Сеня  с  ужасом  осмотрелся.  Страшная  картина открылась перед ним. Артем
Иванович  продолжал,  плотно  опираясь затылком, локтями и плечами, вцепившись
пальцами  в  полусогнутые колени, поддерживать насевшую на него стену. На краю
расщелины, неведомо как, еще удерживались остроконечные, чуть посверкивающие в
копотном   свете  фонаря  снаряды,  тяжелые  тупоносые  бомбы,  полузашитые  в
треснувшие доски. Пламя в фонаре попыхивало, тени перемещались, соскальзывали,
и казалось, бомбы колеблются на весу. А может быть, они и вправду покачивались
в  случайно возникшем и неверном равновесии, которое могло быть нарушено самым
незаметным движением.
    - Не подходи! - сипел Артем.- Ну кто тебя звал, гаденок? Гэть отсюда!..
    Но  Сеня  не  уходил.  Нет.  Он  не мог оставить тут одного в этом черном,
гибельном одиночестве деда Артема. Он видел, как ломит силу великана ужасающая
тяжесть.
    - Сенечка,  хлопчик!  -  натужно выговорил Артем.- Одно прошу... Только ты
тихонько.  Тварь тут валандается у меня по ногам. Отгони ты ее, пакостную... Я
этих го-лохвостых хуже смерти боюсь.
    Сеня   на  цыпочках  приблизился  к  показавшейся  под  стеной  крысе.  Та
шарахнулась и с писком свалилась в провал. Слышно было, как всплеснулась внизу
вода.
    - Спасибо  тебе.  Измучился  я  с  ней,-  сказал Артем.- А теперь погляди,
прошу... который у меня час.
    Сеня  сел  на  корточки,  вывернул голову и заглянул на ручные часы Артема
Ивановича.
    - Два  без  четверти. Сейчас приедут, вот увидите! Еще чуток продержитесь,
дядя Артем.
    - Шел бы ты отсюда. Христа ради. Богом тебя молю! Уйди Христа ради!
    - Дядя  Артем,  не надо так! - осторожно, но настойчиво попросил Сеня.- Ну
что  вы  меня  "христаради"  просите,  как  тот  нищий  Забуга? Не надо так...
Незабудный замолчал.
    Вот  гордый  мальчонка,  не  желает  надеяться на бога. Людей ждет. А ведь
самому поди куда как страшно...
    - Дайте я вам подсоблю! - еле слышно шепнул Сеня. Ему казалось, что каждый
громкий  звук  может  вызвать  взрыв, гибель всего вокруг.- Дядя Артем, помочь
вам?  Я  вон  ту кадку подтащу, а вы в нее упретесь.- Он понимал, что ничем не
может помочь, такой слабенький и ничтожный, этому великану, державшему на себе
уже верный час десятки пудов.
    - Только тихонько, сыночек,- сипло попросил Артем.- Осторожненький будь...
Если  только  сможешь,  пододвинь. Верно, мне поспособнее будет... Сеня стал с
величайшей  осторожностью  подкатывать  толстобокую  тяжелую кадку, стоявшую у
другой стенки
    подвала. Откуда только сила у него взялась?
    Незабудный исподлобья следил за ним:
    - Легче...  легче  двигай.  Ровней.  Не  тряхай...  Вот так Гляди, сильный
какой! А говорили: слабенький. Молодец!
    Он уперся коленями в бок подставленной Сеней кадки. Положил сверху на край
ее  ладони  рук,  напряженно!  переставляя  их. Слегка расправил плечи. Стоять
стало немного удобнее.
    - Дедушка...  уже  едут...  Пусти меня к тебе... Мож-но? - раздалось вдруг
сверху. И в черном квадрате люка; показалось слабо освещенное снизу догоравшим
фонарем лицо Пьера.
    - И  ты?..  Таки явился?..- Артему Ивановичу не удалось изобразить, что он
очень возмущен появлением Пьерки.
    Ему  давно  уже  хотелось  спросить  у  Сени насчет Пьера: отплыл ли он со
всеми?  Что  там  ни  толкуй,  было  бы  все же обидно, если б чужой парнишка,
пренебрегая  опасностью  и  нарушив запрет, пролез сюда, а свой, усыновленный,
так  легко бы послушался и сбежал... Нет, ничего еще парень Пьерка. Не бросил.
Человеком будет.
    - Цыма  ты там! - Незабудный, избычившись, двинул вверх косматыми бровями,
поднял глаза к люку.- Влазь. Подсобишь.
    Пьер  сполз  вниз.  В  молчании  и смятении глядел он сквозь вздрагивавший
полумрак  то  на  деда,  то на Сеню Грачика, которого уже никак не рассчитывал
застать  тут.  Незабудный  велел  обоим  мальчикам  держаться поодаль от него,
поближе  к  лестнице.  Сам  он  уже  весь намок от невероятного усилия и ни на
минуту  не  облегчавшейся натуги мышц. Но то, что он сильно вспотел, несколько
освежило  тело,  дав спасительное второе дыхание, которое приходит на помощь в
минуту высшей усталости тренированным спортсменам. Насупившись, так как нельзя
было  разогнуть  шею,  но  уже  чуть  повеселее  смотрел  он в полутьме из-под
сдвинутых клокастых бровей на перепуганных мальчишек.
    - Ну...  что?..  Шли  бы вы, хлопчики... У-ох... Лучше бы подале вам. Что?
Перелякались? То не беды. Сдюжу. С такими хлопцами да не сдюжить... Ох и жмет!
Ну,  чего  журитесь?  Ему  уже  хотелось как-нибудь успокоить и утешить ребят,
которые  вопреки наказу не бросили его в эту страшную минуту. Внезапно усы его
вздернуло  задорной усмешкой. И он одним глазом, к удивлению ребят, подморгнул
им, двинув бровью, вставшей от этого торчком.
    - Смеха!..   Ну-ка,  Пьерка,  ты  бы  рассказал  Сене...  Ух,  жмет,  сила
окаянная!..  Расскажи,  говорю, про того американца, что за стенку держался...
0-ох... Запамятовал, что ли? В журнале сам ты мне показывал. Ну?
    - Не могу я сейчас, дедушка!.. Ну что ты! - взмолился Пьер.
    - Что  значит  -  не  могу?  Мне,  что  ли,  прикажешь? И без того... ы-ы,
тяжело...
    - Говори! - шепнул Пьерке Сеня, кольнув его локтем в бок.
    Но  тут  за  стеклом  фонаря в последний раз торкнулось уже давно мигавшее
пламя,  пыхнуло  дымком  и  погасло. Черная, словно вязкая тьма утопила в себе
все,   отделив  мальчиков  от  Незабудного,  возможно,  уже  навсегда.  Но  из
непроглядного  и  беззвучного  мрака  снова  послышалось  натужное кряхтенье и
тихий, сдавленный бас:
    - Вот.  Ох!..  Посумерничаем...  Не  скучай,  хлопчики. Ну, давай, Пьерка.
Сказывай.
    - Ну...  Это,  когда  еще  война была, пргоизошло,- запинаясь, еле слышно,
закартавил Пьер.
    - Ты пошибче... А то мне не слыхать...
    - Это было еще во вргемя войны,- громко повторил бедняга Пьер.
    И  Сене,  которому  после  памятной  вечеринки  у  Милы  Колоброда  уже не
приходилось  слышать,  чтобы парижан-чик рассказывал кому-нибудь вычитанные им
анекдоты,  довелось  теперь  в  кромешной тьме, в двух шагах от готовых каждое
мгновение  взорваться  мин,  узнать  новую историю... Если бы рассказать ее на
поверхности  земли  при ясном солнышке и подходящем случае, она и правда могла
бы  показаться  занятной...  А  сейчас  Пьер путано и нескладно, сопя затаенно
носом  и  едва не всхлипывая, рассказывал о том, как в полуразрушенном городе,
только  что отбитом у неприятеля, офицер увидел пьяного сержанта. Тот упирался
обеими  руками в уцелевшую стену разбомбленного дома. "Что вы тут держитесь за
стенку,  сержант?" - "Никак нет, сэр, напротив: это я ее держу". - "Болван! Вы
пьяны.  Марш  в  свою  часть!"  -  приказал офицер. "Есть в свою часть, сэр",-
отвечал  сержант  и,  от  козыряв, шагнул в сторону. Стена упала и прихлопнула
офицера.  -  Вот  то-то  и  оно! - Слышно было сквозь кряхтенье в темноте, что
Незабудный  осторожно  похохатывал.-  Бац  -  и  пришибло.  Что, хлопцы? Ай да
сержант!..
    Тут  как  раз  наверху  послышались наконец голосу На лестнице уже шуршали
торопливые, осторожны! шаги.
    Мальчики  сорвались  с места, стукаясь в темноте плечами, вскарабкались по
лесенке, просовываясь в люк крича изо всех сил:
    - Скорее!.. Идите! Сюда идите... Скорее, только тихо совсем... А то тут...
    Чьи-то  руки  расшвыряли  их  в  темноте. Сильные лучи карманных фонарей -
одного,  потом  второго - ударили через люк в подвал. Скрестились, заскользили
вместе.  Два  пересекающихся  светлых  круга  двигались  по стене, похо-жие на
светящуюся карту земных полушарий. Потом лучи разомкнулись. Кто-то скомандовал
коротко  в  темноте.  Слов  Незабудный  не  расслышал,  но  узнал голос своего
давешнего ночного гостя.
    - Чей мальчик? Почему здесь?.. А этот? В чем дело? Почему не на берегу?..-
быстро и отрывисто спрашивал тот.
    Подвал заполнялся людьми. Они бесшумно двигались, ловко минуя друг друга в
полумраке.  Не  было  ни  суеты,  ни толкотни. Вмиг, но осторожно приблизились
саперы  к  полуразрушенной  стене,  по  которой бегали лучи фонарей. Тотчас же
подтащили  неизвестно откуда взявшиеся балки, подперли оседавшие камни. Кто-то
бережно,  но  уверенно  и  сильно  взял  под  мышки  Артема  Ивановича.  И  он
почувствовал,  как  ненавистная  тяжесть,  столько времени наседавшая на него,
вдруг отпустила. Он стал медленно разгибать сведенное до окостенения тело.
    - Попить бы...- прохрипел он, шатаясь.
    Человек,  который  недавно  был  ночным  гостем его, поддерживая за локоть
Незабудного,  подал  ему  фляжку. Артем Иванович жадно глотал прохладную воду,
чувствуя,  как  сладостно  остужаются  его  словно  перекипевшие внутренности.
Человек, бережно державший возле его рта фляжку, только приговаривал:
    - Ну и ну, Артем Иванович! Выручили, дорогой... Ну и ну!..
    А  саперы  тем  временем  уже  действовали.  Тонкие,  проворные пальцы их,
белевшие  в  лучах  электрических  фонарей,  ощупывали  через пролом снаряд за
снарядом,  мину  за  миной.  Эти  умные,  настороженные  и  бесстрашные пальцы
проникали  через  щели  в трухлявых ящиках, еле заметными движениями отгребали
землю, легонько соскребывали окалину, въевшуюся в проржавленный металл. Саперы
подкладывали  бережно  ладони под железное брюхо бомб, под готовые от малейшей
оплошности подломиться кожуха мин, осторожно разводили провода. Они нашаривали
взрыватели,  извлекая их с той строгой и сосредоточенной снисходительностью, с
какой опытный укротитель змей вырывает ядовитые зубы из пасти кобры.
    - Да-а...  Щепетильная  ваша  работа,-  промолвил,  несколько  поеживаясь,
Незабудный.
    Саперы,  негромко  переговариваясь,  продолжали свою кропотливую и опасную
работу,  настойчиво  и  безбоязненно  прикасаясь к снарядам, каждый из которых
грозил мгновенной смертью при малейшей ошибке.
    Один  из  них вынимал из расщелины стены рубчатые, как кукурузные початки,
гранаты "ПОМЗ"; сосед извлекал полусгнивший деревянный корпус "ПМДБ".
    Третий  осторожно складывал на пол плоские, круглые металлические коробки,
смахивающие на те, в каких обычно возят киноленты.
    Минеры работали спокойно, лишь изредка обмениваясь краткими замечаниями:
    - Вазелинки!
    - Эски!
    - От скрипуна - к шестиствольному миномету.
    - Принимай! - со сдержанной торопливостью приказал вдруг один из минеров.
    Из  провала  стены  заскользила,  все  убыстряя  свое зловещее наползание,
огромная,  похожая  на  акулу, бомба. У нее было длинное, тупоголовое, узкое к
хвосту,   оперенному   стабилизаторами,   тулово.  И  снова  выпрямился  Артем
Незабудный,  не чуя страшной слабости, только что подступавшей к сердцу, отжал
в сторону минеров, принял в свои объятия многопудовое чудовище, словно онол-ьц
ванное у хвоста стальной манжетой.
    - Полегче! - предупредили его сзади.
    Какой-то  неуловимый,  юркий  звучок, словно кто-осторожно выклевывался из
бомбы,  егозил под обшивко; ее. Подбежали трое молодых саперов, хотели принять
из  рук  Незабудного тяжеловесную бомбу. Но он снова отвел их плечом и, тяжело
ступая, поддерживаемый под локти шаг за шагом подвигался к лестнице под люком.
    Он  помог  поднять бомбу наверх. И вместе с саперами вынес страшный снаряд
на  насыпь, где бомбу осторожно погрузили в лодку, которая тотчас же отплыла с
нескол: кими саперами.
    От  чудовищного  перенапряжения  Незабудный  вконец обессилел. Ноги уже не
держали   его.  Он  сел  на  дамбу  отвалился,  прислонясь  спиной  к  откосу.
Отлежавшись  немного,  он  снова  поднялся  и хотел опять сойти в подвал, где,
может  быть, нужна была его сила, чтобы помочь сапе-рам. Но его недавний гость
крепко  взял  за  локоть  Артема Ивановича и, встав перед ним, загородил собой
дорогу.
    - Не  пущу,  Артем  Иванович.  Как  хотите,  не  пущу.  Требую, чтобы вы -
немедленно  на  берег. Поглядели бы вы на себя. Как это вы еще только на ногах
стоите?  А  тот не чувствовал уже ни усталости, ни боли. Никогда еще он так не
гордился  своей  силой.  Вот  теперь наконец она по-настоящему пригодилась. Ни
разу в жизни, кажется, еще не был так счастлив Артем Незабудный.
    Рассветало.  Бледная  полоса  неба  в  разрыве  уходивших  туч  на востоке
отражалась  в  глади  успокоившегося водохранилища. Играли петушиную свою зорю
кочеты  во  дворах Сухоярки. Сейчас запоют и гудки на шахтах, зовя к утренней,
смене.   Но   все  еще  полнилось  предрассветным  покоем.  И  сладостно  было
Незабудному  вслушиваться  в  тишину, властвовавшую над этим с детских лет ему
родным и сейчас им убереженным от погибельной беды краем.
    Взрыв!!!  Всеоглушающий  грохнул  взрыв...  Его чудовищный звук вломился в
уши, жгутом полоснул по глазам и ударил нестерпимой болью в сердце. Незабудный
повалился на дамбу.
    Но он еще нашел в себе силы приоткрыть глаза. Он увидел, что все, обступая
и  склоняясь  над  ним,  всматриваются  со  страхом... Ему показалось, что все
вокруг  слышали  тот сокрушительный удар и, должно быть, испугались. Он прежде
всего хотел успокоить людей.
    - Тю!  -  Он повел коснеющим от боли ртом.- То не беды... То у меня вот...
ось тут только...
    В  Сухоярке  живой души уже не было. На мертвенно-пустых улицах горели все
электрические фонари, ставшие теперь желтоватыми при свете начинающегося утра.
Их, видно, забыли погасить. Дождь совсем уже кончился. Только ручейки, виляя и
перепиликиваясь в тишине, как утята, сбегались со всех сторон к водохранилищу.
Поднятые  по  тревоге из-под земли шахтеры и комсомольские патрули увели людей
за  холм,  на  безопасное  место,  в  песчаные карьеры. Саперам еще предстояло
работать  в  подвале  на  островке  несколько часов. Необходимо было соблюдать
осторожность.  Командир  саперов  разрешил вернуть жителей на место лишь после
того,  как  все будет проверено и станет ясно, что не осталось больше ни одной
мины.
    Артема  Ивановича  нельзя  было  везти  далеко.  Доктор  Левон Ованесович,
прибывший  в  машине  "скорой  помощи"  на  лодочную  пристань, куда доставили
распростертым на дне дощаника Незабудного, заявил:
    - В данную минуту больной нетранспортабелен.
    Кто-то на берегу напомнил было, что район объявлен небезопасным, и надо бы
и   самому   доктору...  Но  Левон  Ованесович  так  глянул  поверх  очков  на
говорившего,  что  тот мигом смолк. Доктор между тем уже расстегнул рубашку на
широкой  выпуклой груди Незабудного. Пальцы у доктора были быстрые, настойчиво
пытливые,  бережные,  как  у  тех  саперов, что сейчас разминировали подвал на
островке.
    Потом  Незабудного  осторожно,  с  великим  трудом  - так он был огромен и
тяжел!  -  перенесли  впятером в домик лодочника. Доктор Арзумян сделал укол и
попросил  всех  выйти, чтобы оставить больного в полном покое. Доктор выглядел
очень озабоченным.
    Машина  с красным крестом умчалась куда-то, но вскоре же вернулась. Из нее
выпрыгнула девушка в белом халате, прижимая к груди что-то похожее на большого
гусака  с очень тонкой шеей. Это была кислородная подушка. Девушка взбежала на
крылечко домика и, открыв локтем дверь, скрылась за нею. Сеня и Пьер терпеливо
и  безмолвно  сидели на крыль-це домика, смотрели на дверь и ждали, что будет.
Их  пе-реправили  сюда на том же дощанике, на котором вили Незабудного. Сейчас
все о них забыли.
    Подошла  лодка с островка. С нее шагнули на берег кифор Колоброда и Богдан
Анисимович  Тулубей  с  перевя-занной  головой.  Богдан  Анисимович,  бесшумно
ступая,  не  скрипнув  дверью, вошел в домик. А Никифор Колоброд приблизился к
ребятам.  В  руках  у  него  посверкивал  ку-бок, оставленный впопыхах там, на
островке.
    - Этот,  что  ли?  -  спросил  Колоброда.-  Там  оставал-ся.  Вот, значит,
нашелся.
    Мальчики  молчали.  Они  только  голову повернули на миг и снова впились в
дверь. Она тихо открылась. Показался Богдан Анисимович.
    - Ну как? - осведомился Никифор Колоброда.
    Богдан Анисимович только головой покачал.
    - Тромб!  -  произнес  он  короткое,  плотное  слово, будто налитое тяжким
свинцовым значением.- Закупорка сосуда, доктор говорит. От перенапряжения.
    Послышался    поблизости   шум   автомобильного   мотора   с   характерным
погромыхиванием  металлического  кузова. Из-за угла выкатил порожний самосвал.
Сеня сразу узнал машину отца. На большой скорости самосвал подлетел к лодочной
пристани.  Обе  дверцы  кабины  распахнулись.  На землю легко соскочила Галина
Петровна Тулубей. С другой подножки спрыгнул Тарас Андреевич Грачик.
    - Что  с  Артемом?  -  беспокойно  спросила  Галина  Петровна.-  И кто это
разрешил тут ребятам оставаться? Всех вывезли, а эти что за особенные?.. Можно
к Артему?
    Богдан  Анисимович  остановил  ее  и  незаметно  показал себе за спину, на
мальчиков.
    - Не   велел  доктор  никого  пускать...  Худо.  Вот  как  в  жизни  чудно
складывается,  Галя!..  Гора-Человек, на три жизни хватило бы в нем. А тут вот
эдакая,- он отмерил ногтем на пальце,- и проточила мышь гору.
    - Может  быть,  все-таки  зайти  мне,  Богдан? - неуверенно сказала Галина
Петровна, которую муж незаметно отводил в сторону от ребят.
    - Лучше  не  надо, Галя. Разбередишь человека. Нельзя ему. Меня и то Левон
Ованесович за дверь выставил. Говорит Артему: "Может быть, довольно разговоров
на  сегодняшний  день?" А тот, понимаешь, еле языком ворочает, но боль чуток у
него  полегчала, как ему укол сделали, так он сразу за свое: "У меня, говорит,
может  быть,  завтрашнего  дня  и  не  будет,  доктор".  Доктор  ему:  "Хватит
разговоров". А Артем на это: "У меня, говорит, доктор, разговоры только-только
и  начались.  Все  у меня, говорит, в жизни не о том речь шла, о чем бы надо".
Ну,  доктор  и  велел  всем  выйти.  С  ним  и  так уже намучились. Артем все,
понимаешь,  как  у  него  чуточку отпустит, так ничком лечь норовит: "Не хочу,
говорит,  понимаешь, чтобы смерть меня тушировала на обе лопатки". Еле-еле его
доктор с сестрицей уложили как надо.
    Пьер  сидел  на  ступеньках  крыльца, упершись локтями в колени и ладонями
зажав  голову.  Ему казалось, что он смотрит на все уже из какой-то дали, куда
его  насильно уволакивает непоправимое несчастье. Оно тащило его прочь от этих
уже  ставших ему дорогими людей. Отчаяние, какого он никогда еще не испытывал,
било  его  всего.  Опять  рушилось  все  в жизни, все, что с таким трудом было
обретено,  все,  что  складывалось  во  что-то  наконец  ясное и много впереди
обещавшее.
    Дед   Артем...   Если  не  будет  его,  ставшего  теперь  самым  родным  и
необходимым,  страшно  подумать,  какая  черная пустота зазияет опять в жизни.
Ведь  за  его  широкой  спиной  входил  Пьер в новую, сначала казавшуюся такой
непривычной жизнь.
    Так  когда-то,  припав  к  крыше трамвайного вагона, въезжал Пьер под кров
депо,  где  можно  было отогреться и соснуть хоть немного в сухом месте, чтобы
утром  снова  оказаться  вышвырнутым  на  холод,  в бездомный долгий день, под
слепое,  безучастное  небо.  Неужели  же  опять  гнало  его  в пустоту, чужую,
неприкаянную,  где  и  раньше не найти было мальчишке места, а теперь уже и не
хотелось искать...
    Он стучал зубами, не справляясь с ознобом. Отчаяние било его всего.
    - Ну  что  ты,  Пьерка... Не надо,- пробовал уговаривать его Сеня. Но того
продолжало трясти.
    Галина Петровна подошла к нему, села рядом на крыльцо:
    - Петя...  Ты  не  надо  так... Погоди худое думать. Давай лучше надеяться
будем,  что справится дед Артем. знаешь какой?.. А случись что, о чем и думать
не  хочется,  так  ведь  не  в лесу останешься. Мы разве не с тобой все? Ты уж
теперь  наш.  Что ж, ты по сию пору не разглядеть. Все озираешься волчонком, я
смотрю...  Ну, вставай, По труша, поехали. Тут тебе сидеть никакого толку. Да:
к ребятам тебя отвезу. Ну, вставай...
    И  он  с порывистой готовностью схватился за протяну-тую ему небольшую, но
так  твердо  обнадежившую  руку  я  послуш