аромодное пенсне
"велосипедом" на длинном черном шнурке.
    Да,  это  была  Наталья  Жозефовна,  бывшая  хозяйка  его  Гали.  У нее, у
Грюппонов, жила в горничных Галя, после того, как, заболев, перестала работать
плитовой в шахтах.
    Незабудный  вспомнил,  как  танцевал  с  мадам  Грюппон  мазурку  на своей
свадьбе.  Вспомнил,  как  бранила  она его за дурное французское произношение,
когда  он  еще  в  старое  время,  первый  раз вернувшись из Парижа, заезжал в
Сухоярку.  Но  еще  не  знал  он сейчас, что Наталья Жозефовна все эти годы не
расставалась  со  своей  бывшей прислугой. Они и в эвакуацию вместе ез-дилп. А
после гибели Григория Тулубея и смерти его жены бывшая барыня помогла выходить
маленькую  Ксану.  Она  давно  уже  прижилась  в  семье  Тулубеев, стала своим
человеком  в  доме,  чем-то  вроде  экономки и домоправительницы. В доме к ней
относились  со  снисходительным уважением, хотя и называли за глаза "подшефной
барыней".   Так   "величать"  ее  стали  в  первые  годы  революции:  когда  в
обязательном  порядке  уплотняли  бывшую  квартиру  управляющего,  Галина  при
распределении  комнат  заявила,  что  Наталья  Жозефовна  теперь ее "подшефная
барыня" и она, Галина, сама займется ее политическим воспитанием.
    - Боже  мой!  Артем!  -  воскликнула  Наталья  Жозефовна, увидев великана,
который  боком, склонив голову, чтобы не задеть притолоки и косяка, ввалился в
комнату.- Вот уж верно сказано: гора с горой не сходится...
    - А   Человек-Гора   со   своими   встречается,-  пробасил,  прерывая  ее,
Незабудный. И, низко склонившись, поцеловал руку "подшефной барыне".
    А она припала виском к его локтю, так как выше достать не могла.
    Сеня  был  поражен  поступком Артема Ивановича. Такой большой и знаменитый
человек,  силач  и  всемирный  чемпион, и вдруг позволяет себе целовать ручку,
будто какой-то придворный в кино из старой жизни. Тьфу! Этого уж Сеня никак не
ждал  от  своего  нового  и столь необыкновенного знакомого. Вот до чего могут
довести  человека  при  капитализме!  А  "подшефная  барыня", увидев за спиной
Артема Сеню, быстро сказала:
    - Премило!  Утром  через  балкон, а теперь, слава богу, в дверь. Рановато,
мой дружок, наведался. Ксаночки еще нет.
    Она  быстро  сказала  что-то  по-французски  Артему,  и  тот  добродушно и
негромко проговорил в ответ тоже по-фраицузски, показав на Сеню.
    - Нот!   -   воскликнула  Наталья  Жозефовна.-  Только  послушайте,  какое
произношение! Каков прононс! Париж, настоящий парижский диалект! Да вы сядьте,
ради  бога.  Вы  такой  огромный,  что  от  вас в комнате темно. Садитесь, мой
дорогой. Нет, вы послушайте, господа, каково произношение!
    Наталья  Жозефовна  всегда,  когда  очень  волновалась,  говорила нечаянно
"господа".  -  Но,  слушайте,  как  там  насчет  Алжира?  Что  думает все-таки
французское   правительство?   Кончится   когда-нибудь   эта   возмутительная,
безобразная   узурпация?   Что   смотрит   общественное   мнение?  И  что  же,
действительно  у вас там повсюду решительно американские базы? Вы знаете, я на
днях ходила на доклад - приезжал лектор по международным вопросам,- просто нет
слов! И все эти шашни НАТО и СЕАТО...
    Незабудный  был  несколько  озадачен,  так как не ожидал, что старушка так
сильна  по  международной части. А Сеня слушал и поражался. То, что "подшефная
барыня"  говорила по-французски, это было вполне естественно и не ново, но что
такой  усатый  громаднющий дядька ловко чешет по-французски, это было уже дико
для  Сени.  Насчет  НАТО  и  СЕАТО  он  также  был  не  очень  силен  и вполне
посочувствовал  Артему  Ивановичу,  который,  разводя  руками,  только  и  мог
сказать:
    - Да что уж тут, Наталья Жозефовпа, толковать... политика!
    Он  помял  шляпу  в  руках,  зажатых  между  коленями, наклонился, чуточку
покосился  на  Сеню,  стоявшего  за  его  плечом,  и  голосом, в котором вдруг
проступила хрипота, спросил:
    - А как Галя... Галина?.. Ничего?
    - О,  Галина  Петровна! Вы знаете, как ее тут зовут? Мать-хозяйка. Вам уже
известно?..  Она  у  нас  председатель исполкома в Совете. Пользуется огромным
авторитетом,  могу  вам  сообщить. Ах, Артем, Артем, что Старое поминать... Не
хочу  вас  винить  и  не  мне судить, а прошлого не вернешь. Но...- Она быстро
проговорила  что-то  по-французски  Незабудному,  и  тот,  вздохнув в покорном
согласии,  опустил  голову.- Такая, знаете ли, у нее, бедной, нагрузка! Дня не
видит!  Да  и  мы  ее редко когда видим... Ох, извините, пардон, это, кажется,
она.
    На  улице  что-то  зашумело, хлопнула дверца машины. Артем глянул в окно и
увидел  внизу,  у  подъезда, зеленую "Победу" на высоком ходу - так называемый
"козлик".  Тень  мелькнула  между  машиной и крыльцом под балконом. В подъезде
что-то кратко-распорядительно произнес низкий певучий голос, который лет сорок
пять  назад  впервые  услышал  на  рудничном дворе иод землей Незабудный и уже
потом  не  мог  забыть  всю  жизнь. Оробев, он ждал встречи с ней. Сомнений не
оставалось  -  он  слышал  ее  голос  с  лестницы.  Да,  это была Галя, Галина
Петровна,  Теперь  уже,  как  видно,  не  Неза-будная и не Хмельно, а Тулубей,
председательница  исполкома  Сухоярского  Совета  депутатов  трудящихся,  мать
Героя, на могилу которого в далекой Генуе благодарные матери приносили цветы.
    "Бог  ты  мой!  -  думал  Незабудный.- Значит, это ее сына принес он тогда
окровавленного,  отбитого у гитлеровцев! Ведь это легко мог бы быть и его сын,
если  бы  только он не бежал, не бросил ту, которая так верила ему. Как же мог
поверить  ему  ее  сын!.. Да. Гора с горой не сходится, а судьбы человеческие,
видно,  все соприкасаются одна с другой либо так, либо иначе. Жизнь просторна,
а  мир  тесен, и пути народов плотно переплетены, и люди из разных концов мира
сходятся  на  этих путях. Закон ли тут или случай, а вот бывает, выходит, так,
что здесь аукнется, а за тридевять земель откликнется. Недаром таким неуловимо
знакомым  показался  тогда,  в  памятный страшный итальянский вечер 1944 года,
этот  чернявый,  смертельно истощенный и гордый человек с чуть косо, в наклон,
как у Галины, поставленными глазами".
    А   она  уже  сама  стояла  перед  ним.  Маленькая,  почти  совсем  седая,
неузнаваемая,  но удивительно моложавая, закинув голову, глядя на него широко,
просто и даже как бы с сожалением.
    - Здравствуй, Артем, с приездом!
    Голос у нее сохранился таким же, как был прежде, и так же прогудел низко и
враспев.
    Артем  поднялся  рывком со стула. И Сеня испугался, что сейчас он поцелует
руку   председательнице   исполкома.   Но  Незабудный  низко  опустил  голову,
стриженную   коротко,   по-борцовски,   уперев  тяжелый  подбородок  в  грудь,
напружинив  дугой  выпирающую  сзади,  из-под затылка, могучую шею. Они стояли
один  против  другого.  Их  разделяло меньше полуметра. Но годы, годы и тысячи
километров,  неоглядное  время  и  бесконечное  пространство легли между двумя
этими когда-то такими близкими людьми. И оба они молчали.
    Потом  Незабудный  подрагивающей рукой вынул из внутреннего кармана своего
пиджака  белоснежно  чистый  платок,  закрученный  в  узелок, развязал, извлек
маленький  замшевый  мешочек,  похожий  на  кисет, потянул шнурок и высыпал на
подставленный платок горсточку земли.
    - Вот,  Галя...  Привез.  Итальянская земля. Из Генуи. Это с могилы твоего
Григория.
    Она  смотрела  на  него  исподлобья снизу, ничего еще не понимая. Тогда он
развернул   бумажник   и   осторожно   непослушными   пальцами   вынул  оттуда
полуистершуюся записку и фотографию.
    - Я  его, Галя, в сорок четвертом... от патруля фашистского отбил. Не знал
тогда, конечно, кто такой. Не знал. Да и в голову не входило. А он не поверил.
Ушел.  Я,  Галя,  так выходить его хотел, а он ушел. И не открылся мне. Гордый
был. Отрывисто, сбивчиво и путано рассказал он обо всем. И о том, как услышала
вся  Италия  о подвиге Богри-тули, за голову которого фашисты обещали тысячные
деньги. Рассказал, как нашел в Генуе могилу Богри-тули.
    - Гордиться  можешь,  Галя,  такой  это  был  герой!.. Вот и место, где он
лежит. Я тогда снимок заказал фотографу в Генуе.
    Она  не  сразу  протянула  руку.  Словно  страшилась  взять. А потом вдруг
сердито  и  решительно  схватила,  почти  вырвала  у  него  из рук фотографию.
Вгляделась, затем приблизила к глазам записку, которую передал ей Незабудный.
    - М-м...-  тихонько  застонала  она, как послышалось Незабудному.- М-м...-
прозвучало  еще раз сквозь тесно, добела сведенные губы Галины Петровны. Потом
они  через  силу  разомкнулись.-  Его рука, Грини. Всегда он, говорю, "эм" так
выводил,  с петельками... В письмах во всех мне вот так, бывало, с петельками:
ма...а.
    Она  глотнула  воздух,  беспомощно обвела всех взглядом, полным отчаяния и
растерянности.  Словно искала поддержки и ожидала, что люди сейчас опровергнут
страшное  сообщение,  которое  теперь  уже  навсегда  и  полностью покончило с
последними  остатками  и  без  того  угасшей  надежды.  И вдруг тяжко, навзрыд
заплакала.  Наталья  Жозефовна  кинулась к хозяйке, но та твердой рукой отвела
ее.  Она  стояла  перед  огромным Артемом, маленькая, прямая, запрокинув назад
голову,  и  плакала в открытую, не пряча лица, словно перед всем миром готовая
обнажить  свое  годами  копившееся  и  теперь уже до конца испитое материнское
горе.
    Потом  она,  отвернувшись  и  вся  сникнув,  протянула  Артему  свою руку,
маленькую, твердую, совершенно канувшую в бережно сошедшихся громадных ладонях
Не-забудного.
    - Спасибо  тебе,  Артем.  Теперь  хоть  знаю. Без вести был, а теперь ты и
весть  принес.  Что  ж,  рано  или  поздно,  а  знать  надо. Ну, пойдем сядем,
поговорим...
    Наталья  Жозефовна  тихо  вышла  в соседнюю комнату и втянула туда за руку
Сеню, прикрыв дверь.
    Галина Петровна села на диван в самый угол, взяла с комода платок, вытерла
глаза.  Потом  рукой  показала  Артему  на  место возле себя. А Незабудный все
смотрел  на  нее и глазам своим не верил. Неужели это его прежняя Галя, тихая,
застенчивая  и  ласковая  девушка?  Откуда  появилась  эта властная твердость?
Совсем  старая  стала,  а  какое  достоинство  в  каждом  жесте,  и в повороте
маленькой  головы,  и  в движении строгих бровей. Даже сейчас, когда сердце ее
соприкоснулось со всей жестокостью правды, которую он сообщил, Галина Петровна
не  казалась  жалкой.  Что-то  величавое  было  в  ее  материнской-  скорби, в
бесконечно горестном взоре, в упор устремленном на Незабудного.
    Он  подсел  к ней и вполголоса принялся рассказывать все подробности, все,
что узнал о Григории Тулубее - Богритули.
    Она  слушала, лишь изредка отворачиваясь и проводя тыльной стороной ладони
по щекам, чтобы согнать скатывавшиеся слезы.
    Он кончил и замолчал.
    Теперь пришла очередь ее.
    - А  мама  Настя  твоя...  Настасья Захаровна... Перед войной померла. Я в
отъезде  была.  Говорили потом люди. Зной палил, и некому было ей воды подать.
Ведь  у нас тут мука всем без воды. И сейчас еще тяжко. Помнишь, как говорили:
слезу  языком  слизни,  вот и напьешься. А были такие годы, Артем, что и слезы
пересохли. Ну ничего, теперь все кончится. Идет к нам вода.
    - А от меня тебе, Галина, верно, тоже слез хватало?
    - Да уж, наглоталась, спасибо тебе...
    - Попрекали?  - Нет, у нас ведь отворачиваются от тех, кто бросил, а не от
того,  кого  покинули.  Это  у  нас  уж закон. Ну, анкету, это верно, немного,
конечно,  портил.-  Она  усмехнулась  и  покачала маленькой головой, поправила
гребенку  на  затылке.-  Долго мне писать приходилось... "Есть родственники за
границей?"  Как  же, имеется. Му-женек благоверный. Бывший. - Я тебе, Галя, не
то  что  анкету  -  жизнь, наверное, испортил? - Ну нет, Артем, ты уж много на
себя  берешь.  Жизнь,  положим,  я  и без тебя справила. Это в старые, прежние
времена  наша молодость бабья, как степная весна, была коротка. Чуть цвет даст
и уже ссыхается вся. А теперь у нас и степь долго зеленеть и цвести будет. Так
что  лишнего  на себя не принимай. Ты Богдана Тулу-бея помнишь? Штейгера? Он у
меня,  Богдан  Анисимович,  инженер  давно,  по  гидротехнике  специалист.  На
Гидрострое  сейчас.  Воду  к нам гонит. - Ты прости, если можешь, Галя. Все на
меня  обиду имеешь?.. Это, конечно, так, это уж навовсе, сам понимаю, по гроб!
-  Да  оставь  ты,  Артем!  У меня к тебе не осталось ничегошеньки: ни зла, ни
любови.-  Она так и сказала: "любови".- Ничегошеньки. Ты для меня давно уже на
нет сошел, ровно бы тебя и сроду не было...
    Послышались  на лестнице прочные шаги, хлопнула дверь, и вошел вернувшийся
со  строительства  Богдан  Анисимович  Тулубей.  Высокий, плечистый, не такой,
конечно,  как Артем, но под стать ему. Вошел, по-хозяйски, без промаха, метнул
кепку на вешалку, взглянул внимательно на гостя:
    - Артем, что ли, коли память мне не отшибло?
    - Он самый.
    - Да, обознаться трудно. Второй такой сроду не встречался.
    Незабудный переминался с ноги на ногу, смущенно, глухо пробасил:
    - Вот повертался-таки назад к вам, люди.
    - Ну, здорово, Артем.
    - Здоров, Богдан. Вот...
    - Оба  сделали  разом  короткое  движение  друг к другу, словно собирались
обняться  по  старинке,  но,  невольно  взглянув на продолжавшую сидеть Галину
Петровну, остановились.
    С  минуту длилось молчание. Незабудный покусывал ус, ставший сейчас совсем
белым  на  фоне  налившегося  кровью  лица.  Богдан Анисимович вынул коробок с
куревом и никак, никак не мог открыть.
    - Богдан...-  Галина Петровна встала и подошла к нему.- Богдан, он Гришину
могилу  нашел...  Он  Гришу нашего живого встречал. У катов тех отбил, на себе
домой принес и не знал даже кого... Вот, читай.
    Богдан  Анисимович  осторожно  взял  у  нее из рук сперва записку Григория
Тулубея, потом протянутую ему фотографию. Он вглядывался то в строчки записки,
то  в  снимок. Снял очки, уронил голову и хотел было отвернуться, да не успел.
Негромко  стукнула тяжелая отцовская слеза в помятый листок. Осторожно свел ее
пальцем  с  бумаги Богдан Анисимович, а Галина Петровна вдруг припала виском к
его  плечу.  Он взял ее осторожно за плечи и усадил на диван. Потом вернулся к
стоявшему  посреди  комнаты  Артему,  схватил  его  за локоть, стиснул сильно,
зажмурился, помотал головой, справляясь с волнением:
    - Вот  как  оно  получилось, Артем... Гришу встречал, значит? Вот они, как
начала  да  концы-то  схватываются.-  Он добавил, словно бы извиняясь: - Что в
живых  нет,  то,  конечно,  давно  ясно  было. Так ведь умом ведаешь, а вот за
сердцем  где-то нет-нет да и шевельнется: "А что, если где живой?.." Ну теперь
уж ты как похоронную нам принес.
    - Ведь  я, Богдан, и в мыслях не имел тогда, что это твой сын. Одно понял:
земляк. Стал след искать, вот и обнаружил. А сейчас подошел к школе, глянул на
бюст,  и  меня  как  громом  стукнуло  -  вижу, он самый. Богри-тули он там, в
Италии, прозывался. По имени по отчеству.
    - Богритули,   говоришь?   -   словно   прислушиваясь,   произнес   Богдан
Анисимович.-  Ну,  расскажешь  когда  все  по  порядку...-Он  уже сумел совсем
справиться  с  собой.-  А  сейчас садись, гулена. На, сверни.- Он протянул ему
коробочку с табаком и курительную бумагу.
    Артем   отрицательно   покачал  головой.  -  Может,  отвык  от  нашего,  к
заграничным сигаретам пристрастился?
    - Нет, вообще не балуюсь. Всю жизнь...- ответил Артем.- Режим.
    - Так и не заимел привычки? Силен! Ну, а я подымлю, если не возражаешь.
    - Дыми,  пожалуйста,  себе  на удовольствие, сделай милость,- сказал Артем
Иванович.
    Богдан   Анисимович  долго  свертывал  цигарку,  просыпая  табак.  Наконец
управился  и  вставил  в  зубы,  крепко  прикусив.  И  Артем  заметил неживой,
металлический блеск его зубов.
    - Ну, а как, ревматизм тебя оставил? - спросил Не-забудный.
    - Да  прошел  было, а после снова я его схватил в сыром месте на холоду...
Ну, а ты как, небога, скачешь?
    - Пока землю топчу.
    - Далеко ты ее обтоптал?
    - Да, можно считать, всю кругом.
    - Ну, и как там жизнь?
    - Всяко.  Где  худо, где еще поплоше, если народ брать в целом. А так люди
везде  люди.  Ладят житьишко кто как сумеет. Один за работой света не видит, а
некоторые без работы мыкаются. Кое-как перебиваются. Чаще ведь так выходит. Но
надежду  все  имеют,  что  и  у  них за окошком посветлеет. И пуще всего войны
опасаются. Этого, я тебе скажу, хуже черта боятся. Все натерпелись.
    - Значит,  все-таки  походил,  побродил, поглядел, а к дому-таки потянуло?
Эх, бродяга ты, бродяга, гулена старый!
    Наталья Жозефовна стала хлопотать, собирая на стол.
    Богдан тихонько сказал Незабудному:
    - Тут  у  нас сегодня дело не сробится. Не до нас Галине Петровне. Слушай,
давай-ка  сходим  к  старикам,  в  бывшую  Подкукуевку.  Помнишь  место такое?
Хаживали мы туда с тобой... Там сейчас Дворец шахтера у нас. В буфет заскочим?
Правда, ты, должно быть, теперь крепкого не принимаешь?
    - В  прежнее  время,  конечно,  ни-ни.  А уж сейчас-то не беды!.. Чего там
соблюдать!..  Режима  не  держу,  допускаю  себе  но  малости.  - Ну, давай по
малости. Ты как устроился-то в общем? Где стал?
    Незабудный  рассказал,  что  пока  он  в  общежитии для приезжих, где ему,
спасибо,  уважили,  предоставили  комнатку. Рассказал, что был в исполкоме, но
ничего толком не добился.
    - У тебя там, между прочим, типы сидят,- сказал Богдан Анисимович жене.- Я
уже   давно  приглядываюсь,  когда  ты  их  оттуда  выставишь...  Вы,  кстати,
поторапливайтесь  со сносом-то и школу новую форсируйте, а то смотри - зальем.
Паводок  ожидается  высокий, весна ранняя. Заполним водохранилище до проектной
отметки в два счета. Вода вас ждать не станет.
    Ходуном  заходила  лестница  под  множеством  веселых  ног.  И  в  комнате
появилась  забежавшая  домой  переодеться  Ксана.  А за ней Пьер. На их голоса
вышел из соседней комнаты, куда он был отведен Натальей Жозе-фовной, Сеня.
    Галина  Петровна  взяла внучку за остренькие плечи. Обхватила их ладонями,
словно хотела своими руками укрыть ее от горькой вести. Подвела к Незабудному:
    - Вот,  Ксаночка,  познакомься.  Человек из далеких стран воротился... Ой,
Ксаночка! Он там в военное время папу твоего видел. Спасти хотел...
    Большие,  широко  и  чуть  в  наклон  поставленные  глаза девочки зажглись
тревожной  надеждой.  Давно  уже потухшая надежда вдруг на мгновение вспыхнула
снова. Но бабушка продолжала:
    - Погиб твой папа... Героем был!.. По всей Италии слава и память о нем.
    И   девочка  разом  сгасла,  словно  свечка,  которую  резко  задули.  Она
переводила взор с заплаканного лица бабушки туда, вверх, откуда на нее смотрел
невиданного роста человек. И не могла еще понять, не могла поверить...
    - Иди...  иди  себе,-  сказала  Галина Петровна.- Ведь вам к Миле сегодня.
Собирайся. Ксана все стояла.
    - Иди,  иди,  Ксана! - повторила строго Галина Петровна. Но вдруг схватила
за  локти,  притянула  к себе внучку, вгляделась в лицо ей и припала губами ко
лбу  девочки,  покрывая  его  порывистыми,  короткими поцелу-ями. А потом сама
резко  отошла  в  сторону.-  Иди.  Что уж тут... Отгоревали мы, детка, с тобой
давно.  Это  только  сегодня уж так... печать к нашему с тобой горю приложили.
Иди, родная! Ступай, ступай, маленькая!
    Незабудный   представил   Галине  Петровне  своего  приемыша.  Пьер  разом
подшагнул и припал к ручке Галины Петровны.
    Но та отдернула руку, смущенно и сердито проговорила:
    - Ну-ну,  ни  к  чему  это.  Не  полагается  у  нас...  А  вы, значит, уже
познакомились?  -  Она показала глазами на Ксану, и та, оглянувшись от дверей,
утвердительно кивнула, вся закрасневшись.
    Когда она вышла, Галина Петровна сказала Неза-будному:
    - Что  это он у тебя модный чересчур? И ручку лижет. Ну ничего, обработают
его  пома