то не  хмурится,
а лишь слегка прищуривает глаза и кривит рот. Я  предлагаю  первое,  что
пришло в голову:
   - Нужно позвонить маме.
   - Нет! - кричит бабушка.
   От ее крика я дергаюсь  и  клацаю  зубами.  Повернувшись  к  зеркалу,
обнаруживаю себя, совершенно  голую,  сидящую  на  кровати  с  безумными
глазами и приоткрытым ртом.
   - Нет, - говорит она уже спокойным голосом, - ты что, не знаешь  свою
мать? Она же свалится в истерике дней на  пять,  и  вместо  похорон  нам
придется вызывать врачей на каждый ее припадок.
   - Похорон?..
   - Ты меня не поняла? Ханну убили.
   - Уже? - заинтересованно приподнимется на кровати дедушка.
   - Заткнись! - топает на него ногой бабушка. -  Ну  вот,  из-за  твоей
непонятливости мне пришлось повысить голос. Теперь  Пит  не  успокоится,
пока я все не объясню.
   Она бросит трубку без предупреждения. Я встану и, покачиваясь,  пойду
на кухню. На перекладине окна в открытой форточке будет сидеть попугай и
устрашающе топорщить хохол на макушке.  Я  влезу  на  табуретку,  возьму
попугая, он заверещит, будто ему выдергивают перья. Одной рукой его надо
брать за когтистые лапы, а второй - быстро, пока  он  не  воспользовался
изогнутым клювом, - за горло. На моей руке, на заживших  прошлонедельных
царапинах  подживают  новые,  позавчерашние.  Слезу   с   табуретки   и,
оказавшись посередине кухни с  зажатым  в  руках  попугаем,  пойму,  что
неплохо бы надеть что-нибудь, но как? Я просуну голову в завязки фартука
и с попугаем в вытянутых руках  выйду  в  коридор.  Главное,  не  забыть
опустить предохранитель замка.
   Я позвоню в квартиру  рядом  и  подниму  орущего  попугая  до  уровня
глазка, прислушиваясь, не едет ли лифт, поскольку моя  голая  спина  как
раз повернута к нему. Когда дверь откроется, я суну попугая  причитающей
и хлопающей в ладоши женщине в ярком халате. Она скажет, что я - подарок
господа. Да, именно так: подарок господа.
   Быть подарком господа в наше время нетрудно. Нужно регулярно  снимать
с форточки или ловить в своей квартире сбежавшего от соседей  попугая  и
первое время за его возвращение даже принимать коробку  конфет,  ананас,
бутылку вина, корзинку клубники, банку маринованных огурцов ("Свои, сама
закатывала!") и... Что там еще было, до  того  дня,  когда  я  с  трудом
сдержалась, чтобы не свернуть попугаю шею? Да, книга. Книга о вкусной  и
здоровой  пище.   После   книги   я   попросила   прекратить   всяческие
благодарности, кроме устных, и мне в награду тут же рассказали, что  это
очень редкий и дорогой попугай, и если  его  не  будет  дома  к  моменту
возвращения из плавания главы семьи, то...!
   Пятясь задом, я отступаю  к  своей  двери,  быстро  стягиваю  в  узел
завязки  фартука  над  голыми  ягодицами,   киваю   головой,   изображаю
понимающую улыбку и  категорически  отказываюсь  от  банки  растворимого
кофе.
   В квартире я успею к давно надрывающемуся телефону, и бабушка  заявит
мне приказным тоном:
   - К девяти мы заедем за тобой на такси. И положит трубку.
   Мы прибудем к моргу, где я познакомлюсь с  инспектором  Ладушкиным  и
врачом-патологоанатомом, и они оба будут что-то объяснять, пряча  глаза,
а бабушка, устав от их бормотания,  потребует  немедленно  приступить  к
опознанию. Врач станет уверять ее, что опознание  затруднено,  поскольку
тела не то чтобы сильно изуродованы, но и удовлетворительным  материалом
их назвать нельзя, и от этих объяснений  у  бабушки  разыграется  жуткий
интерес  и  желание  немедленно   рассмотреть   все,   что   врач   счел
неудовлетворительным для опознания материалом. Она будет  прорываться  в
анатомический зал - так называлось место,  где  лежат  мертвые  тела,  -
"зал",  и  даже  обзовет  инспектора  Ладушкина,  тоже  пожелавшего   ее
подготовить, неприличным словом.
   Тут вступит дедушка, он начнет  уверять  инспектора,  что  сдерживать
бабушку бессмысленно, и если она решила немедленно  посмотреть  на  свою
умершую дочь, то непременно посмотрит, и  подготавливать  ее  к  осмотру
совершенно ни к чему, поскольку  последние  десять  лет  она  ежевечерне
просит высшие силы помочь ее дочери оставить этот мир,  чтобы  побыстрее
возродиться в более приличной ипостаси, чем проститутка, жадная сволочь,
похотливая сучка, бросившая своих детей, кровосмесительница и убийца.
   - Поэтому, - великодушно заметит дедушка, - совершенно все  равно,  в
каком виде находится некогда рожденная ею дочь, и ничего, кроме покоя  и
чувства, что высшие  силы  наконец  услышали  ее  молитвы,  бабушке  это
опознание не принесет.
   Я во время  этих  недолгих,  но  громких  препирательств  буду  молча
подпирать стену, заботясь только об одном - как  бы  меня  не  стошнило.
Когда взъерошенный и красный Ладушкин, гордая,  с  лицом  победительницы
бабушка, послушный дедушка и за ними - я, приготовившая на всякий случай
салфетки, прошли в  этот  самый  анатомический  зал,  первое,  что  меня
поразило,  -  это  множество  желающих  опознаться.  Каталок,   накрытых
простынями,  я  насчитала  двенадцать,  на   тринадцатой   меня   отвлек
возмущенный голос бабушки:
   - Что это такое? А где голова?
   - Ты когда-нибудь видела, как изумрудная оса  откладывает  личинку  в
сочный животик таракана? Я тут скатал кое-что, подправил, и уверяю тебя,
это зрелище впечатляет.
   - Что такое изумрудная оса? - интересуюсь я.
   - Это очень изящное насекомое, не в пример  нашим  толстым  полосатым
подмосковным осам. У нее талия ниточкой, тонкое продолговатое  брюшко  и
гениальный оттенок темно-зеленого цвета.
   - Где взял?
   - Скатал в Интернете. Брэдовский сериал "Мир хищников". Послушай,  не
перебивай.  То,  как  изумрудная  оса  протыкает  жалом  таракана  между
сочленениями панциря на спине и  откладывает  внутрь  личинку,  конечно,
зрелище  захватывающее.  Вполне   сойдет   за   сложную   насильственную
эротическую конструкцию. Но потрясающим является не финал, а  подготовка
таракана. Оса обхватывает своими  лапами  тараканью  морду,  кусает  ее,
впрыскивая дурманящее вещество, после  чего  таракан  совершенно  теряет
волю и способность сопротивления. Моя красавица  берет  его  за  лапу  и
ведет за собой! - захлебываясь от восторга, орет в  трубку  возбужденный
оператор Лом.
   - И все это на  кухонном  столе  возле  грязной  посуды  с  остатками
вчерашнего ужина? - уныло интересуюсь я.
   - Как тебе удается одной фразой все опошлить? Ну почему на кухне? При
чем здесь грязная посуда?
   - Так ведь таракан же... - обороняюсь я.
   - Дремучая ты, Ахинея. Тараканы - короли пустынь!
   - Да? А я думала, что верблюды.
   - Не отвлекайся.
   - Ладно. То есть все это - на фоне песка?
   - Да. На фоне горячего шуршащего серо-желтого песка. Под  французский
любовный  шансон  с  хорошо  проговариваемыми  словами.  С   замедленным
выделением деталей, анимационной подрисовкой. Две с половиной минуты.
   - И это можно назвать эротикой с элементами насилия?
   - А как еще это можно назвать?
   - Подожди, что там в финале? Куда оса ведет таракана?
   - В норку! - орет возбужденный оператор.
   - И?..
   - Она заводит его в заранее подготовленную  норку.  -  Голос  на  том
конце трубки интригующе понижается,  на  первый  звуковой  план  выходит
возбужденное прерывистое дыхание с подсасывающими  носовыми  звуками  (у
Лома хронический насморк). А потом я уже слышу просто трагический шепот:
   - В этой норке зачумленный таракан проведет лучшие мгновения жизни  в
наркотическом дурмане, являясь живым кормом для подрастающей внутри него
личинки. Он не сможет выбраться, потому что зеленая коварная  красавица,
уходя, завалит вход в норку камушками.
   - А некоторые дамы очень нервно реагируют на насекомых, - вздыхаю  я.
- Даже и не знаю, как бы я  себя  почувствовала,  развалясь  в  диванных
подушках для просмотра эротических зарисовок и увидев на  экране  осу  с
тараканом, которые...
   - Не отвлекайся.  Какие  диванные  подушки?  Ты  заявку  видела?  Нам
заказали три клипа экзотически-эротической направленности  с  элементами
насилия для демонстрации их во время научной конференции. Сейчас...
   Я слышу, как Лом копается у себя на столе.
   - Вот. Нашел. Научная конференция на тему... Ты только подумай,  нет,
ты послушай! Это название просто зачаровывает!  "Субструктура  гетеро...
подожди, ге-те-ро-эпитак-сиальных!  монокристаллических  слоев  сульфида
кадмия на германии... Ты слушаешь? Кадмия на германии!!" Как тебе вообще
словосочетание "гетероэпитаксиальных монокристаллических слоев"?
   - Я всегда считала ученых сексуальными маньяками. Что это  было?  Что
ты такое сказал?
   -   Я   прочитал   тебе   тему   конференции,   которая   пройдет   в
кристаллографическом  институте.  Ученая  дама,  ответственная   за   ее
проведение, заказала нам три клипа...
   - Дальше я знаю. Я не знала, что эти клипы, как написано в заявке,  -
"экзотически-эротической направленности...".
   - И с элементами насилия! - тут же подхватывает Лом.
   - Да, с элементами насилия, нужны для расслабляющих пауз  на  научной
конференции. Тогда, конечно, твоя идея с этим тараканом и осой...
   - Гениально?
   - Ладно, я этого еще не видела, но по описанию...
   - Гениально! - давит Лом.
   - Хорошо, по описанию - гениально, - сдаюсь я.
   - Сегодня - суббота, - сообщает удовлетворенный Лом.
   - Суббота.
   - И что ты делаешь в четыре часа вечера в субботу?
   - Как всегда. Пирожки с клубникой и апельсинами.
   - То есть ты на посту.
   - Да. Я на посту. Мой любовник смотрит по телевизору футбол, а я пеку
пирожки.
   - Извини, конечно, за вопрос, но это тот самый мужчина?..
   - Тот самый, который был у меня в прошлую субботу, и в позапрошлую, и
год назад.
   - Фу-у-у, - с облегчением вздыхает Лом. - Значит, беспокоиться  не  о
чем?
   - Ты давишь на психику. Вечером в субботу, пока  я  бездарно  провожу
время, разговаривая с тобой по телефону, а мой любовник...
   - Смотрит по телевизору футбол, -  подхватывает  Лом.  -  Не  подумай
ничего плохого, просто я хотел удостовериться, что после  восьми  вечера
ты  будешь  свободна.  Ты  не  забыла?  Я  привожу  парочку  Мучачос   к
полдесятому.
   Лом привозит Мучачос "на студию", то есть к себе домой, и мы  снимаем
двадцать первую серию эротического сериала  "Когти  страсти".  Потом  до
утра Лом монтирует и подрабатывает материал, а я  в  воскресенье  отвожу
кошачью парочку домой и плачу хозяйке  за  их  актерские  и  сексуальные
дарования.   Продать   беспородных   короткошерстных   Мучачос   хозяйка
отказалась категорически, хотя последнее предложение от пожилой  пары  -
наших постоянных заказчиков - позволило  бы  ей  купить  десяток  разных
котят с самыми зашибенными родословными. Я не обижаюсь на  Лома  за  его
вопросы. Я совершенно буднично сообщаю:
   - Он, как всегда, уйдет домой к жене и детям не позже девяти.
   - Извини, конечно, это не мое дело, но давно  хотел  дать  тебе  один
совет.
   - Только один? Неужели?
   Я  представляю  пухлую  физиономию   Лома   в   завихрении   кудряшек
неопределенного  цвета,  его  глаза  за  стеклами  круглых  очков,   нос
картошкой, сочный, вечно потрескавшийся рот, всегда чуть приоткрытый  на
букве "о",  всегда  готовый  выдать  множество  советов,  идей  и  самых
невероятных предположений.  И  наконец-то  изнутри  к  горлу  накатывает
раздражение уже готовым криком.
   - Пирожки, - самодовольно замечает Лом. - Я обожаю твои  пирожки,  но
вот мужчина, который имеет кухонную жену...
   Я медленно кладу трубку телефона и  задумчиво  смотрю  сквозь  стекло
духовки на вспучившиеся нежно-желтые пирожки. Иду в комнату и  спрашиваю
у своего мужчины, не принести ли ему горяченьких? Нет,  я-то  совершенно
уверена   в   невероятном,   экзотическом,   восхитительном   и   сугубо
индивидуальном вкусе моих пирожков, поэтому никогда не спрашивала, хочет
ли он их попробовать, а просто приносила, затаив дыхание над тарелкой  с
парком.
   - Спасибо, котенок, я не голодный. - Он притягивает  меня  к  себе  и
сажает на колени, склонившись набок, потому  что  теперь  я  загораживаю
экран. - И знаешь, я не очень люблю сладкое. С мясом там  или  капустой,
это да, а повидло...
   - Клубника с апельсинами, - автоматически замечаю я, не  обнаружив  в
себе никакого расстройства от его  замечания.  -  Всегда  -  клубника  с
апельсинами. Я их пеку тебе  уже  второй  год.  Со  дня  нашего  первого
свидания.
   - Что? А, конечно, клубника с апельсинами. Но больше  всего  я  люблю
знаешь что?
   - Что? - Я заторможено смотрю в телевизор на толпу мужиков, которые с
безумными напряженными лицами, сгрудившись кучей, дерутся ногами за один
мяч в заляпанных грязью трусах  и  рубашках,  с  написанными  на  спинах
фамилиями (почему-то  эти  надписи  вызывают  у  меня  ощущение  тюрьмы,
детского сада и дурдома одновременно).
   - Больше всего я люблю тебя, котенок.
   Меня.  Меня,  присыпанную  сахарной   пудрой,   обложенную   дольками
апельсина и давлеными клубничинами, обмазанную перекрученным в мясорубке
лимоном с сахаром и взбитым  белком.  Запеченную  под  душистым  одеялом
сдобного теста. Я вскакиваю и несусь на кухню вынуть противень.
   В восемь пятнадцать после душа,  бокала  вина  и  нескольких  затяжек
сигареты  мужчина,  лежащий  рядом  со  мной  на  ковре  в  подушках   и
фантастически неузнаваемый  в  слабом  свете  свечи,  интересуется,  как
обычно, что у меня новенького.
   - Мою тетушку Ханну и ее четвертого мужа убил маньяк.
   - Почему именно маньяк? - Я  чувствую,  что  он  улыбается,  прерывая
улыбку затяжкой.
   - Ну, сам посуди. Он отрезал им обоим головы и кисти рук.  Посадил  в
автомобиль. Причем мужа посадил за руль, а Латов никогда сам не водил.
   Мужчина рядом косится на меня, но все еще продолжает улыбаться.
   - Бабушка повезла меня на опознание тела.
   - В прошлую субботу, я помню, ты  тоже  ездила  с  бабушкой  в  морг.
Почему бы вам для разнообразия не посещать иногда театр или филармонию?
   - Точно. Последнее время бабушка вдруг страшно озаботилась похоронами
своих друзей детства и юности. Но обычно я только  помогала  ей  довезти
вещи,  оформить  какие-то  бумаги.  А  тут,  представляешь,  мы   пришли
опознавать, а вроде как...
   - Жизнь у тебя просто кипит, - потягивается  мой  любимый,  встает  и
надевает часы. Он всегда сначала надевает часы, а потом все остальное. -
А у меня скука, как всегда, и полный беспросвет.
   Через  десять  минут  у  дверей  он  берет  мое  в  лицо  в   ладони,
всматривается напоследок, целует в нос и интересуется:
   - А если серьезно? Что-то ты грустная и задумчивая.
   Я  вздыхаю,  отвожу   его   ладони,   верчу   болтающуюся   пуговицу,
полуоторванную, вторую сверху на пиджаке и монотонно повторяю:
   - Мою тетушку Ханну и ее четвертого мужа...
   Пирожки, захлебываясь от восторга и  обильного  слюноотделения,  съел
ночью Лом в перерывах между съемками.
   Я  открываю  глаза  и  вижу  над  собой  лицо  бабушки.  Она   стоит,
наклонившись, и для устойчивости упирается  руками  в  согнутые  колени.
Пахнет мхом и прелыми листьями. Спине холодно и мокро. Я вспоминаю,  что
свалилась от ужаса прямо в лужу у бочки под водостоком. Рядом со мной по
стене  веранды  сплошным  ковром   вьется   багрово-сентябрьский   дикий
виноград.
   - Все собрались и ждут только тебя уже полтора часа. Вставай,  хватит
валяться, - приказывает бабушка.
   Встаю, взявшись за края переполненной бочки.  На  темной  поверхности
воды, распластавшись и уже еле двигая уставшим телом, плавает полудохлая
лягушка. Я подхватываю ее ладонью снизу за  брюшко,  опускаю  на  землю,
быстро осматриваюсь, отжимая свою капающую короткую косицу. Пакета нигде
нет. Он точно стоял вот здесь, на лавочке, не могло же  мне  это  просто
почудиться! Он мог упасть на траву вместе со мной. Но его нигде нет.
   - А ты не видела... - Пошатываясь и отлепив от спины мокрую  насквозь
ветровку, я неопределенно провожу рукой вокруг.
   - Иди в дом.
   25
   - У меня был с собой...
   - Иди в дом. Все давно собрались. В коридоре я неуверенно оглядываюсь
на бабушку: с моей одежды течет.
   - Ладно, - кивает она. - Иди в моечную, я принесу тебе переодеться.
   Я спускаюсь в подвал. Моечной называется помещение в  сорок  -  сорок
пять квадратных метров с  отопительным  котлом,  ванной,  которая  гордо
стоит на коротких ножках, почти посередине комнаты,  как  выпущенное  на
свободу парнокопытное  (обрыдайтесь,  квартирные,  загнанные  в  угол!).
Стиральная машинка, разделочный  стол  с  металлической  столешницей  (о
столе - разговор отдельный), душевая кабинка рядом со столом, потому что
у них общий сток. На веревках сушится белье, в ящике с углем спит крыса,
а под потолком, у маленького подвального  окошка,  висит  летучая  мышь.
Висит и поджидает удобной минутки запутаться в мокрых волосах.  То  есть
она должна там быть, меня с детства пугали этой мышью, когда я не хотела
выбираться из пены в ванне. В уголь  тоже  нельзя  было  лазить  (раньше
котел топили углем), там обычно любила отдыхать  крыса  -  хранительница
подвалов и могил. Вдоль  северной  стены  лежит  тяжеленное  копье,  его
наконечник до сих пор острый, до десяти лет я не могла даже сдвинуть его
с места, да и  сейчас  мои  редкие  попытки  поднять  его  больше  всего
напоминают неудачи штангиста.
   Бабушка приходит с огромным  махровым  халатом  и  задумчиво  смотрит
на.меня, пока я вытираюсь в душевой кабинке.
   - Тебе нужно поправиться, тогда грудь будет красивей, - замечает она.
- Ты слишком худа, чтобы притягивать к  себе  взгляды.  Мужчины,  верно,
думают, что ты еще ребенок.
   Я беру халат, бабушка развешивает мою одежду на веревках у котла.
   - Приехала жена Пита, - говорит она равнодушным голосом. -  И  первая
жена Макса. И твой отец. Твоя мать, конечно,  тоже  не  упустила  случая
свалиться в истерике принародно. Но что особенно  неприятно  -  приехала
первая жена четвертого мужа Ханны. Это не к добру.
   Я шевелю губами, разбираясь, кто есть кто, про себя: у дедушки  Пита,
конечно, была жена, раз у него имелось два сына.  Черт,  это  же  ученая
профессорша, которую панически боялась моя мама! Макс - его сын, значит,
еще приехала жена Макса - женщина, с которой он жил, пока его у  нее  не
"отбила", как говорит бабушка, тетя Ханна. А вот как сообразить, что это
такое - первая жена четвертого мужа Ханны?..
   - Что тут непонятного? Ханна выбрала Латова, когда он еще был  женат,
- втолковывает мне бабушка. - И имел, между  прочим,  детей.  У  нее  он
четвертый официальный муж, у него она - вторая жена! Не смотри  на  меня
так и соображай  быстрей,  у  нас  в  роду,  слава  богу,  среди  женщин
слабоумных не было. Его первая жена, от которой он ушел к Ханне,  сейчас
сидит в гостиной.
   - А мой отец... - Я изо всех сил пытаюсь не выглядеть слабоумной.
   - А твой отец был вторым мужем Ханны! Он бросил  тебя,  твою  мать  и
ушел к ней, когда она уже родила дочку, тебя!  -  Бабушка  щелкает  меня
пальцем по носу.
   - А первым...
   - А первым  ее  мужем  был  Макс,  мой  племянник,  сын  Пита.  Можно
предположить, что Лора - его дочь. Хотя ты же знаешь Ханну...
   - Осталось выяснить, представляет ли кто-нибудь третьего мужа тетушки
Ханны, - вздыхаю я, - и можем идти наверх.
   - Официально Ханна была замужем  трижды,  потому  что  отец  Аркадий,
царство ему небесное, отказался ее  венчать  второй  раз  с  собственным
кузеном и к тому же - родным братом предыдущего мужа.
   - То есть, - радуюсь я своей сообразительности, - с Рудольфом, вторым
сыном Пита, твоим племянником и родным братом ее первого мужа!
   - Аминь, - машет рукой бабушка. - И они провели  пару  лет  в  грехе.
Пока ей не попался следующий счастливый семьянин - Латов. К тому времени
все родственники мужского пола внутри семьи были ею использованы  и  она
начала оглядываться в поисках свежих кандидатов.
   - Моя мать с отцом, вторым мужем Ханны, - начинаю я загибать  пальцы,