- Как там дети?
   - Поехали к себе в квартиру. Потом обещали заглянуть и к тебе. Полить
цветы.
   -  Отлично,  -  киваю  я  Ладушкину.  -  Поехали  ко  мне.  Прослушаю
автоответчик, может, привалила какая работа. Животных любишь? Коля...
 
*** 
 
   По дороге мы с Ладушкиным заехали в маленькое  кафе  позавтракать.  С
ужасом я наблюдала, как Коля... Николай Иванович окунает в чашку с  кофе
длинный слоеный рогалик, а потом высасывает его с незабываемым звуком. И
так несколько раз, пока кончик этого рогалика не размок до  кашеобразной
массы и не плюхнулся в чашку, забрызгав стол. Массу эту Николай Иванович
выудил ложкой и с  хлюпаньем  съел.  Стоит  добавить,  что  все  это  он
проделывал с открытым ртом,  делая  глубокие  вдохи  после  заглатывания
пережеванной  массы  и  перед  откусыванием  следующего   куска   булки.
Окружающие с напряжением закончили свой завтрак, и вскоре вокруг  нас  в
радиусе шести столиков никого не осталось.
   - Никогда не думал, что так  трудно  есть,  когда  нос  не  дышит!  -
поделился наблюдениями Ладушкин. - Если ты не хочешь печенье, я съем.
   Потом мы заехали на рынок, я купила виноград, а Ладушкин  соблазнился
огромной туркменской дыней и нес ее перед собой в плетеной перевязи, как
охотник удачно пойманную дичь.
   Через два часа совместного мирного времяпрепровождения он  осточертел
мне до отчаяния, и даже  мысль,  что  стоит  воспользоваться  случаем  и
вблизи понаблюдать за  поведением  взрослой  особи  не  совсем  удачного
мужчины-воина, уже не помогала.
   Мы притащились ко мне домой, я  с  облегчением  заперлась  в  ванной.
Сначала пела, потом молча обдумывала ситуацию.  Старалась  не  поддаться
отчаянию. Вера в бабушку сильна у меня с детства, дедушка Питер не понял
тогда,  почему  я  слезла  с  его  колен.  Не  потому,  что  поверила  в
бессмертие, а потому, что испугалась своего тела. Этого совершенного, но
беззащитного организма, который диктует мне свои законы и условия жизни.
В страхе подчинения ему я и сбежала от дедушки с анатомическим атласом.
   Стук в дверь ванной. Сейчас! Разбежался. Надеюсь,  Коля  Ладушкин  не
наметил на этот воскресный день чего-то вроде близкого знакомства жениха
и невесты!
   Более настойчивый стук. Нет, что  он  себе  позволяет?!  Разъяренная,
вылезаю из ванны, заливая пол водой, и, даже не подумав одеться,  щелкаю
замком и выглядываю в образовавшуюся щелку.
   Я не успеваю ничего сказать, потому  что  Коля  с  силой  распахивает
дверь и бросается к раковине. К его лбу прижато окровавленное полотенце,
кровь залила глаза и гипс на носу, еще он разевает рот, как  выброшенная
на берег рыба.
   Я выбегаю из ванной, хватаю швабру и обхожу квартиру в поисках врага,
разбившего Ладушкину лоб. Никого.
   Натягиваю халат на мокрое тело. Вывожу Ладушкина из ванной, укладываю
на кровать, приношу миску с водой, разбавляю  ее  марганцовкой,  убираю,
преодолев сопротивление, полотенце со лба, осматриваю рану. Та-а-а-ак...
Не иначе как Ладушкин в поисках истины, воспользовавшись моим отмоканием
в ванной, решил провести экспромтом обыск и залез в  поисках  пятидесяти
миллионов немецких марок в такое место... скорей всего  куда-нибудь  под
раковину в кухне или - неудачно - на антресоли. Его лоб у  кромки  волос
рассечен достаточно глубоко чем-то острым, края раны рваные. Как раз над
багрово-синим  пятном,  которое  осталось  после  шишки.  Промокаю  рану
раствором марганцовки.
   - Ну вот, - подмигиваю в безумные горящие глаЗа Ладушкина.  -  Ничего
страшного. Незачем было рваться в ванную к голой девушке. Можно было  бы
обработать рану и на кухне, там тоже есть раковина, и  аптечка,  кстати,
тоже там!
   - Раковина занята, - глотая воздух, кое-как выдавил из себя Ладушкин,
- там лежит ЭТО...
   - Это?..
   - Оно мертвое... Наверное. Оно напало на меня. Я хотел.... чайник,  а
оно напало.
   Прихватив швабру, иду в кухню на  цыпочках.  У  раковины  замираю  со
стоном отчаяния. Свернув набок голову, угодив розовым хохлом как  раз  в
тонкую струю воды из крана, выставив наружу когтистые голые лапы...  там
лежит попугай соседки.
   Я подняла его за эти скорченные коричневые лапы, поболтала в воздухе.
Напоминает мокрую тряпку.  Положила  обратно.  Помещается,  только  если
хвост и лапы торчат наружу. Иду в комнату. Сажусь рядом с Ладушкиным  и,
сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, интересуюсь:
   - А скажите, пожалуйста, инспектор... - Я начинаю тихим  и  спокойным
голосом, но потом срываюсь и ору:
   - Какого черта ты убил дорогущего попугая соседки!!
   - Не видел никакого попугая, - честно смотрит  затравленным  взглядом
Ладушкин. - На меня напал кто-то  огромный  и  черный.  ЭТО  орало,  как
укушенная гиена, я отодрал его лапы от головы - вот такие огромные лапы,
и с когтями, похожие на драконьи, и стукнул несколько раз об  стенку,  а
потом бросил на кухне в раковину. Что я, попугаев не видел?.. Попугаи  -
они маленькие, голубенькие, с желтыми носиками, а что у этого страшилища
должно быть на морде,  чтобы  раздолбить  мне  лоб  до  черепа?  А  вот,
посмотри, это я лапы отдирал. - Ладушкин наклоняет голову. От  уха  идут
три кровавые полосы. Ладушкин поворачивает голову. От другого  уха  идут
почему-то четыре глубокие царапины. Несколько секунд я тупо  разглядываю
еще одну багровую полосу на его затылке.
   Иду в кухню. Закрываю кран. Еще раз поднимаю попугая за  лапы.  Висит
полным  дохляком!  С  головы  его  капает,  глаза  закрыты.   Тяжелый...
Килограмма три.  На  душе  у  меня  препаршиво,  но  чувство  реальности
побеждает. Нужно его похоронить. Зарыть где-нибудь на пустыре, а хозяйка
ничего не должна знать. Улетел так улетел. Вот пусть убийца  Ладушкин  и
закопает! Раскладываю на столе полотенце, шмякаю на  него  попугая.  Мне
захотелось уложить  его  поудобней,  я  подвернула  топорщащееся  крыло,
пригладила хохол... И вдруг голубоватое морщинистое веко приоткрылось  и
на меня глянул изучающий глаз.
   Я отшатнулась. Присмотрелась и потрясла попугая.
   - Эй! Как там тебя зовут?.. Ты жив?
   Подула на перья.  Почему-то  мне  показалось,  что  это  должно  быть
щекотно. Точно! Попугай  дернул  лапой  и  скрючил  посильней  пальцы  с
когтями.
   - Хватит притворяться! Вставай немедленно! А то закопаю.
   Глаз  опять  открылся.  Приподнялась  голова.  Попугай  осмотрелся  и
обессиленно уронил хохлатую голову. Из дырки над  его  клювом,  которая,
вероятно, является ноздрей, вытекла капля.
   - Ты еще зарыдай! - Я бесцеремонно взяла его и  попыталась  поставить
на лапы. Попугай висел в руках мокрой тряпкой  и  падал,  как  только  я
отпускала руки. Приоткрыв чайной ложкой толстый мощный  клюв,  вливаю  в
него немного воды. Попугай немедленно реагирует,  с  возмущением  трясет
головой, и эта вода оказывается на моем лице. Ладно. Если бы меня  взяли
за ноги и стукнули несколько раз о стену, чего бы я выпила, когда пришла
в себя?
   Иду в комнату.  Ладушкин  на  кровати  стонет  и  проСит  чего-нибудь
выпить. Он смотрит на бутылку коньяку у меня в руках и на чайную ложку.
   - Я занята. У меня реанимация. Ладно, хлебни, только поскорей!
   Настороженно  следя  за  ложкой,  Ладушкин  глотает  из  бутылки,   я
выдергиваю ее и иду в кухню. Клюв даже не надо отворять. Он приоткрытый,
вливаю туда осторожно пол-ложки коньяку и с удовлетворением наблюдаю  за
движением длинного горла. Ну-ка, посмотрим... Ощупываю горло. Точно. Под
перьями нащупывается что-то, похожее на кадык.  Попугай  открывает  клюв
еще шире. Понравилось? Тогда еще ложечку. Не трясешь головой,  нравится?
Как бы выяснить, что у него сломано и разбито?
   - Вставай. Больше не получишь, пока не пройдешь по полу два метра.
   Ставлю попугая на пол. Покачавшись на лапах, он  расставил  крылья  и
оперся на них, чтобы не упасть. Так. Один почти в порядке. Возвращаюсь к
Ладушкину.
   - Вставай.
   - Почему это?
   - Поедешь сначала в травмпункт, потом в зоопарк.
   - Зоопарк?..
   - Тебе надо зашить лоб, а попугая отвезти к врачу. Орнитологи  у  нас
только в зоопарке. Птица-то экзотическая, редкая.
   - Я обойдусь пластырем, а твоего поганого зверя не обязательно  везти
к врачу, чтобы усыпить. Я сам с удовольствием сверну ему шею.
   Я не слушаю.  Я  включаю  автоответчик.  Лом  звонил  три  раза.  При
последнем сообщении в его голосе появились истерические нотки. Есть  еще
два предложения от старых клиентов. Но эти я вряд  ли  отработаю:  нужно
быть в ночном клубе любителей земноводных, пресмыкающихся и  рептилий  в
половине третьего  ночи  и  заснять  танец  двух  юношей  с  двенадцатью
алтайскими гадюками.  Эти  любители  ночных  танцев  с  гадюками  платят
отлично, и, считай, никакого монтажа не потребуется. Задумчиво смотрю на
Ладушкина.
   Словно почувствовав, о чем я  думаю,  инспектор  отрицательно  качает
головой и говорит, что он от меня  не  отойдет  ни  на  шаг  и  ровно  в
двадцать три пятьдесят пять  сдаст  дежурному  изолятора.  Ладно...  Что
делать? Срочно нужны деньги. Звоню Лому. Занято.
   Звонят в дверь. Ладушкин довольно  прытко  вскакивает  и  крадется  к
двери, держа меня  сзади  на  расстоянии  вытянутой  руки.  Посмотрев  в
глазок, он отшатывается и начинает тяжело дышать. Ртом.
   - Там эта... Твоя племянница, или кто она тебе?..
   - О! Только не доставай оружие,  я  тебя  умоляю!  И  вообще,  может,
спрячешься? Только не заводись, ладно?
   - Я не педофил какой-нибудь, чтобы заводиться! Я...  Я,  конечно,  не
при исполнении в данный момент и вообще отстранен от  расследования,  но
мне нужно поговорить с этой чумой.
   - Ну-ну. - Я открываю дверь.
   Антон в дверях протягивает синий воздушный шар. Лора, как ни странно,
смотрит смущенно и виновато. Такое выражение лица я у нее вижу  впервые,
поэтому покосилась на Ладушкина, не его ли присутствие пристыдило бравую
воительницу? Нет, она смотрит на меня - и!.. Обнимает!
   - Зачем ты это сделала. - Откинув голову, Лора обеими  руками  нервно
заправляет висящие у моего лица космы волос за уши. - Зачем ты  сказала,
что   убила   террористку?   -   Не   обращая   никакого   внимания   на
встрепенувшегося Ладушкина, она тащит меня за руку в кухню, застывает на
несколько секунд, рассматривая клацающего по линолеуму когтями  попугая,
но ничего не спрашивает. Словно обиженный недостатком внимания,  попугай
остановился, закинул голову, посмотрел  на  нас  сначала  одним  глазом,
потом другим, захрипел, словно собираясь  кашлянуть,  и  побрел  дальше,
пошатываясь и опираясь о пол растопыренными крыльями.
   Мы садимся за стол.
   - Ты не должна была так делать. Я же несовершеннолетняя,  мне  ничего
не будет!
   - Будет не будет, а задержать задержат. Изолятор не лучшее место  для
девочки. Я так сделала, потому что ты защищалась.  Ты  защищала  себя  и
брата. Если бы я успела раньше... Если бы мы с Ладушкиным  появились  на
полчаса раньше, я бы не раздумывая воспользовалась...
   - Брось, - перебивает меня Лора. - Кончай этот  цирк.  Ты  не  убьешь
человека, а твой инспектор...
   - Мы сейчас же  поедем  в  отделение,  и  ты  расскажешь,  как  убила
Хогефельд, - требует появившийся в дверях инспектор с пластырем на лбу.
   - Коля, иди полежи, тебе вредно громко разговаривать,  -  отмахиваюсь
я.
   - Я так и знал, что убила  девчонка.  Что,  хочешь  проявить  заботу?
Облегчить участь? Да ты же оказываешь ей медвежью услугу! Сколько  таких
маленьких, хорошеньких прошло по разным  уголовным  делам,  знаешь?  Так
хочется помочь, наставить на путь истинный, уберечь от наказания, у  них
же вся жизнь впереди! И что? Что, я тебя  спрашиваю?  -  Коля  упирается
руками в стол и нависает надо мной. - Они  всегда  возвращаются!  Потому
что, избежав наказания, обязательно опять преступают закон!
   Лора резким движением ребра ладони подбила руки  Ладушкина,  он  упал
головой на стол. Схватив за волосы, она прижала его голову к поверхности
стола, наклонилась и попросила.
   - Не дыши мне в лицо!
   - Ты пойми, - стиснув ладонь Лоры и  с  мучительным  выражением  лица
отодрав ее от оцарапанной головы, Ладушкин продолжил мое  воспитание,  -
подростки иногда делают что-то плохое не потому, что сволочи, а  потому,
что пробуют! Они пробуют, что можно, а что нельзя! Украл немного  денег,
не посадили, значит, можно!
   Я вижу, как краснеет лицо Лоры. Ей больно. Отдираю пальцы Ладушкина и
забираю ладошку Лоры себе. Выдвигаю ногой табуретку.
   - Садись, Коля. Я тебе кое-что объясню. Я очень люблю свою бабушку  и
не хочу ее огорчать. Понимаешь,  мне  кажется,  что  вилы  -  это  такая
вещь... Словом, это не оружие воинов,  мне  так  кажется.  Если  бабушка
узнает, что единственная сейчас в нашем роду женщина-воин убила  кого-то
орудием труда, она очень огорчится, очень.
   - Что? - не верит своим ушам Ладушкин.
   - Если женщина-воин убьет кого-нибудь орудием труда, а орудия  труда,
или  предметы  искусства,  или   кухонная   утварь,   или   металл   для
вязания-шитья - это все в ведении хранительниц очага, то шесть поколений
женщин нашего  рода  будут  прокляты.  Я  точно  не  знаю,  как  именно.
Например, у них будут рождаться только мальчики, а воспитать из мальчика
воина можно, только если он родится Стрельцом и в год Обезьяны, или...
   - У тебя бред? - перебивает Ладушкин.
   - Оставь этого тупого чиновника, - советует Лора  и  захватывает  мою
ладонь в свою. - Я же знаю, что ты не из-за бабушки.
   Звонят в дверь.
   - Сидеть! - приказывает Ладушкин, хотя мы не шевелились. Он  идет  на
цыпочках  в  коридор,  по  дороге  вскрикивает,  чертыхается,  что-то  с
грохотом падает, вероятно, бра у зеркала, и в кухню заползает попугай  с
хохлом, вставшим в боевую позицию.
   - Я хочу что-то сказать тебе шепотом. - Лора  обхватывает  рукой  мою
шею и горячо выдыхает в ухо:
   - Прости меня... Если бы я могла, я бы сделала иначе,  правда.  Но  я
испугалась за Антона. Ты мне веришь?
   - Верю, - шепчу я. - Ты ищешь маму, да?
   - Она не попрощалась.
   - Ты караулишь машины на дороге и ездишь от кладбища  к  кладбищу,  и
так каждую ночь?
   - Откуда ты знаешь? - отстранилась Лора и уставилась в  мои  глаза  с
подозрением. - Мне это снится, а ты откуда знаешь?!
   - Я тебя видела.
   - А-а-а... - Она не понимает, но принимает объяснение как должное.
   - Хочешь, поедем сейчас на могилу. Ты поплачешь, станет легче.
   - Нет уж, - фыркает Лора. - Плакать мне не  хочется  совсем.  Хочется
подраться с кем-нибудь. Этот инспектор, ты только скажи,  если  он  тебя
достает...
   - Не надо, - я умоляюще складываю ладони, - только не  с  Ладушкиным!
Он уже получил свое.
   Ищу глазами попугая. Вот он, под столом. Изучает  мою  ногу  и  вдруг
кладет на голую ступню свою лапу. Несколько секунд мы с  птицей  смотрим
друг на друга. Попугаю трудно задирать голову вверх, хоть он и упирается
крыльями в пол. Я слышу, как лапа надавливает, и  когти  весьма  ощутимо
покалывают.
   - Ладно, - киваю я ему. - Два метра ты прошел.
   В этот раз  потребление  птицей  коньяка  из  ложки  проходит  вообще
показательно - ни одной капли не пролито, втянув коньяк в клюв,  попугай
задирает голову вверх, закрывает глаза и  дрожит  сладострастно  горлом.
Весь процесс снимает на камеру радостный Лом, это ему  инспектор  открыл
дверь с оружием наготове.
   - Привет, Лом.
   - Ахинея, если бы ты знала, как я рад!.. -  Та  половина  лица  Лома,
которая не закрыта камерой, светится счастьем. - Девочка, подвинься. Вот
так... Хорошо! Кто покрасил курицу? Попробуй влить ей из бутылки,  чтобы
я снял крупно клюв и бутылку, потом смонтирую лапу, как будто  она  сама
держит!
   - А почему ты с камерой?
   - Так ведь  сегодня  последний  день.  Фирма  "Секрет"  сказала,  что
сегодня последний  день  работы  с  животными-охранниками.  Все,  партия
обучена, а ролик еще не снят, а ты обещала, - объясняет  Лом.  -  У  них
каждый  день  оплачивается,  потому  как   совместное   с   американцами
предприятие. Американцы поставляют  товар  на  заказ,  наши  недели  две
адаптируют охранников в условиях московского климата.
   - Да, - вспомнила я. - Черт! Я же обещала  сделать  это  без  оплаты!
Черт! Черт! Черт!
   - А мне сказал по телефону их начальник, что аванс  вполне  вероятен,
вполне.  Я  решил  сам  поехать,  отснять  как  смогу,  а  потом  бы  ты
разбиралась.
   -  Едем!  -  вскакиваю  я.  -  Дети,  хотите  посмотреть  на   работу
собак-охранников?
   - Ахинея, я должен предупредить, что...
   - Подожди. Ты поговорил с Ладушкиным?
   - Я извинился, - пожимает  плечами  Лом,  -  но  человек  ведет  себя
неадекватно. Понимаешь, совсем  неадекватно.  Он  обыскал  сумку,  потом
поставил меня к стене, заставил расставить ноги и ощупал  везде,  в  том
числе и между ног.
   - Я искал гаечный ключ, или гвоздодер, или  что-то  в  этом  роде,  -
объясняет Ладушкин.
   - Видишь? - кивает Лом. - Гвоздодер - между ног! И я хочу сказать, он
плохо выглядит. Что это у него на носу? - Лом неуверенно тычет пальцем в
окровавленную гипсовую нашлепку на лице инспектора. - Бедненький!.. Тебя
опять побили?
   Антон дергает меня за свитер:
   - Я хочу есть!
   - Минуточку... Есть? - Я  совсем  забыла  про  мальчика,  как  только
прикрепила его шарик к вешалке в коридоре.
   - Дедушка готовит ему на ужин утку с  яблоками,  -  ревниво  замечает
Лора. - А пока пусть грызет печенье. - Она  протягивает  Антону  начатую
пачку печенья. - Раз уж мы теперь не бегаем по утрам,  не  повторяем  не
правильные глаголы и не ухаживаем за братьями нашими меньшими,  не  смей
ныть и просить! Мне приказали до вечера не испортить тебе аппетит, а  то
больше нас вдвоем гулять не отпустят!
   - Хоть водичкой можно запить?
   - Так. Лора, может, ты с Антоном поедешь смотреть, как готовят  утку?
Ладушкина с попугаем уложим в постель, как инвалидов, а мы  с  Ломом  на
пару часиков съездим поработать.
   - Я хочу побыть с тобой, - категорично заявляет Лора  и  добавляет  с
убийственной логикой:
   - Вдруг тебя все-таки посадят? Когда еще встретимся? Не  успела  одну
мамочку потерять, как другую тоже отнимут!  Нет,  я  поеду  с  тобой,  а
Антона забросим к бабушке на такси.
   - Инга Викторовна, если вы помните, если вы еще не  забыли,  то  этот
прекрасный день свободы подарил вам я. При условии, что глаз  с  вас  не
спущу и лично доставлю обратно до второго обхода, - заметил Ладушкин.
   - Время, Ахинея, - постучал по часам  Лом.  -  Еще  добираться  около
часа. Это за городом.
   - Ладно. Тогда поехали все. Станет скучно - сами разбежитесь.
 
*** 
 
   Какое там - скучно!.. Думаю, этот вечер  и  я,  и  Лом,  и  инспектор
Ладушкин никогда в жизни не забудем. Хорошо, хоть  дети  восприняли  все
происходящее с  юмором  растущих  организмов,  у  них  еще  хватило  сил
хохотать до упаду, наблюдая за выражениями  лиц  таксистов,  которых  мы
потом останавливали. Потому что Лом  сказал,  пусть  его  пристрелят  на
месте, но он не сядет в свою машину в таком виде и нам  не  даст  в  нее
сесть.
 
*** 
 
   Итак, мы поехали по Ярославскому, причем сначала Ладушкин сел сзади с
детьми, но потом попросил меня поменяться с  ним  местами,  я  пересела,
обняла одной рукой Антона, другой - Лору, и мы пели песню про попугая  с
Антильских островов - "Мы дрались  там...  ах  да!  Я  был  убит...",  а
настоящий попугай, завернутый в шерстяной свитер, должен был в это время
лежать на полу на взбитой подушке и ждать  завтрашнего  прихода  Лоры  с
кормом и бананами. На всякий случай я  открыла  форточку  в  кухне  и  в
комнате, но надежды, что он захочет перебраться к хозяйке, было мало,  и
поэтому я закрыла свою кровать и пару  кресел  полиэтиленом  и  спрятала
бутылку с остатками коньяка.
   И вот мы едем по Ярославскому, поем, в какой-то момент я замечаю, что
Лом неумело подпевает, и Ладушкин кивает в такт, и Антон прижался  щекой
к моей руке у него на плече, и Лора вцепилась в  мои  пальцы  своими,  и
день показался мне удивительно счастливым, хотя