комнаты,  набитые  койками.  Всяким
министерствам, организациям тоже ведь хочется иметь свою здравницу.
     Об  этом Скворцов-Шанявский слышал и в Ессентуках, но лично самому жить
в таких заведениях не приходилось.
     Со своей стороны он спросил, доволен ли Иркабаев.
     - Как  к  себе  домой  приехал,  -  ответил  тот. - Все врачи знакомые,
медсестры,  нянечки.  -  Он  засмеялся. - Представляете, захожу в столовую -
земляки!  Один  из  Намангана,  другая  из Ургенча. Сажусь за стол, включили
радио  -  выступает  ансамбль  из  Ташкента  "Ялла".  Словно и не выезжал из
Узбекистана!
     - Плова только не хватает, - улыбнулся профессор.
     - Плов  мне  пока  нельзя,  -  серьезно  сказал  Иркабаев.  - А вот без
зелени, петрушки-метрушки, кинзы, мяты не могу.
     День  выдался  как  на  заказ.  В  синем небе ни облачка, трава свежая,
чистая.  Поросшие  лесом мягкие холмы, окружавшие Трускавец, создавали покой
и  уют, заставляли забыть, что где-то есть большие города с бешено мчащимися
автомобилями,  круговертью  жизни  и людей. Тут же толпа двигалась медленно,
степенно.  И  если  не знать, зачем сюда приехало столько народа, можно было
подумать, что присутствуешь на чинном провинциальном празднике.
     Валерий   Платонович   отдыхал   душой,  любовался  старинными  домами,
утопающими  в  зелени  огромных  грабов,  вязов,  магазинчиками, игрушечными
башенками  причудливых строений у минеральных источников с названиями "Юзя",
"Эдвард"  и  "Бронислава". Он даже сначала удивился, когда услышал замечание
спутника:
     - Ай-я-яй, какой непорядок!
     Профессор,  что  говорится,  спустился  с  небес  на  грешную  землю  -
Иркабаев показывал на комки глины, оставленные грузовиками на асфальте.
     - Кстати,  говорят,  при  прежнем  председателе  горисполкома такого не
было,  -  заметил Мансур Ниязович. - Пока шофер не вымоет шины из шланга, со
стройки не выпускали. Вот это был хозяин.
     - Знаете,  а  я  бы  даже  не  обратил  внимания,  -  признался Валерий
Платонович.
     - Не  забывайте,  -  поднял  палец Иркабаев, - я ведь тоже председатель
исполкома. Правда, райсовета...
     - Да уж вижу. Все-то вас интересует, все вы подмечаете.
     - А  как  же!  Хожу, смотрю, прикидываю, что хорошего можно перенять. У
нас  тоже  красивый  городок.  Зеленый.  Но  здесь  опрятней. И воздух такой
чистый.
     - Ну,  положим,  теперь нигде на земле нет абсолютно чистого воздуха. В
Антарктиде  и  той  обнаружена  сажа  в  атмосфере,  -  заметил профессор. -
Издержки цивилизации.
     - И  у  нас  гари  хватает,  - горько усмехнулся Иркабаев. - Только это
издержки  головотяпства. Надо же было додуматься построить асфальтовый завод
в  черте  города!  Бьюсь  с  министерскими чиновниками и ничего не могу пока
поделать.
     Они     продолжали    свою    неспешную    прогулку.    Что    поразило
Скворцова-Шанявского  (а для этого не надо было иметь заинтересованный глаз)
-  несметное количество фотографов. Они встречались буквально на каждом углу
-  возле  минеральных  источников,  памятников,  санаториев,  на  площадях и
скверах.
     - Господи!  - не выдержал профессор, проходя мимо очередного скучающего
на  стульчике  человека  у  фотоаппарата  на  штативе  и  доски  с образцами
продукции. - Их, по-моему, на каждого курортника по одному!
     - Думаю,  больше, - засмеялся Мансур Ниязович. И уже всерьез предложил:
-  А  может, воспользуемся услугами? Потом, в Москве, посмотрите на снимок и
вспомните, как мы с вами гуляли по Трускавцу. А?
     Валерий Платонович замялся.
     - Знаете,  как-нибудь  в  другой  раз.  -  Он  провел  рукой по лицу. -
Сегодня я выгляжу не очень...
     - Хорошо, - не стал настаивать Иркабаев. - Еще успеется.
     - Признаться,  с  годами пропадает желание фотографироваться, продолжал
оправдываться  профессор.  Сравниваешь  с  прежними  фото  и... - Он грустно
улыбнулся. - Как молоды мы были, как нравились себе.
     - Э!  - темпераментно взмахнул рукой Иркабаев. - Что вы! На молоденькой
можете еще жениться!
     - Это у вас на Востоке такое возможно, - осклабился профессор.
     - Когда-то   было,   а  теперь...  Равноправие.  Чтобы  раньше  мужчина
занимался  уборкой?!  Позор  на  всю  жизнь!  А  я,  представьте  себе, жене
помогаю.  Понимаете,  моя Зульфия ужасно боится пылесоса, стиральной машины,
так что приходится мне. А что поделаешь? - развел он руками.
     - А дети?
     - Дети!  Попробуй  заставь!  У одного экзамены, у другого дельтоплан, у
третьего свидание. И я, в свои пятьдесят лет...
     - Сколько, сколько? - невольно вырвалось у Валерия Платоновича.
     - Ну, сорок девять, - поправился Иркабаев. - А что?
     - Да так, ничего, - смутился профессор.
     Он был уверен, что его новому приятелю шестьдесят, не меньше.
     Иркабаев посмотрел на профессора, улыбнулся:
     - Выгляжу старше, да?
     - Что вы, младше! - соврал Валерий Платонович.
     Но Иркабаев не поверил ему, вскользь заметив:
     - Слава богу, что еще жив...
     - Да  бросьте  вы!  -  успокоил  его  профессор. - Медицина нынче такие
чудеса  творит!  Простите,  все  хотел  узнать,  откуда у вас... - он провел
рукой по пояснице. - Съели что-нибудь такое?
     - Это меня чуть не съели, - усмехнулся Мансур Ниязович.
     Валерий  Платонович  бросил  на  собеседника вопросительный взгляд. Тот
спросил:
     - Вы что, не читали, не слышали, что творилось у нас в Узбекистане?
     - Разумеется,   читал,   разумеется,   слышал,   -   поспешно   ответил
Скворцов-Шанявский,  хотя  не  совсем  понимал,  что  конкретно  имел в виду
Иркабаев.  И  на  всякий  случай  добавил:  -  Но теперь, слава богу, навели
порядок...
     - Навели...   -   снова   усмехнулся   Мансур   Ниязович.   -  Прежнего
председателя   райисполкома,   который  стучал  на  меня  кулаками  в  своем
кабинете,  перебросили  в  другой район. Секретарь райкома, который заставил
судью влепить мне срок, сейчас в Ташкенте большим начальником работает.
     - За  что?  -  опять невольно вырвалось у профессора. - Я имею в виду -
срок?  - И, посчитав, что вопрос, возможно, не очень тактичный, извинился: -
Простите, конечно, за любопытство...
     - Видно,  мешал  кое-кому,  -  пояснил Мансур Ниязович. - Поперек горла
стоял. Как это по-русски - правду матку резал. Ох и не любили у нас это!
     - Только  ли  у  вас!  - покачал головой Скворцов-Шанявский. - Мне тоже
чуть не дали по шапке.
     - А мне дали, - вздохнул Иркабаев. - Да что вспоминать!
     - Нет-нет,  - запротестовал профессор, - мне интересно... А то, знаете,
одно  дело  в  газетах  да по телевизору, а другое - от живого человека. Тем
более  пострадавшего  за  справедливость... Присядем? - предложил он, как бы
приглашая своего спутника к доверительному разговору.
     Они  сели  на  пустую скамейку. Мансур Ниязович, поколебавшись немного,
начал с неожиданного вопроса:
     - У вас было когда-нибудь желание бросить науку?
     - Почему? - удивился Скворцов-Шанявский.
     - Вернее,  не  бросить,  а  заняться  практическим  делом? - поправился
Иркабаев.
     - Не  было, - ответил профессор. - Объясню почему. Параллельно с наукой
я   постоянно   связан  с  практикой.  Консультирую  Госагропром,  состою  в
комиссиях, непосредственно участвую в разработке конкретных мероприятий.
     - А  у меня было другое... Закончил сельхозакадемию в Москве. Работал в
научно-исследовательском   институте.  Потом  снова  Москва  -  аспирантура,
защита диссертации.
     - Значит,  вы имеете научную степень, - обрадовался Скворцов-Шанявский.
- Коллега?
     - Да,  кандидат сельскохозяйственных наук. Затем снова НИИ, - продолжал
Иркабаев.   -  Лаборатория,  опытное  поле,  совещания,  симпозиумы...  Вот,
собственно,  в  каком  кругу  я  вращался.  И  знаете,  Валерий  Платонович,
наступил  момент,  когда  я  почувствовал,  что  больше  не могу! Захотелось
самому,  своими  глазами  увидеть,  испытать,  какая  польза от моих научных
изысканий. Понимаете?
     - Очень  даже  хорошо  понимаю,  -  кивнул  профессор. - Опыт - главный
критерий теории.
     - Вы  даже  не  можете  себе  представить, как я обрадовался, когда мне
предложили  должность  главного  агронома крупнейшего колхоза! Я рвался, как
говорится,  в бой! Мечтал применить на практике все свои знания, извините за
банальный  штамп.  И  что  же?  Бой  разгорелся, но совсем не тот, о каком я
думал.  Нет,  встретили  меня отлично! Председатель колхоза, Герой соцтруда,
вручил  ключи  от  нового дома, машину выделил, правда, без шофера. Но я сам
отлично  вожу,  имел  собственный  "Москвич".  Кабинет,  селекторная  связь,
словом,  как большой начальник в городе... Да-а, - протянул Мансур Ниязович,
поглаживая  подбородок. - Фирма, как говорится, затрат не жалела. Я, значит,
с  ходу  окунулся.  С  утра  до  ночи  на  полях. Как раз уборка хлопка шла.
Колхозники,   школьники,   студенты...   Рапортовали   одними  из  первых  в
республике.  Урожай  -  рекордный! А я ничего не понимаю: урожай-то средний,
даже  паршивый,  можно  сказать!  Откуда дополнительные центнеры? - Иркабаев
замолчал.
     - Приписки, что ли? - спросил Валерий Платонович.
     - Приписки  тоже  были.  Но  главное  -  другое.  Короче,  представил я
председателю  свои  подсчеты.  Ведь  грамотный, вижу по загущенности кустов,
количеству   коробочек.   Он  мне  говорит:  весна  была  плохая,  три  раза
пересевали,  пришлось маневрировать. Пары засеяли... Ладно, думаю, наверное,
так  надо.  Хотя  тут, - Иркабаев показал на сердце, - как-то неспокойно. Не
дай  бог,  узнают  проверяющие, неприятности будут. Э, какое там! Из района,
из  области,  из самого Ташкента начальство приезжало, довольно осталось. Их
интересовало,  чтобы  на  столе  самый  дорогой коньяк стоял, молодые жирные
барашки были да девушки красивые пели-танцевали!
     - Точно,  точно,  -  согласился  профессор.  - Все эти встречи, банкеты
процветали пышным цветом в застойно-застольные времена!
     - Специально  поваров  держали!  Не  поверите,  Валерий  Платонович,  у
председателя  был  один  заместитель,  который  ничем  не  занимался, только
гостей принимал!
     - Ну и ну! - покачал головой Скворцов-Шанявский.
     - И  на  тосты  были  свои  ГОСТы,  -  улыбнулся  Иркабаев.  - В районе
разработали   четкую   систему,   для  какой  делегации  кто  и  какой  тост
произносит.  Приехали,  например, механизаторы, комбайнер произносит тост за
научно-техническую  революцию  в  кишлаке...  Если гости женщины, то пожилая
колхозница  поднимала  бокал  за  детей  планеты  и  мир  во  всем  мире.  А
хлопкоробов встречали тостом за полновесную коробочку!
     - Смотри-ка! - хмыкнул профессор.
     - Но  это  все не главное. Самое страшное - обман, на котором держались
так  называемые  достижения колхоза! Когда я докопался, волосы встали дыбом!
Собственно,  и  копать-то  особенно  не  надо было. Сеяли, допустим, на двух
тысячах  гектаров,  а отчитывались, будто урожай собран с тысячи. Вот откуда
лишние центнеры!
     - Позвольте, Мансур Ниязович, - перебил профессор, - а земли откуда?
     - Все  засевали хлопком. Не только пары, но и пастбища, бахчи, огороды!
А  какой  у нас виноград выращивают! Тайфи, джаус, дамские пальчики - мед! А
дыни!
     - Знаю,  знаю!  -  проглотил  слюну  профессор,  вспомнив  Самарканд. -
Длинные такие...
     - Мирзочульские, наверное, - кивнул Иркабаев.
     - Во-во!  Прямо  во  рту  тают!  Аромат  -  с  ума  сойти можно! Друзья
угощали, когда я был в ваших краях.
     - А  могли  бы  запросто  покупать  в  Москве  в  магазинах, если бы не
авантюра  с  хлопком.  Впрочем, махинации с землей - это арифметика. А вот с
барашками - тут прямо алгебра получается!
     - В каком смысле? - не понял Скворцов-Шанявский.
     - Рапортовали,  что  у нас в хозяйстве получают от ста овцематок по сто
восемьдесят - сто девяносто ягнят!
     - Это   как,  много  или  мало?  -  спросил  профессор.  Я,  знаете,  в
животноводстве не шибко силен.
     - Да  столько  получить  просто  невозможно!  -  воскликнул Иркабаев. -
Овцы,  как  правило,  рожают одного ягненка. Двойню - редко. А тут выходило,
что  почти  у  каждой по два. Даже в специальных условиях немыслимо добиться
пять двойняшек на десяток овцематок! Понимаете?
     - И этой липе верили? - недоуменно посмотрел на собеседника профессор.
     - Э,  дорогой  Валерий  Платонович,  -  усмехнулся  Иркабаев, - сами же
говорите:  вы  в  курсе,  что  происходит  в сельском хозяйстве... Неужто не
помните, что творилось?
     - Еще  бы!  На  бумаге  рекордные  урожаи,  привесы,  надои, а на самом
деле... - Профессор махнул рукой.
     - Вот  и  у  нас  так было в колхозе... Я, наивный человек, выступил на
собрании.  Раис,  это  по-нашему  значит председатель колхоза, грубо оборвал
меня.  Его  подхалимы  набросились,  стали  говорить, что я клевещу, развожу
склоку.  Вместо  обсуждения  недостатков  в  колхозе  стали  обсуждать меня.
Кончилось знаете чем?
     - Догадываюсь, - кивнул профессор. - Выговор влепили?
     - Строгий!  Райком  утвердил.  Да-а, - снова провел рукой по подбородку
Иркабаев.  -  Поехал  я  в  обком,  правду  искать.  Какая  там правда! Даже
разговаривать  не  стали!  Но  отступать  не  в моих правилах, и я написал в
Ташкент,  в ЦК компартии республики. И не только о приписках и обмане, а еще
и  о  взятках,  которые  берут некоторые ответственные лица, как расхищается
народное добро.
     - Смелый вы человек! - хмыкнул Скворцов-Шанявский.
     - А  что?  Посмотрели бы вы, как они жили! - возмущенно произнес Мансур
Ниязович.  -  Не  дома,  а  дворцы,  честное  слово! Сыну или дочери свадьбу
справляют  -  тысячи две - три гостей! А подарки молодым? "Волги", импортные
гарнитуры,  ковры...  На  тепленькие  места  назначали только родственников.
Жены  их  ходили все в золоте и бриллиантах! Никого не стеснялись... До того
дошло,  что  даже  доходные должности покупались и продавались. Взятки брали
десятками  и  сотнями  тысяч  рублей!  Собственно,  им и считать-то уже было
лень... Видели когда-нибудь ящик из-под чешского пива? - вдруг спросил он.
     - Вообще-то я пиво не пью...
     - Короче,  если  набить  такой  стандартный  ящик  сторублевками, будет
пятьсот  тысяч.  Иркабаев  усмехнулся. - Пятьдесят тысяч больше или меньше -
не имело значения.
     - Ну и ну! - покрутил головой ошарашенный профессор.
     - Для  меня  моя  борьба  кончилась печально. Темную устроили. Ночью, в
переулке... Очнулся в больнице.
     - Неужто?  -  заохал Валерий Платонович. - Ну и порядочки! Хоть знаете,
кто?
     - Откуда!    Милиция    не   нашла...   Но   это,   оказывается,   было
предупреждением,  -  рассказывал  дальше  Иркабаев.  -  Зульфия  приходила в
больницу,  плакала. Подумай, говорит, о детях, обо мне... А я и отвечаю: вот
именно  о  детях  я  и  думаю!  Как им жить? Кем они вырастут? Бессовестными
хапугами,  с  какими  столкнулся я, или честными трудягами? Но разве женщине
докажешь?  -  Он улыбнулся. - Нет, женщин мы любим, но только за красоту, за
нежность.  Однако  советоваться лучше с мужчиной... Выписался я из больницы,
пошел  к  другу.  Очень  честный  человек.  Работал начальником управления в
облисполкоме  и,  представьте  себе,  сам  отказался от поста! Говорит, хочу
спать  спокойно... Всю ночь мы говорили. Друг рассказал, как его тоже хотели
втянуть  во  всякие  темные  дела.  В  области,  говорит,  справедливости не
добьешься.  Утром  я  сел  на  поезд и махнул в Ташкент. Решил пойти прямо к
товарищу Рашидову.
     - Нашли  к  кому,  - с усмешкой заметил профессор. - Ну и как, дошли до
Рашидова?
     - Какое  там!  -  протянул  с  кривой гримасой Иркабаев. - На первой же
остановке  сняли  с  поезда,  защелкнули наручники - и в изолятор временного
содержания.
     Скворцов-Шанявский,  уже подготовленный к самым невероятным поворотам в
печальной исповеди Иркабаева, и тот поразился.
     - Ну,  знаете!  Прямо не верится, что в наше время такой произвол! И за
что, по какому праву?
     - Не  волнуйтесь,  повод  нашли!  Целое  дело  состряпали... Приговор я
опротестовал,  однако  жалобу во всех инстанциях отклонили. Но я не сдался и
в  колонии. Писал, требовал пересмотра дела. Зульфия тоже молодец, не сидела
сложа   руки,  дошла  до  заместителя  Генерального  прокурора.  Тот  принес
протест,  приговор  отменили, а дело направили на новое расследование. В это
время  как  раз произошли большие перемены. В республике и во всей стране...
Мое  дело  попало  к  очень хорошему следователю, справедливому и дотошному.
Разобрался  всесторонне.  Дело  прекратили.  С  меня  сняли  все  обвинения,
восстановили в партии.
     - Ну, а те, кто вас травил, упек в колонию?
     - Председателя  колхоза арестовали. Между прочим, в компании со многими
бывшими   ответственными   работниками   области.   Секретарь   обкома  тоже
привлечен...  Но  пока  по-настоящему  наказаны  лишь мелкие сошки - главный
бухгалтер  колхоза,  следователь,  который  вел мое дело. Они сидят. Кое-кто
вообще  отделался  легким  испугом.  А  нужно  вырывать  с корнем всю сорную
траву!  -  темпераментно размахивал руками Мансур Ниязович. Конечно, сделано
многое, но до полного порядка еще далеко.
     - Да-да,  нужны  более  решительные действия. А у нас все еще некоторые
действуют  по принципу: на комара - с дубиной, на волка - с иголкой, на льва
- с гребешком...
     Слова  профессора  так понравились Иркабаеву, что он аж хлопнул себя по
коленям. Потом решительно поднялся.
     - Ладно, посидели, поговорили, гулять еще надо...
     Было  видно, что горькие воспоминания разбередили ему душу, всколыхнули
старые  обиды,  о  которых  он  очень не хотел бы вспоминать. Однако Валерия
Платоновича   интересовали   подробности,  касающиеся  того,  как  наводится
порядок  у  них  в районе, в частности, в торговле овощами и фруктами, много
ли  людей  привлечено  к  уголовной ответственности, которые были замешаны в
спекуляции и хищениях.
     - Взялись  крепко,  -  ответил  Мансур  Ниязович.  -  Но еще, как я уже
говорил, пахать и пахать.
     Перед ними замаячило крытое сооружение с надписью "Юбилейный".
     - Зайдем? - предложил Иркабаев.
     - Что это?
     - Базар. Зелени хочу купить.
     - То,  что  нужно!  -  обрадовался Валерий Платонович. - У меня как раз
яблоки кончились.
     - А я к ним как-то равнодушен, - признался Иркабаев.
     - И  зря!  Честное  слово!  Казалось  бы,  старый,  как  мир,  расхожий
продукт,  а  в  нем все время открывают новые поразительные качества! Просто
необыкновенные!
     Мансур Ниязович вдруг хитро улыбнулся.
     - Значит,  Ева,  давая  Адаму яблоко в раю, хотела не соблазнить его, а
просто заботилась о его здоровье?
     - В любом случае она знала, что делала! - рассмеялся профессор.
     Прилавки  были  еще  по-весеннему небогаты. Ранняя зелень, прошлогодние
соленья,  зимние  яблоки.  Иркабаев  купил  кинзу,  укроп, петрушку. Валерий
Платонович  остановил  свой  выбор на желтоватой, словно лучившейся изнутри,
семиренке. Он тут же принялся за самое большое яблоко.
     - В  них,  наверное,  и  витаминов-то уже не осталось, - заметил Мансур
Ниязович. - Всю зиму пролежали...
     - Пускай, - жуя, ответил профессор. - Главное - пектины.
     Иркабаев  приценился к помидорам. Цена повергла его в смятение - десять
рублей за килограмм.
     - У вас небось куда дешевле, - сказал Скворцов-Шанявский.
     - Пять рублей.
     - Не может быть! - не поверил профессор.
     - Первые!  Это  осенью,  когда  самый  урожай,  их  девать некуда! Горы
гниют! Тракторами запахиваем в землю... Транспорта вывозить не хватает.
     - А  у  нас  в  Москве  -  очереди!  Неужели  нельзя  наладить  хотя бы
консервирование? Соки делать, томат-пасту. Это же дефицит.
     - Да  мы  могли бы завалить всю Российскую Федерацию пастой! Не хватает
производственных  мощностей  и  перерабатывающей  техники. Шлем заявки - все