абочими голосами.
    Но  вода  поднималась  быстрее, чем насыпь. И стало ясно, что руками одних
школьников не успеть возвести дамбу. Зальет... И тогда председательница Галина
Петровна  самолично  обратилась  к  старикам пенсионерам. Она застала их после
очередной  лекции  о  международном  положении  во  Дворце шахтера в тот самый
момент, когда те направлялись к буфетной стойке, чтобы выпить кружечку пива за
мир во всем мире и его борцов и сторонников.
    - Здоровеньки булы, деды честные! - начала председательница.
    - Галине Петровне наше почтенье! - приветствовали ее старики.
    - Вот  что  скажу я вам, отцы премногоуважаемые! Все-то вы пошумливаете да
погуливаете.  А  я  хочу спы-тать вас не на громкие слова, а на одно дело. Оно
вроде как бы и не громкое, да доброе. Какое ваше будет мнение?
    - Обрисуй,  Галина Петровна, какое твое есть предложение? - спросил старик
Лиходий.
    - С  лопатой еще вы управляетесь? Тачку откатить в силах? Или уже весь пар
из вас вышел, весь уголек вынули, пустая выработка одна в вас осталась?..
    Старики  настороженно  затаились,  не  совсем  еще  понимая, к чему клонит
председательница.   Тут   Галина   Петровна  и  сказала,  что  не  справляются
ребята-школьники, обгоняет их наступающая вода. И вот хорошо было бы подсобить
им. Устроить субботник у школы. Словом, чтобы старые выручили малых.
    - Нам  что  субботник,  что  воскресник  -  уже  едино,- дружно загомонили
старики.- Об чем речь?! Пока ноги носят, и руки от дела не отказываются...
    И они явились на другой день к школе.
    - А  ну-каси,  счастливое  детство...  Давай  место обеспеченной старости!
Извини-подвинься.
    - Берись, браты! Станови-ись!..
    Старики  мигом  разобрали  лопаты,  тачки. И дело у них пошло очень споро.
Народ все был сноровистый.
    А  скоро  появилась  у  основания  возводимой  дамбы и гороподобная фигура
Незабудного.
    - Старики, примите меня в вашу компанию.
    - Это в Кукуе была тебе компания, а тут у нас бригада особого назначения и
высшего возраста... Имей соображение, друг.
    - Темный он еще, видать, как был,- подзуживал Зелепуха.
    - Куда  ты годный? - подсмеивался, наваливаясь грудью на рукоятку заступа,
Перегуд.- Твоя сила была модная. А ты вот пошуруй, спытай.
    - Будет  вам  грешить, старики! - обиделся Артем Иванович.- Мало уголька я
порубал?  Мало  я  с вами его на-гора выдал? А ну, посунься, давай сюда тачку.
Грузи  навалом  повыше.  И без всякой натуги, легко, словно за руль мотоцикла,
взявшись  растопыренными  руками за рукоятки тяжелой тачки, на которую старики
постарались  навалить  как  можно  больше  грунта, покатил ее вверх по крутому
откосу насыпи и там одним движением плеча вывернул где положено...
    Старики только затылки почесали да фуражки сдвинули на бровь.
    И  Тася-шоферка,  подлетая  на своем самосвале, теперь всласть пререкалась
уже не со школьниками, а со стариками.
    - Здорово, папочки! Сто лет в обед, сколько стукнет к ужину?
    - Когда песок привезешь? - спрашивали ее.
    - На  какого  шута вам еще песок сдался? - кричала она.- Из вас и так свой
сыплется.
    - Вот  грубая... Геть отсюда, трепуха! А то как огрею лопатой! - И старики
беззлобно замахивались.
    Раз,  когда  до  конца  положенного  срока работы оставалось часа полтора,
Ремка отозвал Пьера в сторону.
    - Давай  смотаемся,-  предложил  он.-  Сегодня  в  "Прогрессе"  новое кино
шикозное. Детям до шестнадцати лет нельзя. А у меня там контролер свой парень.
На дневной пропустит. Айда.
    - А тут как же? - Пьер в нерешительности обернулся к дамбе.
    - Да  брось  ты.  Хватит тебе и так вкалывать. Ты и так сегодня вон больше
всех  наворочал. Охота была тебе... А кино во, мировое! Мне Махан рассказывал.
Из вашей заграничной жизни.
    - Не  видал  я,  что  ли,  этой... загрганичной... И неудобно.- Пьер снова
поглядел  туда,  где  Ксана,  Сурен, Сеня и Милка разравнивали по откосу дамбы
землю.  Они  работали  пригнувшись,  прихлопывая  лопатами грунт. Только локти
мелькали из-за их спин.- Нехоргошо как-то,- замялся Пьер.- Все наши ргаботают,
а мы с тобой...
    - Да ну! Выучился уже: "у нас", "наши", "работают", "трудятся"... Вон мама
моя не глупая же, а отцу и то говорит: "Что тебе, больше всех надо". Больно ты
уж скоро сознательный стал.
    - Непргавда! Не больше всех, а я хочу, как все... Стрганный ты какой...
    - Ладно.  Я  странный,  а ты иностранный, как ни старайся. Мне-то из шкуры
лезть нечего. Счастливо оставаться! Он огляделся и, видя, что никто на него не
смотрит,  прислонил  лопату  к тачке, пригнулся, чтобы его не видно было из-за
большой  кучи  накопанной  земли,  на минуту высунулся, помахал Пьеру ладонью,
приставленной к уху, и исчез...
    И  Пьер,  почувствовав  вдруг огромное внутреннее облегчение и непривычную
решимость, боясь, как бы она в нем не прошла, кинулся с лопатой к ребятам. Ему
было уже весело и хорошо, что он остался, что он со всеми, он, как все!
    Споро  и весело шла работа на дамбе. И Сеня, утирая пот, заливавший глаза,
выпрямляясь, чтобы перевести дыхание, осматривался вокруг, ощущая необъяснимую
радость.
    "Нет, все-таки мне здорово повезло в жизни! Родился подходяще, где надо, у
нас,  а  не  где-нибудь за границей: и в самый раз, вовремя. А то мог бы еще и
при капитализме.
    Хорошенькое  было  бы  дело!  Но  тоже,  конечно,  было  бы интересно... В
революции  бы  участвовал.  Белых  бил бы, возможно, с Ворошиловым и Буденным.
Тоже  дело.  Да,  но  вот,  между  прочим,  Ксанки  тогда бы еще и в помине не
было..."
    Впрочем,  Ксана  очень  беспокоила  Сеню.  Он опасался, что ей не под силу
работать  вместе  со  всеми.  Она  ему  казалась  ужасно хрупкой и беспрерывно
подверженной  всем  опасностям,  которые  имеются  в жизни. Он считал, что она
стоит  слишком  близко  к  тому  месту, где самосвал ссыпает щебень, что берет
слишком  много песку в тачку и лопата чересчур тяжела для нее. А она почему-то
всего  этого  не  замечала.  И только посмеивалась, когда Сеня высказывал свои
бесчисленные опасения.
    - Ну  тебя,  Сеня!  - сердилась она.- Ты прямо хуже бабушки. Вроде Натальи
Жозефовны! Честное слово!
    И  они  смеялись  над Сеней все вместе: она - Ксана, толстая Милка и Пьер,
что  было самое обидное. Но он, этот парижанин, работал на совесть. Лопата так
и  летала  у  него  в  руках.  А тачку он вез по настилу, весело присвистывая,
крича:  "Аллон,  аллон!"  - что было не совсем понятно, но здорово. А иногда в
особо  решающие моменты Пьер добавлял уже по-русски лихое: "Дайожжь!"-что было
похлеще уже привычного на слух "Даешь!"
    Нет,  плохи  были  дела  у  Сени.  Ему  казалось, что Кса-на уже просто не
замечает  его.  Ее  внимание целиком поглотил этот шикарный парижанин, который
являлся  на  работу  в  такой умопомрачительной брезентовой куртке с прошитыми
толстыми  белыми  нитками карманами, что, конечно, не глядеть на него уже было
просто невозможно.
    Сеня,  признаться,  уже не раз брал украдкой у Мили-цы из комода "Домашний
секретарь-наставник"  и рылся там среди образцов писем, чтобы найти подходящие
слова  для  объяснения хотя бы в письменном виде. Но все не находилось годного
образца.  Трудно  в  самом  деле  было  отыскать  уместные  для данного случая
выражения  в "Письме вдовца к подруге покойной жены с предложением руки" или в
каких-нибудь других любовных, брачных, рекомендательных письмах. Было, правда,
одно  письмо,  которое  даже  наизусть  выучил  Сеня.  Оно называлось "Письмо,
содержащее  упрек  девушке  в  неверности".  Да, тут были кое-какие подходящие
слова, их бы можно было пустить в дело.
    "Любезная  Н.! (Это было нетрудно заменить "К".) Желая положить конец моим
отчаянию и беспокойству, взялся я сегодня слабой, дрожащей рукой за перо, дабы
упросить  тебя  объясниться откровенно... Я давно заметил в тебе холодность ко
мне,  которую неоднократно доказала, но прости моему истерзанному сердцу... Не
принимай  моих  слов  ложно:  ты  знаешь, что я говорю, как мыслю, и не нанесу
оскорблений без уважительных к тому, вернее - побудительных причин..."
    Сеня  совсем  уже  было  собрался  составить  письмо  по  такому образцу и
оставить  его  в  парте  у  Ксаны.  Но вдруг он почувствовал какое-то яростное
отвращение  -  от  всех  этих  советов  пахло  Милицей, ее помадами, кремами и
притирками.  Ему  стало  очень  совестно и противно, что он вздумал говорить с
Ксаной  чужими,  готовенькими  словами.  Это  показалось  ему  почти  столь же
постыдным, как изрекать те гадости, которые внушал ему насильно, требуя, чтобы
Сеня повторял их сам от себя, Славка Махан...
    И  как  хорошо, что он отказался от этой глупой затеи - послать письмо, да
еще  написанное  со  шпаргалки.  Ксана  вдруг  сама однажды на последнем уроке
прислала ему записку:
    "Сеня,  мне  нужно  с тобой срочно поговорить. Очень важно. Останься после
уроков у библиотеки. Я вернусь".


    Глава III
    Она пришла!

    И  вот  она пришла, как обещала. Она возвращается обратно, когда школа уже
опустела, и, запыхавшаяся, румяная, вбегает на второй этаж, где Сеня ждет ее в
коридоре  у  библиотеки.  Она  подходит, спокойным движением поправляет косу и
спрашивает:
    - Что  ты  такой, Сеня, очень грустный? Все время я замечаю , что ты очень
грустный.
    Нет,- говорит он,- теперь я не очень грустный. Но только мне обидно.
    - Нет,  ты совсем грустный. Я же вижу. Зачем ты скрываешь от меня, Сеня? Я
все вижу,- настаивает она.
    - Ты  меня  об этом хотела спросить, Ксана? - отвечает он.- Так знай. Я не
очень  грустный,  но  немножко,  правда,  печальный. Потому что мне обидно. Но
вашему брату девчонке этого все равно не понять. Вы это понять не способны.
    - Почему же я не в силах понять? - удивляется она на это.- Неужели я такая
уж...
    - Нет, ты совсем не такая уж,- перебивает он ее тут,- только ты многого не
замечаешь...
    Да,  сейчас  он  скажет все, он больше уже не робеет. Теперь он скажет все
начистоту. Пусть смеется, ему все равно.
    И  он  говорит... Вот как он говорит, слышите! Смело говорит. Черт подери,
почему  бы  в  конце концов и не сказать всего! Он чувствует себя сегодня, как
никогда, красноречивым, находчивым, остроумным.
    "Ксана,-  говорит  он,- ты мне верь! Я тебе друг, как никто. Я тебе на всю
жизнь  друг.  Можешь  проверить. Хочешь - дай мне испытание, я докажу. Я знаю,
что  еще  не  доказал,  но  ты  сама  увидишь.  Я  такое еще сделаю, что стану
достойным,  чтобы тебе дружить со мной. Я знаю: у тебя папа был такой человек,
настоящий герой... И это надо заслужить еще, чтобы ты относилась, как я к тебе
отношусь.  А я к тебе знаешь как отношусь?! Если бы ты даже родной сестрой мне
была,  я  бы  так  не относился к тебе. Ты для меня всех главнее и лучше. Нет,
Сурик  тоже  хороший,  но он просто мне друг. Он товарищ мне, и вс„. А ты тоже
хороший  товарищ  по  пионерской  линии, но только ты еще важнее, чем товарищ.
Пьер тоже, конечно, парень ничего, хотя недовполне еще совсем сознательный. Но
он  не  виноват,  конечно, потому что был перемещенный. А с виду он, конечно,-
это  я,  Ксана, понимаю - куда мне... Он правда похожий, как в кино бывает. Но
другие,  Ксана,  есть,  может  быть,  не  хуже  его,  хотя и виду того у них с
наружности  пока  нет. И мускулы еще не совсем развитые. Конечно, не все могут
быть  такие  же здоровые, как Ремка. Ну и ладно, пусть, нехай так! Он сильнее.
Ведь  не  в том дело. А есть и другие, которые, может быть, ничего не боятся и
готовы за тебя на что хочешь. И могут это доказать, хотя они, возможно, с виду
и незаметные..."
    А  она, она так и впилась в него глазами и слушает. И как слушает! Нет, не
смеется  ни  капельки.  И  какие  глаза  у нее! От них кругом светло. Кажется,
сейчас  еще  раз  взглянет она на него, и побегут по стенам солнечные зайчики.
Да,  она все поняла. Пусть теперь знает, каков он и как к ней относится. Пусть
знает,  что  за  человек  Сеня  Грачик  и  что  скрывается под его внешностью,
которая, конечно, хуже, чем у этого парижанчика.
    Она  молчит.  Он  никак не может представить себе, что она должна сказать,
выслушав его. Что же, он готов ждать сколько угодно...
    - Ты давно ждешь? - раздается ее торопливый голос снизу, из-под лестницы.-
Сеня, ты там, наверху?
    Все.  Она  поднимается.  Сейчас  она  будет здесь. А все слова, которые он
только  что  как  будто  уже  сказал  ей,  влетели  обратно ему в рот. Он даже
поперхнулся ими и сейчас так и не может откашляться. Вот она быстренько бежит,
стуча  тапочками  по лестнице. И он уже понимает: ничегошеньки он ей не сможет
объяснить.  Слова  он не скажет. А до чего все это умно, просто, убедительно и
складно  получалось  у  него  только что, когда он представлял себе, как будет
говорить с Ксаной.
    Она уже взбежала наверх, перевела дыхание.
    - Ой,   извини  меня,  Сеня.  Я  задержалась.  Мы  стенгазету  рисовали  -
специальный  номер  о  воде.  Нарисуем  Штыба  и  как будто он захлебывается и
пускает  пузыри,  а  остальные все ребята, понимаешь, уже как будто на высоком
берегу. Правда, хорошо будет?
    - Ну,- сказал он грубо,- зачем звала? Опять пионерское поручение?
    - Сеня...- Она опустила глаза.- Сеня... Это совсем особое поручение.
    - Так  и  знал!  -  буркнул  он,  разглядывая  расписание  выдачи  книг по
абонементам, прикнопленное к двери.
    - Сеня, у меня к тебе просьба. Даже не у меня, а вообще у нас у всех. Наши
договорились  с  той  школой  в райцентре насчет эстафеты. И, понимаешь, такие
условия  поставлены  - чтобы только успевающие. Кто не успевает, тех в команду
нельзя,  хотя бы они и самые лучшие бегуны и физкультурники. Дмитрий Антонович
очень беспокоится. Ирина Николаевна тоже волнуется. Как ты считаешь?
    - А чего мне волноваться? У меня по всем пятерки. .- Да при чем тут ты? Ты
же не бегун.
    - Здравствуйте! Тебя перегоню.
    - Так  ведь  тебе,  Сеня, не со мной гоняться. А там знаешь какие ребята в
районной школе?
    - Ну,  а  если  мне  не  гоняться,  так  при  чем  тут  успевающий  я  или
неуспевающий?
    - Да?  -  проговорила она и негодующе поглядела на него.- Да! - Теперь она
смотрела  на  него  уже  чуть  ли  не  с презрением.- Да, есть еще такие люди,
которые  только  и  думают  что  о  себе...  Которым  до  других  и  дела нет.
Встречаются  еще такие. Их не интересует то, что для других, может быть, самое
важное. Ты, значит, хочешь, чтобы приз был не у нас, да? Чтобы он им достался,
районным? Пусть забирают, да? Пусть? Тебе все равно?..
    В  голосе  ее  что-то словно раскололось на занозистые щепочки, и у самого
Сени вдруг как-то странно зацарапало в горле.
    - Я, честное слово, не понимаю, Ксана, чего ты от меня хочешь?
    - Нет, ты скажи, исполнишь, что я тебя попрошу?
    - А что исполнить?
    - Нет, ты только скажи - исполнишь, да?
    - Ну, пускай да. Чего ты от меня хочешь?
    - Чтобы ты помог.
    - Кому помог?
    - Ну,  нашим.  Ремке Штыбу. Он же наш лучший бегун в школе. Ну и потом...-
Она  стала  что-то  внимательно  высматривать за окном. Сеня невольно поглядел
туда  же,  но  ничего примечательного не увидел.- Ну, и Кондратов... Пьер тоже
очень  хорошо  бегает,-  сказала  она  как бы между прочим.- Помнишь, когда на
экскурсии стали пробовать, он всех перегнал.
    - Жаль  только,  что  его вчера все перегнали на контрольной,- зло заметил
Сеня.
    Он  уже  все  понял.  Так. Ясно. Ему, как отличнику и образцовому пионеру,
придется  сейчас  натаскивать  для  контрольных работ по математике и русскому
языку  этого  нахального  балду  Ремку  Штыба. Еще недоставало, чтобы пришлось
заниматься с Пьеркой. Ну, сейчас он скажет ей все, что думает. Пусть знает!
    - Ксана,-  решительно  сказал он,- имей в виду! Я тебе прямо скажу. Можешь
не обижаться. Если я это делаю, то только для тебя.
    Она замотала головой, зажмурилась:
    - Нет, Сеня, нет. Так я не хочу. Я хочу, чтобы ты это сделал для всех нас,
для школы.
    - Ладно, пусть будет для школы,- повторил он уныло.
    - Не во мне дело! Ты должен понять.
    - Да  я понял вс„. Я говорю - пусть. Пусть для всех. Только одно знай - уж
не для Пьерки твоего. Это имей в виду.
    На  другой  день  в  исполкоме,  в  отделе народного образования, вместе с
представителями  районной школы разрабатывали окончательный порядок проведения
эстафеты  в  честь  прихода  большой  воды.  Еще  раз было подтверждено, что в
команду  не  войдет  ни  один из неуспевающих. Физкультурник Дмитрий Антонович
пытался  скомкать  этот  пункт  условий,  но  запротестовали товарищи из школы
райцентра,  у  которых насчет успеваемости все было в полном порядке. Напрасно
молодой  учитель  физкультуры делал таинственные знаки, пожимал плечами. Ирина
Николаевна поддержала представителей райцентра. Дмитрий Антонович только рукой
махнул - дескать, пеняйте на себя.
    Эстафету  решили проводить комбинированную: бег, велосипед. И вот это было
полной новинкой для здешних мест - один из этапов проходил по воде. В райцентр
уже  были  завезены  байдарки.  И  на одном из этапов жезл эстафеты предстояло
доставить водным путем.
    Когда   шли   обратно   после   совещания  вместе  с  Артемом  Ивановичем,
физкультурник Дмитрий Антонович сердито выговорил:
    - Я вас просто не понимаю, простите меня, Ирина Николаевна, честное слово!
Сами  заботитесь  о  престиже  школы,  а  ставите  его под прямой удар. Где мы
наберем  столько  отличников? У нас, извините, лучшие ученики - народ какой-то
дохлый.  А  наиболее  развитые, тренированные двойки еще не исправили. Честное
слово, просто не понимаю. Сами говорите, что боретесь за честь школы...
    - "За  честь"!  -  прервала  его  Ирина  Николаевна и даже остановилась на
улице.-  Вы  это  слово  понимаете?  Честь  -  не  прослыть! Честь - это быть!
Понимаете?
    - Очень хорошо понимаю. Не хуже вас. Но при чем тут?..
    - А честь всегда при чем. Она при всем. Будем подтягивать ваших, как вы их
называете, "развитых". Пионеры за них взялись. Сеня Грачик... Кстати, я что-то
не замечала в списках команд ни Грачика, ни Арзумяна.
    - Арзумян   отличный  шахматист,  но  не  более  того,  -  сказал  Дмитрий
Антонович.-  Вы, может быть, в эстафету включите бег конем по шахматной доске?
Ну,  Арзумяна  мы  на  велосипед.  Ладно.  А  Сеня  Грачик  это вообще дох-лик
недоразвитый.
    - Противно выражаетесь! - уже окончательно рассердилась Ирина Николаевна.-
Грачик  великолепный  парень,  на редкость способный, честнейший мальчишка. Он
воду ждет, как никто. Знаете, он даже плавать уже теоретически выучился. Может
быть,  он  уже  и  грести теоретически умеет? Ведь тут вряд ли райцентр сможет
выставить  серьезного  соперника. На этом этапе. Ведь это, как я понимаю, этап
скорее  символический.  В районе ведь воду тоже только сейчас заполучат. Вот и
давайте  Сеню  Грачика  посадим  на байдарку. Придется вам его недельку-другую
потренировать. А Сурена посадим на велосипед.
    - Ну, знаете, это какая-то комедия. Ехали медведи на велосипеде, а за ними
кот  задом наперед. Мартышкины состязания. Видел я такое детское лото. Правда,
Артем Иванович? Вот скажите ваше авторитетное мнение.
    - Мое  мнение  такое,-  сказал  Незабудный,-  мое мнение такое, что нельзя
малого  от  этого  дела  вовсе  отводить.  И так ему обидно. Он нутром сильный
парнишка  -  не  подведет. И крепкий. Вы зря ему не доверяете. А он обижается.
Пришел  недавно  и  спрашивает: "Дядя Артем, а вы, наверное, меня не уважаете,
что я такой несильный..."
    - Ну, смотрите,- не унимался Дмитрий Антонович,- плакал ваш приз.
    - А   чего   ему   плакать?   -   Ирина   Николаевна  с  вызовом  оглядела
физкультурника.-  Пусть достается лучшим. А вот мальчику плакать я не дам! Это
как хотите.
    В  тот  день Сеня вместе с Ксаной, Пьером, Суриком и Милой опять поднялись
на  террикон,  куда  они  теперь ходили каждый день. Но сегодня они забрели не
зря:  свер