уезде  были созданы училищные советы. В них три члена назначались земством и
обществами,  а  три других - правительством. За училищными советами наблюдал
губернский  училищный  совет, состоявший из пяти членов: двух представителей
земства,  двух  чиновников  и  архиерея  или  замещавшего  его  лица. Особой
обязанностью  архиерея  было  следить,  чтобы преподавание в народных школах
носило  верноподданнический  и  религиозный  характер. Он получал сведения и
передавал  свои  указания  через  приходских священников, которым поручалось
посещать  школы  и  наставлять  учителей,  а  если  учителя  не следовали их
предписаниям, подавать на них жалобы.
     Но  так  как  ни  архиерей, ни чиновники не пеклись особенно о школах и
редко  посещали  заседания  училищного совета, управление школами фактически
оставалось  в  руках  земства.  Таким  образом,  новое положение о начальных
школах   оказалось   гораздо   более   либеральным  и  пользовалось  большим
признанием,  чем  это имели в виду его авторы, ибо оно предоставляло большие
возможности для устройства широкой сети народных школ.
     Самым  серьезным  затруднением,  испытываемым  земством, была скудность
средств,  ибо  его  расходы  были  ограничены  двадцатой  частью  постоянных
доходов.  Однако, вдохновляемое великой целью, земство делало чудеса. В 1864
году  количество  начальных школ достигло 17678, а число учащихся - 598 121.
Теперь   мы   уже  имеем  25  тысяч  школ  с  1  миллионом  учащихся.  Но  в
действительности   достижения  были  даже  выше,  чем  показывают  цифры.  В
огромной  степени  улучшилось качество обучения. Старые учителя были главным
образом  дьячки,  церковные  певчие  и  отставные солдаты, из которых многие
сами  еле-еле  умели  читать,  а тем более писать и считать. Чтобы устранить
это  зло,  земство  основало  учительские  семинарии  и  увеличило жалованье
учителям  в  среднем  с  пятидесяти  -  шестидесяти  рублей в год до двухсот
рублей,  а в особых случаях даже до трехсот и трехсот пятидесяти. Были также
организованы  педагогические курсы, посещавшиеся учителями во время школьных
каникул.  Благодаря  всем  этим  мероприятиям качество преподавания в школах
неизмеримо  улучшилось. Хотя общих статистических данных о результатах новых
методов  обучения  не  имеется,  но  многочисленные внушительные факты можно
найти  в  отчетах  земства  Новгородской,  Московской, Самарской и некоторых
других губерний.
     Из   нынешнего   состава   учителей   примерно   одна   треть  получила
превосходную  подготовку в педагогических училищах и учительских семинариях,
еще  одна  треть  имеет  гимназические  аттестаты, а остальные - это учителя
старой  школы.  Из  своих  скромных  доходов  в  18 миллионов рублей земство
выделяет  на  образовательные  цели 4 миллиона, в то время как правительство
из  своего  бюджета  в 360 миллионов расходует на цели просвещения всего 1,5
миллиона.  Притом  из этой суммы 300 тысяч тратится на инспекцию, то есть на
школьную  полицию.  Сельское население - освобожденные крепостные и их дети,
которых  многие  считали безнадежно невежественными, грубыми и не способными
ни   к  какой  гражданской  деятельности,  -  проявляет  почти  патетическое
стремление  обеспечить  своим  детям блага просвещения. Невзирая на свою уже
вошедшую   в  поговорку  бедность,  наши  деревенские  общества  добровольно
собирали  такую  же  сумму  на  содержание  начальных  школ,  как  земство и
правительство,  вместе  взятые.  Из общей суммы - около 7750 тысяч рублей, -
расходуемой  на  содержание школ, крестьяне вносят 41 процент, земство - 34,
правительство  - 14 и частные лица, большей частью помещики, - 11 процентов.
И  весьма  красноречив  тот  факт, что самые чувствительные жертвы для целей
народного  образования  приносятся  как  раз  в тех губерниях, где крестьяне
имеют в земстве наибольшее число депутатов.
     Города,  и  прежде  всего  Петербург, тоже приложили немалые усилия для
распространения  образования среди народа. В столице вместо 13 жалких школ в
1864  году  с  несколькими  десятками  учеников  мы  имеем  в  1882 году 158
отличных  учебных  заведений  с  штатом  дипломированных учителей и с шестью
тысячами  учащихся,  мальчиков  и  девочек.  В  Тамбовской  губернии, где до
создания  земства  было 174 начальные школы с 7700 учениками, теперь имеется
500  школ,  посещаемых в среднем 27 тысячами детей. Нижегородская губерния в
1860  году  имела 28 школ с 1500 учениками; двадцать лет спустя земство этой
губернии  создало  уже  337  школ,  в которых начальное образование получили
почти 12 тысяч детей.
     Достигнутые  успехи  были  бы  замечательными  при  любых условиях, но,
принимая   во  внимание  враждебность  правительства  и  трудности,  чинимые
бюрократией,  они  кажутся  просто  чудом. Правительство отнюдь не относится
благосклонно  к  университетам и к средним школам, но к начальным школам оно
выказывает  еще  гораздо  меньше  симпатии.  Обращение  с  народными школами
просто  недостойно  правителей  великой  страны, и, если бы факты, которые я
хочу  ниже  привести,  нуждались в доказательствах, то есть не были бы взяты
из   официальных   сообщений   и  не  публиковались  бы  в  газетах,  всегда
находящихся  под  дамокловым  мечом  цензуры и запрещения, они показались бы
совершенно   неправдоподобными,   а   я   был  бы  обвинен  в  злонамеренном
преувеличении.


x x x

     Едва  земство  начало  свою  преобразовательную  деятельность,  как оно
натолкнулось    на    противодействие    министерства.    Самой   неотложной
необходимостью  были  хорошие  учителя.  Поэтому  земство  ходатайствовало о
дозволении   -  оно  не  просило  ничего  большего  -  основать  учительские
семинарии.   После   двухлетнего   ожидания  и  множества  петиций  Головин,
тогдашний  министр  народного  просвещения,  казалось,  уже  готов  был дать
требуемое   разрешение.  Но  в  1866  году  произошло  первое  покушение  на
Александра  II,  а  за сим последовало вступление графа Толстого в кабинет и
принятие   им   портфеля  министра  народного  просвещения.  Первым  деянием
Толстого    было    категорически   запретить   предполагавшееся   основание
учительских  семинарий,  и  в докладе царю, опубликованном в 1867 году, граф
ставит   себе   в   особую   заслугу   задушение  в  корне  этого  пагубного
революционного  замысла. По его просвещенному мнению, педагогические училища
не  только  станут центрами демократической пропаганды, но превратятся также
в  орудие  отравления  русских детей порочными идеями. В течение долгих пяти
лет  министр  оставался  глухим  к  увещеваниям  и  мольбам земства, которое
вынуждено  было  доставать учителей, где могло, и сохранять на службе многих
пономарей и отставных солдат, едва ли более грамотных, чем их ученики.
     Но  события  1870 года вызвали поразительные перемены, ибо сказано было
-  и все этому поверили, - что победы под Вертом, Гравелот и Седаном одержал
не  генерал  фон  Мольтке, а прусский народный учитель. Некоторых советников
царя,  и  особенно  военного  министра, внезапно осенило, что солдаты только
выиграют  от  умения  читать  и писать; запрещение основывать педагогические
училища  было  отменено.  Теперь  таких  училищ  имеется шестьдесят. Но граф
Толстой  покорился  необходимости  с неохотой, и некоторые земства, хотя они
не  прекращали  своих  ходатайств,  до  сих пор не получили соответствующего
разрешения.  Эти  превосходные  учебные  заведения с самого своего основания
вызывали  к себе неприязнь и постоянную подозрительность со стороны властей,
и  они  непрестанно  находятся под двойным огнем - государственной полиции и
полиции министерства народного просвещения.
     Но,  по  правде  говоря,  министр  народного просвещения выказал в этой
борьбе  гораздо  большее  рвение,  чем Третье отделение. Судьба наших лучших
педагогических  училищ, созданных усилиями земства и частных лиц, таких, как
Максимова  в  Твери, Дружинина в Торжке, рязанского земства и многих других,
разгромленных  за  "принятие  слишком  большого числа учащихся", за "слишком
большое  расширение  учебной  программы", за "слишком большое снижение платы
за   учение"   и   другие   подобные  же  преступления,  является  наилучшей
иллюстрацией  к  тенденциям,  на  основе  которых наш так называемый министр
народного  просвещения  на  протяжении  последних  пятнадцати  лет руководил
делами   своего   департамента   и  содействовал  распространению  народного
образования в России.


x x x

     Поход  против  университетов  имеет  давнишнюю  историю.  Поход  против
среднего  образования  начался в 1866 году. Что касается народных школ, то в
продолжение  нескольких  лет  они  были  в  какой-то  степени  избавлены  от
вмешательства.  Но в 1874 году наше правительство вдруг осенило: не допуская
заронения  в  детские  души  семян недовольства, можно уничтожить нигилизм в
самом  его  истоке.  Эта идея была вызвана открытием, что несколько учителей
оказались  революционерами.  Как  правило,  революционеры  с целью завоевать
доверие  народа  принимали  вид  простых  рабочих  и  действительно работали
кузнецами,  каменщиками,  строителями  и  чернорабочими. Несколько человек -
вероятно,  не более десятка - стали учителями в деревенских школах, стремясь
вести  пропаганду  среди  крестьян.  Но  они,  безусловно,  не  намеревались
прививать  нигилистические взгляды детям, постигающим азбуку и погруженным в
тайны  умножения.  Удивительное  открытие  привело  к передаче всех 25 тысяч
школ  под  надзор  полиции  и  подсказало властям идею знаменитого Положения
1874  года  о  начальных  народных  школах.  Характер  и  последствия  этого
Положения  следующим  образом  описаны  одной  петербургской  газетой вскоре
после  того,  как  граф  Толстой  временно  попал  в  немилость, и в течение
краткого  промежутка  газеты  могли  писать  правду,  не  опасаясь судебного
преследования или запрещения.
     "Встревоженный  разливом  революционной  пропаганды  на  тридцать  семь
губерний,  граф  Толстой  увидел  и  в  русской  народной  школе возможный и
сильный   очаг   революции,   и   в  народном  учителе  -  самого  страшного
пропагандиста  разрушительных теорий. И вот благодаря такому взгляду министр
народного  просвещения,  вместо  того  чтобы  созидать школу для просвещения
масс,  начинает  охранять  почти несозданную и, во всяком случае, совсем еще
не  окрепшую  народную  школу  от зловредных влияний, охранять мерами, более
способными  убить  ее,  чем  защитить от действительного зла, начинает всеми
силами  тормозить  ее развитие. В глазах графа Толстого наш загнанный, почти
нищий,  малосведущий,  малоопытный народный учитель (только в 1871 году было
разрешено   основать   учительские   семинарии)   сделался  чуть  не  врагом
государственного  порядка и общественной безопасности, за которым необходимо
смотреть  не  в  два,  а  по крайней мере в тридцать шесть глаз. Вместо того
чтобы  научить его, руководить им в области его специальности, было признано
необходимым  следить  за  его  жизнью,  за его образом мыслей и читать в его
сердце.  Взамен  моральной  поддержки  при исполнении им чрезвычайно трудной
обязанности  было сочтено нужным создать для него такую обстановку, чтобы он
трепетал  ежесекундно  за  свой  нищенский  кусок  хлеба, чтобы он знал, что
каждый   его   малейший  шаг  к  самостоятельности  может  навлечь  на  него
подозрение  в  политической  неблагонадежности,  что  он живет во враждебном
лагере и должен быть готов в любой момент к травле и облаве.
     Понятно,  что при подобных представлениях о народной школе и ее учителе
бывшему  министру  казалось  мало  общей  полиции и Третьего отделения, и он
создал  свою,  позволим  себе  назвать так, народно-школьную государственную
полицию в виде губернских и уездных училищных советов.
     Чего-либо  подобного  этой  системе  в деле народного образования мы не
встретим  ни  у  одного  из  цивилизованных  народов  мира.  В  самом  деле,
взгляните,  как  и  кем  опекается  наша  народная школа, еще не вышедшая из
пеленок.   Каждое  народное  училище  находится  под  надзором  губернатора,
епархиального   архиерея   или  лиц,  им  назначаемых  (обыкновенно  местные
благочинные),  двух  училищных  советов  -  губернского и уездного, в состав
которых   входят   пятнадцать   лиц,   и,  наконец,  своего  попечителя  или
попечительницы  - итого восемнадцать человек призваны специально для надзора
за  народной  школой!  Каждый  из  них  (за  исключением  попечителей) может
ревизовать  училище, делать свои замечания, направлять по-своему ход занятий
и,  понятно,  сообразно  своим  вкусам  глядеть  на  деятельность и личность
учителя,  а следовательно, и влиять так или иначе на его судьбу и службу. Из
этих  восемнадцати  лиц четырем (двум предводителям, директору и инспектору)
предоставлено  право  по  своему  личному усмотрению отстранять от должности
каждого  учителя  и  закрывать временно каждое училище, если кто-либо из них
найдет   это  нужным  ввиду  неблагонадежности  данного  лица  или  вредного
направления  в  целом училища. Но самая характерная черта в этой организации
надзора  за  народной  школой  заключается  в  том, что из восемнадцати лиц,
призванных  к  нему,  только  два  -  директор и инспектор народных училищ -
могут  считаться,  по  крайней  мере  в  принципе,  людьми  компетентными  в
педагогическом  деле,  назначение  же  остальных  по необходимости состоит в
подготовлении и собирании материала".
     Мало  того.  Автор  Положения, придерживаясь, по-видимому, того мнения,
что   пятнадцати   инквизиторов  недостаточно  для  предохранения  школы  от
политической  порчи,  уполномочил председателя училищного совета избирать по
своему  усмотрению  из  дворян уезда несколько частных лиц для наблюдения за
качеством  преподавания  в  народных  школах и особенно за его политическими
тенденциями.   Эти  лица,  хотя  им  не  давались  никакие  административные
функции,   призывались  сообщать  свои  "наблюдения  и  предложения"  (sic!)
председателю училищного совета, другими словами, играть роль шпионов.
     Кошелев,   один   из   самых  уважаемых  земских  деятелей,  в  статье,
напечатанной  в  газете  "Земство", высказал сомнение, чтобы по всей империи
можно  было  найти  достаточно угодливых дворян, готовых взять на себя столь
позорную  роль.  Но  это не делает означенное установление менее характерным
для  методов  царского  правительства  или положение сельских учителей более
терпимым.  Роль,  от  которой  отказались  господа  дворяне, приняли на себя
уездный  становой,  деревенский  староста  и  местный  кабатчик,  из которых
каждый  может сообщать свои "наблюдения и предложения" школьному инспектору,
а последствием этого обычно бывает незамедлительное увольнение учителя.
     "Положение   наших   учителей,   -  замечает  священник  Кульчинский  в
"Самарском  земстве",  -  воистину  невыносимо.  Они подвергаются надзору не
только  со  стороны  своего  многочисленного начальства, но и всех любителей
соваться  не  в свое дело, так что совершенно невозможно стало удовлетворять
столь различные требования и противоречивые вкусы".
     Приведу    следующую    выдержку   из   отчета   ревизионной   комиссии
черниговского земства от 1880 года:
     "Обстоятельства  политического  характера,  взволновавшие  в  последнее
время  нашу провинциальную жизнь, заставили ряд лиц и учреждений вмешаться в
школьные  дела,  и  это  вмешательство  не  имело положительных результатов.
Учителя  оказались  подвластными  не  только  бесчисленным  начальникам - от
предводителя   дворянства   до   сельского  священника,  но  и  полицейским,
волостным   стражникам   и   деревенским  старостам.  Досаждаемый  столькими
хозяевами,  учитель  не  в  состоянии  исполнять свои обязанности; он теряет
голову  и,  чтобы  хоть  немного  отдохнуть,  часто вынужден отказываться от
своей должности".
     Весьма  печально также, что с лучшими людьми хуже всего обращаются. Чем
учитель  умнее,  образованнее  и  преданнее  своему  долгу,  тем  скорее  он
вызывает   подозрения   у   своего   начальства  и  обличается  каким-нибудь
полицейским   шпионом   как   подстрекатель   к   подрывной  деятельности  и
развратитель  молодежи.  Если,  напротив,  он  невежда и бездарен, пьяница и
бездельник,  его  никогда  не  обвинят, что он волк в овечьей шкуре и тайный
революционер.  Целью  новых  установлений,  по-видимому, является стремление
изгнать  из  школ  самых  опытных  и честных учителей. Это хорошо понимают в
земстве  и  публично подтверждено новгородским училищным советом, выразившим
в  официальном  докладе  свое  удивление  по  поводу  того,  что  вообще еще
находятся  опытные учителя, готовые подчиняться предъявленным им условиям, и
что удалось достигнуть хоть каких-то весьма скромных результатов.


x x x

     И  весь  этот  вандализм, вся атмосфера террора вызваны только тем, что
среди  25  тысяч учителей обнаружены двадцать или тридцать бунтарей! Неужели
царское  правительство  так  нелепо  нервозно, что дрожит при одной мысли об
одном-двух  десятках  или даже о сотне нигилистов, рассеянных по необозримым
просторам  империи?  Или  это  только  повод,  чтобы  мешать распространению
народного  образования?  В  ожидании  ответа  на  этот вопрос я от всей души
воздаю   должное   идиотизму   поведения   правительства,   если,   конечно,
предположить, что оно искренно...
     Но,  как  мы  дальше  увидим,  политика  властей  в отношении народного
просвещения  обладает  одной  примечательной  особенностью,  которую  нельзя
объяснить страхом перед социализмом.
     Как   я   уже  упоминал,  Положение  1864  года  фактически  передавало
руководство  начальными  школами  в руки местных органов самоуправления. Это
было   лучшим  и  самым  естественным  устройством,  и  оно  действовало  ко
всеобщему  удовлетворению. И земство со своим рвением, и крестьяне со своими
денежными  сборами  показали  себя  вполне  достойными  возложенной  на  них
ответственности.
     Но  с  1869  года правительство мало-помалу начало уничтожать сделанное
ими  доброе  дело.  Положением  1874  года  управление школами было отнято у
местных  обществ  и  передано  чиновникам.  За  земством оставили лишь право
давать  деньги,  если  оно хочет, ибо взносы не обязательны, но оно не имеет
права  наблюдать  за  расходованием  средств  или  за  учебной  частью,  что
полностью   возложено   на   чиновников,  назначаемых  министром  и  имеющих
официальное  звание инспекторов народных школ. Власть этих инспекторов почти
деспотическая.  Без  их  разрешения  нельзя ни построить школьное здание, ни
пригласить  учителя,  ни  начать  новый курс обучения и даже купить букварь.
Росчерком  пера  инспектор  может  уволить учителя, закрыть школу, запретить
ведение  уроков. Так называемый училищный совет может попросить, но не может
требовать   сведений   об  успехах  школ,  для  которых  он  "выкарманивает"
средства.   Инспектора  отказываются  даже  сообщать  результаты  переходных
экзаменов,  потому  что  дать  совету  подобные сведения, как недавно заявил
чиновник  земству  Таврической  губернии,  значило  бы признать за ним право
вмешиваться   в   дела,   касающиеся   исключительно  инспекторов.  Так  что
единственная   сфера   деятельности,   оставленная  открытой  для  училищных
советов,  -  полицейская.  И  чрезвычайно  любопытно:  в  случае обнаружения
чего-либо  политически  подозрительного  члены  совета могут уволить учителя
или  закрыть  школу,  но они не вправе рекомендовать учебник, высказать свое
мнение  о качестве обучения или об успеваемости учащихся. А ведь инспектора,
как   известно,   не   обладают  особой  квалификацией  для  занимаемой  ими
должности.
     В  течение  последних нескольких лет, говорится в докладе черниговского
земства  за  1881  год,  инспекция  наших  школ  стала боле