части скульптуры. Потом вдруг
обнял  борца,  и  оба  чуть  не всплакнули, вспоминая и Волгу и степи - родные
края, пути к которым уже как будто и не было.
    Шаляпин  зазвал  однажды Артема, когда тот боролся в Калифорнии, на дачу к
Чарли  Чаплину,  где  гостили  в тот день "два Сергея" - люди очень разные, но
братья  по  музыке,-  Сергей  Рахманинов  и  Сергей  Прокофьев.  И  каждый  из
прославленных  людей,  собравшихся  в  тот  день на даче в Голливуде, да и сам
хозяин  старались  чем-нибудь  порадовать  других  от  щедрот  своего таланта.
Маленький  хозяин  с  задумчивыми,  обиженными  глазами  на  насмешливом лице,
печальный  озорник,  заставлявший  весь  мир сотрясаться от хохота, разыгрывал
перед  гостями  всякие  смешные  сценки.  Он показал знаменитый танец вилок со
вздетыми  на них наподобие ботинок булочками. Незабудный видел это в известном
фильме "Золотая лихорадка". Суровый Рахманинов с тяжелым, древним складом лица
и могучим грифом, поразившим Артема, сел к роялю вместе с изящным Прокофьевым,
длинные  летучие  пальцы  которого  словно  ворожили на клавишах. И знаменитые
композиторы  разыграли,  импровизируя,  очень смешную школьную пьеску в четыре
руки,  причем  одна клавиша у Прокофьева будто бы западала и он делал вид, что
должен  подковыривать  ее... А потом Шаляпин так изобразил пьяного московского
купчину,  что  совершенно  покорил  всех.  Громонос-ный бас его властвовал над
окружающим  и вдруг стихал, становясь почти неслышным и в то же время волшебно
явственным.  И  Артем  увидел,  какими  влюбленными  глазами смотрит Чаплин на
великого русского певца.
    Незабудному  захотелось  самому  хоть  как-нибудь потешить и отблагодарить
этих  замечательных  людей,  при-гласивших  его  в свой круг. Он попросил всех
сесть  на  рояль,  подлез  под инструмент и, легонько поднатужившись, поднял и
пронес  по  гостиной и концертный рояль, и тех, кто расположился на нем... Все
были  в  восторге,  особенно  маленький  знаменитый  хозяин  дома.  "Мацист  -
пигмей",-   сказал  он,  пренебрежительно  махнув  рукой  куда-то  в  сторону,
поблескивая черными и озорно повеселевшими глазами, и показал, что Мацист и до
плеча не достал бы Незабудному.
    Артем не раз видел в кино Мациста - бестолкового силача, постоянного героя
многих  тогдашних  кинофильмов,  и  оценил  замечание хозяина. А русские гости
великого  американского  артиста  только  посмеивались,  довольные, не в силах
скрыть гордость за богатырскую силу соотечественника. И опять тогда вдруг пала
на  Незабуд-ного  в конце вечера тоска по дому. Впоследствии Артем слышал, что
один  из  гостей,  Прокофьев,  вернулся  на  Родину,  и  музыка его, несколько
капризная и что-то лукаво утаившая в себе, зазвучала теперь дома с новой силой
и в новой славе.
    В  Мехико  один  раз  встретил  Артем  Незабудный высокого, широкоплечего,
орлиноглазого   человека,   окруженного  шумливыми  мексиканцами,  восторженно
прищелкивающими  пальцами  и  языками.  Человек  этот  метнул  на  него взгляд
огромных, немного мрачных глаз, двинул резко очерченным большим ртом и спросил
у  своих спутников звучным, низким голосом: "Этот небоскреб переволокли сюда с
Манхеттена?"   И,   услышав   имя   Незабудного,   поглядел   через   плечо  с
неодобрительным,  как  показалось  Незабудному, любопытством. Потом Незабудный
узнал,  что  это  был  Маяковский. Но, конечно, и знай он тогда, что перед ним
прославленный поэт-соотечественник, не рискнул бы подойти к нему. Так было и в
тот день, когда американцы шумно приветствовали Чкалова. Знаменитый летчик, со
всех  сторон  спертый  толпой любопытных, должно быть, заметил огромную фигуру
Артема и весело кивнул ему издали, поведя широким, размашистым плечом. А Артем
только  снял  шляпу  и  опустил  голову.  Что он мог сказать великому летчику,
который  первым  перемахнул  через  полюс  из Европы в Америку, показав, что и
через  полюс  путь  никому  не  заказан.  Для  него,  для  Артема Незабудного,
расстояние до дому было уже, как ему казалось, непреодолимым.
    Слышал  Артем  и  Поля  Робсона.  Певец  пришелся  ему  по  душе не только
бездонной  глубиной  голоса,  будто из черного бархата, но и богатырским своим
сложением.  Их  познакомили.  И Робсон многое рассказал русскому борцу. Робсон
еще   до  встречи  с  прославленным  Человеком-Горой  из  России  слышал,  что
Незабудный   в   штате   Алабама,   рискуя  собственной  жизнью,  спас  одного
негра-батрака  от  неминуемого  линча:  своими  руками разорвал он тогда цепи,
которыми был уже прикован несчастный к столбу над занимавшимся костром.
    Цепи  уже  были  горячие.  Цепи,  врезавшиеся  в черное кровоточащее тело,
которое билось от боли и ужаса! Он раскидал ногами, затоптал облитые газолином
пылавшие  поленья. Кто-то в белом балахоне от макушки до пят, в колпаке-маске,
без  лица,  дырявоглазый,  прицелился было из карабина. И тогда огромная грудь
Незабудного  закрыла  всей  своей ширью полумертвого негра. Волоски на толстом
твиде  пиджака  великана  уже  тлели,  но он медленно в жару и в дыму сходил с
поленницы, неся на спине обвисшее тело, заслоненное им от бесноватой толпы.
    И  стрелять  не  посмели. Великана узнали. Ведь это он накануне победил на
арене  местного  цирка-шапито  брю-хастого,  вислощекого  развязного бразильца
Хуана  Бар-рейраса. И победителя пронесли по улицам городка под музыку. Теперь
свирепость  толпы  невольно  отступила  перед  бесстрашием  и  силой исполина.
"Повезло сегодня черномазому. Но мы еще до него доберемся..."
    Знаменитый  негритянский  певец,  вспомнивший благородный поступок Артема,
рассказывал  еще немало страшных историй из жизни негров американского Юга. Но
все  же человек этот любил свою страну, гордился ею и верил в народ, с которым
живет. А он, Артем Незабудный, русский человек, не имел ни родины, ни дома...
    Потом  разыгрался  всем  памятный  скандал  в  Чикаго. В финальной схватке
борцовского  турнира,  в котором оспаривалось звание очередного чемпиона мира,
Артем  Незабудный  встретился  с  Робом  Келли, чемпионом обеих Америк. Но тот
пошел  на заведомо нечестный трюк. Не-забудный и до начала схватки подозревал,
что американец в сговоре с жюри и арбитром.
    Его  пытались подкупить еще задолго до матча. Предлагали большие деньги за
мнимое  поражение.  "Хватит  вам  царствовать  единолично. Пора и честь знать.
Время  подумать и о других, если вы хороший товарищ,- уговаривали Артема.- Вам
предлагают  обменять  условную  корону  на  реальное золото. Келли - это кумир
обеих  Америк.  Мы  вас  предупреждаем.  Вам с ним все равно не справиться. Не
лучше ли заранее договориться по-хорошему? Верное дело!"
    Нет, не пошел и в этот раз на сделку Незабудный. Но противник его на ковер
вышел   умащенный   каким-то   маслом.  Он  выскальзывал  из  любого  обхвата,
лоснящийся,  скользкий.  Мышцы  его  неудержимо  выдавливались из-под железных
пальцев  Незабудного.  Он  противно,  как вазелин из тубы, выжимался из тисков
Незабудного. Напрасно протестовал Артем. Арбитр посылал Келли обтереться. Тот,
посмеиваясь,  оглаживал себя полотенцем, но впитавшееся масло, едва лишь снова
начиналась  борьба,  тотчас  же  проступало  с  потом.  И Незабудный отказался
продолжать схватку. Тщетно взывал он к жюри, к публике. Его дисквалифицировали
за   отказ  продолжать  борьбу.  Ему  было  засчитано  поражение.  Он  лишился
официального звания чемпиона мира.
    Долго  не  стихал  в  международной  спортивной  печати  шум  вокруг этого
скандала.  Разобиженный  вопиющей несправедливостью, Незабудный заявил, что он
оставляет  арену.  На самом деле он твердо решил любыми способами вернуться на
Родину. Он покинул Америку и переехал в Европу. Он уже начал предпринимать все
нужные  шаги,  чтобы  договориться  с  советскими представителями за рубежом о
возвращении в родные края.
    Но  тут  разразилась война с фашистами. И Незабудный застрял во Франции, а
потом,  когда  гитлеровцы оккупировали французскую землю, перебрался в Италию.
Здесь  и  пришлось  ему  отсиживаться, выжидая, когда в Европе все утрясется и
можно будет снова сделать попытку вернуться домой.
    Услышал  он с завистью, будто Рахманинов в первое же военное утро явился в
советское  представительство  и  спросил,  чем  он, как русский патриот, может
помочь  сво-ему  народу в справедливой борьбе. И прославленный композитор, как
слышно  было,  стал  организовывать концерты, отдавая сборы в пользу Советской
Армии.
    Силы  у  Артема  в  то  время  уже немного поубавились, и сердце то и дело
пошаливало. На манеже его могли ждать и неприятности, а хотелось уйти с ковра,
так  и не коснувшись его лопатками, ни разу в жизни не тушированным... И тогда
Артем стал устраивать те сильно действовавшие на нервы зрителей представления,
которыми  он когда-то в своей молодости прославился в южных городах России, на
Волге  и  в  Сибири.  Он  опять  стал объявлять в афишах, что будет изображать
"живой мост", то есть держал на себе помост, по которому проходили автомобили.
    Работал  он  и  знаменитую  "Могилу  гладиатора",  когда  его закапывали в
двухметровую яму, выстланную брезентом, засыпали сверху землей, и через десять
минут,  после  того уж, как публика начинала кричать "довольно", он, вспучивая
насыпь  и  разваливая  ее  споднизу,  снова  появлялся, потный, с лицом чернее
земли,  но  невредимый.  Здесь,  помимо  огромной  силы  и неимоверной емкости
легких,  помогала Артему и былая шахтерская сноровка. Дважды приходилось ему в
молодости попадать в завал и, экономя дыхание, ждать прихода горноспасателей.
    С  огромным  успехом показывал в разных городах мира Артем Незабудный этот
страшный  номер,  казалось  бы недоступный для смертных,- "Могила гладиатора".
Еще  когда  отмечался  в  Америке  пятидесятилетний  юбилей Незабудного, ему в
качестве  подарка  богатые  любители,  сложившись,  поднесли  пару  специально
изготовленных для этого ваз-кубков, вроде тех, что в старину ставили на камин.
Серебряный  атлет  напрягал  до  предела литые мышцы, опершись на одно колено,
другой  ногой  находясь еще в каменной могиле, и приподнимал плечом оливиновую
глыбу  с  укрепленным  на ней щитом гладиатора. Свободной рукой он поддерживал
над  головой  вывернутую  из земли колонну, увенчанную большой чашей, также из
оливина. Артем очень дорожил этим почетным парным призом, вероятно последним в
его спортивной судьбе.
    Но  с  одной  из этих ваз и связана была история, о которой очень не любил
вспоминать  Артем Незабудный. Ему пришлось лишиться одного из этих двух кубков
после  истории,  которую все свидетели ее сочли постыдной. Словно половина его
славы  ушла  тогда  с  той  второй чашей, да и та половина, что осталась, тоже
теперь как бы ставилась уже под сомнение...
    Происшествие   это   пятнало   безукоризненную   репутацию  Незабудного  и
затягивало еще один узелок в его и без того путаной биографии. Хорошо еще, что
в  ту  пору  людям  было  не  до "гамбургского счета", по которому проверяется
истинная  слава  профессиональных  борцов,  и  под шум войны мало кто в Европе
прослышал  об  этой  неприятной истории. Но сам Артем не мог простить себе ее.
Постыдная  тайна эта; как ему казалось, волочится за ним повсюду. Когда он уже
несколько  лет спустя вспоминал о ней ночью, то мучился, яростно поворачивался
на  другой  бок  и  укрывался с головой, словно боясь, что на нее сейчас падет
позор  происшедшего.  И  все  время не мог он решить, как сбросить с себя гнет
этого  случая.  Едва  он  начинал  думать  - и уже найденное как будто решение
ускользало   от   него...   Встречались   Артему  и  на  ковре  такие  верткие
борцы-противники,  которые,  чуть  что, спешили уползти с ковра, не давая себя
припечатать к нему.
    История та мешала ему долгие годы вернуться домой, когда уже можно было бы
вполне сделать это. Да и сейчас он больше всего боялся, что тут, дома, земляки
узнают,  прослышат  о  том  случае,  после  которого  он уже никогда больше не
возвращался на арену.


    Глава III
    Две встречи с Богритули

    Но   все  же  решение  вернуться  на  Родину,  давно  зревшее  в  нем,  он
окончательно принял после другого памятного случая.
    Шла  война  в  Европе.  Гитлеровская  армия,  как  сообщали  газеты, давно
захватила  родные  для  Артема  места  и двинулась к Волге... Артем в то время
оказался  в  Италии.  Жил он бедно, в небольшом городке виноградарей и рабочих
газовых  заводов  Альфонсинэ,  неподалеку  от Болоньи. Существовать было не на
что.
    Ученики   частной   гимнастико-атлетической   школы,   которую   он   было
сорганизовал,  разбрелись.  Фашистская  Италия  уже поняла к тому времени, что
безнадежно  проигрывает  войну,  и  старалась  выйти  из  схватки,  уползти со
зловещего  ковра,  чтобы  покорно  лечь  за  его  пределами  и  тем самым хоть
как-нибудь  избежать  ужаса  полного  поражения.  Гитлер оккупировал Италию. И
тогда  на всем севере Апеннинского полуострова вспыхнула народная война. Артем
слышал  о бесстрашных действиях итальянских партизан, в рядах которых вместе с
итальянцами  сражались бежавшие из лагерей смерти русские, французы, югославы,
чехи.
    В  тот  памятный  дождливый,  туманный  вечер, когда в городе, еще занятом
оккупантами,  стало  известно,  что совершен новый побег из лагеря смертников,
Артем  возвращался  домой.  И  вдруг  он  услышал  в  полном мраке: "Синьор!..
Месье!..  Друже!..  Камрад!..  Товарищ!.."  Он едва не споткнулся, разглядев у
самых   своих   ног   лежавшего  человека.  До  ужаса  исхудалый,  лихорадочно
содрогавшийся,  он пытался прижаться к краю тротуара, словно хотел вдавиться в
камни,  слиться  с  темнотой.  Показалось  тогда  Артему  или вправду лежавший
прошептал:  "Товарищ"?..  Слово  это  было прежде очень важным в жизни Артема,
когда он работал в шахтах.
    За  углом  хлопнули  два  выстрела.  Послышалось  топотание тяжелых сапог.
Думать  было  некогда.  Артем подхватил на руки лежавшего, бросился в соседний
переулок.  Но  район  был  уже  оцеплен. Неся на плече раненого, тело которого
показалось  ему бесплотно легким, почтя невесомым и чудовищно костлявым, Артем
кинулся  в  узкий  переулок  и  сразу  оказался  окруженным в темноте патрулем
гитлеровцев.  Один из фашистов, отброшенный с невероятной силой, был перекинут
через трехметровую ограду и очнулся лишь через несколько минут с переломленным
плечом.  Его  автомат оказался разбитым в щепы, а одна из металлических частей
глубоко врезалась в дверь соседнего дома. В узком проходе между домами один из
патрульных  фашистов,  пытавшихся оказать сопротивление, был вмертвую задвинут
переставленной  с  тротуара  массивной лимонадной будкой и по ошибке обстрелян
подоспевшими на шум гитлеровцами.
    На  другой  день  в  газетах писали, что на патруль на-пала целая банда до
зубов  вооруженных  людей  исполинского  роста. Затиснугый в проход лимонадным
киоском  гитлеровец  твердил,  что  на  него  двинулась сама стена, и высказал
предположение,  что  в  этом  районе произошло что-то, вызвавшее, по-видимому,
взрыв либо небольшое землетрясение...
    Артем  унес  подобранного  им  беглеца  в свою каморку на пятом этаже, сам
перевязал   его,  так  как  хорошо  знал  простейшие  способы  лечения  всяких
повреждений,- спортивная практика приучила к этому.
    Спасенный   около   суток  был  без  сознания.  Часами  сидел  возле  него
Незабудный,  менял  на  широком  лбу  раненого  тряпки,  смоченные под краном,
вглядывался в изможденное чернявое лицо - все в кровоподтеках и ссадинах. Было
что-то  до  боли  и  неудержимого вздрога знакомое в этом лице, в широко, чуть
раскосо  поставленных  глазах,  хотя Артем твердо знал, что никогда в жизни не
встречал  этого  человека.  Раненый буквально истлевал в страшном жару, бился,
стонал. Артем решил пойти на риск.
    На  второй  день  он  отправился к одному своему старому знакомому врачу -
ревностному патриоту. И тот, когда совсем стемнело, поднялся в каморку Артема,
сделал  укол,  перебинтовал  раненого  и  клятвенно  обещал  молчать обо всем.
Человек  он был надежный, жил одиноко, холостяком,- нелюдимый, как бы на замок
замкнутый. На него можно было положиться.
    Но,  когда  Артем,  после  перевязки проводив доктора, вернулся к себе, он
увидел,  что  чернявый  незнакомец сидит на кровати, беспокойно вперив куда-то
неподвижный   взор   огромных,  широко  расставленных  глаз.  Артем  проследил
направление  его  взгляда: незнакомец так и впился в стоявший на столе кубок -
вазу  "Могила  гладиатора".  Потом,  отвалившись бессильно на подушку, спросил
по-русски:
    - Слушай, отец... Вы сами?.. Ты... Простите, вы синьор Незабудный?
    - Лежи,  лежи,-  прошептал  тогда  Артем,  плотно  прикрыв дверь.- Был я и
синьор,  и  мистером был, и месье бывал, а тебе просто Артем Иванович. Лежи. А
ты кто сам-то будешь? Ты не таись, не бойся...
    - Земляк,-  тихо сказал раненый, откинувшись на-взничь. Потом собрал силы,
слегка приподнял голову и зло метнул глазами на кубок.- Видел я такой точно...
у одного гестаповца на столе. Откуда бы?
    Не  хотелось,  ох не хотелось рассказывать беглецу о судьбе второго кубка,
будь он неладен! Но пришлось.
    Раненый  настаивал, опускал упрямо на пол исхудавшие ноги. Пришлось Артему
раскрыть свою тайну. И беглец как будто поверил.
    Не сводя с Артема пристально-горячечных глаз, устало пал он на подушки. На
всю  жизнь  запомнился  Неза-будному  этот  ни малейшей увертки не принимавший
взор,  словно  горячий  ключ,  забивший  с  глубокого  дна задымленных глазных
впадин.  Но через четыре дня, вернувшись домой, Артем не застал его в постели.
Только записка лежала на столе, придавленная кубком "Могила гладиатора". И вот
что было сказано в записке:
    "Спасибо,  Артем  Иванович,  всемирно известный земляк. Много о вас слышал
еще  дома.  Оставаться больше не могу. Что вы мне рассказали - верю. Но одно -
доверить  самого  себя, а другое - товарищей своих и общее дело. Ими рисковать
не  вправе.  Не  имею  права  и  вас подводить. Как я вас понял, вы слишком на
примете.  Во  всяком случае, спасибо за все. Такое не забыть. Может быть, живы
будем - еще встретимся дома. Счастливого вам туда пути. Ваш земляк..."
    Не сразу разобрал подпись Артем. "Богритули" - было нацарапано там.
    "Не  поверил,  не  поверил!  -  твердил  себе  огорченный Артем.- Да и как
верить, если он знает про то..."
    Больше  они  не  встречались. Но не раз слышал Артем о действиях какого-то
бесстрашного  партизанского  вожака Богритули. По слухам, он был из русских, и
Неза-будный  хорошо знал, что слухи эти верные. Он вспоминал, как нес на своих
руках  израненное,  до  ужаса легкое тело. Впрочем, тот ли это был человек, им
спасенный,  или лишь назвался тогда в записке таким именем, Артем дознаться не
мог.  Он  с  угрюмой  насмешкой перечитывал расклеенные немецким командованием
объявления,  которые  сулили сто тысяч лир тому, кто поможет изловить грозного
Богритули  или  доставит  его живым либо мертвым в руки немецких оккупационных
властей.  Сгинул  ку-да-то  с  того  дня  и  доктор  Саббатини,  что  приходил
перевязывать  беглеца.  Артем Иванович наведывался в больницу, где тот служил.
Но и там ничего не знали. Полагали, что старика схватили гитлеровцы.
    После  окончания  войны Незабудный поехал в Геную, чтобы оттуда на корабле
отправиться  в  Ниццу,  так  как  он  списался  со старыми знакомыми борцами в
Париже, и те предлагали ему поработать в частной атлетической школе.
    До  отвала  корабля  оставалось  несколько  свободных  часов. И Незабудный
отправился  на  Стальено  -  знаменитое  генуэзское  кладбище, куда непременно
заглядывает  каждый, кто приезжает в Геную. Не найдя среди живых отбитого им у
фашистов  человека,  что  назвался  Богриту-ли,  Артем думал, что, может быть,
найдет  его среди мертвых. И все чаще тянуло его теперь побродить по печальным
местам вечного успокоения.
    Кладб