ко вслух ничего не сказал.
     Народу  на  Арбате  было,  как  на праздничной демонстрации. Буримовичи
вертели    головами,    любовались   стилизованными   фонарями,   витринами,
скамейками.
     - Здорово! - восхищалась Анастасия. - Все выдержано под старину!
     - Какую?  -  не  скрывая  иронии,  спросила Вербицкая. - Непонятно, это
Арбат конца прошлого века или декорация оперетты начала нынешнего?
     Ее  замечание  осталось  без  ответа:  они  уже  подошли к двухэтажному
особняку  с  ажурным  балкончиком  и  решетками  на окнах. Скепсис Вербицкой
пропал,  как  только она переступила порог дома-музея. Более того, Глеб даже
не  мог определить, кто был довольнее от его посещения - она или Буримовичи.
Лично  он,  Ярцев,  был  удовлетворен  тем,  что  экскурсия  заняла  минимум
времени.
     Когда они покинули музей, Виктория стала прощаться.
     - У  меня  назначено  важное  деловое  свидание, - с сожалением сказала
она.   -   Однако  часика  через  два  я  освобожусь  и  можно  будет  снова
встретиться.
     Анастасия достала записную книжку.
     - В  семь  часов  у нас намечено посещение клуба "Аукцион", - сверилась
она   со   своим   расписанием,   которого,   как   знал   Глеб,  Буримовичи
придерживались свято.
     - Отлично!  -  неожиданно  обрадовалась  Вербицкая.  -  С удовольствием
приеду.
     - Адрес... - начала было Стася.
     - Знаю,  знаю,  -  остановила  ее  Виктория.  -  Кстати,  там  мне надо
повидать одного человека...
     Расстались  до семи вечера. Буримовичи и Глеб пошли на метро. Вербицкая
- в один из арбатских переулков, где оставила машину.


     Еще  совсем недавно Жоголь приглашал ее пообедать в ресторан. Рестораны
были  самые лучшие, в центре Москвы. Если позволяло время, Леонид Анисимович
вез  Вику за город в "Кооператор", "Иверию" или "Русь". Тогда считалось: чем
шикарней  "кабак",  тем престижнее. Но времена переменились, теперь могут не
понять.  И  когда  Жоголь  позвонил  утром  и назначил встречу в пиццерии на
улице  Горького,  Вербицкая  нисколько не удивилась. Насторожило ее другое -
тон  Леонида  Анисимовича. Жоголь был явно чем-то встревожен, хотя и пытался
замаскировать свою тревогу. Но Вика знала его не первый день...
     В  кафе  Жоголь  был  не  один,  а  с Арнольдом Борисовичем Севрухиным,
проректором  медицинского  института.  Они только что заняли столик, даже не
успели сделать заказ.
     Сколько  Вика  знала Севрухина, у этого шестидесятипятилетнего человека
всегда   был   цветущий   вид.  Он  поцеловал  ей  руку,  отпустил  дежурный
комплимент.
     - Недурно,   недурно,   -  сказал  Арнольд  Борисович,  с  любопытством
оглядывая  помещение.  -  Слышать  слыхивал,  а  вот  побывать  здесь еще не
удосужился... Значит, говорите, сие заведение создано итальянцами?
     - При участии итальянской фирмы "ФИМЕ Традинг", - уточнил Жоголь.
     - Ну что ж, - потер руки Севрухин, - закатим лукуллов пир!
     - Особенно  не  разгуляешься,  -  сказал  Леонид  Анисимович.  - Только
пицца. Правда, с различными начинками.
     - Да,  считай,  наши  расстегаи,  -  усмехнулся проректор и потянулся к
меню.
     - Лучше  спросим,  -  Жоголь  знаком  подозвал официанта в красно-белом
костюме:  именно такое сочетание цветов преобладало в оформлении пиццерии. -
Сами знаете, в меню одно, а в наличии...
     - Здравствуйте, - склонился в полупоклоне официант. - Слушаю...
     - Что у вас сегодня? - спросил Жоголь.
     - Пицца  "Неаполитанская", - ответил тот. - С помидорами, разной пряной
травкой, чесноком и селедкой.
     - Нет-нет,  чеснок ни в коем случае! - запротестовал Севрухин. - У меня
еще визит.
     - У меня тоже, - сказала Вербицкая.
     - Тогда  предлагаю  "Маргариту",  - продолжал молодой человек. - Тертый
сыр  с томатом, специи... Или "Каприччо" - помимо сыра в начинку добавляются
оливки, овощи...
     - Остановимся на "Каприччо", - отпустил официанта Жоголь.
     Он  старался  держаться  бодро,  но  Вика  видела,  что ему не по себе.
Первый  признак  -  изредка  поглаживает левую сторону груди. Не ускользнуло
это и от Севрухина.
     - Что,  дорогой Леонид Анисимович, сердчишко прихватывает? - спросил он
участливо.
     - Ерунда,  -  отмахнулся  Жоголь.  - Наверное, к перемене погоды... Вот
все хочу попросить вас поделиться секретом здоровья.
     - Секрет простой, - хохотнул проректор. - Веду лошадиный образ жизни.
     - В каком смысле? - вскинул брови Жоголь.
     - Не  пью,  не  курю,  ем  в  основном  растительную пищу и каждый день
бегаю...  Между прочим, у этих животных действительно крайне редко случаются
сердечно-сосудистые заболевания.
     Подоспел  официант,  поставил  перед каждым тарелку с дымящейся пиццей.
Все принялись за еду.
     - Никогда  не  понимал,  почему  вилку  надо держать непременно в левой
руке,  а  нож  в  правой,  -  сказал  Жоголь, разрезая пиццу. - Удобнее ведь
наоборот.
     - Так  принято  в  Европе,  - заметил Севрухин. - Американцы же сначала
режут  пищу  на  кусочки  по-европейски,  а затем, отложив нож, едят вилкой,
держа ее в правой руке. Левая находится у ножа...
     - Зачем? - полюбопытствовала Вика.
     - Пошло   это  якобы  от  первых  переселенцев  в  США.  Им  все  время
приходится  быть  начеку.  -  пояснил проректор. - Держать, так сказать, нож
под рукой.
     Когда  покончили с пиццей и перешли к кофе, Леонид Анисимович обратился
к Севрухину:
     - Странно,  Арнольд Борисович, лето, а вы в Москве... Как же ваши горы,
непокоренные вершины?
     - И  не  говорите,  - вздохнул проректор. - Так и хочется бросить все к
чертовой бабушке и махнуть куда-нибудь на Памир или Тянь-Шань.
     - Так бросьте, - посоветовал Жоголь.
     - Э-э,  батенька,  наш ректор большой дипломат: сам на Рижском взморье,
а я - тут, на растерзанье абитуриентов оставлен.
     - Кажется,  теперь  приемные экзамены упорядочили. Вместо экзаменаторов
ввели   ЭВМ,   -  заметила  Вербицкая.  -  Вроде  построже  стало  и  больше
объективности.
     - Это  на  словах,  -  усмехнулся Севрухин. - Шеф, уезжая, подсунул мне
списочек.  Кого  нельзя  провалить.  А  тут еще звонки замучили. От высокого
начальства.  Главное,  теперь  никто  не  приказывает,  а  этак вежливенько:
"Проследите,  проконтролируйте"...  И  попробуй  не  проследи!  Не  жизнь, а
сплошной  ад!  Родители  дежурят у подъезда, на лестничной площадке, телефон
оборвали,  пришлось  отключить.  Прячусь,  как  алиментщик, ей-богу... И что
самое страшное: сколько ни боремся с блатом - побеждаем не мы, а он!
     - Да-да, - кивнул Жоголь. - К сожалению, так почти везде.
     - Леонид  Анисимович,  дорогой,  медицинский институт - это не "везде"!
Его  должны  заканчивать  исключительно  по призванию! Что может быть дороже
здоровья  человека,  его  жизни?  Ни-че-го! - горячо произнес Севрухин. - Но
я-то   знаю,  кого  мы  выпускаем!  Знаю,  почему  наше  здравоохранение  на
недопустимо   низком   уровне!   Ну   кто   нас   лечит,  кто?  Равнодушные,
некомпетентные  люди!..  А  почему? Потому что вместо парня или девушки, как
говорится, с искрой божьей проталкивается блатовик!
     - Неужто дела обстоят так плохо? - покачала головой Вика.
     - Увы,  дорогуша,  увы! - развел руками проректор. - Настоящих врачей -
единицы...  Надо  кардинально изменить принцип состязания абитуриентов. Будь
моя  воля,  я  вообще бы не принимал в медицинский вуз тех, кто не поработал
сначала  санитаром  или  санитаркой.  И  не для проформы. Вот там начинается
настоящий отбор!
     - Ну,  а  если  это  действительно,  как  вы  говорите, с искрой божьей
юноша?  -  спросил Леонид Анисимович. - И не представляет себе другой стези,
кроме медицины? Такого бы вы взялись поддержать?
     - Где   они,   бескорыстные,   преданные   нашей  профессии  отроки,  -
усмехнулся проректор. - Мне в основном подсовывают оболтусов.
     - Есть  один,  -  кивнул Жоголь. - К тому же - медалист. Честное слово,
Арнольд Борисович, вам за него краснеть не придется.
     - Кто же ваш протеже?
     - Сын  приятеля, Виталий Гайцгори. - Леонид Анисимович улыбнулся. - Так
что вы его в тот подметный списочек, а?
     - На  самом  деле  толковый  парень?  - внимательно посмотрел на Жоголя
Севрухин.
     - Очень способный! Ручаюсь.
     - Ну,  если  вы...  Как  сказали - Гайцгори? - переспросил проректор. -
Запомню.
     - Зачем  же,  вот...  -  И  замдиректора  протянул  Севрухину  визитную
карточку. - Здесь все данные на отца Виталия.
     Арнольд Борисович прочел визитку и спрятал ее в портмоне.
     Арнольд  Борисович  вскоре  откланялся.  Когда  он ушел, Вика поняла по
лицу Леонида Анисимовича: предстоит какой-то серьезный разговор.


     Когда  ехали  в "Аукцион", Ярцев стал расспрашивать Буримовичей, что он
из себя представляет.
     - Ну,   собираются  энтузиасты,  -  пояснил  Аркадий,  -  изобретатели,
рационализаторы,  начинающие  поэты,  художники, скульпторы. Предлагают свои
работы  на  суд  товарищей  и специалистов, экспертов как бы... В обсуждении
может принять участие каждый. Короче, без всякой официальщины и формализма.
     - Словом, поощрение самодеятельного творчества, - сказал Глеб.
     - Не  только  поощрение, - добавила Стася. - Клуб помогает проталкивать
то,  что интересно, перспективно для внедрения, опубликования. А организовал
клуб профессор Киселев.
     - Говорят,   сам   когда-то   намучился,   пробивая  свое  изобретение.
Представляешь,  двадцать  лет пролежало оно без движения. Кончилось тем, что
купили  на  Западе лицензию на аналогичное. Валютой заплатили! Вот Киселев и
решил облегчить жизнь современным Черепановым, - закончил Буримович.
     Клуб  располагался  во Дворце культуры большого завода. Ярцев со своими
спутниками прибыл туда без четверти семь.
     В  вестибюле  стоял  неумолчный  шум  от  множества голосов. В основном
собиралась  молодежь.  В одном конце велись жаркие споры вокруг выставленных
в  холле  картин, скульптур, поделок из дерева, глины и других материалов. В
другом  стояли  два  стенда.  Над первым вывеска гласила: "Предложено на наш
аукцион",  над вторым - "Внедрено по предложению членов клуба". А еще выше -
транспарант "Не хочешь быть винтиком прогресса, стань его двигателем!"
     Стася  и  Аркадий  буквально  прилипли  к  стендам,  а Глеб стал искать
Вербицкую. Но ее нигде не было видно.
     Раздался  звонок,  приглашающий  на заседание клуба, и вестибюль быстро
опустел.
     Было   решено  сначала  пойти  в  научно-техническую  секцию,  а  затем
побывать у писателей и художников.
     Устроились  у  самого  входа,  чтобы  не прозевать Вербицкую. Помещение
было  мест на сто. На сцене за длинным столом сидели человек пятнадцать. Как
понял Ярцев, это были эксперты.
     - Дорогие  друзья!  -  поднялся  с  микрофоном  один из них, пожилой, с
бородкой,   похожий   на  ученого-академика  из  довоенных  фильмов.  -  Рад
приветствовать  вас!  Начинаем  очередной  аукцион...  Для  тех,  кто пришел
сегодня   впервые,  напоминаю:  любая  идея,  даже  полуидея  может  двигать
научный,  технический  и социальный прогресс. Не стесняйтесь, мы внимательно
выслушаем каждого из вас...
     - Кто  это?  -  тихо  спросила  Стася  у  своего  соседа,  парнишки лет
шестнадцати.
     - Владимир Васильевич Киселев, - с уважением ответил тот.
     А  на  сцену  уже  поднимался  худощавый  молодой человек. Он предложил
аукциону  "купить"  его  идею,  которую сопровождал демонстрацией чертежей и
расчетов.   Изобретатель   сильно   волновался,  начал  сбивчиво,  но  потом
успокоился и стал объяснять более толково.
     - Представьте  себе, вы садитесь в пригородный поезд... Чтобы добраться
до  места,  удаленного,  допустим,  на  сорок километров, приходится тратить
сейчас  больше  часа. Это при скорости семьдесят - восемьдесят километров. И
все  из-за  остановок!  Но  ведь  и  без  них  не  обойтись...  Я  предлагаю
следующее:  по  мере приближения к очередной остановке задний вагон, занятый
пассажирами,   которым   нужно   сойти   на  этой  остановке,  автоматически
отделяется  от  состава  и  останавливается  у  платформы.  А  поезд следует
дальше, не снижая скорости...
     Когда  автор  проекта закончил свое выступление, на него посыпался град
вопросов  из  зала.  Было  видно,  что публика собралась знающая и дотошная.
Каждый  вставал  и  говорил,  что  думал.  Спорили яростно, до самозабвения,
словно решали судьбу человечества.
     "Сколько   страсти,   -   размышлял   Глеб.  -  И  по  поводу  какой-то
фантастической  идеи!  Интересно, что движет этими людьми? Изобретатель явно
не  получит  ни  копейки.  А  ведь небось ночи не спал, на одни чертежи убил
уйму времени!.."
     Подытоживая обсуждение, профессор Киселев сказал:
     - Ну   что   же,  друзья,  поздравим  нашего  коллегу  с  оригинальным,
нетривиальным  решением...  К  сожалению, воплотить проект в настоящее время
трудно  по  причинам,  на  которые  многие  из вас указали. Но это не должно
смущать  молодой  смелый  ум!  Пусть  изобретатель  не  боится заглядывать в
будущее! И пожелаем ему новых дерзновенных помыслов...
     Вдруг  на  плечо  Глеба,  увлеченного происходящим в зале, легла чья-то
рука. Он повернулся - Вика. Аркадий зашептал ей:
     - Проходи, садись. Очень интересно...
     - Нет,  нет... Не могу... Извините, - отрывисто произнесла Вербицкая. -
До свидания, звоните...
     И вышла.
     Ярцев выскочил следом.
     - Что случилось? - спросил он, встревоженный ее состоянием.
     - Мишу,   понимаешь,   Мишу   надо  найти!  -  проговорила  с  каким-то
непонятным отчаянием. - Сына Леонида Анисимовича!
     Она  бросилась  к  телефону-автомату,  стала накручивать диск. Дрожащие
пальцы не слушались, срывались.
     - Да  успокойся  ты, нельзя же так... - начал было Глеб, но Вика только
метнула на него взгляд, отчужденный, недобрый.
     Звонила  она  долго,  по  нескольким  телефонам,  но,  как понял Ярцев,
напасть  на след Жоголя-младшего ей не удалось. Вика решила ехать в какое-то
кафе. Глеб поехал с ней.
     Девушка  гнала  как  сумасшедшая.  Ярцев  делился с ней впечатлениями о
клубе,  но,  сдается, она его не слышала, думая о чем-то своем. Припарковала
машину  она  возле  подъезда,  над  которым светилась неоновая вывеска "Кафе
"Зеленый попугай".
     Оно  помещалось  в  полуподвальном помещении. Столиков было немного - с
десяток.  Бухали  невидимые  ударные  инструменты, хрипловатый мужской голос
пел:

                Девочка сегодня в баре
                Девочке пятнадцать лет
                Рядом худосочный парень
                На двоих один билет...

     Вербицкая   всматривалась   в  полутемный  зал,  буквально  затопленный
табачным дымом.
     - И тут, конечно, нет, - расстроенно произнесла Вика.
     Вдруг  она  заметила,  что кто-то машет ей с самого дальнего столика, и
поспешно направилась туда. Глеб двинулся следом.
     - Привет!  -  вскочил  со  стула  навстречу Вике мужчина лет тридцати в
модной   рубашке   на  кнопках,  в  котором  Ярцев  сразу  узнал  известного
киноартиста Александра Великанова.
     За  столиком  сидел  еще один мужчина, постарше, который поздоровался с
Викой тоже по-свойски. А когда представлялся Глебу, назвался Лежепековым.
     - Приземляйтесь!  -  жестом  радушного  хозяина указал на два свободных
стула Великанов.
     Ярцев,  признаться,  все  же  немного  робел. Хотя видел артиста неделю
назад,  и  довольно близко. Великанов провел у них в Средневолжске несколько
встреч  со зрителем в клубах и во дворцах культуры, но почему-то по линии...
общества  книголюбов.  Глебу  удалось  попасть  на вечер, который проходил в
здании  Высшей школы милиции. Народу было битком. Артист рассказывал о своем
детстве,  о  работе  в  Театре-студии киноактера, о тете, знаменитой Евгении
Великановой,   игравшей   с  такими  корифеями  сцены,  как  Грибов,  Яншин,
Тарасова.  Популярная  артистка  театра  и кино скончалась несколько месяцев
тому  назад,  и  некролог о ней был помещен в центральных газетах. По словам
Великанова, именно тетя приобщила его к искусству.
     - Миша здесь не был? - спросила у Великанова Вика.
     - Вчера приходил, а вот сегодня что-то не видно, - ответил тот.
     Вербицкая, секунду поколебавшись, решила:
     - Ладно, чего гоняться за ним по Москве... Может, заглянет.
     - Миша  говорил,  что  у  него  должно  состояться где-то обсуждение, -
сообщил Великанов. - Питает надежды...
     - В   том-то   и  дело,  что  рухнули  надежды,  Саша!  -  вдруг  снова
заволновалась  Вика. - Представляешь, парень работал над картиной целый год.
Год! Как одержимый! И нашлась сволочь, плюнула ему в душу...
     - Иди  ты!  -  встревожился  Великанов  и,  повернувшись  к Лежепекову,
пояснил:  -  Я  тебе  рассказывал  о Мише Жоголе. Совсем еще пацан, а кистью
работает - как бог!
     Лежепеков   чинно   кивнул,  пыхнул  трубкой.  И  вообще  Глеб  обратил
внимание:  насколько  просто  и  контактно вел себя Великанов, настолько был
сдержан и даже высокомерен его приятель.
     Киноартист  попросил  Вербицкую рассказать подробнее, и Глеб узнал, что
в  то  время,  когда  он  с  Буримовичами слушал дебаты в научно-технической
секции,  буквально за стенкой разбирали картину Миши, которую он выставил на
суд членов клуба "Аукцион".
     - Представляете,  никто  ничего  не  успел  сказать,  поднимается  один
деятель  и  начинает  разнос: пропаганда религиозного дурмана, спекуляция на
приближающемся тысячелетии крещения Руси!
     - Погоди, - перебил ее Ярцев. - Эксперт, что ли?
     - Какой  там эксперт? Чиновник из отдела культуры райисполкома! Никто и
не  звал  его на обсуждение. Пришел посмотреть: а вдруг, не дай бог, крамолу
разводят?
     - Сюжет действительно религиозный? - поинтересовался Лежепеков.
     - Более  патриотичного нельзя и придумать! - ответила Виктория. - Между
прочим,  подсказал  Решилин.  На  историческом материале. Сергий Радонежский
благословляет  на  битву  с  Мамаем  Пересвета  и Ослябю. - Она обратилась к
Глебу: - Вот ты, как историк, скажи, что в этом религиозного?
     - Господи,  да  это  ведь  один  из  самых  великих  моментов в истории
России!  -  сказал  Ярцев.  -  Доподлинно  известно,  что  московский  князь
Дмитрий,  когда  шел  со  своим войском в донские степи, заезжал в Радонеж к
Сергию...  Потом  была  Калка,  принесшая славу русскому воинству. Стыдно не
знать эти вещи!
     - Да  весь  сыр-бор  из-за  того,  что, как я поняла, Ослябя и Пересвет
были иноками, - сказала Виктория.
     - Ну  и что? - усмехнулся Глеб. - Нельзя, черт возьми, требовать, чтобы
у   них   был  в  кармане  комсомольский  билет!  Другие  времена!  Научного
материализма   еще   не  существовало!  Сознание  у  людей  основывалось  на
религиозных  представлениях.  Более  того, в монастырях развивались ремесла,
искусства,  а  такие,  как  Сергий  Радонежский,  несли просвещение в народ.
Монахи  же  умели  не только молиться, а и землю пахали, строили, воевали. И
забывать  подвиг  Пересвета  и  Осляби,  полегших на Куликовом поле за землю
русскую, - кощунство!
     - Ну а что Михаил? - нетерпеливо перебил его Великанов.
     - У  парня  -  нервный срыв. При всех разорвал холст и убежал. Ребята -
за  ним,  но  его  и  след  простыл.  Представляю,  что  у  него в душе! Все
накинулись  на  райисполкомовца,  а  тот  все  свое гнет: мол, понаразрешали
всякое,   дошло   до   того,   что   уже  в  литературе  открыто  занимаются
богоискательством. Назвал Солоухина, Айтматова...
     - Прямо  как  у  Полунина,  -  серьезно проговорил Лежепеков. - Помните
ленинградского  мима?  "Низ-з-зя!" По рукам и ногам вяжут: так не делай, так
не  думай,  так  не  поступай.  Захочешь  в  магазине  примерить  перчатки -
"низ-з-зя"!  Задумал на своем садовом участке вырыть нормальный погреб, так,
оказывается,  глубже  метра  девяносто  -  "низ-з-зя"! Предлагаешь директору
киностудии острую тему - опять-так