ых
приключений, то ли  слишком  рассержена  на  себя  за  любовь  к  Павлу,
выполнявшему со мной по субботам задание отдела Службы  безопасности.  А
я-то, дура, пирожки!..
   - Вы уверены, что с  вами  не  случится  приступа  рыданий  в  палате
инспектора? Все-таки вы только что узнали о смерти любимого человека,  -
интересуется
   Сопровождающий меня федерал с прилизанными волосами.
   -  Действительно,  только  что,  из  вашей  болтовни  в   машине!   -
констатирую я мстительно. - Еще как случится! Вас  что,  психологической
подготовке не обучают?
   - Вы, Инга Викторовна, простите, что так получилось. Самое  странное,
что утром на инструктаже мне начальник приказал ни слова вам не говорить
о смерти Хирурга...
   - Ладно, не извиняйтесь.
   - Сам не понимаю, что на меня нашло. Войдите в мое положение.
   - Как это?
   - Меня представили на повышение, а  тут  такой  прокол.  Если  можно,
изобразите удивление, когда вам скажут, что  Хирург  убит.  Можете  даже
заплакать и покричать немного, тогда - пожалуйста.
   И вот передо мной услужливо распахнута дверь больничной палаты  номер
шесть.
   Вообще-то я подготовила  небольшое  представление,  так,  экспромтом,
пока слушала извинительное бормотание федерала в  коридоре.  Но,  увидев
лицо Коли Ладушкина, совершенно искренне вскрикнула и  бросилась  к  его
кровати.
   - Инспектор, что у вас с лицом? - Я  подбежала,  навалилась  на  край
койки и осторожно потрогала пальцем странное сооружение у него на  лице.
Вместо носа  -  конструкция  из  металлических  стержней,  пластмассовых
креплений и гипса-нашлепки.
   Ладушкин испуганно отодвинулся, я устроилась поудобней.
   - Ну как же, Инга Викторовна, - прогундосил инспектор, - вы  же  сами
видели. В сарае. Меня ваша племянница ударила лбом в нос.
   - Коля, а как нога? - Я схватила его через простыню за предполагаемое
больное место над правой коленкой. Ладушкин взвыл.
   - Пусть она слезет с моей постели, - потребовал  он,  глядя  горящими
глазами куда-то мне за спину.
   - Садитесь, Инга Викторовна, - предложил незнакомый голос.
   Я оглянулась. О! Да тут целый квартет из обаятельнейших молодых людей
в строгих костюмчиках и с одинаковыми прическами.
   - Коля, ты не представляешь! - сразу же начала я взахлеб, как  только
услужливо  подвинутый  стул  коснулся  моего  зада.  -  Мне  только  что
рассказали, как облапошились федералы! В тот  день,  когда  мы  с  тобой
тащились в Лакинск, моя мама поехала в аэропорт, чтобы слетать  погулять
в Германию. А за ней поехали гуськом, нет, ты только вслушайся, друг  за
другом - дежурный по слежке, - я загибаю пальцы,  -  немец  Зебельхер  с
приставленным к нему соглядатаем и мой возлюбленный  Павел  Андреевич  с
террористкой Хогефельд! Подождите,  не  перебивайте,  я  Колю  давно  не
видела, он же лежит тут и ничего не знает! - досадливо оборвала я одного
из молодых людей, который осторожно попытался что-то мне сказать. -  Так
вот. В  аэропорту  с  дежурным  по  слежке  федералом  случился  нервный
припадок, он стал стрелять в мою маму, в немца с приставкой и в Павла  с
Хогефельд. Отгадай с одного раза, кого он пристрелил? Правильно! - ору я
в упоении. - Моего  любовника,  представляешь!  Мне  тут  в  машине  два
федерала такое рассказали! Оказывается, Павел  специально  занимался  со
мной сексом по субботам, у него было такое задание.  Да  не  перебивайте
же! Отойдите подальше, дайте поговорить. А четверо других из  их  отдела
внешней разведки разобрали по дням недели мою тетю  Ханну.  Ничего  себе
работка на благо Родины, да?
   Перевожу  дух.  Ладушкин  смотрит  застывшим,  напряженным  взглядом,
словно пытается расшифровать, почему я все это ему кричу, такая веселая.
   - Наши с тобой предположения оказались точными, - подвожу я  итог.  -
Хогефельд с Лопесом пустили в страну, хотя они разыскиваются  уже  шесть
лет Интерполом, потому что  наши  внешние  разведчики  решили,  что  так
быстрее выйдут на след денег. Павел, обнаружив, что количество  желающих
обогатиться в его отделе достигло  критической  массы,  решил  помочь  и
другой стороне, чтобы дело пошло побыстрей.
   Один из молодых людей в строгом костюмчике кивнул  федералу,  который
меня привел, и они тихо вышли в коридор. Оба бледные.
   - Инга Викторовна, - прогундосил Ладушкин, - выходите за меня замуж.
   Я даже не стала это анализировать.  Бесполезно!  Все  сроки  действия
пирожков прошли, а регулярно получаемые инспектором травмы и  сотрясения
кого хочешь с ума сведут. Я сразу же вежливо отказалась:
   - Я не могу, у меня теперь  дети  на  содержании.  Видел  бы  ты  мою
приемную дочурку... Ах да, ты ее видел, это же она тебя в сарае...
   - Инспектор  Ладушкин  ближайшие  несколько  лет  может  провести  за
решеткой, - оборвал нашу интимную беседу один из федералов.
   - Я когда вас не вижу несколько дней, у меня наступает подсасывание в
желудке, как от сильного голода или от недоброкачественной  пищи,  -  не
обращая внимания на слова федерала, подался ко мне Ладушкин. - Или  вот,
например, сяду посидеть с друзьями, посмотрю на  их  подружек,  и  такой
меня испуг вдруг охватит!
   - Разрешите начать официальный допрос, -  опять  перебил  федерал.  -
Допрос проводится в палате лечебного комплекса хирургического  отделения
больницы имени... Время московское...
   - А чего ты боишься, Коля? - не поняла я.
   - Нет, Инга Викторовна, обижаться на жизнь или бояться ее не  в  моих
привычках. Но сами посудите: если вы будете всегда рядом, это сколько же
жизней и рассудков я спасу!
   - Основной вопрос, который нам нужно разъяснить. - Федерал  продолжал
заниматься своим делом, не обращая на наш  разговор  никакого  внимания.
Вероятно, за последние дни они наслушались  всякого  бреда  Ладушкина  в
беспамятстве.  -  Это  вопрос  с  убийством.  Поскольку  обнаруженный  в
сгоревшем  сарае  труп  оказался  телом  гражданки  Германии  Хогефельд,
возникает вопрос, кем она была убита.
   - Ты слышишь, Коля, труп  оказался  телом.  -  Я  начинаю  потихоньку
смеяться. - Значит, инспектор, ты жертвуешь собой и своим уже достаточно
поврежденным телом и рассудком ради спасения всех счастливых пар?
   - Жертвую, - кивает Ладушкин. - Я  все  равно  пропитался  вами,  как
ядом.
   -  То  есть,  -  заинтересовалась  я,  -  у  тебя  ко  мне   никакого
сексуального влечения, никакого желания сделать счастливой или защитить?
Одна жертвенность?
   - Ну какое сексуальное влечение, Инга Викторовна, я похож на маньяка?
Что случилось с вашим возлюбленным, который вызывал эти, каких...
   - Эротические фантазии! - подсказываю я.
   - Гражданка Грэме, что вы можете  сказать  как  свидетель  по  поводу
обнаруженного мертвого тела?
   - Не знаю никакого тела, - отмахиваюсь я.
   -  Вот  именно,  -  кивает  Ладушкин.  -  Фантазии!  Где  он  теперь,
возбудитель фантазий? А-а-а! В очень любимом вашей бабушкой месте!
   -  А  вы,  инспектор  Ладушкин,  что   можете   сказать   по   поводу
обнаруженного мертвого тела? Вы видели в  ту  ночь  гражданку  Хогефельд
живой или мертвой?
   - Он не видел, - не даю я сказать Ладушкину. -
   Он, как только вошел в сарай, тут же  достал  свой  пистолет,  а  моя
племянница Лора ударила его лбом  в  нос.  Инспектор  сразу  упал  и  не
приходил в себя, пока мы его не погрузили на тележку.
   - Инспектор Ладушкин, отвечайте.
   - Видел. Это я убил гражданку Хогефельд,  труп  которой  обнаружен  в
сарае.
   - Да врет он все! - возмутилась я.
   - Гражданка Грэме, помолчите. Инспектор Ладушкин, продолжайте.
   - Я ее увидел, - задумался Ладушкин,  -  и...  сразу  выстрелил!  Она
упала...
   - Вранье! - не выдерживаю я.
   - Почему вы считаете это не правдой,  Инга  Викторовна?  -  вкрадчиво
интересуется федерал, направив на меня магнитофон.
   - Потому  что  Ладушкин  не  стрелял!  Проверьте  его  пистолет,  это
элементарно.
   - А как он ее убил тогда?
   - Я ее задушил вот этими  руками,  -  протягивает  перед  собой  руки
Ладушкин.
   - А я вам говорю, что, как только инспектор вошел в сарай,  сразу  же
получил в нос! Упал и потерял сознание.
   - Инга Викторовна, как, по-вашему, погибла гражданка Хогефельд?
   - Понятия не имею, но Ладушкин здесь ни при чем! Ее могла убить  одна
из охранниц детей. Перед тем, как побежать  на  поле  к  вертолету.  Или
другая, тело которой мы нашли у калитки.
   - Нашим отделом, - вступил в допрос другой федерал, - сделана  полная
временная и расстановочная ориентировка, исходя из показаний  свидетелей
и детей, Лоры и Антона Латовых. По  этой  ориентировке  получается,  что
Анна Хогефельд могла быть убита только после драки с одной из  охранниц,
когда  погналась  за  детьми.  Автомат,  найденный   нами   в   колодце,
соответствует описанию того  оружия,  которое  несовершеннолетний  Антон
Латов подобрал и бросил в колодец. Таким образом, в некотором  временном
отрезке в сарае  оказались  двое  детей  Латовых,  Хогефельд,  инспектор
Ладушкин и вы, Инга Викторовна.
   - Неужели я перегрыз ей горло? - не унимается инспектор. - Выйдешь за
меня замуж, последний раз спрашиваю?!
   - Отвечайте, Инга Викторовна, - требует федерал.
   - Я не буду женой Ладушкина.
   - Я предлагаю вам отнестись к допросу серьезно.
   - Я хочу подумать. - Только теперь я поняла,  что  весь  этот  допрос
затеян из-за меня. Не Ладушкина подозревают, а меня.
   - Думайте, Инга Викторовна.
   - Я вспомнил! Я ударил ее лопатой по голове! - нервничает  инспектор.
- И долго  потом  еще  бил  по  всяким  местам.  Она  же  террористка  в
международном розыске, мне за это надо медаль дать!
   - Ладно. - Я решаюсь. - Это сделала я.
   - Итак, - выдохнув, федерал сбросил напряжение, - как именно  вы  это
сделали, Инга Викторовна?
   - В присутствии адвоката. - Я смотрю в холодные глаза рядом, потом на
возбужденного Ладушкина со сложной конструкцией на лице.
   - Если  мы  удовлетворительно  закончим  беседу  здесь  и  сейчас,  -
предлагает федерал, - я вам обещаю, что,  учитывая  проступки  гражданки
Хогефельд перед законом, я буду ходатайствовать за  меру  пресечения  до
суда в виде ограничения вашего передвижения, не более. Но если вы хотите
все это затянуть, то до появления адвоката и решения вашего  вопроса  на
предварительном следствии вы будете задержаны.
   - Не верь ему и прекрати выдумывать с этим убийством!  -  приказывает
Ладушкин.
   - Адвоката! - настаиваю я.
   - Инга Викторовна, вы задержаны по подозрению  в  убийстве  гражданки
Германии  Хогефельд.  -  Федерал  встал,  его  напарники,  пошептавшись,
достали наручники.
   - Это дело уголовное, так ведь? - не может  успокоиться  Ладушкин.  -
Пусть его ведет отдел по убийствам! Почему федералы?!
   - Коля, прекрати, - усмехаюсь я. - Ну  как  я  могу  выйти  замуж  за
человека без малейшей склонности к ориентировочному  анализу,  ну  как?!
Лопата, да?  Лопата  в  сарае  с  сеном?!  Что,  больше  вообще  никакой
фантазии? Как тебя только взяли в сыщики?!
   -  Пройдемте.  -  Федералы  пропускают  меня  в  дверях  вперед  и  с
сочувствием смотрят на беснующегося Ладушкина.
   Он как раз спрыгнул с кровати и бегает по палате босиком, в  семейных
трусах и футболке, сдергивая с шеи гипс.
   -  Вилами!  -  орет  Ладушкин.  -  Я  заколол  ее   вилами!   Вилами!
Вилами-и-и-и...
 
*** 
 
   Эту  ночь  я  ночевала  в  следственном  изоляторе   предварительного
заключения ФСБ.
 
*** 
 
   - Инга Грэме, на выход!
   Ко мне пришел адвокат.
   В узкой длинной комнате окно под самым  потолком.  Закрыто  решеткой.
Стул привинчен к полу, на  голом  столе  угнетает  нервы  унылым  желтым
светом  настольная  лампа.  Я  смотрю   на   старичка,   копающегося   в
хозяйственной сумке.  Он  чертыхается,  что-то  бормочет  в  белые  усы,
достает  платок,  вытирает  рот,  убирает  платок,  копается  в   сумке,
чертыхается...
   - Вот!
   Оказывается, он искал очки. Нацепив их и внимательно меня  разглядев,
старичок вздыхает.
   - Никакого сходства, - заявляет он разочарованно.
   - Простите?..
   - Вы совсем на нее не похожи. Сколько вам? Двадцать пять?
   Я с ужасом хватаюсь за щеки. Не скажу, что в  семь  тридцать  утра  я
выгляжу превосходно, даже если высыпаюсь, а не кручусь волчком всю  ночь
на нарах, но никто еще не прибавлял мне годков, все только отнимали!
   - Викентий Карлович, - кивнул старик. - Как вас называть?
   - Инга... А на кого я не похожа?
   - Ни на кого вы не  похожи.  Вы  плохо  выглядите.  Впрочем,  в  этом
заведении плохо выглядят все. Ваша бабушка И-золь-да... - с наслаждением
продегустировав это имя, старичок прикрыл глаза и мечтательно улыбнулся,
- попросила меня с вами поговорить. Потому что ее не пустили.
   - Вы адвокат, которого наняла для меня бабушка?
   - Никудышный! - доверительно сообщает мне Викентий Карлович.  -  Ваша
бабушка всегда, бывало, как сходит на мой процесс, поцелует меня потом в
макушку и пожалеет. "Кенти, - скажет она ласково, - лучше бы ты  занялся
делом своего отца!"
   - А каким делом занимался вам отец?
   - Он делал отличную колбасу.
   Я не понимаю, зачем бабушка наняла для меня самого плохого  адвоката.
Но, как всегда, полностью ей доверяю. Сын колбасника так сын колбасника,
ей видней.
   - Что будем делать?  -  бужу  я  задремавшего  со  счастливой  легкой
улыбкой старичка.
   - У меня рост метр пятьдесят три, - сообщает он.
   - Сочувствую...
   -  Ни  в  коей  мере!  -  возбудился  старичок.  -  Ваше   сочувствие
оскорбительно. Дело в том, что я обожаю высоких женщин, понимаете?
   Мне подмигивают. Я пожимаю плечами.
   - Ну как же, количество женщин, высоким ростом которых я мог всю свою
жизнь восхищаться, увеличилось многократно  по  сравнению  с  желаниями,
например,  мужчины  среднего  роста  -  от   ста   семидесяти   до   ста
восьмидесяти!
   - У нас время не  ограничено?  -  интересуюсь  я  на  всякий  случай,
потеряв всякую надежду угадать, зачем бабушка  прислала  этого  смешного
старичка.
   - Да, вы правы, вы совершенно правы. Простите. - Он опять копается  в
хозяйственной сумке, достает потрепанный блокнот  и  начинает  потрошить
сумку снова в поисках ручки. Выудив огрызок карандаша, осматривает  его,
потом садится в позу примерного школьника, сложив руки. - Слушаю вас!
   - Что?..
   - Я вас слушаю!
   - Я должна рассказать, как все было?..
   - Да нет же. Вы должны рассказать  мне,  как  все  должно  быть!  Что
именно передать И-золь-де... - полуулыбка на десять секунд, - чтобы  она
начала действовать!
   - Ладно... -  Я  задумываюсь.  -  Начнем  с  агентов  отдела  внешней
разведки, которые отрабатывали мою тетю Ханну.
   - Тетю Ханну... Не спешите, пожалуйста,  я  не  успеваю.  -  Старичок
примерно записывает каждое мое слово.
   Чтобы не  тратить  его  усердие  зря,  я  начинаю  изъясняться  более
лаконично:
   - Пишите.  Четверг  -  молодой,  застенчивый,  тип  великовозрастного
сыночка - студент из Плехановской, имя, может  быть,  Костя.  Пятница  -
надежный, в возрасте, умудренный жизненным  опытом  папочка,  решал  все
проблемы, его точно  звали  Григорий  Павлович.  Понедельник  и  вторник
делили: аферист, тип криминального красавца, скорее  всего  Эдуард,  как
сказала о нем соседка, - он был вне конкуренции, и по-собачьи  преданный
научный сотрудник среднего достатка, тип примерного  семьянина,  впервые
изменившего жене. Его могли звать Владик.  Так...  Напишите,  что  имена
могут быть подлинные, я так думаю, зачем им еще и имена  придумывать,  -
бормочу я уже себе под нос, но старичок примерно строчит, повторяя:
   - ...им еще и имена придумывать. Точка. - Заметив  мой  сочувствующий
взгляд, объясняет:
   - Мне Изольда сказала записать  все  в  подробностях,  до  последнего
слова, как вы скажете.
   - Ладно. Напишите еще - картонка с адресом, почерк и газета.
   - Газета...
   - Газета, в которую была упакована посылка.
   - Посылка...
   - Мне эта газета показалась странной, если  бабушка  ее  уже  сожгла,
пусть вспомнит, может быть, она заметила, в чем странность.
   - Записал.
   - Спасибо.
   - Если это все, то я еще посижу несколько минут, чтобы вы  хорошенько
подумали.  Вот,   возьмите   мой   телефон,   он   здесь   в   изоляторе
зарегистрирован как адвокатский. Но имейте в  виду,  все  до  последнего
слова - слушают!
   - Спасибо.
   - Все. Молчим! Думайте.
   Я откидываю голову назад, закрываю глаза и думаю.
   - Вспомнила! Название странное, я такой газеты в  Москве  никогда  не
видела. "За кадры верфям".
   -  Минуточку...  -  Адвокат  усердно  копается  в  сумке,   отыскивая
провалившийся в ее недра карандаш, достает блокнот.
   - Ну вот, теперь вроде все.
   - Благодарю за доверие! - Старичок встает и  церемонно  подносит  мою
грязную ладонь к губам. - Звоните, не теряйте надежды, мы выиграем  ваше
дело!
   Из допросной комнаты меня ведут не в камеру, а через другой коридор в
комнату  дежурного.  Раскладывают  целый  ворох  бумаг  под  копиркой  и
приказывают расписаться.
   - Пока не прочитаю, не подпишу, -  честно  предупреждаю  я,  вспомнив
Лома.
   - Не подпишешь, и не надо, - отвечает мне  шароподобная  дежурная,  с
лопающейся на груди  застежкой  форменной  куртки.  -  Это  же  не  меня
жених-милиционер забирает под подписку!
   Быстро расписываюсь, не то что не читая, а просто зажмурившись  и  на
ощупь перелистывая бумаги и копирки.
   Не  веря,  что  опять  шагнула  в  жизнь,  распахнув  глаза  во   все
появившееся за дверью солнечное небо, открыв рот  для  лучшего  усвоения
холодного октябрьского воздуха с привкусом выхлопных газов, я оказываюсь
за воротами следственного изолятора, и даже вид  топчущегося  неподалеку
от них инспектора Ладушкина с гипсовой пломбой на носу  меня  совсем  не
удручает.
   - Лучше нам тут же и расстаться. - Я  сразу  же  честно  предупреждаю
смущенного  инспектора.  -  Как  бы  с  вами  опять  не  случилось  чего
непредвиденного. Какие еще части тела у  вас  остались  неповрежденными?
Подождите!.. Жених-милиционер, это... вы?!
   - Инга Викторовна, пройдите в машину. У меня машина за углом, давайте
в ней поговорим.
   В машине Ладушкин, не щадя меня, рассказал, как ушел из больницы  под
расписку, как взял у бабушки мой паспорт (не международный, который  был
у мамы), а в изоляторе справку о задержании,  как  потом  пошел  в  загс
("Еле успел!"), как убеждал принять заявление регистратора...
   - Я сказал, что вам грозит большой срок, мы можем больше  никогда  не
увидеться. Я бы и сам по себе зарыдал, но врач запретил  мне  плакать  и
сморкаться еще несколько дней. Короче, мое...  то  есть  наше  заявление
приняли, и уже как законный ваш жених со справкой  из  загса,  пользуясь
уважением некоторых весьма высокопоставленных чинов своего отдела...
   - Ладно, чего ты извиняешься, ты вытащил меня из камеры  в  солнечное
воскресенье, да хоть бы ты  официально  без  моего  согласия  для  этого
зарегистрировал наш брак!
   - Нет, вот брак без вашего присутствия не зарегистрируют.
   - Короче, Ладушкин, спасибо большое, мне пора.
   - Я должен передать вашей бабушке, что у нас все получилось, и вообще
я за вас поручился до двадцати четырех часов...
   - То есть я должна вернуться в камеру сегодня  ночью?!  И  весь  этот
день провести с тобой?
   - Извини, все,  что  мог,  я  сделал.  Мне  пошли  навстречу,  только
учитывая годы безупречной службы...
   - Да пошел ты со своей службой!
   - Не надо злиться. Весь день впереди. Давайте проведем его с пользой.
Вот ваш телефон. Звоню бабушке.
   - Детка, - говорит она усталым голосом. - Я не знала, удастся ли Коле
тебя вытащить. Если Кенти  доедет  до  меня  целым  и  невредимым  и  не
потеряет по дороге свои  записи,  то  ты  можешь  гулять  этот  день  на
поводке, как веселая собачонка. Если он не явится в течение часа, я тебе
позвоню. Как у  вас  получился  разговор?  Если  его  послушает  человек
посвященный, есть за что убить?
   - Не думаю.
   - Тогда спокойного тебе дня.