ия.  А так как обычно крестьяне всегда переходили вместе
с   землей,   которую   обрабатывали,  то  они  теперь  обратились  в  рабов
дворян-помещиков,   с   которыми   их  прежде  связывала  скорее  вассальная
зависимость, чем отношения раба и господина.
     Русское  крестьянство,  до  возвышения  Московского  царства совершенно
свободное,  постепенно  было  доведено  до  состояния  рабской  неволи,  а в
середине  XVI века правительство отняло у крестьян последний знак их древних
вольностей  - право покидать после окончания полевых работ своего помещика и
наниматься  к  другому. Это право в значительной степени уже было ограничено
Борисом  Годуновым  и  наконец  уничтожено  сто  лет  спустя  царем Алексеем
Михайловичем.  С  того  времени  крестьянам строжайше запрещалось уходить от
помещиков,  за  которыми они были закреплены. Однако они оставались на своей
земле,   так   как  переселение  их  было  бы  в  ущерб  государству.  После
царствования  Петра  помещики  могли  распоряжаться  крестьянами  по  своему
усмотрению,  покупать  и  продавать их, как они покупали и продавали скот. И
если  только  дворяне-помещики и их сыновья выполняли свои обязанности перед
государством, последнее не вмешивалось в их отношения с крестьянами.
     Так  крестьяне  в  полном смысле слова превратились в рабов дворян, и с
этого времени ведет начало подлинное порабощение русского народа.
     Ибо  государство  всех  в  равной мере держало в своих цепях. От дворян
оно  требовало  их кровь, их досуг, их жизнь. Народ помимо того, что отдавал
своих   сынов   в   армию,  подневольным  трудом  содержал  царских  слуг  и
собственных   помещиков,  а  податями  из  него  выжимали  деньги  в  казну.
Подневольным  трудом крестьян пользовалось и правительство, как это было при
постройке  по  приказу  Петра  второй столицы. Толпы каменщиков, землекопов,
плотников  и  других  рабочих  были  согнаны  со всех концов империи, и "под
угрозой  смертной казни и конфискации имущества" их заставили воздвигнуть на
берегах  Невы  великий город, носящий имя его основателя. Думают ли ныне те,
кто  шагают  по  его широким проспектам, о сотнях тысяч безымянных рабов, на
чьих костях был построен Санкт-Петербург!
     Царствование  Петра  воистину  было тяжелым временем для его подданных.
Никогда  еще  ни один народ не вынуждался правителем приносить столь великие
жертвы  -  отдавать  свою  жизнь  и  имущество.  Жертвы,  кстати  сказать, в
значительной  степени  напрасные,  ибо  если  даже идеи великого реформатора
были  благородны,  то  методы их осуществления часто далеко не благоразумны.
Он  предпочитал  насилие  умеренности  даже  тогда,  когда насилие не только
противоречило  его  интересам,  но  было  губительно  для  его планов. Но он
сделал  свое  дело  -  Россия  стала  могущественной державой. Беспорядочные
войска,  из  которых восемьдесят пять тысяч солдат были полностью истреблены
двенадцатью    тысячами    шведов,    Петр    заменил   постоянной,   хорошо
дисциплинированной  и  прекрасно снаряженной стовосьмидесятитысячной армией.
Он  увеличил  доходы  казны  с  трех  до  четырнадцати  миллионов  рублей. И
главное,  столь  велика была сила, приданная народу европейской культурой, к
которой  он  приобщил  Россию,  что  ее мощь и богатство продолжали расти из
поколения    в   поколение.   Невзирая   на   бездарность   большинства   из
многочисленных  преемников  Петра,  Россия  сохранила свое положение великой
державы  и благодаря своим завоеваниям на Балтийском море и выходу к Черному
морю   обеспечила   для   славян   совершенную   независимость   и  развитие
национальной культуры, наиболее соответствующей духовному гению народа.
     Таковы  были  цели  и  таковы  заслуги военной диктатуры, установленной
Петром   Великим.   Она   была   исторической  необходимостью,  единственным
средством  пробудить  страну  от  вековой  спячки,  в  которую  ее  повергли
теократические правители старого Московского государства.


                                  Глава IX

ОСВОБОЖДЕНИЕ КРЕСТЬЯН

     Но  политический строй, как бы он ни подходил для одной эпохи и в одних
условиях,  становится  в  позднейшую  эпоху  при  других  условиях не только
ненужным,  но  и пагубным. Вместо пользы он, наоборот, приносит вред, вместо
содействия   прогрессу   углубляет   реакцию.  Так  произошло  и  с  русским
самодержавием.
     По  мере  того  как  культура  и цивилизация по толчку, данному Петром,
утвердились  в стране и были приняты народом, элемент принуждения, введенный
во  всех  областях  общественной  жизни,  становился все менее необходимым и
наконец  совершенно потерял свой смысл. Во времена великого реформатора все,
что  имело  хоть  малейший  налет "немецкого", то есть европейской культуры,
приходилось  буквально  проталкивать  в  горло.  Мальчиков  загоняли в школы
плеткой,  а  приглашения  на  придворные  балы  и  ассамблеи  сопровождались
угрозами  конфискации имущества в случае неявки. Ибо отцы и матери в ту пору
держали  дочерей под замком по восточному обыкновению и по старинному, свято
чтимому  обычаю  их  выдавали  замуж за людей, которых они никогда прежде не
видали.
     Даже  личная  заинтересованность  и  жажда  богатства не могли побороть
силу  лени  и  предрассудков.  Россия  владела богатейшими запасами полезных
ископаемых  -  золота  и  менее  благородных металлов, месторождения которых
почти  не  разведывались.  Когда оказалось, что забота о собственных выгодах
не  была  достаточно  побудительной  причиной,  чтобы  развивать эту область
деятельности,   император   применил  новый  стимул:  издал  суровые  указы,
заставлявшие  владельцев  рудников под угрозой строгих кар разведывать недра
и  извлекать  прибыли  как  в  свою  собственную  пользу,  так  и  в  пользу
государства.  В тех случаях, когда владельцы не торопились выполнять царские
указы,  частным  предпринимателям  давалось  право  открывать  их  рудники и
присваивать  руду,  не  испрашивая  на то разрешения и не уплачивая арендной
платы за разработку недр.
     Но  ушло  всего  лишь  одно  поколение, и все изменилось. Жажде наживы,
преодолению    предрассудков    не    требовалось    более    подхлестывания
правительственными   указами.  Не  довольствуясь  уже  открытыми  рудниками,
заводчики  искали  новые источники обогащения. Не приходилось уже штрафовать
дворян  за  отказ  сменить  национальную  одежду на европейскую или насильно
стричь  им  бороды  и за волосы таскать людей на балы и развлечения. Влияние
моды  и  любовь к удовольствиям оказались более сильнодействующим средством,
чем  насилие  и  угрозы. Учителя в школах уже не пугали родителей и детей до
потери  сознания,  ибо последние, сами ставшие теперь родителями, стремились
дать  своим  детям  то  образование,  которое им прежде внушало отвращение и
страх.  Так  в  частной  жизни  с принуждением было покончено по той простой
причине, что некого было принуждать.
     Подобный же результат был достигнут и в общих назначениях государства.
     В   царствование   Петра   III   (1762),   через  три  поколения  после
опубликования   указа   Петра   Великого   об  обязательной  для  дворянства
государственной  службе,  появился  другой  указ,  известный как "Манифест о
вольности  дворян",  которым последние освобождались от обязательной военной
и  гражданской  службы без малейшего умаления их прав и привилегий. Причины,
заставившие  правительство изменить свою политику по отношению к дворянству,
красноречиво  говорят  о том, какие глубокие перемены произошли менее чем за
сто  лет  в  социальном  положении страны. На выразительном языке указа Петр
Великий  "повелел  вступить  в  военные  и гражданские службы и, сверх того,
обучать  благородное  юношество",  и  "упомянутому  установлению,  хотя оное
вначале  несколько  и  с  принуждением  сопряжено  было, но весьма полезное,
последовали  все  со времени Петра Великого владеющие русским престолом". Но
так  как  "полезное  знание  и  прилежность к службе умножило в военном деле
искусных  и  храбрых генералов, в гражданских и политических делах поставили
сведущих  и  годных  людей  к  делу...  не  находим  мы  той необходимости в
принуждении к службе, какая до сего времени потребна была".
     Если  этот указ был вызван главным образом желанием угодить дворянству,
он  всецело  оправдывался также требованиями государственной политики. Число
дворян,  способных и готовых служить, теперь было более чем достаточно, и их
обязательная  служба  уже  не вызывалась необходимостью. Поэтому нелепо было
бы  их  к  этому  принуждать. Ни тогда, ни позднее царскому правительству не
приходилось  жаловаться  на  недостаток  чиновников или офицеров - надо было
лишь выбирать их из сонма претендентов.
     Руководствуйся   тогдашнее  правительство  прежде  всего  соображениями
справедливости   и   разумной   политики,  за  освобождением  дворян  тотчас
последовало  бы  освобождение  крестьян,  ибо  последние  были превращены из
зависимых  в крепостных рабов только ради того, чтобы вознаградить дворян за
обязательную  государственную службу, введенную для них Петром. После снятия
с  них  этого  бремени  помещики  потеряли  всякое  право  на подневольный и
даровой  труд  хлеборобов.  Возможно,  что инстинктивная убежденность в этом
крестьян   и   породила  преувеличенные  надежды,  приведшие  в  те  годы  к
многочисленным   и   частым   бунтам.   Но   умозрительные   размышления   о
справедливости   не  имеют  большого  значения  для  политического  развития
страны.  Крепостничество больше не соответствовало интересам государства, но
было сохранено для выгоды дворянства.
     Однако  наступил  конец и для этого установления. Крепостное право было
отменено  в  1861  году.  Даже при всем желании нельзя недооценивать причин,
вызвавших   эту   великую   реформу.  С  одной  стороны,  это  было  чувство
человечности  нашего просвещенного общества, вдохновленного новыми идеями; с
другой   -   желание   раз   навсегда   устранить  опасность  насильственных
потрясений,  неизбежных  до тех пор, пока огромная масса народа страдала под
гнетом  рабства.  Однако  обе  причины  существовали еще за пятьдесят лет до
освобождения  крестьян. Явно была еще и третья причина, более настоятельная,
чем две первые, и потому перетянувшая чашу весов в пользу освобождения.
     Эту   третью   причину   не   надо  далеко  искать.  В  любом  учебнике
политической  экономии  говорится  -  и  опыт  это подтверждает, - что в той
стране,  где  преобладает  система  рабства,  наступает  момент,  когда  она
становится  невыгодной  и  даже  пагубной  для  интересов  государства.  При
высоких  ценах  на  продукты  питания  раб, никогда не трудившийся с охотой,
потребляет  примерно  столько  же,  сколько  производит,  и  поэтому не дает
никакой  или почти никакой прибыли своему хозяину. Промышленное развитие уже
совершенно   несовместимо  с  подневольным  трудом.  Поэтому  в  России  при
освобождении  крепостных  крестьян  исходили  не только из гуманных чувств -
оно   стало   экономической   необходимостью.   В  течение  так  называемого
подготовительного  периода, с 1855 по 1860 год, когда Крымская война выявила
всю  бедность  и  отсталость  России по сравнению с другими странами, самыми
сильными  доводами,  приводившимися  защитниками  освобождения,  были доводы
экономического   характера.   И  последовавший  в  ближайшие  шестнадцать  -
восемнадцать    лет    после   освобождения   крестьян   колоссальный   рост
производительных  сил (пока, как мы дальше увидим, деспотизм не стал ставить
новые  палки  в  колеса)  доказывает  справедливость этих доводов и мудрость
реформы.
     Как  прямое  следствие  роста  просвещения  и  социального  развития  в
стране,  с  плеч  народа было снято огромное экономическое бремя, наложенное
на  него  средствами  политического принуждения. Все назначения общественной
жизни  в  стране  теперь исполнялись без вмешательства правительства, просто
путем  самопроизвольной  деятельности, стремления удовлетворять личные нужды
членов  общества. Не нужно было больше кнута, чтобы гнать крестьян на поля и
рабочих  - на фабрики. Общественная жизнь стала более уравновешенной. Россия
перестала  быть  действующим  вулканом,  ибо  неумолимая  ненависть  раба  к
господину  сменилась  относительно умеренным антагонизмом между работником и
работодателем.
     Какая  же,  в  таком  случае,  была надобность сохранить самодержавие -
военную  диктатуру?  Какая  надобность  была  правительству  удерживать свою
абсолютную  и  неограниченную  власть,  если  ему приходилось лишь исполнять
простые  и  мирные  административные  обязанности,  как  они  исполняются  в
соседних странах? Это гротескная аномалия.
     Царизм  потерял  свой  политический  raison  d'etre  -  свое  право  на
существование.    Самодержавие    стало    бесполезным   и,   следовательно,
тираническим  и  нетерпимым.  Первыми это поняли просвещенные круги русского
общества.  Это  они  так сильно почувствовали несправедливость и позор того,
что  народ держат в кабале, это они так горячо боролись за его освобождение.
Как  же они могли не возмущаться подлинным рабством, в котором царизм держит
их самих и всю страну?
     Вполне  естественно  поэтому, что одновременно с движением шестидесятых
годов  за  освобождение  крестьян  происходило также всеобщее движение среди
русской  интеллигенции за либерализм и все, что он означает. Но самодержавие
оставалось   непоколебимым.   Благодаря  своеобразному  положению  в  стране
правительство  имело  в  своем  распоряжении огромные силы, и оно было полно
решимости сопротивляться до конца.
     Две   причины   делают  открытую  борьбу  против  русского  абсолютизма
чрезвычайно  трудной.  Первая  -  это та, которая в продолжение всего нашего
злосчастного   прошлого   оказала  столь  неоценимую  услугу  деспотизму,  -
беспредельные  размеры  страны, бесконечность пространств и бедность больших
городов  - условия, делающие общие, согласованные действия значительных масс
населения  физически  почти  невозможными.  Вторая  причина  (менее  важная,
потому  что  не  постоянно действующая, но, хотя она, несомненно, исчезнет в
недалеком   будущем,   пока   еще  очень  веская)  возникает  из  отсутствия
морального единства различных классов нашего общества.
     В   России   нет  буржуазии  в  собственном  смысле  этого  слова,  той
буржуазии,  которая  совершила  французскую  революцию  в  1789  году и дала
народу  руководителей  и  вожаков.  Наша  интеллигенция и либералы - большей
частью  те  же  бывшие  дворяне  и мелкопоместные помещики, которым народ не
простил зла, причиненного их отцами и дедами.
     Таким  образом,  правительство, сумевшее максимально сосредоточить свои
силы,  имеет  перед собой противника разъединенного и расколотого, физически
и  морально  разобщенного.  Стратегическое  положение  правительства поэтому
особенно   усилилось.   Ловко   используя   свои  преимущества,  пренебрегая
жизненными   интересами   народа  и  продолжая  подавлять  миллионные  массы
неграмотных  крестьян,  самодержавие ведет против интеллигенции непримиримую
и  беспощадную войну. Двадцать пять лет длится эта война, принимая все новые
формы и становясь все более жестокой и отчаянной.
     В  последующих  главах  я хочу показать подлинный характер происходящей
ныне  борьбы и той стадии, которой она достигла. Затем мы попытаемся уяснить
вероятные последствия этой схватки.


                                Часть вторая

ЗЛОВЕЩИЕ МЕСТА


                                  Глава X

НОЧНОЙ ОБЫСК

     Ночной  Петербург в 1875 году. Часы только что пробили два. Город спит,
объятый   глубокой   тишиной.   Широкие   пустые  улицы,  тускло  освещенные
мерцающими  газовыми фонарями, тянутся прямыми рядами, как развернутый строй
солдат,   и   словно  отдыхают  после  суетни  и  треволнений  дня.  Исчезли
бесчисленные  пролетки,  запряженные маленькими лошадьми, которые составляют
столь  своеобразную  черту  большого  города,  превращая  опустевшие  теперь
проспекты  в  нескончаемый поток колес, конских крупов и человеческих голов;
редкие  извозчики,  еще не покинувшие стоянки, тщетно ожидая седоков, крепко
уснули  в  своих дрожках. Дворники больших домов, не отпирая больше гостям и
уже  не  занятые  слежкой  за подозрительными личностями, спят в подворотнях
сном  праведников,  и  одинокому  прохожему глухой стук собственных шагов на
гранитных  плитах  напоминает  о  позднем часе. На углу Литейной и Бассейной
стоит  на посту городовой. Его обязанность - блюсти порядок в своем околотке
и,  обходя  его дозором, быть начеку; и, когда он прислоняется к стене дома,
с   фуражкой,   глубоко  надвинутой  на  глаза,  самый  строгий  околоточный
надзиратель,  взглянув  на  него,  не догадается, погрузился ли он в забытье
или  сомкнул лишь глаза, чтобы поразмыслить о злобе мирской и лучшем способе
раскрыть  козни  нарушителей  порядка. Малый без сожаления может предаваться
своим  одиноким  думам.  Ночной покой обуздал на время страсти, вожделения и
борьбу  в  окружающем  его  человеческом  муравейнике. Петербург спит первым
сном, и все спокойно.
     Но  что  за  странная  компания  таинственно  и  бесшумно появляется из
подъезда  большого здания возле висячего моста над глубоким, темным каналом?
Люди  выходят  цепочкой,  пока  на  улице  не  собралось человек пятнадцать.
Повинуясь   произнесенной  вполголоса  команде,  встали  в  строй  и  быстро
заскользили  по  безлюдным  улицам. Часть из них в штатском, другие в форме.
Если  бы  штатские  шли  в  центре,  не  было  бы сомнения о характере этого
кортежа,  но  они  идут впереди, ведя остальных за собой, и военные замыкают
шествие.
     Когда  отряд  подходит  к Литейной, топот ног и звон оружия явно пугают
всех,  кто  их  слышит. Задремавший было городовой вдруг вздрагивает, быстро
поправляет  фуражку,  встает  во  фронт  и  отдает  честь начальнику отряда,
однако  последний  не  удостаивает  его ответом. Извозчик, проснувшись, трет
глаза  и  со страхом глядит на зловещее видение. Запоздалый прохожий, увидев
ночной  отряд,  поспешно  заворачивает в переулок и выжидает там, пока отряд
не  пройдет  мимо;  затем,  выйдя из своего укрытия, следит за ним взглядом,
спрашивая   себя,   куда  он  направляется,  и,  быть  может,  сожалея,  что
намеченной  жертве, менее счастливой, чем он сам, не удастся уйти из роковых
сетей.
     Ибо  целью  отряда  является не доброе дело, не желание оказать кому-то
помощь.  Это  идут  слуги государства, представители общественного порядка и
его хранители, с тем чтобы отстоять силу закона и действовать в его защиту.
     Последуем за ними.
     Пройдя  несколько  кварталов,  они сворачивают на узкую улицу направо и
по  команде  "Стой!"  замирают  на  месте.  Трое из них отходят в сторону и,
сблизив   головы,   совещаются.   Затем  они  расходятся  и  шепотом  отдают
распоряжения,  все  время указывая на возвышающийся рядом большой жилой дом.
Эта  громада  неясно  вырисовывается  во  мраке,  словно  серый  исполин,  и
занавешенные  окна  темнеют,  будто  закрытые веками глаза человека, спящего
спокойным сном, не чуя беды. На этот дом будет совершен налет.
     Группа  разделилась: одни крадутся за угол, чтобы напасть на исполина с
тыла,   другие   решительно  направляются  к  подъезду  и  будят  заснувшего
дворника.  Вскочив  от  неожиданности,  дворник в страхе бормочет бессвязные
слова,  но один из штатских заставляет его замолчать. Тогда он, не колеблясь
и  ни  о чем не спрашивая настойчивых ночных посетителей, - а ведь они могли
быть  переодетыми  бандитами  -  впускает  их  в  дом,  стражем  которого он
назначен,  зажигает фонарь и проходит вперед, все еще заспанный, полуодетый,
без  фуражки,  с  длинной,  взлохмаченной  ветром  бородой.  За ним кошачьей
походкой  по  лестнице  поднимаются прокурор, полицейские и