иям  Петра Великого Россия вступила во временное
согласие  с  остальной  континентальной  Европой, а в тот период европейские
монархии  были  такими  же  бюрократическими  автократиями,  как  и  русская
империя.  Пока  продолжалось это согласие, наука, законодательство и история
соседних  народов не представляли для царя никакой угрозы. В каком отношении
могли  они  быть  опасны?  Случалось,  конечно,  что  кое-кто  позволял себе
саркастические  замечания  о  варварстве  Московии,  как  то  было  в  книге
Пуфендорфа.   Но  все  же  ничего  серьезного,  ничего,  что  подвергало  бы
опасности  основы  порядка.  Правда,  в XVIII веке в Европе возникло широкое
философское   движение,   таившее   в   себе  зародыш  великих  политических
потрясений.  Но  пока  еще  эти  зародыши  были  невидимы. Они прятались под
маской  гуманизма  и  философии.  Даже  принцы  участвовали в этом движении,
полагая,  что  им  удастся  возглавить и направить его в угодное им русло. В
России  Екатерина  II, как и Фридрих в Пруссии, слыла философом и заискивала
перед Вольтером.
     Революция   все   это   изменила,  тогда  и  навеки.  В  области  своих
политических  учреждений  и  культуры  Европа  шагнула далеко вперед. Россия
осталась  такой  же, какой ее создал Петр. Затем начались гонения. Радищев и
Новиков  были  первыми  мучениками русской печати. Один был сослан в Сибирь,
другой  посажен  в  крепость за приверженность к идеям, которые до революции
высказывала   сама   Екатерина.   И   тогда   уже   были   ясно   определены
взаимоотношения  правительства  и  печати.  С тех пор притеснения могли быть
сильнее или слабее, но они никогда не прекращались.
     Как  Николай  I  обращался  с  писателями  и  журналистами, всем хорошо
известно.  При  Александре II печать первой почувствовала его тяжелую длань.
Кошелев  в  своих  воспоминаниях описывает, как в 1858 году, в самый медовый
месяц   либерализма   Александра,  когда  император,  поддерживаемый  цветом
общества,  боролся  против мракобесия старой знати, за освобождение крестьян
и  произвол  цензуры  приводил  его в отчаяние, эта цензура погубила журнал,
редактируемый  славянофилом  Аксаковым и самим Кошелевым, несмотря на то что
журнал  был  горячим поборником освобождения крестьян, а его два редактора -
убежденными  монархистами!  Деспотизм  не  терпит  никакой  критики  даже со
стороны  своих приверженцев. Заточение Михайлова и Щапова, гражданская казнь
Чернышевского  -  людей  самого  великого ума, которыми когда-либо гордилась
Россия, - все это происходило в первый период царствования Александра.
     Преследование  печати, то яростное, то более умеренное в зависимости от
перемены  ветра  в  высших  сферах,  продолжалось все двадцать шесть лет, на
протяжении которых царь распоряжался судьбами своей страны.


x x x

     Но  нас  сейчас  занимает  вопрос не о притеснениях поэтов и писателей,
историков  и  журналистов в прошлом, а о положении печати в настоящее время.
И  здесь  надо  отметить  тот  характерный и весьма примечательный факт, что
всякий   раз,  когда  правительство  из-за  финансовых  затруднений  или  по
политической   необходимости  вынуждено  идти  на  какие-то  преобразования,
печать меньше всего выигрывает от этих перемен.
     Если  освобождение  крестьян, учреждение земства и создание новых судов
придали  жизни  страны другой вид и вселили в сердца людей надежду на лучшее
и  более светлое будущее, то печать, долг которой - воодушевлять, просвещать
и  ободрять  общество,  все  равно  была  оставлена на милосердное попечение
старой  цензуры. Только в 1865 году был обнародован новый закон о печати, но
и  этот  закон, как бы малы ни были его уступки, дарован с неудовольствием и
недоброжелательностью.  Царское  правительство  никогда  не  останавливалось
перед  тем, чтобы вернуться к старым порядкам или отнять одной рукой то, что
оно  дало другой. Закон о печати недаром был назван "временной инструкцией":
это  был  всего  лишь  опыт,  и она может быть отменена в любой момент, если
властям  так  заблагорассудится.  Кроме  того,  применение  инструкции  было
строго ограничено.
     Новые  законы,  если  они направлены на предоставление большей свободы,
редко  применяются во всей империи. Так, земство, мировые судьи и новые суды
присяжных  учреждались  постепенно,  как  если бы власти опасались ошеломить
страну  слишком большой свободой. Реформы проводились с такой осторожностью,
что  до  сих  пор  имеются  губернии, где они еще не вступили в силу. Но что
касается  закона  о  печати,  то  власти  превзошли  себя.  Не довольствуясь
временным  характером  нового  порядка, они разрешили применять его только в
обеих  столицах. Правительство, правда, обещало распространить инструкцию на
все  губернии,  как  только  будет  закончена  организация  новых  судов, но
обещание  не  было  исполнено,  и  во  всей  России, за исключением Москвы и
Петербурга, еще господствует закон о печати Николая I.
     Давайте   посмотрим,   каков   же  характер  тех  уступок,  на  которые
правительство   так   робко   и   неохотно   пошло.   Новый   закон  заменил
предварительную  цензуру цензурой карательной. Но в отношении трудов объемом
менее  чем в десять листов оригинального текста или двадцати листов перевода
сохранен  старый  порядок.  Освобождены  от  цензуры  в  обеих  столицах все
повременные издания, выходившие до опубликования новой инструкции.
     Однако  если  даже  предварительную  цензуру  отменили, то были приняты
меры,   не   допускавшие   злоупотребления   этой   привилегией.  Экземпляры
бесцензурных  изданий  за  четыре дня до рассылки их подписчикам должны были
представляться  в цензурный комитет - орган, уполномоченный запрещать выпуск
изданий, почитаемых им опасными для порядка, нравственности и религии.
     Что   касается   газет   и   журналов,   то   министру  внутренних  дел
предоставлено  право по своему усмотрению сделать официальное предупреждение
редакторам   изданий,   которые   он   сочтет   особенно   вредными.  Третье
предупреждение  -  ipso  facto  -  влечет за собой приостановление издания и
возбуждение  против  провинившегося редактора судебного преследования. Более
того,  министр  может  административным путем, то есть просто по своей воле,
приостановить  любое  периодическое  издание  на  время до трех месяцев. Он,
далее,  вправе  запретить  уличную  продажу  газет  и  журналов, одним махом
уничтожая  половину  тиража. Он может запретить газетам печатать объявления.
Эти  две  меры,  принятые  против  газеты  или  журнала,  имевших  несчастье
возбудить  неудовольствие  министра,  равносильны наложению крупного штрафа,
так  как  они  терпят большие убытки. И если такое повторится несколько раз,
то  караемым органам уже не уцелеть, ибо практически нет предела взысканиям,
которые  могут  быть  на  них наложены. Подобный метод сокрушения неугодного
издания  в последнее время применяется очень часто, потому что он производит
меньше   шума  и  кажется  не  столь  произвольным,  как  приостановление  в
административном порядке или запрещение после трехкратного предупреждения.
     С  другой  стороны,  закон 1865 года имел одно бесспорное преимущество.
Книгу  или  газету и журнал можно было запретить только по приговору суда. И
хотя   временное   приостановление  правительственным  распоряжением  или  в
административном   порядке   и   лишение  права  помещать  объявления  могло
совершенно   разорить   издателя,   но  сама  возможность  обжалования  была
безусловным  облегчением  для печати, так как заставляла министра быть более
осторожным   в  осуществлении  своих  полномочий  и  чаще  прислушиваться  к
общественному  мнению.  Обжаловать  решение  министра можно было в последней
инстанции,  в  Сенате  -  органе,  который  едва  ли  слишком снисходительно
относился   к   революционным   теориям   или   подрывным   идеям,   о   чем
свидетельствовало  его  осуждение  славянофильского  журнала,  издававшегося
Аксаковым.  Все  же  решение  Сената  всегда  соответствовало закону, и, как
показал  приговор  по  поводу  издания  перевода  первой  части  книги Лекки
"История   возникновения  и  влияния  рационализма"  и  книги  Вундта  "Душа
человека   и   животных",   Сенат   иногда  не  допускал  явной  и  вопиющей
несправедливости и отменял решение цензурного комитета.
     В  ряде  случаев,  однако, власти не стеснялись обходить закон, который
сами  же  ввели.  В  1866 году, меньше чем через год после вступления в силу
закона  о  печати,  князь  Гагарин  и  его  друзья  решили  всеми правдами и
неправдами  добиться  закрытия  "Современника"  Некрасова и "Русского слова"
Благосветлова,  и они уговорили императора действовать в качестве их deus ex
machina*.
     ______________
     *  бог  из  машины  (лат.)  -  развязка  с неожиданной помощью лица или
какого-то обстоятельства, спасающего положение.

     Однажды  на  балу его величество приказал уничтожить оба издания, и они
были  тотчас  же  запрещены  без  соблюдения каких-либо формальностей. Через
некоторое  время  сочли  возможным превратить исключение в правило. Судебные
дела,  если  даже  обвинению  удавалось  их  выиграть,  производили  слишком
большой   скандал   и   возбуждали   общественное  мнение,  содействуя  лишь
распространению  вредных  идей.  Деспотизм  предпочитает  секретность и мрак
гласности   и   свету:   в   1872  году  закон  1865  года  был  "исправлен"
дополнительным  указом,  лишавшим  суды  права  вмешиваться  в  дела печати.
Контроль  над  печатью  отныне  был  передан  кабинету  министров, который в
конечной  инстанции  на  основании  сообщения министра внутренних дел решает
участь  любого  повременного  или  периодического издания. Тем самым министр
внутренних  дел, будучи одновременно обвинителем и судьей, ибо его коллеги в
вопросах,  касающихся  его  ведомства, по необходимости присоединяются к его
мнению,  становится  вершителем  судеб  печати  и поставщиком литературы для
всей Российской империи.
     В  1882  году  были  внесены  новые  изменения, хотя практически они не
имели  большого  значения. Был образован комитет четырех, заменивший кабинет
министров,  но,  как  и  раньше,  при  решении  дел о печати невозможна была
никакая  защита,  так как комитет совещался и решал in camera*. Другой мерой
воздействия  на  печать было применение к некоторым изданиям предварительной
цензуры.
     ______________
     * за закрытыми дверями (лат.).

     С   1872   года   закрытия,  приостановления,  лишение  права  помещать
объявления  и  запрещения  уличной  продажи  сыпались на злосчастную русскую
печать  как  из  рога  изобилия.  Книги,  запрещенные  цензорами, беспощадно
сжигались.  Так  были  преданы  огню второй том труда Лекки "Основные начала
нравственности"  (первый  том  был  разрешен),  "Левиафан" Гоббса, "Учение о
развитии  организмов"  Геккеля, "Философия истории" Вольтера и многие другие
книги.  Та  же  судьба  постигла  русских  авторов,  с  которыми  обращались
настолько   бесцеремонно,   что   книгу   Пругавина  под  названием  "Очерки
современного   сектантства",   хотя   отдельные   ее   очерки  печатались  в
периодических   изданиях   и   поэтому   прошли  через  цензуру,  сожгли  по
распоряжению кабинета министров.


x x x

     Но  чтобы  полностью оценить истинное положение русской печати, надо не
только  знать,  как  действуют  существующие  законы. Надо зайти за кулисы -
именно там, в полумраке, деспотизм показывает свое лицо без маски.
     Когда  министр  желает навязать печати свою волю, он прибегает к помощи
секретных   инструкций,   которые   всегда   оканчиваются  одной  и  той  же
сакраментальной  формулой: в случае нарушения к провинившемуся изданию будет
применена  такая-то  статья  Положения  о печати со всеми вытекающими отсюда
последствиями.  Это  означает,  что  любое  нарушение повлечет за собой либо
приостановку,   либо   закрытие   газеты   или   журнала.   Такие  действия,
восстанавливая,   по   существу,   предварительную  цензуру  в  иной  форме,
разумеется,  являются  вопиющим  беззаконием и противоречат как букве, так и
духу  закона.  Но деспотизм правителей столь же безграничен, как безгранична
зависимость   подданных,   и  представителям  печати  никогда  не  удавалось
объединиться  для  протеста  против  тирании,  так  жестоко изводившей их, а
протест  одного  журнала  или одной газеты только выдал бы их на растерзание
властям.
     Чтобы  дать  представление о характере секретных инструкций для печати,
я  приведу несколько образцов, напечатанных в "Народной воле" в августе 1883
года,  ибо  только  этот  подпольный  орган мог сделать достоянием гласности
подобные факты.
     4  марта 1881 года, через три дня после убийства Александра II, министр
направил всем газетам и журналам следующий секретный циркуляр:
     "Некоторые  органы  печати,  ссылаясь  на  чрезвычайные обстоятельства,
позволяют  себе  помещать  статьи,  в  которых  выражают  вполне  неуместные
суждения  о  необходимости  изменения нашего государственного строя, а также
высказывают  сомнения  в  существовании истинного патриотизма в высших слоях
общества,  будто  бы  равнодушного  к  интересам  народа.  Помещение  статей
подобного содержания неминуемо повлечет за собой приостановление издания".
     25  марта  Главное  управление  по  делам  печати,  "ввиду предстоящего
судебного   разбирательства   о   злодейском  преступлении  1  марта,  вновь
напоминает  о  воспрещении  под  опасением  приостановления изданий помещать
самостоятельные  сведения".  Как  известно,  о  ходе  судебных  заседаний  в
политических  процессах  газетам разрешалось печатать только препарированный
отчет, опубликованный в "Правительственном вестнике".
     В  апреле 1881 года произошли беспорядки среди студентов Петербургского
университета. 16 апреля был разослан следующий секретный циркуляр:
     "Признано    необходимым    воспретить   сообщение   и   обсуждение   в
периодической  печати  сведений  и известий о таких происшествиях и явлениях
внутренней  университетской  жизни,  которые подведомственны университетским
судам и советам".
     Следующий  секретный  циркуляр  очень  любопытен  и заслуживает особого
внимания. Он был разослан 29 апреля.
     "Ввиду  свершившегося  в Болгарии переворота и необходимости поддержать
князя  Александра,  признано  желательным,  чтобы  наша  пресса относилась с
осторожностью (sic!) к настоящим событиям в Софии".
     Этот  циркуляр  был  дополнен  распоряжением,  датированным  9  мая,  в
котором   поясняется,   что  означенным  циркуляром  вовсе  не  возбраняется
сочувственное  обсуждение  совершившегося  переворота генерала Эрнрода. Этим
распоряжением,  в сущности, предлагалось защищать незаконный акт произвола и
деспотизма,  совершенный в чужой стране, с целью создать видимость, будто не
только  русское  правительство,  но  и  русское  общество  всецело  одобряет
переворот.  Разъяснительная инструкция была разослана потому, что печать, то
ли  умышленно,  то  ли  из  робости,  толковала циркуляр слишком буквально и
вообще не комментировала болгарские события.
     Отставка  Лорис-Меликова,  как  известно,  повлекла  за  собой  падение
партии  умеренных  либералов  и крушение всех надежд на реформы - результат,
вызвавший  в  столице  среди  всех  слоев  общества  столь  всеобщее чувство
разочарования и недовольства, что правительство серьезно было встревожено.
     18  мая  был  разослан  секретный циркуляр всем газетам, предписывающий
"воздержаться  от  сообщения  каких  бы  то  ни  было сведений о сегодняшнем
заседании   городской   думы,   в  котором  обсуждался  вопрос  об  избрании
генерал-адъютанта   графа   Лорис-Меликова   в   почетные   граждане  города
Санкт-Петербурга,  и  тем  более  от  воспроизведения происходивших по этому
поводу прений".
     17  августа  того  же  года  печати  было  предложено  "воздержаться от
помещения   каких-либо   неблагоприятных   отзывов  о  деятельности  бывшего
градоначальника  генерала Баранова". Генерал незадолго перед тем стяжал себе
известность  проектом  некоторых  весьма  оригинальных  мер  для  сохранения
порядка,  и  его  план  так  называемого  парламента  был встречен всеобщими
насмешками.
     Либеральные  веяния,  преобладавшие  в  высших кругах администрации при
Лорис-Меликове,   вызвали   широкое   движение   среди   земских   деятелей,
продолжавшееся  еще  после  отставки  министра.  Этим  в  значительной  мере
объясняется  появление секретного циркуляра от 28 мая, предлагавшего газетам
обеих  столиц  "воздержаться  от  сообщения  каких-либо сведений, касающихся
земских  и  думских постановлений и приговоров, адресов, а равно и отчетов о
заседаниях оных".
     Когда  граф  Игнатьев,  преемник Лорис-Меликова, приступил к исполнению
своих  обязанностей,  он  в  первую  очередь  назначил  широкую комиссию для
разработки  проекта  реформ  различных  отделов  администрации.  Волнения  и
еврейские  погромы  на  юге  и  в  других  частях империи привлекли внимание
общества  к  еврейскому  вопросу,  и была назначена специальная комиссия для
подготовки  соответствующего  доклада.  Эти вопросы вызвали огромный интерес
широких  общественных  кругов  и  печати.  Открытая  дискуссия,  разумеется,
облегчила  бы  работу  комиссии  и  привела  бы  к  обсуждению многих ценных
предложений.  Но  правительство,  боясь  критики,  преследуемое, как всегда,
страхом  "возбуждать  общественное  мнение"  и  этим вызвать всякие страшные
последствия,  31  мая  1881 года разослало органам печати тайный циркуляр, в
котором   указывалось,   что  "помещение  резких  суждений,  неосновательных
известий  и  лживых  слухов,  направленных к возбуждению недовольства против
принимаемых   правительством   мер,  особенно  при  тяжелых  обстоятельствах
настоящего  времени,  очевидно,  не  может  быть допущено". Другими словами,
печати  предлагался  один  только выбор: либо молчать, либо восхвалять любые
правительственные меры.
     Спустя   несколько   дней,  3  июня,  газетам  было  дано  распоряжение
"относиться   с   крайней  осторожностью"  -  читатель,  несомненно,  поймет
значение  этой  столь  часто  употребляемой  фразы - "к деятельности особого
совещания по вопросу о понижении выкупных платежей".
     19  сентября  было  "признано необходимым воспретить печатание каких бы
то  ни  было  правительственных  распоряжений  по исследованию экономических
отношений между коренным населением данных областей и евреями".
     10  октября  1881  года  запрет  был  наложен  на  обсуждение  в печати
переселенческого вопроса.
     28   января   1882   года  было  предписано  в  обычной  форме:  "Ввиду
предстоящих   перемен   устава   реальных  училищ  не  помещать  известий  и
рассуждений по поводу предстоящих работ".
     17  марта:  "Совершенно воспретить появление в печати всяких известий о
переделах,  равнении  земли, слушном часе и тому подобном уравнении, а равно
и  статей,  в которых проводится мысль о пользе или справедливости изменений
поземельного положения крестьян".
     20  апреля  был  издан  другой  циркуляр  по поводу еврейского вопроса,
предлагавший   "не   помещать  никаких  статей  о  результатах  рассмотрения
еврейского  вопроса  в  кабинете  министров,  а  равно не печатать статей по
еврейскому делу".
     29  октября 1882 года было воспрещено "печатание каких-либо рассуждений
по   поводу   исключения   гимназиста   Фугалевича"   из  Каменец-Подольска,
оскорбившего инспектора, но оправданного судом.
     1  ноября  был разослан циркуляр, предлагавший газетам хранить молчание
по поводу беспорядков в Казанском университете.
     16  декабря  было  дано  указание "не печатать судебного отчета по делу
бывшего  студента  Семенова,  приговоренного  казанским  окружным  судом  за
оскорбление попечителя и заключенного в исправительном доме".
     4   февраля  1882