайная  сила,  какая-то  тайная  партия.  Такие
предположения  всегда  были  обычны  в  России,  и  в  различные времена они
вызывали  догадки  о  существовании  чрезвычайно  могущественной  придворной
партии,  называемой  то "староаристократической", то "старославянофильской".
И  вот  эта  партия  якобы  мешает  царю создать для народа благоденственную
жизнь.
     Любопытно,  как  крайности  подчас  сходятся.  Абсолютно та же идея и в
совершенно  той  же  форме  возникает  в  умах  русских крестьян, и их ответ
примерно  такой же. Только у крестьян воображение набрасывает на эти домыслы
фантастические  покровы.  Иногда  легенда  принимает характер драматического
представления,  в  котором  принцип  добра,  воплощенный в царе, побеждается
враждебной  силой,  воплощенной  то  в Сенате, причем его обычно смешивают