тут  как  будто вверх ушло и стало непривычно крупным. Все его
переросло,  все  решительно. Только старая каланча, считавшаяся когда-то самым
высоким  сооружением  в  Сухоярке,  так  же, как и он сам, будто укоротилась и
присела на корточки между высокими новыми домами в четыре-пять этажей.
    Потом   он   вдруг   остановился,  прислушиваясь  к  странным,  совершенно
невозможным  в  старой Сухоярке звукам. То были звуки рояля. Они лились сквозь
открытые форточки нового дома. Он сначала подумал, что это радио. Но из разных
окон  доносились разные звуки: то робкие, отрывистые, то повторяющиеся в одном
и  том же бурном разливе, Незабудный понял: в Сухоярке дети учатся музыке. Вот
чудно!
    Как все отстроилось вокруг, раздалось вширь, пошло вверх или переместилось
куда-то на более высокие места! Артем не узнавал старых улиц.
    - А где же Сабочеевка? - вспомнил он.
    - Ее еще когда снесли,- поспешил ответить Сеня.- А кто жил, переселили вон
туда, кверху, где Дворец шахтера.
    Мальчишки  шли,  перемигиваясь,  шушукались тихонько за спиной, как слышал
сверху, с высоты своего головокружительного роста Артем. До него донеслось:
    - Мимо светофора пойдем. Да?
    - Ясно.
    Они  забежали  вперед,  повернули  за  угол  влево.  И Незабудный послушно
последовал  за ними. Потом повели его через какой-то пустырь, вышли на большую
улицу.  "Первомайская",-  прочитал  Незабудный  на табличке на углу. И тут оба
мальчика   остановились   и,   чуточку   попятившись,  закинув  головы,  стали
внимательно смотреть на своего спутника-великана: какое впечатление произведет
на  него  светофор,  всего лишь три недели назад повешенный над перекрестком у
Первомайской  улицы,-  первый  светофор  в  Сухоярке. А светофор, как на грех,
горел  и  горел  ровным  зеленым  огнем, пропуская колонну тяжелых самосвалов,
которые  шли по Первомайской. К тому же никто не собирался выезжать из боковых
переулков,  и  милиционеру-регулировщику  в  стеклянной  будке на углу не было
надобности  переключать  свет  на красный. Но вот, к счастью, появился наконец
слева  велосипедист.  Это  катил  старый почтарь Гаврилюк, которого хорошо все
знали  в  Сухоярке.  Регулировщик схватился за рычажок. Над перекрестком погас
зеленый свет, загорелся красный, и Гаврилюк выехал на Первомайскую.
    - Сашко! Здоров!
    Вглядевшись  в Незабудного, старенький велосипедист с большой сумкой через
плечо  чуть  не  свалился  с  седла.  Он  соскочил  на землю, ведя одной рукой
велосипед и протягивая издали Артему другую.
    - Люди добрые!.. Ой, лишенько мое! Поглядьте сюда! Да то, никак, Артем?!
    Они обнялись. Причем старенький почтальон, как ни тянулся на цыпочках, так
и не мог добраться до шеи Артема.
    - Ну,  с прибытием. Да, надолго адресат выбывал в неизвестном направлении.
Ну как, на постоянную прописку или временно?
    - Рассчитываю, что на постоянную, - глухо проговорил Артем Иванович,
    - Эх,  ус-то  у  тебя сивый стал,- бормотал Гаврилюк, разглядывая Артема и
обходя  его  со  своим  велосипедом вокруг.- А так ничего... Да и времени ведь
укатило  дай  тебе боже! Сколько тут через мои руки одних похоронных прошло...
Повестки  сначала  разносил,  а  после  похоронные.  Всяко. Только от тебя вот
корреспонденции  не  было.  А  уж  сколько она, бывало, спрашивала: "Как, мол,
ничего  нет?"  - "Да нет, говорю, все еще пишет, видно"... Ну вот, сам прибыл.
Как  говорится,  распишитесь  в получении. Ну, надо считать - свидимся еще. Во
Дворец  шахтера,  где,  помнишь,  Подкукуевка была, заглядывай, уважь стариков
наших. А мне - по адресам. Бывай!
    Мальчики  заметили, что новый знакомец их как-то поскучнел. Он шел, уже не
глядя по сторонам, опустив голову, покусывая седой ус.
    Так они вышли к длинному обрыву. Почти отвесный край его как бы отрезал от
степной низины небольшую возвышенность, где несколько на отшибе стояло большое
белое  здание.  У  входа  была  прибита табличка: "Школа-семилетка имени Героя
Советского Союза Григория Тулубея". Перед самым входом на невысоком постаменте
золотыми  буквами  была  выбита  надпись:  "Герой  Советского  Союза  Григорий
Богданович Тулубей".
    Двумя  огромными шагами перемахнул Незабудный к постаменту. Он стоял перед
бюстом,  и голова его находилась почти на уровне бронзовой головы Героя. Одной
рукой  он  далеко  оттянул на груди отворот пальто, другой лихорадочно шарил у
себя  за пазухой. Он вытащил оттуда бумажник. Не попадая пальцами под ремешок,
наконец  отстегнул  кнопку,  раскрыл,  выхватил какую-то фотографию, поднял на
уровень  лица,  протянул  к  бюсту  Героя,  взглянул,  откинул голову, еще раз
сверился  и  медленно  снял  шляпу. Он снял шляпу и, как бы прикрыв ею сердце,
отвел  к  левой  стороне  широкой  груди.  Так он и стоял с минуту - огромный,
неподвижный, не отрывая глаз от бронзового лица Героя.
    Мальчики  подошли тихонько, пытаясь заглянуть в фотографию, которую держал
теперь  в  опущенной руке великан. Они увидели, как глубокие морщины у него на
крупных скулах медленно заплывают слезами.
    - Дядя, вы его знаете? - решился наконец спросить Сеня.
    Великан молчал, шумно переводя дыхание.
    - Это наш Герой Советского Союза,- заторопился Сурен.- Он без вести погиб.
А  до  этого  еще стал Героем. И теперь наша школа его имени. Он председателев
сын был... Летчик.
    - То ж он,- тихо проговорил Артем.- Богритули.
    - Да нет, дядя! Это Тулубей. Григорий Богданович Тулубей.
    - Теперь-то уж вижу, что Григорий Богданович...
    Знакомое  лицо  с большими, широко в наклон расставленными глазами, на всю
жизнь  запавшими  в  память,  смотрело  на Незабудного немного сверху, почти в
упор.  И  опять  что-то  неуловимо знакомое проступало в бронзовых чертах, как
просквозило  сейчас  в  надписи  "Григорий  Богданович  Тулубей".  Так вот как
составил  тайное  прозвище  свое  человек,  похороненный  на старом кладбище в
Генуе.  По  отцу  своему,  по  собственному  имени  и  фамилии.  Артем стоял и
вспоминал: когда-то, лет пятьдесят назад, работал с ним на шахтах энергичный и
ловкий  Богдан  Анисимович  Тулубей.  Они  с  ним дружили. Неужто тот человек,
которого  Артем  вырвал  в  итальянском  городе  из лап гитлеровцев, был сыном
Богдана  Тулубея?  Долго  и молча стоял, держа в руке шляпу, прижатую к груди,
Незабудный   у   памятника  Григорию  Тулубею.  И  чуть  поодаль,  не  решаясь
приблизиться,  притихли  два  друга  - Сеня Грачик и Сурен Арзумян. Они еще не
понимали,  что  произошло, но чувствовали, что огромный человек и удивительный
силач,  с  которым они только что познакомились, нашел сейчас что-то очень для
него важное и дорогое.
    - Ну  спасибо  вам,  хлопцы!  -  проговорил,  тряхнув  головой  и  глубоко
насовывая  на  нее  шляпу, Артем.- Спасибо, что проводили. Не знаете, директор
ваш у себя?
    - Он  у  себя  в  кабинете...  Сегодня  первый день после каникул. Он уже,
верно, давно тут. Мы вас проводим.
    Мальчики   распахнули   было  дверь  перед  Незабудным  и  собирались  уже
проскочить  за  его  просторной  спиной,  но  тут  же были выставлены на улицу
сердитой нянечкой Феней:
    - А  вы  куда?  Пришли  ни  свет  ни  заря.  Ваша  смена вторая, а вы чего
спозаранок лезете?.. Вы, гражданин, проходите. Вон третья дверь налево.
    Директор  школы  имени Тулубея Глеб Силыч Курзю-мов, которого школьники, с
легкой  руки  остроумца Суре-на, прозвали "Хлеб кислый с изюмом", как будто бы
ничему не удивился. Ни рост пришедшего, ни то, что он прибыл из Парижа,- ничто
не  поразило  Глеба Сильгча. Глеб Силыч вообще никогда ничему не удивлялся или
не  считал  нужным  показывать,  что удивляется. Он все принимал как должное и
обыкновенное. В этом была его педагогическая система. "Удивляться может только
тот,  кто  мало  что  знает",-  объяснял  он.  Если  бы  вдруг  явился  к нему
какой-нибудь новый родитель и сказал: "Я, видите ли, только что прибыл с Марса
и  прошу  принять моего марсиянчика к вам в школу", и тогда бы, наверное, Глеб
Силыч  не  удивился,  а  только  спросил:  "А  как  у  него  там,  на Марсе, с
успеваемостью  было?  Справку  об  оспопрививании имеет?" Ничему не удивился и
сейчас Глеб Силыч, только сказал:
    - Вы  бы  присели.-  И  повторил  приглашение,  так  как  не  заметил, что
Незабудный  уже  давно  расположился  на  стуле перед ним и высится над столом
сидя.
    Артем  стал было рассказывать ему историю Пьера, но Глеб Силыч извинился и
сказал,  что  очень  торопится  сегодня  и  с деталями готов более пунктуально
ознакомиться   в   следующий   раз   или  при  случае,  А  пока  он  хотел  бы
поинтересоваться  документами  поступающего,  если  таковые имеются. Кое-что у
Артема имелось. Он еще в Москве запасся чем нужно. И Пьер Кондратов был принят
в шестой класс Сухоярской школы имени Григория Тулубея.
    Мальчики терпеливо ждали Незабудного у подъезда школы.
    - Записали? - спросил Сеня.
    - Зачислен,-  ответил  Незабудный.-  А  директор  у  вас, видно, хлопчики,
строгий.
    - Хлеб  кислый с изю...- начал было Сеня, но получил тотчас потайной тумак
в спину от приятеля и смолк.
    - Ну, а теперь, хлопчики, ведите меня в исполком,- попросил Артем,- Где он
тут у вас?.. Значит, как сказали председателю фамилия - Тулубей?


    Глава V
    Дар отвергнут

    По  дороге  мальчиков  уже  окончательно разобрало любопытство. Они шли по
бокам  от  исполина-незнакомца,  переглядывались  за  его  спиной и шушукались
где-то  на  уровне  его  локтей,  мерно качавшихся в такт шагу и глухому стуку
ударяющейся о землю трости.
    Наконец Сеня не выдержал:
    - Дядя, а вы сами кто?
    - Незабудный. Слыхал про такого?
    - Еще бы! - поспешно сказал Сурен.- Это такой был борец.
    Сеня тоже не дал маху:
    - А  я в старом журнале "Нива" у нашей хозяйки на квартире портрет видел и
читал  -  чемпион чемпионов. Он сам помер давно. А вам тот Незабудный кто был?
Родственник? Дедушка?
    - Человек  сам себе дедушкой не бывает,- ответил добродушно Артем Иванович
и  погладил  усы.-  Живой  я  покуда, хлопчики. Хотя, свободно, может быть, ты
прав.  Да,  я  тому  Незабудному сын блудный. Складно сказал? Незабудный - сын
блудный...
    - В рифму,- согласился Сурен.
    - Вот именно, что в рифму. Сам я, хлопчики, и есть тот самый Незабудный.
    Мальчики только рты поразевали, еще не совсем веря...
    Когда Незабудный скрылся в подъезде исполкома, они, подсаживая друг друга,
влезли  на  ограду.  Им  интересно  было, как примут власти такого знаменитого
человека.
    - Эх,  как  он  тебя:  раз  -  и фюйть на балкон,- хихикнул Сурен.- Вот бы
Ксанка видела!
    - А я и сам трошки подскакнул и подтянулся.
    - Да, "подтянулся"! А сам чуть реву не дал.
    - Это  кто,  я?  Сбрехни  еще  что!  А  вот  ты  скажи,  почему он у бюста
расстроился. Даже заплакал. Видел?
    - Я это и без тебя заметил.
    - По-твоему, это тот самый Незабудный? Ты как считаешь?..
    Между  тем  Артем  вошел  в  коридор.  Он  остановился  у двери со строгой
дощечкой: "Председатель исполкома т. Тулубей Г. П.".
    Опять  вспомнил  Артем,  что  был  у  него  в молодости товарищ, штейгер в
шахтах,  Богдан Анисимович Тулу-бей, тоже рослый, плечистый и статный человек.
Но кто же тогда этот Тулубей - Г. П., председатель исполкома? Однофамилец, что
ли? Он постучал и вошел.
    Секретарь, плюгавенький и сверх меры многозначительный, вскинул недовольно
очки на Артема.
    - Я к председателю,.. Председатель у себя?
    - Товарищ  Тулубей  сегодня  не  ожидаются,- сказал секретарь.- На стройке
председатель.  День,  товарищ,  сегодня  вообще  у  нас  не  приемный.  Приема
посетителей  нет. Он, перегнувшись через стол, с опаской и любопытством глянул
под ноги вошедшему: не стоит ли тот на чем-нибудь.
    - Вы, извините, по какому вопросу?
    Артем   изложил   свое  дело.  Объяснил,  что  приехал  на  неделю  раньше
назначенного.  Очень  уж  не  терпелось  скорей  попасть  в родные места, да и
приемному  сынишке  надо  в  школу, чтобы он со всеми вместе втянулся с первых
дней  после каникул. Пока остановился с сыном в общежитии для приезжих. Отвели
угол.   Багаж   еще  на  вокзале.  Вот  только  чемоданчик  захватил  с  одной
шту-ковинкой.
    - Теперь  понятно,-  удовлетворенно  сказал секретарь.- Возвращенец. Проще
сказать  -  репатриант.  О  вас  нам  было  уже  указание  из  центра  на  имя
председателя. Через меня проходило. Но не ждали в этот срок.
    - Домик  у  меня тут был. За терриконом. Мать моя в нем проживала. Как мне
сказали,  померла  перед  войной. Вот могилу хочу найти, да и тоже со временем
туда...
    - Насчет  могилы  также  не  скажу  определенно.  Вопрос  решался в смысле
переноса  кладбища.  Возможно,  и  домик  ваш  бывший,-  он  сделал  нажим  на
"бывший",- помечен на снос. Я после посмотрю в списке. Уже некоторых выселяем.
    - Это   почему   же?  -  насторожился  Артем.  Секретарь  скосил  глаза  и
многозначительно сосредоточил взор свой на кончике собственного носа:
    - На   то   имеются   определенные  обстоятельства  и  причины.  Извините,
гражданин, до полного выяснения вопроса сообщать не имею данных.
    - Значит, так... И жить негде, и помирать некуда.
    Тут  секретарь  обиделся  и  даже встал, чтобы находиться, так сказать, на
одном уровне с посетителем, тяжело осевшим на стуле.
    - Довольно отстало мыслите и странно рассуждаете, гражданин. Как это так -
некуда? Что за намеки с вашей стороны? У нас похоронное обслуживание вполне на
высоте.  Венки  в  районе  заказываем,  грузовичок украшаем не хуже катафалка.
Материи отпускается достаточно.
    - Да я пока не о том забочусь.
    - Так  ведь  это  я  тоже  только к слову вашему ж. Проживайте на здоровье
себе.  Милости  просим.  Мы  это  при-ветствуем. Стало быть, как говорится, из
бывших белых будете?
    - Не понял я вас.
    - Из белых эмигрантов, говорю?
    - Из  каких  же  я  белых?  Шахтер я местный. Из здешних навалоотбойщиков,
коренной.  Руки-то  у  меня  не  из  белых.  Уголька  порубал черного - будьте
здоровы!
    - Да нет, это я так, для классификации,- засуетился секретарь.- Я объясняю
вам  вторично:  живите  на  здоровье.  Ну,  а  после  перепланировки  города в
отношении площади для вас...
    - Да к чему мне эта площадь? - не понял его Артем.
    - Не  так  вы  меня  восприняли  опять.  Я  имел  в  виду  жилплощадь.  На
проживание. Но тут тоже есть указание в отношении вас. У председателя. Порядок
будет.  Предоставим.  Тут  Артем  немножко замялся. Приоткрыл свой чемоданчик,
который до этого поставил на пол возле стула.
    - Скажите,-  начал  он,  неловко  оглянувшись  и затем склонясь всем своим
огромным  телом  над заскрипевшим под его грудью столом секретаря.- Скажите, а
как  в  настоящее  время  у  вас,  если,  допустим, пожелает какое-нибудь лицо
сделать... доброхотное приношение?
    - Недовполне я вас понял...
    - Я   вам   сейчас   объясню.-  Артем  Иванович  засмущался,  открыл  свой
чемоданчик,  вынул  какой-то  предмет,  бережно  размотал  плотную  материю  и
поставил  перед  секретарем на стол свой заветный, серебряный с оливином кубок
"Могила  гладиатора".-  Вот,  разрешите?..  Хотел  бы  подарок сделать родному
городу. Знаю, очень люди у нас тут страдают через недостаток воды. С молодости
сам помню. А я вот читал, Айвазовский, художник был...
    - Буря на море, девятый вал,- сказал секретарь,- известный.
    - Да,  именно.  Так  он  на  свои  сбережения  водопровод  в родном городе
провести  хотел, все добивался. Я когда-то по глупости всех тут водкой спаивал
за  свой счет. Озорной был, да и деньги шальные водились. Ну, а сейчас тоже бы
имел  желание,  только,  конечно, не так... Мечта такая у меня... Чтобы помочь
городу  жажду  утолить.  А  то,  я вижу, бабы у вас все у колодцев с ведрами в
череду  стоят.  И  водовоза  встретил  старого. Только что цистерной обзавелся
вместо бочки, а суть вся прежняя. Всухомятку еще живете.
    Секретарь вскочил. Он неожиданно очень обиделся:
    - Попрошу!..  Попрошу  принять  прочь.  Пожертвований в частном порядке не
принимаем.  Тем  более  я  лично.  Насчет  воды  это  уж  позвольте, и без вас
позаботятся кому надо,
    - Так  я  ведь  это  от  всего  сердца, поймите. Секретарь стучал по столу
кулачком, натянув на него, впрочем, предварительно обшлаг своего пиджака.
    - Примите,   прошу,   прочь.   Сказано   ясно!  Вам  надо  договориться  с
руководством.  А сейчас уберите... Во избежание чего-либо уберите. Люди каждый
момент  могут  взойти  и заиметь подозрение. Неловкий вид получится. Видно, вы
меня плохо понимаете, гражданин.
    И  мальчишки,  которые,  взобравшись  на  ограду и держась для верности за
дерево,  смотрели  на всю эту сцену через окно, стараясь уловить обрывки слов,
доносившихся  через  форточку,  увидели,  как  Артем Иванович неверными руками
смущенно  укутал обратно в материю удивительной красоты вазу, сунул ее неловко
в чемодан и побрел к дверям. У мальчиков даже сердце заныло - таким огорченным
показался  им  их  новый знакомец. От огорчения Незабудный даже трость забыл у
стола.  Секретарь  вскочил, чтобы нагнать посетителя и возвратить ему дубинку.
Мальчишки  разом  замерли за окном, предчувствуя... И действительно, сейчас же
сквозь  форточку  послышался  глухой  стук  чугунной,  окрашенной  под  дерево
дубинки,  грохнувшей  на  пол,  и  истошный вскрик бедного секретаря, который,
схватившись обеими руками за одну ногу, запрыгал по кабинету на другой.


    Глава VI
    Пьер Кондратов из Парижа

    С  первого  же  взгляда  на этого мальчика Ксанка поняла, что она влюблена
по-настоящему  и так, как никогда еще в жизни. В прошлой четверти все это было
не  так.  Да,  тогда было совсем не то... Бабушка возила ее в район, И там они
пошли  посмотреть  спектакль  приехавшего  из  Киева Театра юного зрителя, Шел
"Тимур  и  его  команда". Он был так хорош, этот Тимур, что совершенно покорил
Ксанкино  сердце,  и  она  даже  решила  написать  ему  письмо. А так как Мила
Колоброда  - дочка знаменитого бригадира проходчиков, соседка по парте и самая
близкая  подруга  -  во  всем должна была делить думы и увлечения ; Ксанки, то
писали  письмо  вместе.  И  чуть  было  уже  не отправили его. Но случайно они
увидели  в одном журнале фотографию и по ней узнали, что Тимура из ТЮЗа играла
артистка,  тетенька далеко уже не молодая. И увлечение рухнуло. Да, совсем это
было не то, что сегодня.
    И  полгода  назад  было  совсем  по-другому, когда они опять, уже вдвоем с
Милкой,  решили,  что  обе влюблены в знакомого тракториста Есипова с целины -
портрет его они видели в "Огоньке". Они написали ему письмо, для чего бегали к
знакомой  исполкомовской  машинистке и просили у нее разрешения "постучать для
стенгазеты"  -  почерк  у  обеих  подруг  был  далеко  не  каллиграфический. А
тракторист, как на грех, приехал в гости к шахтерам, попал в Сухоярку и пришел
прямо  в  дом  к  Милке.  И  все были сконфужены, а больше всего, кажется, сам
знаменитый   тракторист,   который  решил,  что  ему  писали  две  взрослые  и
образованные девицы. "Смотри какие грамотные!" - оправдывался он. Но гулять на
Первомайскую  и  в  кино  "Прогресс" он пошел не с Милкой и не с Ксанкой, а со
старшей двоюродной сестрой Милы, Валерией, гостившей прошлым летом в Сухоярке.
Да, он пошел с ней, хотя ни одного письма она ему никогда не писала...
    И  с Сеней Грачиком, когда они в зимние каникулы возвращались вдвоем после
школьной  елки  и  пообещали  друг  другу,  что будут теперь всегда как брат и
сестра, все было по-другому.
    Нет,  все  было  не то. А теперь Ксанка чувствовала - то! И надолго. Может
быть, уже и навсегда. Во всяком случае, уж на всю последнюю четверть, до самых
летних  каникул.  Новичок  понравился  сразу  всем  девочкам в классе и вызвал
любопытство и настороженность мальчишек.
    - Вот,  ребята,-  говорил  Глеб  Силыч,  вводя  его  в  класс,- принимайте
новенького,   за