ху,  сквозь  легкое закатное марево, плывшее над степью, они впервые
увидели   там,  вдали  у  горизонта,  еще  неуверенную,  прерывисто  мерцающую
серебряную   полоску.   Она   то   пропадала   в  сизоватой  дымке,  то  снова
проблескивала.  И  оттуда дул какой-то совсем по-новому пахнущий ветер. Ребята
широко  раздутыми  ноздрями  старались втянуть неуловимый и будоражащий сердце
влажный ветер, который еще никогда не залетал в Сухо-ярку.
    На  другой  вечер,  едва  кончились  уроки,  они  снова  прибежали  сюда и
вскарабкались  на  крутой  конус  террикона,  боясь,  что  исчезнет  вчерашнее
видение. Но нет, оно не исчезло. Сегодня уже уверенно поблескивало там, вдали.
И,  когда  стемнело,  огни строительства вдруг как бы сдвоились. Каждый теперь
отразился там, в зеркале воды, которую скрыла темнота.
    И  тут  уже  никто не выяснял отношения, и забыты были все обиды и распри.
Ребята прыгали и носились по террикону, и плясали, и кричали:
    - Вода! Вода! Вода! Вода!
    Пока снизу не заругался сторож и не прогнал всех.
    А  через  день  на  уроке  Елизаветы  Порфирьевны  за  окном  класса вдруг
мелькнуло   что-то   белое,   метнулось,  исчезло,  снова  появилось.  И  все,
оторвавшись  от  тетради  с очередной контрольной письменной, увидели: там, за
окном,  косо взлетала, пересекая пространство, то как бы съезжая по невидимому
наклону, то вновь взмывая, никогда не виданная в этих краях острокрылая птица.
Она присела на гребень крыши сарая и побежала, тяжело приседая, раскачиваясь -
разлапистая, странно неуклюжая на бегу, с большим клювом, утолщенным к концу и
слегка  загнутым вниз. И вдруг снова взлетела легко и как бы повисла в воздухе
на распростертых белых снизу крыльях, лишь едва-едва шевеля ими.
    - Товарищи  дорогие...  ребята!  - сказала Елизавета Порфирьевна и встала.
Как зачарованная приближалась она к окну.- Честное слово, это же чайка!


    Глава IV
    Островитяне

    Вода  приближалась.  Она  уже  подходила  к  самой Сухоярке. Все в поселке
готовились  к  встрече  с  водой.  Ее ждали, как невесту в доме. Перед ней все
раскрывалось, все прихорашивалось.
    Старик   Зелепуха  поставил  на  овражке,  куда  уже  зашли  первые  струи
приближающейся воды, рейку с поперечными синими полосками. Каждое утро и вечер
приходил  он,  чтобы отметить, как идет прибыль, на сколько поднялась вода. Он
уже  выкопал и пересадил из района затопления высокую раинку, которая когда-то
росла возле его теперь снесенного дома. И раинка перебралась на возвышенность,
к новому жилью своего хозяина - собранному на новом месте срубу. Уже закончено
было  переселение  в  красивые,  новые  дома, которые успели возвести в районе
Первомайской.  Уже  строилась,  пока  еще на сухом месте, лодочная станция. Ее
устанавливали как раз в том районе, где и должна была разыгрываться пионерская
эстафета в честь Праздника Воды.
    Сначала  вода  появилась  в домах, в новых кварталах, сложенных из желтого
стесанного плитняка. На строительстве пустили фильтровальную станцию. Засипели
водопроводные  краны.  Закурлыкало  что-то  в  трубах,  к  которым  давно  уже
припадали  нетерпеливым ухом сухояр-ские ребята: при каждом шорохе мчались они
на  кухню,  чтобы  повернуть  кран  над  раковиной. Вот однажды из него сперва
капнуло  раз-другой, потом прыснуло. Вытекла струйка, короткая, жиденькая, как
косичка  первоклассницы.  И  вдруг,- сперва отфыркиваясь, а затем ровной тугой
струей  ударила  вода. Водопровод! Водопровод! Люди теперь приходили в гости к
счастливчикам,  уже  поселившимся  в новых домах, чтобы полюбоваться, как идет
вода  из крана. И она бежала, прохладная, кристально-чистая, без той проклятой
мути,  с  которой тут давно примирились, била звонко в дно кружки или стакана,
пузырилась  и,  казалось,  пьянила. Люди наведывались друг к другу, звонили по
телефону:
    - Ну  как,  у  вас  идет?  У нас что-то перестала. Говорят, на нашей линии
авария. Выключили временно. Обещали к вечеру...
    И все понимали, что речь идет о воде.
    А  многие  чересчур  заботливые матери были сперва не на шутку перепуганы,
решив,  что  ребята  их  объелись чем-то и приболели животами, почему и бегают
бесперечь в тот уголок новой квартиры, где так интересно было дернуть за ручку
на  цепочке,  чтобы сверху из бачка с шумным клокотанием, балабоня, обрушилась
вода.  Две  недели  лившие  до  этого  дожди  ускорили  приближение  воды. Она
прибывала,  намного  опережая ранее намеченный график. И Сеня с Суреном каждый
вечер  тоже  теперь ставили вешку у ее кромки и радовались утром, когда прутик
оказывался уже торчащим далеко из воды.
    Вода  подступала  уже  к  откосам  дамбы, которую возвели вокруг школьного
холма.  И  чем  ближе  подходила  вода, тем больше начинали тревожиться многие
родители, которым предстояло отпустить ребят на островное житье.
    Неутомимая Ирина Николаевна ходила из дома в дом и уговаривала:
    - Простите...  В  лагерь,  я  спрашиваю,  в  лагерь  пионерский  вы  бы их
отпустили?  Ведь  ездили  они  у  вас  в  лагеря. Ну и считайте, что это будет
учебный лагерь, причем у вас прямо на виду, на глазах, как говорится.
    - Так то ведь, милая, на сухом месте было, а тут вода... Боязно как-то.
    Но   так   или   иначе,  а  всех  удалось  уговорить.  Провели  специально
родительское   собрание   в  помещении  школы,  и  понемножку  отцы  и  матери
успокоились.
    Действительно,  ну будут жить, как жили прошлым летом в лагерях, только на
этот  раз даже ближе и на виду. Да и власть грядущей воды была так велика, так
ласкала  взор  и  душу  все  приближающаяся с каждым днем к поселку прохладная
гладь, что трудно было противиться.
    А  вода  поднималась.  Вода большая, всенасыщающая, утолительная, мощная в
своем  тугом  застывшем  покое.  Она  заливала  все мелкие неровности. Она все
утопила  под  собой  -  мусор,  свалки,  заровняла  буераки  и  бугры. И пошла
растекаться  сверкающей,  почти  безбрежной  далью  до  самого  горизонта. Так
загаданное  приходит наконец и поглощает все, что противилось ему, и стираются
понемногу  неказистые  приметы  прошлого. Удивительным образом обновлялось все
вокруг.  Даже  весеннее,  по-южному  жаркое  солнце теперь светило не так, как
прежде,  когда  оно  сквозило  через  белесое  марево,  обычно  в эту пору уже
всползавшее  на  небо. Воздух стал чище, и солнце было ясным, словно смывшим с
себя прежнюю муть.
    Неба  в  Сухоярке всегда хватало. Неба тут было много. Степного, открытого
неба,  голубого  в  куполе, палевого к горизонту. Но теперь неба стало еще как
будто   в   два  раза  больше.  Голубизне  его  снизу  вторила  светлая  гладь
водохранилища.  "Было  высоко,  а  стало  глыбоко",-  как  изрек, к сокрушению
Елизаветы Порфирьевны, Сеня Грачик.
    Во  многие воды на свете гляделся Артем Иванович. И в большие и в малые. И
в  текучие  и  в  стоячие.  Но ни в одной не доводилось ему отражаться с такой
отрадой,  как  в  этой,  желанной,  давно  загаданной и пришедшей на зов самых
заветных  дум.  Первыми  у  воды  появились  трава  и мальчишки. Трава, словно
чувствуя  приближение  влаги,  лезла  из всех пор, пробивалась между камнями с
тем,  чтобы  завтра  же  быть  затопленной.  А  мальчишки уже пускали бумажные
кораблики,  учились  бросать камешки "блинами", задрав штаны, бегали по мелким
местам   и   рассуждали  о  капризах  морской  погоды  и  превратностях  жизни
матросской.
    За  мальчишками  явились  собаки. Сперва поджав хвосты, приближались они к
воде,  которой никогда еще за свою недолгую собачью жизнь не встречали в таком
обилии.  Припав  на передние лапы у самой кромки берега, с удивлением смотрели
они  на  свое отражение, никогда прежде невиданное; отпрянув на секунду, снова
подходили,  пробовали языком и потом принимались лакать с судорожной жадностью
- поселковые собаки, вечно умиравшие от жажды.
    Потянулись  сюда  и коровы. Они заходили в воду и долго стояли так, поводя
раздутыми боками, испытывая неведомое им прежде наслаждение.
    На  перекрестках  забили, как бубен, ведра под туго скрученными струями из
водопроводных колонок там, где трубы еще не вошли в дома.
    Поливальщики   стали  по  утрам  нахлестывать  улицы  водяными  бичами  из
брандспойтов,  прибивая  пыль,  от  которой  всегда  житья не было в поселке с
первых же сухих дней. Сухоярка утоляла свою вековую жажду.
    Только Милица Геннадиевна не разделяла общего настроения.
    - А  что  мне  ваша  вода?  -  говорила она Сене.- К морской твоей жизни я
никогда  вкуса  не  имела.  А  чай  пить  да  постираться мне и так хватало. С
водовозом  хоть  поговорить было можно, новости, какие есть, узнать. А что мне
ваш крантик?
    Но  Незабудный  утешил Сеню, когда тот пожаловался ему на несознательность
Милицы.
    - Да  ты чего ее слушаешь? - сказал Артем Иванович.- Я же тебе говорю: она
на  манер  как от всего беглая. Живет хуже, чем наш брат эмигрант был. Мы хоть
сослепу  да с перепугу, правды не видя, драпанули тогда. А эта тут забилась за
свой  комод,  за  ширмочку, застави-лась розами бумажными и не видит, что люди
уже вон какой живой цвет растят. Уж верно сказано: таким хоть кода не теки...
    Тем  временем вода текла, прибывала и уже обходила школьный холм. И ребята
с  гордостью  утверждали,  что они уже учатся на полуострове. Всем хотелось не
упустить  момента,  когда  слева  и  справа  обходившие  холм  воды сольются и
окончательно отрежут школу от городка.
    Уже  закончилось переселение. Уже малышей перевели на "большую землю", как
тотчас  же Сеня и Сурик окрестили теперь возвышенность в районе исполкома. Уже
были  повешены  на  дверях освобожденных классов дощечки с надписями: "Спальня
мальчиков  6-го класса", "Спальня девочек 7-го класса". Там, в бывших классах,
поставили  аккуратные,  чистенькие  кровати,  которые  раздобыла  в  райцентре
председательница  исполкома Галина Петровна. Сначала в районе попробовали было
заартачиться,  сказали,  что трудно внезапно достать столько незапланированных
коек.  Но  характер  Галины Петровны Тулу-бей, очень спокойный и абсолютно при
этом  неуступчивый,  хорошо  знали  во  всей округе. Она заявила, что детям по
ночам запланировано спать. И сверхплановые кровати нашлись.
    А  как  известно,  место, где хоть бы раз пришлось переспать ночь, кажется
наутро  обжитым. Но все же это был пока еще полуостров. Небольшая узкая гряда,
шедшая  от возвышенности, еще соединяла холм с "большой землей". А как указано
в учебнике географии, лишь часть суши, со всех сторон омываемая водой, зовется
островом...  И  все  с нетерпением ждали, когда вода зальет перемычку и совсем
отрежет школу.
    Только  Пьеру  сперва почему-то не понравилось на полуострове. Может быть,
потому,  что классы-спальни с койками, стоявшими в ряд, напоминали о дортуарах
приюта...
    На  третий  день  после  переселения,  как  ни старались учителя сохранить
обычный  порядок,  никому уже не сиделось за партами. То и дело в тех классах,
которые  были  обращены  окнами к оставшейся перемычке, ребята приподнимались,
тянулись с места, старались заглянуть, как там вода...
    - Грачик!  Ступина!  Чего вы там не видели? - удивлялся Глеб Силыч, ведший
урок в шестом классе.- Вы что, на воду еще не нагляделись? Сидите спокойно. Не
понимаю,  что вам не сидится сегодня. Кажется, уже переехали, перебрались, так
все  равно,  кругом  же вода. В конце концов, что изменится оттого, что вон та
полоска земли уйдет в воду? Ведь отпуска на берег я уже отменил позавчера.
    Но  и  этот  день  прошел  еще на полуострове. Несколько раз вставал ночью
Сеня,  тайком  выглядывал  в окно. Нет, полоска земли еще тянулась от берега к
школе.  Оставалось  совсем немножко, метра полтора, когда перед рассветом Сеня
снова  высунулся в окно, чтобы посмотреть. Но дежурный Витя Халилеев велел ему
немедленно  вернуться  на  койку  и  не  мешать всем спать. А когда проснулись
наутро...
    Остров!  Настоящий остров! Школа стояла на островке. Перемычка уже целиком
ушла  под воду. Со всех сторон была вода. Она плескалась за окнами, ветер гнал
легкую рябь, и мраморные отблески бежали по стенам и потолку класса.
    А  через два дня Ремка Штыб выловил первую рыбу. Повезло парню. На простую
муху,  насаженную  на  заостренную проволочку, он выудил какого-то малька. Все
ходили в шестой класс смотреть эту маленькую рыбешку.
    И Ремка Штыб был героем дня.
    Еще  до  переезда  у  Сени  состоялся  разговор  с Ремкой и Пьером. Он был
примерно такой.
    - Ребята,-   заявил  Сеня,-  вам,  надеюсь,  говорили...  Я  назначен  вас
подтягивать.
    - Прямо уж! - протянул Ремка.
    - Да. И вам придется нажать. Я помогу.
    - Уж сейчас!
    - Не хотите - не надо. Но имейте в виду, в команду вас не поставят иначе.
    - Стой! Это уже не тавэ!
    - Ну, тогда не валяйте дурака.
    - А,  Пьерка?  -  Ремка повернулся к своему приятелю.- Пойдем навстречу? -
Пожалуйста? Куда? - не понял тот.
    - В  том-то  и  штука, что не подашься никуда,- ответил Ремка сердито.- По
занятиям выровняться велят. Потеть придется. Ясно?
    Пьер  кивнул.  Неизвестно,  как  по  русскому  языку  успевал Пьер, но тот
дурацкий,  тарабарский  язык,  которым  изъяснялся  с ним Ремка, он уже постиг
полностью.
    - Закэ,- сказал он пренебрежительно, что означало: "законно".
    - Пок„,- заключил Ремка, прощаясь.
    Постепенно  устраивался  быт  островитян.  С  берега перевозили на большой
лодке-дощанике  обед в огромных кастрюлях, судках и термосах. Дежурные девочки
под руководством Ирины Николаевны разогревали его на кухне. Домашние задания -
они  теперь  были  не  совсем  домашние,  а тоже школьные, классные - готовили
сообща. И ребята заметно подтянулись. Только с Ремкой Штыбом не было сладу. Он
не  являлся  на  занятия.  Сидел с самодельной удочкой, свесив ноги наружу, на
подоконнике,  там,  где  вода  подходила  к самым стенам школы. Да и Пьерку он
подбивал,  чтобы  тот  не  занимался.  Сколько  ни  бился с ними "общественный
репетитор",  как назвал шутя кто-то из учителей Сеню,- у обоих, и у Пьерки и у
Ремки,  еще  красовались в дневнике двойки по математике и по русскому. Иногда
хотелось уже плюнуть на все и отказаться.
    - Не  стану  я вас больше подтягивать! - заявил в сердцах Сеня.- Не могу я
вас силком тащить. Не хотите - не надо, получайте очередную пару.
    - Ну  и  тю-тю кубок Тулубея! Увезут его - будь здоров! - насмехался Ремка
Штыб.
    - Да если нас нет - кубок адье! - спешил поддакнуть Пьер.
    - И  если  будешь  очень  артачиться,- угрожал Ремка,- так мы мигом Ксанке
скажем,  что  ты отказываешься выполнять пионерское поручение. Слушай, Сенька,
ну чего ты, правда, зря с нами время тратишь? Ты нам лучше реши задачку, когда
контрольная  будет, подсоби, и все будет в порядке. ,И сочинение, когда будет.
Все от тебя самого зависит.
    А Ксана спрашивала то и дело: - Ну как они у тебя, двигаются?
    - Я сам бы их двинул! - угрюмо отвечал Сеня.
    - Смотри, Грачик, мы на тебя рассчитываем. Они же такие невыдержанные, что
на тебя вся надежда. Имей в виду.
    Через  несколько  дней на лодках команду участников эстафетного бега стали
возить  на  берег  для  тренировки.  Иногда  приходил смотреть на подготовку к
соревнованиям  Незабудный.  Присаживался  на  скамеечку, смотрел внимательно и
частенько  досаждал  советами  физкультурнику  Дмитрию Антоновичу. Не сиделось
старику  на  месте.  Он  все  вставал,  что-то собираясь заметить, сам на себя
сердито махал рукой, садился, но через минуту не выдерживал опять:
    - Тут, виноват, надо бы ему рывок чище отработать!
    На  лодочную станцию привезли новенькую легкую, пустотелую, как мандолина,
верткую   байдарку.   И   Сеня  теперь  под  руководством  Дмитрия  Антоновича
тренировался  ежедневно,  так  как  для  этого  не  надо  было ехать на берег.
Байдарку разрешили каждый день пригонять к школе.
    Тут и объявился снова Махан. На время он куда-то исчезал, и все надеялись,
что  он  теперь  совсем  уже  сгинул  после  позорного  столкновения с Сеней и
Незабуд-ным...  Но,  подобно  тому, как разлившаяся вода иной раз приносила то
пустую  полузатонувшую  жестянку,  всплывшую  где-то  на  пустыре,  то дохлого
суслика, то расколо-тое корыто, то еще какую-нибудь дрянь, так и Славку Махана
неожиданно  принесло  на берег водохранилища. На земле ему уже, видно, не было
подходящего места. Нашлось у воды.
    Когда-то  Славка Махан служил две недели в Николаеве на пристани, в память
чего  постоянно  носил  полосатую  тельняшку,  широченные  матросские клеши со
вставными  клиньями  по  шву  и  всем показывал вытатуированный на руке якорь.
Людей,  знакомых  с  пристанями  и  лодками,  в  Сухоярке было еще очень мало.
Пришлось  принять  услуги  Махана.  Он  стал  работать  на  лодочной пристани.
Известие,  что  Артем Незабудный пожертвовал свой драгоценный кубок в качестве
приза  для  пионерской эстафеты, Махан принял по-своему. - Темнит старик. Свой
припрятал,  второй выдал, чтобы отцепились, чтобы разговора не было. Хитер. Да
не хитрей меня...
    Пытался  он  завести  снова разговор на эту тему с Пьером. Начал издалека,
подходил  осторожно:  ну как, мол, дедушка пристроил капитал? И тому подобное.
Но  в  школу  Махана не пускали, а на берегу подробно поговорить не удавалось:
сразу  появлялись  ребята,  и  в  первую  очередь  тот  же  Сеня.  Приходилось
прекращать  разговор. Махан возненавидел почему-то особенно Сеню. То ли он еще
не  забыл, в какой постыдной позиции видели его именно из-за этого пионерчика,
который всюду совал свой нос и едва не заставил поплатиться таковым Махана. То
ли   он   чуял,  что  Пьер  постепенно  начинает  догадываться,  что  большая,
справедливая  и  решающая  сила  не  на  стороне  Ремки и Махана, а на стороне
маленького, на вид тщедушного Сени.
    Приезжали  тренироваться к лодочной пристани, в районе которой должна была
проводиться  эстафета,  школьники  из  райцентра,  чтобы  пройти подготовку на
этапах, где будет разыгрываться состязание. Это были рослые, уверенные ребята.
И  девочки  были  под  стать  - все крепенькие, высокие. И, глядя на них, Сеня
решил, что действительно без Пьера, отлично показавшего себя на тренировках, и
без  Ремки Штыба, давно уже завоевавшего славу одного из лучших бегунов школы,
не видать тулубеевцам почетного приза.
    А  тут  еще физкультурник Дмитрий Антонович вдруг забеспокоился: хорошо ли
умеет  Сеня  плавать? Без этого ведь было рискованно участвовать в эстафете на
этапе  байдарок.  Легкое  ненадежное  суденышко  всегда  могло перевернуться в
спешке  состязания.  До  последних  дней вода была холодная, и купаться еще не
разрешалось.   Но   теперь   южное  солнце  уже  согрело  верхние  слои  воды.
Физкультурник решил попробовать. Сеня успокоил его, что он давно уже знает все
способы  плавания.  "Теоретически",- еле слышно добавил Сеня, так как малый он
был честный.
    Теоретически? - только и протянул Дмитрий Антонович.


    Глава V
    Испытание на воде и на суше

    В  одном из пустых классов Сеня попробовал повторить на полу все движения,
перенятые из учебника плавания. На полу получалось великолепно. Если завтра на
воде  он  повторит  то же самое, все будет в порядке. Но надо было попробовать
сперва  самому.  Все  складывалось  отлично,  так  как  Сеня  был  в тот вечер
дежурным.
    Когда  все в интернате на острове легли, он вышел на откос дамбы, разделся
до  трусов  и  стал припоминать все, что затвердил из учебника по плаванию. Но
как попробовать в первый раз?
    Сеня  уже давно выписал из того же "Домашнего секретаря-наставника", тайно
взятого  у  Милицы  Геннадиевны,  один  полезный  практический  совет по части
плавания:
    "Знаменитый  ученый  Франклин,- утверждал "Домашний секретарь-наставник",-
дает  такой  совет  желающим  научиться плавать: надо выбрать неглубокое место
реки  или  моря,  около  берега, раздеться, взять в руки яйцо и, войдя в воду,
ото