можно  формально  носить  такое  имя,  известное всему народу! И теперь не
только нашему народу!
    - Постойте,  постойте-ка,  товарищ  Стрекотова,-  остановил  ее человек за
столом.-  Вы  мне  потом  все это объясните. Я с удовольствием вас выслушаю. А
сейчас   у  нас  тут  один  разговор  деловой...  Познакомьтесь,  кстати.  Это
председатель исполкома нашего Совета...
    - И  очень  хорошо,  что  председатель!  - перебила его Ирина Николаевна.-
Очень  хорошо,  я  как  раз  с вами, товарищ, собиралась побеседовать на ту же
тему.  Я  уже  сегодня  говорила  с  директором  нашей  школы и еще кое с кем.
Оправдываются,  видите  ли,  что  все  равно  надо  скоро  переезжать  в новое
помещение, потому что старое попадает в район затопления. Но как можно в таком
деле  что-то переносить на завтра. Знаю, знаю! - заторопилась она, увидев, что
председательница  хочет что-то сказать ей.- Знаю! Мне встречались уже подобные
деятели.  Они  все  на  завтра  ссылаются,  а сегодняшних дел не хотят видеть.
Думают,  верно,  как бы стороной в грядущий день попасть, без хлопот в будущее
перекочевать.  А  будущее не придет само - это еще Маяковский так говорил! Как
хотите,  но  я  предупреждаю и вас, и вас, товарищ председатель. Раз меня сюда
назначили,  чтобы вести пионерскую работу, я это дело не могу оставить. Пускай
тогда лучше уж имя снимают со школы...
    Она  выговорила  все  это  залпом,  торопясь,  сбиваясь,  боясь, что ее не
дослушают и перебьют. Но, к ее удивлению, маленькая седая председательница, со
странным  неподвижным  взглядом  слушавшая  новую  учительницу-вожатую,  вдруг
встала  с  кресла,  обняла  и  крепко  поцеловала ее, бормоча сквозь хлынувшие
слезы,  которые она досадливо вытирала тыльной стороной кисти со своего лица и
с замоченной щеки пионервожатой.
    - Спасибо  вам, товарищ. Голубка вы моя, деточка! Я все ждала, когда живая
душа в ком-нибудь заговорит.
    - А вы сами что?..
    - Товарищ  милый!  Неловко  ведь  мне самой-то... Ведь Григория Тулубея не
одна только школа воспитала... И я к тому делу причастна.
    - Тем  более,  вы  обязаны! - не унималась Ирина Николаевна. Она не видела
знаков, которые делались ей из-за стола, и еще не сообразила, с кем говорит.
    - Я-то  свои  обязанности  уже  выполнила,-  проговорила  с горечью Галина
Петровна.- Я его Родине отдала. А уж теперь, вы меня простите, пусть его честь
и славу другие берегут, а матери самой как-то и неудобно о том напоминать...
    И  только  тут Ирина Николаевна поняла, с кем она имеет дело, и, залившись
краской,  медленно  встала перед тяжко опустившейся в кресло седой миниатюрной
женщиной.
    Дома  Ксана,  знавшая  о  том,  что  их  новая  вожатая  была в исполкоме,
осторожно принялась выпытывать у бабушки, о чем шел разговор.
    - О  том,  чтобы  отца твоего не забывали! О том, чтобы имя его все дела у
вас  в  школе  освещало.  Чтобы  не  слыли  вы, а были тулубеевцами. И с тебя,
запомни,  спрос  будет  с  первой.  Ты  его дочка! От тебя тоже зависит, чтобы
фамилия  Тулубей  как  надо  и  в табеле и в классе звучала, и честно с фасада
школьного смотрела.
    ...Через  день  в  школе  проходил  пионерский сбор, посвященный борьбе за
честь школы и право всегда носить имя Тулубея.
    Сеня  не  пришел  на этот сбор. Все пионеры были. И даже Пьеру, хоть он не
был  еще  принят  в  пионеры, позволили присутствовать. Сбор был открытым. Все
были,  только  Сени Грачика не было. Этого, как решила для себя Ксана, она уже
никогда не сможет ему простить.


    Глава XVIII
    Кубок пошел в дело

    Но  Сеня  не пришел на сбор, конечно, не потому, что хотел чем-то досадить
Ксане  или  показать  ей,  как  мало  считается он с именем ее отца и с честью
школы.  У него были дела невеселые. Перед тем как идти на сбор, он зашел домой
и  застал  Милицу  Геннадиевну в весьма взвинченном состоянии. Она ожесточенно
терла  тарелки,  гремела  ими  на  столе,  а  сама  так  и  поглядывала  через
приоткрытую  дверь  в  комнату  Грачиков.  Там стоял у открытого сундука Тарас
Андреевич.  Он  рылся  внутри  сундука, выхватывал что-то, выпрямляясь, бросая
обратно  и  снова  склонялся  над разворошенным небогатым семейным имуществом.
Услышав шаги сына, он разогнулся и посмотрел на него.
    - Беда! - глухо, но с жесткой ясностью проговорил Тарас Андреевич.- Беда у
меня,  Сеня!  - Он захлопнул сундук.- Недостача в моей бригаде обнаружилась на
пять  тысяч рублей. И как это вышло - не пойму. Подвели дружки хорошие. Гуляли
вместе,  а отвечать мне. Теперь либо вносить срочно, либо под суд идти. А уж в
этот раз не помилуют.
    Ни слова не говоря, бросился Сеня в свой уголок, где стояла копилка в виде
домишка-ящичка. Там у него были скоплены деньги уже почти на полный велосипед,
как он всем говорил. Давно откладывал он туда эти деньги, но тут и думать ни о
чем  не стал. Ударил об угол стола - выпало дно у копилки. Молча выгреб деньги
на стол перед отцом. Но этого было, конечно, мало.
    Милица  Геннадиевна многозначительно пообещала помочь, если что, из личных
средств и при этом как-то не к месту и не ко времени благосклонно поглядела на
Тараса   Андреевича.   Но   показалось   что-то  в  этой  излишней  готовности
оскорбительным   Сене.  Уже  давно  он  относился  с  недобрым  подозрением  к
чрезмерному  вниманию, которым окружала отца Милица. И чересчур большую власть
норовила  она  проявить  над  Сеней,  будто  бы  выполняя  наставления  Тараса
Андреевича. Видно, чувствовал это и отец.
    - Спасибо  вам,  Милица  Геннадиевна,- проговорил он,- но как-нибудь думаю
вывернуться.  Только  уж извините - за квартиру я вам не сейчас, а через месяц
отдам.
    - Да  что  вы,  что  вы! - замахала на него выгнутыми ладонями Милица, вся
гремя браслетами и висюлечка-ми.- Какой может быть у соседей разговор!
    - Разговор-то  обыкновенный,-  сказал  Тарас  Андреевич,-  прошу  обождать
немного.  У  меня  с  получки кое-что осталось, товарищи мне часть собрали. Но
все-таки вот не хватает тысячи три.
    Сеня  вышел  на  улицу в тяжелом смятении. С кем было посоветоваться, куда
пойти,  как  выручить  отца? Как помочь ему уйти от позора и суда? Может быть,
дедя  Артем чем-нибудь поможет? Сене очень нужно было сейчас ощутить поддержку
его самой сильной в мире руки. Он помчался к Незабудному.
    Сеня, конечно, не рассчитывал, что Артем Иванович сможет чем-то помочь. Но
так  хотелось  ощутить около себя человека многоопытного, сильного, привыкшего
встречать превратности судьбы с открытым лицом.
    Артем Иванович выслушал Сеню и сам пригорюнился. "Эх,- подумал он,- вот бы
вправду  выкопать  что-нибудь,  что в земле зарыто, если только не вранье это.
Пригодилось  бы  сейчас.  А  то  ведь пропадет человек. И мальчонку жаль". Они
сидели  друг  перед  другом  молча  -  старик  и  мальчик.  Оба были подавлены
ощущением слепого бессилия.
    "А  что,-  соображал старый атлет,- если, скажем, афиши расклеить, собрать
людей  на  площади  по  билетам?  Я  бы  сработал  им  на старости лет "Могилу
гладиатора".  Если  верно  дело  обставить,  чтобы  брезент  жесткий  был,  не
сошлепывался,  а  воздух  там  оставался,  я  бы и сейчас справился. В прежнее
время-то мне это ничего не стоило. Да нет, не позволят, пожалуй. Скажут, номер
очень  уж  безобразный, человеку противоестественно. Нет, не позволят". Как же
быть? Что придумать?
    И вдруг Артем, посмотрев на стол, ударил себя кулаком по колену:
    - Стой!  Не  горюй,  Сеня!  Найдем  средства. Последний срок у отца когда?
Неделька есть? Спроси, когда надо отцу.
    - Он сказал: дней пять - это крайнее.
    - Ладно.  Иди.  Иди  домой  и  скажи  - Артем Иванович обещал помощь. И не
журись. То не беды! Ну, давай лапешку.- И он с размаху протянул Сене огромную,
широкую ладонь свою - словно чашу поднес.- Жми крепче... Вот так!
    И  Сеня  почувствовал  бережное пожатие поглотившей его кисть колоссальной
руки  Незабудного и постарался сам изо всех, сколько у него было, сил стиснуть
ее.
    На   другое   же   утро,   пользуясь   тем,  что  Пьер  вместе  со  своими
одноклассниками  отправился на экскурсию в район строительства, Артем Иванович
сказал  соседям  по  общежитию,  что  ему  надо отлучиться по какому-то делу в
районный  центр.  Захватив свою дубинку и чемоданчик, с которым он обычно и на
базар ходил, и в учреждения, Незабудный отправился на автобусную станцию.
    Приехав  в  районный  центр,  он  разыскал  комиссионный магазин. Там вяло
поблескивали  на  полках  помятые  самовары,  висели  под  потолком  спецовки,
ватники,  узбекские халаты. На прилавке стояли чучело совы и гипсовый Наполеон
с  закрашенными  тушью щербинами на треуголке. Над прилавком торчала вешалка с
лисьей горжеткой и пустой клеткой для попугая.
    В  маленьком магазине было тесно. И Артем Иванович осторожно, боком, чтобы
не  задеть  старую  детскую  коляску  с клеенчатым верхом, украшенным голубыми
помпонами,  и китайскую вазу на тумбе, стоявшую посредине помещения, пробрался
к  конторке  с надписью: "Прием вещей на комиссию". Он раскрыл свой чемоданчик
и, вытащив из него что-то, завернутое в матерчатый чехол, поставил перед собой
на прилавок. Потом осторожно развернул материю.
    Сверкнули  серебряные  мышцы  атлета,  поддерживаю-гощего оливиновую вазу.
Поплыло мягкое зеленоватое сияние в воздухе.
    Пожилой  оценщик  -  надо  думать, человек понимающий - даже рот приоткрыл
слегка  и  чуть  очки  с  носа  не  обронил,  увидев  перед  собой  вещь такой
удивительной красоты.
    - Где  же я такую как бы уже видел? - спросил он, бережно поворачивая вазу
с разных сторон, заглядывая под дно, осторожно поглаживая камень и металл.
    У Артема мигом словно заледенели ноги.
    - Определенно  где-то  видел.  Возможно, в журнале. Простите, откуда она у
вас, эта вещь? Артем назвал себя.
    - То-то я смотрю, внешность у вас выдающаяся, я бы сказал.- Старый оценщик
низко  поклонился  Артему.- Чрезвычайно приятно лично увидеть. Еще бы, еще бы,
как же!
    Незабудный!  Таких  у  нас  вторых  и не было, разве что Шемякин только да
Поддубный... Что же это вы расстаетесь с такой красотой?
    - Обстоятельства,- кратко ответил Артем.
    - А  ведь  у  вас,  верно,  гарнитур  был? Обычно эти вазы парные, образца
каминных.  Второй  не  имеете? Жаль, что разрозненная вещь. Можно было бы куда
выгоднее   для  вас  оценить.  Если  бы  пара,  из  Дворца  шахтера  могли  бы
заинтересоваться. Там спортзал обставляют.
    Артем отмолчался.
    - Даже  прямо  сомневаюсь, имею ли я право такую ценность принимать? Но вы
оставьте.  Я  вам  сейчас выпишу квитанцию. В крайнем случае запрошу скупочный
пункт  в  области.  Да,  работа  дивная! Редкой красоты вещь. Но больше двух с
половиной  тысяч  поставить  не  могу.  Да  и  вряд ли быстро пройдет. Предмет
уникальный, но на любителя. Сами понимаете.
    Новая пионервожатая добилась-таки разрешения устроить экскурсию школьников
на   строительство   канала.   Ирина   Николаевна  проявила  такую  энергию  и
безжалостную настойчивость, стучась во все двери и обрывая телефоны по району,
что  как  ни  заняты  были  люди,  а  пришлось  им  уступить.  Решили показать
школьникам строительство, где шли в то время самые горячие дни.
    Отправились туда на двух автобусах, которые выделил исполком.
    И  вот  все,  что  виделось  до  этого дня лишь в отдалении, да и то, если
забраться  только  на самую вершину террикона, теперь обступило вплотную ребят
со  всех  сторон.  Сколько  хватало глаз - везде шла работа! Огромная это была
работа  -  от  горизонта  до  горизонта.  Вблизи  все  было  таким громадным и
нескончаемым,  что  ребятам  стало  казаться,  будто  они  попали  в  какую-то
особенную,  разрытую,  перекореженную,  искромсанную  могучими  силами полосу,
которая  опоясывает  весь  земной шар. Будто сама кора земная вспорота здесь и
разверзается, чтобы пролечь руслом грядущей воды...
    Трасса  канала,  уходившая  и  впрямь,  как казалось, на самый край земли;
откосы котлованов; уже почти готовые камеры шлюзов; гребни плотин, подпиравших
вчера  еще маленькие ручейки, сегодня уже разлившиеся в озера; огромные краны,
как  телескопы,  нацеленные  в  небо;  неумолчный  грохот работы, которой были
заняты  тысячи  людей  на  таком  пространстве,  что  и  глазом  не охватишь,-
бескрайнее  столпотворение это совершенно оглушило и захватило школьников. Все
вокруг  них  было  в  движении. Здесь что-то громоздилось, там низвергалось...
Пахло   свежевывороченной   землей,   бензином,   какой-то  кислотой,  дымком,
ацетиленом,  сосновым  тесом  и  махоркой.  А  там,  где рассыпались с треском
алмазные  искры  электросварки,  веяло  запахом  по-весеннему  тающего  снега.
"Озон!"  -  пояснил  всезнающий  Сурен.  Но даже он, который обо всем прочел в
книгах, был тут подавлен необъятностью совершаемого людьми дела.
    Откуда-то  доносились  звенящие взвизги электрической пилы. Ухала земля от
ударов  копра,  вбивавшего сваи. Как петухи во дворах, перекликались маленькие
горластые  паровозы.  Громоздкие  грузовики-самосвалы,  выворачивая  рубчатыми
скатами  целые вулканы грязи, елозили в вязких глинистых колеях, надрывно рыча
и  взвывая.  Из  их железных вздыбленных опорожняемых ванн, ссыпаясь, грохотал
гравий.  Во  все  стороны  тянулись провода, шланги. Стучали, частили какие-то
движки.  Ребят  больше  всего  поражало, что в этой чудовищной путанице балок,
железа, прутьев, в этом страшном ералаше звуков люди, видно, знали каждый, что
надо  делать, куда идти, за что браться. И постепенно становился ясным порядок
и  строгий  черед всего, что творилось вокруг. И оказалось, что беспорядок уже
не  так  безнадежен  и,  несомненно, все тут в конце концов, если разобраться,
имеет свое место и направление.
    Похожий  не  то на увеличенную в миллионы раз масленку с тонким горлышком,
которой  смазывают  машины,  не то на исполинского гуся, переминаясь с лапы на
лапу,  смещался на глазах у ребят шагающий экскаватор. Из занесенного к самому
небу  клюва  свисал и как будто вытягивался трос с качавшейся внизу необъятной
люлькой. Гигантская горсть ковша вонзалась в землю, заграбастывала ее, уносила
по  воздуху на огромное расстояние, там разжималась и сыпала вниз камни, комья
земли, щебенку.
    И  мальчишки,  конечно,  хвастались  друг  перед  другом своей технической
осведомленностью  и  определяли  мощность  экскаватора  и  задавались,  что им
знакомы  все  машины.  И  Сеня  с  Суреном  тоже наперебой, чтобы не быть хуже
других, называли марки грузовиков: "МАЗ" из Минска, ярославский "ЯГ".
    Со  всех сторон наезжали, как бы торопя друг друга, самосвалы. Подкатывали
к   нужному   месту,   и  словно  горбом  выгибались  их  хребты,  поднимались
металлические кузовы-ванны, из которых низвергались тонны и тонны земли.
    Бульдозеры,  как  сердитые  носороги,  с ходу выворачивали и упрямо пихали
навалы грунта.
    На  одном  из  участков  работ,  после  того  как  инженер показал ребятам
устройство  будущего шлюза, прямо на донной площадке в будущей шлюзовой камере
устроили выступление учеников школы имени Тулубея перед строителями.
    Люди сидели на лесах опалубки, на переплетах металлических ферм, держались
за  стальные  прутья  арматуры.  А внизу, как в партере огромного театрального
зала,  один  за  другим  выступали ребята. Кто-то из старшеклассников отбил на
звонком  дощатом  настиле  чечетку.  Ребята сиели хором песню. "Не задерживай,
давай",  занесенную  с  Волги.  Потом Ксана читала стихи Светлова. Она читала,
очень  волнуясь,  понимая,  что  слушают  ее  те люди, которые и делают своими
руками  все, о чем говорится в стихах. Хрупкий, трепетный и прозрачный, словно
на  стрекозиных  крылышках,  голосок  ее  взлетал над большой, многолюдной, но
безмолвной сейчас коробкой шлюза.
    А  стихи,  которые  она  произносила,  брали  исток  давний  и дальний. От
подмосковного  ручейка,  от  древних  вод, которые качали петровский ботик, от
струй,  рассеченных  кораблями  Ушакова,  до  морей  недавней войны, в которых
отразилась  доблесть советских флотов, до течения вод Волго-Дона, а теперь уже
и к самой Сухоярке вели строки стихов.

    До чего становится богатой
    Биография твоя, вода!

    Мощный, добродушный экскаватор
    Не жалеет для тебя труда.

    И  все,  как  это  бывает  в  классе,  когда  учительница говорит о чем-то
знакомом  и  находящемся  рядом, все посмотрели на экскаватор. И казалось, что
он, смущенный этим общим вниманием, неловко ощерил зубастую пасть ковша.
    Ксана читала о том, что скоро будет и здесь:

    Ты тогда предстанешь пред народом
    Не совсем обычной, не простой
    Дружбой кислорода с водородом,
    А союзом действия с мечтой.

    Не все было до конца понятно в этих словах, и химию в шестом классе еще не
проходили,  и  не  каждый  из строителей помнил формулу, но все понимали: речь
идет о близком будущем, которое принесет сюда по открываемому ей пути вода.
    - Не  один  случайный  гость  приезжий",-  произнесла Ксана и выразительно
обернулась на Пьера.

    Не один случайный гость приезжий,
    Не одна страна - весь шар земной
    Будет умываться нашей свежей,
    Животворной русскою водой.

    И,  когда Ксана кончила, зааплодировали все. Даже там, высоко наверху, где
на  фоне  весеннего неба маленькими фестонами чернели головы стоявших на лесах
строителей  -  там сверху тоже все хлопали и кто-то басом, словно вбивая сваи,
бухал: "Быс!.. Быс!.."
    - Как прочла!.. Какое сердце! - восхитилась Елизавета Порфирьевна.
    - И,  главное,  текст  весь  усвоила,  нигде  слова  не спутала! - отметил
растроганный Глеб Силыч.
    А  потом,  это  было заранее задумано Ириной Николаевной, Пьер читал стихи
Беранже.
    - Революционные  французские  стихи  читает Пьер Кондратов. Автор Пьер-Жан
Беранже,- объявил ведущий программу долговязый паренек с озабоченным лицом. Он
выходил,  ступая  огромными  резиновыми  сапогами,  на  помост  и  там начинал
говорить  с неожиданной басовитостью, как будто он у кого-то на короткое время
брал взаймы голос.
    Пьер читал любимые стихи деда:

    ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

    Меня в дни юности беспечной
    Непостоянство увлекло
    За океан, где солнце вечно
    Так ослепительно светло.
    Край мой родимый,
    Страстно любимый!..

    Но я тем странам был чужой
    И, по земле своей страдая,
    Тобою бредил, увядая...
    Привет тебе, мой край родной!

    Стихи,  прочитанные  Пьером, вызвали оглушительный восторг строителей. Но,
видимо,  кроме  Ирины Николаевны, все не очень хорошо разобрались, в чем дело.
Потому  что, когда от молодежной бригады строителей выступал комсомолец, чтобы
поблагодарить школьников за приезд и выступления, он сказал:
    - А  также  просим  от имени всех строителей передать наш пламенный привет
пролетариям  Парижа,  от  лица  которых тут их юный представитель прочитал нам
стихи  на  революционные  темы. Пьер был, кажется, доволен, что его приняли за
представителя пролетариев Парижа. А объяснять что-нибудь было уже поздно.
    Кончился  перерыв,  запела  оглушительно сирена, рванулись с места, лязгая
кузовами,  фырча  и  взвывая  на  подъемах, моторы самосвалов. Люди взялись за
лопаты, за ручки тачек, рычаги механизмов. Все двинулось в работу.
    Когда  ехали  обратно, слегка ошеломленные всем виденным, слегка усталые и
потому непривычно тихие, Пьер, глядя в окно автобуса, вдруг сказал:
    - Это  очень  здоргово  пргекргасно  будет,  что у нас как морге станет...
Пргавда, ргебята... Хоргошо, Кса-на, да? Ксана радостно закивала. Но Ремка тут
же захохотал:
    - Слыхали. "У нас". Здорово. Вполне уже перековался. Ай да Пьерка, хвалю!
    Ксана  уничтожающе  поглядела  на  Ремку.  Сеня показал ему из-под сиденья
кулак. Сидевший впереди Сурен обернулся и постучал себя по лбу.
    Пьер покраснел, припал щекой и виском к стеклу и молчал потом всю дорогу.
    На  обратном  пути  прое