рокашлялся...
    - Вот  о  том  и  разговор у нас с вами,- начал он,- о том и разговор, что
теперь так решается, что всех, кто где мутит, надо нам на чистую воду вывести,
чтобы берег в воду гляделся ясный. Воду мутить никому не дадим! Реки впадают в
моря...-  продолжал он, и легкая хрипотца, которая проступала вначале, исчезла
из  его  голоса.-  Реки  впадают  в  моря,  я говорю. А наша вся жизнь течет в
будущее.  И  такое,  какого у людей еще никогда и не бывало. Коммунизм уже это
будет.  Вот  что  такое наше будущее, ребята! И жизнь у нас должна быть чистой
воды. Как бриллиант. Чтобы не нанести мути всякой в будущее.
    - А  всякие  еще  несознательные  будут тогда? - задали вопрос откуда-то с
задней скамьи.
    - Я  так лично думаю,- сказал, поглядев в ту сторону, Никифор Васильевич,-
что  к тому времени такие, как ты говоришь, и вовсе водиться уже не будут. Ну,
а народится если случаем, так уж вылечат урода, приведут в сознание.
    Ремка  Штыб  поднял  руку.  Ему  хотелось  как-нибудь вернуть расположение
класса.
    - Можно вопрос еще?
    - Гони.
    - Вот,   говорят,-  сказал  Ремка  ясным,  вкрадчивым  голосом  примерного
ученика,-  говорят,  что когда коммунизм наступит уже совсем, так всякий будет
получать  сколько  кому  захочется,  а  работать кто сколько может. А в школе,
например,  тоже  учиться  станут  сколько захочется по способностям? И пятерки
будут ставить по потребностям?..
    В классе раздались смешки.
    - Это  в  будущем так дурни только рассуждать будут. А я лично считаю, что
они к тому времени повыве-дутся. И какой толк, если тебе хоть пятерку с плюсом
выставят,  когда  у  тебя  понимания  на  круглый нуль. Кому будет охота расти
олухом царя небесного? А учиться, конечно, придется порядком. Как я лично себе
представляю  -  выучить придется поболее, чем сегодня вам задают. Ведь техника
как  двинется! Так что я насчет этого вам легкой жизни не обещаю. За хорошую -
ручаюсь,  а  легкой  -  нет,  не  ждите...  Ну, будут еще вопросы? - торопливо
проговорил  он, оглядывая класс. Вопросов больше не было, и он сел под звонкие
хлопки ребят.
    Потом  говорили ребята. Всех задело еще тогда, в первый день прихода Ирины
Николаевны,  как она сказала: "Не слыть, а быть". Всем теперь хотелось "быть",
а  не  только  "слыть", казаться. Не только прозываться тулубеевцами, но стать
ими.   Неожиданно   все   головы,   как   по  команде,  повернулись  к  двери.
Зааплодировали    шумно,   дружелюбно,   с   каким-то   особым,   старательным
удовольствием.  Несмотря на шум, слышно было, как крякнули под тяжелыми шагами
Незабудного половицы, когда он поднялся к столу президиума. Он стоял, опираясь
на  свою  всесветно  знаменитую  дубинку, держа в другой руке чемодан, положив
широкополую  шляпу  на  уголок  стола.  Когда  немножко стихло, Артем Иванович
поглядел  на  ребят,  на  Богдана  Анисимовича и Колоброду, покашлял немного с
низким  гудом,  провел  платком  по  усам  своим.  Долго и аккуратно засовывал
огромный клетчатый платок в карман брюк.
    - Немного  задержался,  прощения  прошу,-  начал  он.-  В исполкоме был, в
отделе  физкультуры. Договорились, Ирина Николаевна.- Он повернулся к сидевшей
за  столом  вожатой.-  Именно так, как мы с вами плано-вали. К Празднику Воды,
как сюда подойдет,- Артем Иванович мотнул тяжелым подбородком в сторону окна,-
мы  тут  соревнования проведем с районной школой. Эстафету на приз имени Героя
Советского  Союза  Григория Тулубея. Звонил сейчас в райцентр. Там согласны. А
насчет  приза  условились  -  вот  этот  будет.- Незабуд-ный посмотрел в зал.-
Ребята...-  сказал  он,  глухо  кашлянув.-  Ребята!  Мне  припала честь...- Он
раскрыл   свой   чемодан,   извлек  оттуда  сверкнувший  серебром,  заигравший
зеленовато-бирюзовыми  прожилками  в матовой слоистой глубине оливина заветный
приз "Могила гладиатора".
    Все  стали приподниматься, разглядывать диковинную и прекрасную вазу. Он и
правда  был  очень  красив,  этот  кубок!  Чаша  казалась до краев заполненной
каким-то  манящим  светом.  Он  струился  по  литым мышцам серебряного атлета,
который,  одолев  бремя  могильной  тьмы,  сам  поддерживал этот свет и как бы
призывал вершить подвиги силы и бесстрашия.
    Сеня  смотрел  на  всех  победоносно.  Ксана бросала осторожные взгляды на
Пьера.   Милка   обмирала   от  восторга.  Даже  всегда  старавшийся  казаться
равнодушным   Ремка  Шибенцов,  хотя  и  собрался  уже  было  пренебрежительно
отвернуться, не выдержал. Так и впился глазами в кубок.
    - Позвольте,  позвольте,-  сказала Ирина Николаевна,- мне кажется, было бы
честнее просто назвать это призом вашего имени: приз Незабудного.
    - Нет уж, уважаемая Ирина Николаевна,- забасил Незабудный,- тут уж спорить
не  будем.  Это,  ребята... Это мой самый дорогой приз из всех, что за жизнь я
получал... У меня их, если подсчитать, разных призов и медалей, тысячи полторы
было.  Да  все  пришлось  понемножку  спустить. А уж это неприкосновенное. Это
будет  памяти Григория Тулубея. Героя из героев! Вот как пускай будет. А уж вы
постарайтесь никому его не отдавать.
    - Ну,  его  еще  надо  сперва завоевать. Сегодня кубок еще ничей,- сказала
Ирина  Николаевна.-  Ребята  в  райцентре  тоже  не  откажутся  получить такую
красоту.  А  что  касается названия... Пусть будет называться так: приз памяти
Григория Тулубея, учрежденный чемпионом чемпионов Артемом Незабудным. Вот так,
мне кажется, справедливо будет. Верно, ребята?
    И   ребята,   преданно  аплодируя,  пожирали  глазами  стоявший  на  столе
волнующе-заманчивый  кубок.  И  Ксана не спускала глаз с приза, который теперь
будет  разыгрываться  в  память  ее отца. О том, что приз этот может достаться
другой  школе, из соседнего городка, Покинуть Сухоярку,- об этом сейчас даже и
думать  никому  не  хотелось. Это казалось абсолютно невозможным. Этого нельзя
было допускать ни в коем случае.
    А  ветер толкался в окна. Ветер накатывал из степи, готовившейся уже скоро
выстелиться  дном,  редкие,  то одиночные, то сдвоенные глухие, круглые удары,
похожие  на короткий дальний гром. Рушились, падали последние преграды на пути
воды...
    - Ей-богу,  лучше  пять упряжек отработать, чем вот так один раз выступить
перед  этим  народом,-  говорил  Никифор  Колоброда,  шагая  рядом  с Богданом
Анисимовичем из школы и вытирая платком вспотевшую шею.- Ну, скажи на милость,
товарищ   Тулубей?  Ведь  привык  же  я  на  собраниях  выступать,  на  всяких
конференциях,  по  радио  говорил  сколько раз. В Кремле на трибуну выходил. А
сроду  никогда  так не потел, как вот перед этим пшеном. Вот шутята, лихоманка
их забери!..
    - Да,  с  меня,  признаться,  с  самого  семь  потов  сошло,  все поджилки
тряслись, когда я перед ними выступал.
    - А в чем тут дело, как считаешь?
    - Они  -  сама совесть и ответственность наша, вот как я считаю. Приемщики
всему, что делаем. Тут уж не увернешься.
    - То  верно.  Он  на  тебя глядит, этот пацаненок, и уж какой-нибудь такой
вопрос  припасет,  что ты и не ожидаешь. Какую круговую оборону ни держи, а он
тебя  где-нибудь  обойдет.  Глядеть  - эдакое пшено, а спросит, что никому и в
голову сроду не приходило.
    - Для  них  и  слова надо особые: семь слов сглотнешь, пока одно скажешь,-
подтвердил Богдан Анисимович.
    - И  потом  видишь,  какое  дело,- Богдан Анисимович приподнял одной рукой
козырек  фуражки,  потер  другой лоб под ним, снова надвинул картуз поглубже,-
дело,  видишь,  в том, что ходким да еще казенным словом их не проймешь. Это у
них  мимо  идет.  Вообще-то,  я  тебе  скажу,  на сегодняшний день говорить, я
считаю,  надо  уже  без  крику.  Было время, когда нам требовалось всем о себе
заявить,  чтобы  везде  нашу правду услышали. А после и на горло расчет был. А
сегодня  пусть  уже  само  дело  наше за себя говорит. Показухи поменьше. Сути
побольше.  Вон  как учительница эта молоденькая Ксанке напомнила: "Не слыть, а
быть!"  Великие  слова.  Закон!  Стало  быть,  не красуйся, не слыви только, а
взаправду будь таким, каким тебя люди считают. Оправдай славу.
    - Крепко  сказано. К делу,- согласился Колоброда.- Не только бы ребятам, а
кому и постарше затвердить это надо на всю жизнь. "Не слыть, а быть!" Здорово!
А насчет слов это ты верно. Поаккуратнее надо.
    Зато  у  мальчишек,  которые  были  куда  вольнее  на этот счет, теперь не
сходили  с  языка  технические  словечки,  которыми они щеголяли где надо и не
надо: "оголовок", "перемычки", "водослив", "водобой", "арматура"...
    - Вот  вода  подойдет...  Когда  воду  пустят...  Придет вода... Вот будет
вода...  Тогда  уж...-  Во  всех  разговорах, во всем, что делалось в те дни в
Сухоярке,  было  теперь  это  короткое,  как  стук капли, и раздольное, словно
океан, слово "вода". Школа имени Тулубея находилась на самом высоком месте, на
вершине   холма,   от   подножия   которого  уже  стелилась  степная  равнина,
готовившаяся  стать  дном  водохранилища. Совсем скоро должна была там, вдали,
поближе  к  горизонту, засверкать вода. И в классе даже на уроках нет-нет да и
поглядывал  кто-нибудь  в  окно.  Может  быть,  ни  один  матрос  на каравелле
Христофора Колумба не мечтал так раньше других объявить "Земля!", как хотелось
каждому мальчишке первому закричать: "Вода!"
    Но  вместе  с  водой,  ожидаемой  с  таким  нетерпением,  подходили  и дни
эстафеты. Уже приезжал из райцентра лучший бегун тамошней школы пионер Алексей
Загор-ный,  не по годам рослый, длинноногий, договариваться с Витей Халилеевым
-  сильнейшим  бегуном  школы Тулу-бея. Вырабатывались условия состязания. Уже
составили команды. Дмитрий Антонович Гаенко, преподаватель физкультуры, теперь
стал  одним  из  самых  влиятельных  лиц  в школе. То и дело к нему подбегали,
спрашивали,  советовались.  Он теперь был не просто преподаватель физкультуры,
он был тренером команды, которая должна была представлять пионеров-тулубеевцев
на Празднике Воды.


    Глава II
    Семь пятниц Робинзона

    Но на некоторое время даже о предстоящей эстафете было забыто.
    Однажды,  за  несколько  минут  до  звонка, в класс влетел Сеня Грачик. Он
ворвался в класс, где все уже расселись по партам, и с разбегу вскочил на стул
за  учительским столом. - Ребята, тихо! - закричал он, отчаянно махая руками.-
Ребята, слушайте, мы скоро будем жить на острове, как Робинзоны.
    - Вот  дает! - сказал Ремка Штыб. Даже Сурик с некоторой опаской посмотрел
на своего приятеля.
    - У  Робинзона  был  только  один Пятница, а у тебя семь на одной неделе,-
изрек  он.-  Каждый  день  у  тебя  новости. Мила Колоброда вышла из-за парты,
подошла  к  Сене,  встала  на цыпочки, дотянулась и прижала свою ладонь ему ко
лбу,  словно пробовала, не поднялась ли у него температура. Сеня отбил ее руку
в сторону.
    - Где это ты нашел необитаемый остров? - спросила Ксана.
    - Да  нет!  -  Сеня  затопотал на стуле.- Он будет обитаемый. Мы там будем
сами обитать.
    - Кто - мы? - допытывались из класса.
    - Все  мы.  Я  вам  сейчас  скажу  такое, что вы просто запляшете. Пляшите
заранее!..
    - Охота  была!-раздались  голоса в классе.- Слезай лучше со стула! Чего ты
там звонишь! Ребята, стащите его!
    Сеня на всякий случай ухватился за спинку стула, но не слез.
    Ремка  Штыб уже двинулся со своего места. Другие мальчишки тоже подскочили
к Сене.
    - Минуточку!   -   взмолился  Сеня,  отбрыкивая  ногой  тех,  кто  пытался
приблизиться к нему.- Сурик говорит: у Робинзона только Пятница, а у нас будет
целая неделя, и даже не одна.
    - Да будешь ты говорить толком?!
    Полная,  рослая Мила Колоброда, увернувшись от Се-ниной ноги, схватила его
обеими руками за пояс и стала трясти, приговаривая:
    - Не тяни, не тяни, не тяни!
    - Оставь, Милка! А то я сейчас тебе таким приемом дам, что помнить будешь.
Ребята, слушайте! - торжественно объявил Сеня (у него самого уже екало в горле
от  нетерпения).-  Мы  ведь  должны  были  переезжать  в  новое  помещение  за
Первомайской.  Ведь школа станет у нас десятилеткой с будущего года, а рабочих
рук  дефицит,  то  есть  не  хватило.  Все  брошены  на  строительство канала.
(Чувствовалось,  что  Сеня  слышал  у  кого-то  все эти слова. А Сеня и правда
только что слышал, как председательница Галина Петровна говорила об этом, стоя
возле  школы с Глебом Силычем, директором.) А вода подходит,- продолжал Сеня.-
Нашу школу надо сносить. Значит, где нам теперь учиться?
    - Ур-ра!  -  завопил  Ремка  Штыб  в полном восторге.- Точка занятиям. Вот
здорово - это ловко получилось! На целый месяц раньше отпустят. Во ловко!
    И он встал на голову, болтая ногами над партой.
    - Перевернись  нормально,-  посоветовал  ему  Сеня,  стоя  по-прежнему  на
стуле.-   Рано  радуешься.  А  Ирина  Николаевна  с  разрешения  Глеба  Силыча
договорилась  уже  в  исполкоме.  Вчера  инженеры приходили смотреть. Мы же на
возвышенности.  Сюда  вода  подойдет  не так уж скоро. Может быть, даже в этом
году  и  не  подойдет  совсем.  И  Глеб Силыч уже был в исполкоме и с Ксаниной
бабушкой, Галиной Петровной, согласовал все.
    - Да  что  согласовал?  Про  что  ты говоришь? Хватит тебе кругом да около
вертеться! Говори толком! - закричали со всех сторон.
    - Ты  испытываешь  предел  нашего  терпения,- добавил, как всегда, Сурен.-
Предупреждаю, у меня оно уже исчерпывается.
    - Так  вот,  слушайте:  решили,  что  пятый  класс, наш и седьмой остаются
заниматься  тут.  Здесь скоро получится вроде острова. Вода же кругом обойдет,
понимаете?  И  мы  тут  прямо будем жить. Ведь мальков классы освободятся. Нам
будут  сделаны в них эти самые, общежития, спальни, или, как их, тротуары, что
ли... Елизавета Порфирьевна сказала...
    - Доргтуаргы,- поправил Пьер.
    - Ага!  Потому что невозможно каждый день всех два раза взад-вперед возить
на лодках. Хотя лодки уже к нам везут. Уже на станции, говорят, выгружают. Вот
и будем мы тут жить в школе. Будем как на острове. Правда, здорово?!
    - Уй, это да-а!..- пронеслось по классу.
    Девочки растерянно поглядывали на окна. Должно быть, старались представить
себе,  как  это  они  будут  тут  жить,  окруженные  со всех сторон водой. А у
мальчишек  уже  глаза  разгорелись.  Все  стали  наперебой  уточнять,  как это
получится здорово - словно на корабле будем!
    - И  флаг  поднимем  на  крыше,-  мечтал вслух Се-ня.- А питание нам будут
привозить, и девочки станут его разогревать.
    - Ну конечно... Обязательно девочки. Почему это именно девочки?
    - Вы  будете кухарить, такое уж ваше дело, а мы будем швабрами полы мыть,-
успокоил их Сеня.
    - Надраивать! - внес поправку всемудрый Сурен.
    - Надргаивать палубу, как на коргабле,- прибавил Пьер.
    Никто  даже  не заметил, как вошла Ирина Николаевна. Она сразу поняла, что
классу уже все известно.
    - Так как же, довольны? Или все-таки побаиваетесь? - спросила вожатая.
    - А  чего  трусить?  Го!  Бояться!.. Вот еще! Ее обступили со всех сторон,
отталкивая друг друга, продираясь к ней вплотную, затеребили вопросами:
    - А  родители  отпустят?  - Ирина Николаевна, мы здесь, значит, и ночевать
будем? Вообще жить?
    - А в выходной будем ездить домой на лодках?
    - А в кино как? Нас будут возить?
    Ирина  Николаевна, поворачиваясь в разные стороны, откуда неслись вопросы,
объясняла,  что  в  кино  будут возить, и домой отпускать на воскресенье, и на
Праздник   Воды   все  поедут.  Но  жить  будут  в  младших  классах,  которые
переоборудуют  в  дортуары.  В Совете надеются, что порядок у школьников будет
образцовый.  И ей, Ирине Николаевне, доверили все это дело. Не только директор
и завуч Елизавета Порфирьевна, но и она будет отвечать перед родителями, перед
городом. И вожатая надеется, что пионеры не подведут.
    - Все  это, конечно, довольно трудно,- заключила Ирина Николаевна.- Но что
делать?  Иначе  нам  придется  терять  целый месяц занятий. С новым помещением
получилась  задержка.  Не  бросать  же  нам учение до конца года. Вот и решили
использовать  опыт волго-донцев. Они его успешно провели, когда строили канал.
Там  на одной станции такая же заминка со строительством школы вышла, и ребята
прекраснейшим  образом  жили и занимались в старой школе, хотя их уже окружала
вода. А что, разве у нас с вами кто-нибудь боится?
    Конечно,  никто не боялся. А если кто немного и трусил в душе, то не подал
виду сейчас.
    Однако все это было не так-то просто. Строительная комиссия, обследовавшая
здание  школы  и  холм,  на котором она располагалась, вынесла заключение, что
необходимо  произвести  работы  по  укреплению  грунта возле школы и на всякий
случай  оградить  ее  водозащитной  дамбой.  Начались .сильные весенние дожди,
паводок  мог  быть  высокий.  Нужно было принять меры, чтобы вода не подошла к
самым стенам школы.
    И  вот теперь каждый день утренняя смена после уроков, а дневная до начала
занятий отрабатывали по два часа на возведении дамбы вокруг школьного участка.
Само  здание  школы  стояло на крутогоре. Когда-то, в старое время, здесь было
рудничное   управление.   Управляющий   Альберт  Оттович  Грюппон  избрал  эту
возвышенность   потому,  что  считал  нужным  иметь  постоянно  хороший  обзор
вверенного  ему  района  из  окна  своего  кабинета.  И действительно, из этой
комнаты, где теперь была учительская, открывался великолепный вид на поселок и
примыкающий  к  нему  край  степного  простора.  А  прежде  из  окна  кабинета
управляющего  была  видна  как  на  ладони  вся  старая  Сухоярка,  и копры, и
терриконы,  и  трущобная,  нищенская  Собачеевка,  где  когда-то  селились как
попало, в грязных хибарах.
    Большой  пустырь,  оставшийся  после  снесения  Соба-чеевки,  а частично и
нескольких   старых   кварталов  самой  Сухоярки,  отделял  школьный  холм  от
плоскогорья,   на   котором,   собственно,  и  был  теперь  городок.  Там,  на
возвышенности,  возводились  новые  кварталы.  Там  же  достраивалось  и новое
помещение  для  школы.  Все  расчищенное  пространство  до  возвышенности, где
сегодня  еще  оставалось  старое школьное здание, должно было вскоре покрыться
водой, которой таким образом предстояло полностью отрезать школу от города. Но
в  этом  не  было  ничего  страшного.  Жили ведь так школьники одной задонской
станицы  в  ту весну, когда заканчивалось строительство Волго-Донского канала.
Жили  в отрезанной водой школе, да еще учились как! Ни одного дня не потеряли,
ни один человек не остался на второй год. Об этом тогда и в газетах писали.
    Но,  может  быть,  вы  думаете,  что  легко два часа подряд копать лопатой
землю?  Или  утрамбовывать  ее  на  крутом  склоне дамбы? Или возить щебенку в
тачках? Или таскать и укладывать глыбы песчаника? Нет, это не пустяки!..
    Но  зато  -  черт  возьми!  - до чего интересно было чувствовать себя тоже
одним из покорителей стихии, как любил выражаться Сурен Арзумян, одним из тех,
кто  взялся  управлять  судьбой  воды  и указывать ей путь. И как приятно было
потом,  показывая  друг другу натертые ладони, пить кружками воду из холодного
кипятильника, сплевывать в сторону и снисходительно признаваться:
    - Ничего. Досталось сегодня нашему брату.
    Все  работали.  Все,  даже Ремка Штыб, который единственно чему научился у
строителей,  так  это  кричать:  "Перекур!" - и втыкать лопату в землю, обивая
ладони  о штаны, хотя, конечно, курить при Ирине Николаевне он бы никогда и не
решился.  Все  работали.  И  каждый делал что мог. И напрасно прикрепленная со
строительства  шо-ферка  Тася, языкастая, разбитная - Сеня знал ее, потому что
она  прежде  работала  в  автоколонне  отца,-  подъезжая задним ходом на своем
самосвале со щебнем, кричала, перекрывая грохот ссыпающихся камней:
    - Эй вы, интеллигенция, поворачивайся! Это вам не задачки в классе решать:
"а" плюс "б" сидели на трубе.
    - Езжай,  езжай,  не  задерживай!  -  кричали  ей ребята низкими, нарочито
натруженными р