тон отпускает руки, мы с ним падаем.
   - Ладно, вы как хотите, а мне пора, - заявляет
   Лора, отряхивает сено с одежды и решительно идет к двери сарая.
   У меня сразу прорезался громкий голос:
   - Подожди, я приехала за вами!
   - Если вы тут  еще  минут  пять  проваляетесь  в  припадке  радостной
встречи,  нас  точно  убьют!  Что  это  за  мужик?  -  Она  пнула  ногой
неподвижного Ладушкина.
   - Инспектор милиции.
   - Так ты привезла милицию? - с надеждой спрашивает Лора.
   - Нет. Только одного его.
   - Ты поехала за нами и взяла с собой только одного милиционера, да  и
то выбрала самого идиота из всех?!
   - Он не идиот...
   -  Только  идиот  размахивает   пистолетом,   забыв   снять   его   с
предохранителя!
   - Не кричи. Утром сюда нагрянет целый взвод спецназовцев.
   - Теперь ты убила мента, - шепчет Лоре Антон.
   - Я не убила! Я только сломала ему нос.  -  Она  потирает  свой  лоб,
вероятно, то самое место, которым и был сломан нос Ладушкина.
   - Что значит - теперь? - интересуюсь я.
   Антон тянет меня к себе за руку, я наклоняюсь, он обхватывает меня за
шею и доверительно сообщает шепотом:
   - Лора убила одного бандита. Насмерть. Он был женщиной.
   - Где это? - спрашиваю я тоже шепотом.
   - Там. - Указательный палец направлен в угол сарая.
   - Не надо смотреть, - предупреждает Лора.
   - Нет уж, я посмотрю! - Я решительно иду в  угол,  на  всякий  случай
сжав в руке пистолет.
   Пистолет не понадобился. Анна Хогефельд, она же  Вероника  Кукушкина,
лежит в темном углу, проткнутая вилами. Ее глаза открыты. Меня затрясло.
   - А как ты...
   - Вилами. Сверху, - кивнула  Лора  на  перекрытие.  -  Но  не  сразу.
Сначала она бегала за нами по всему хутору! Хочу предупредить,  если  ты
собираешься упасть в обморок!..
   - Нет. Я в порядке. А почему ты решила ее...
   - Она убила двух охранников и приказала нам ехать с ней. Что  ты  так
смотришь? Да, представь себе, нас охраняли! Отличные тетки  были,  между
прочим! У нее должен быть напарник. Еще просюсюкаем здесь - придется и с
ним отношения выяснять!
   - Нет напарника, напарник в больнице  в  коме,  -  пробормотала  я  и
заметила, как впервые в глазах Лоры появился интерес ко мне.
   - Тогда пошли? - Она сдернула висячую лампу и забросила  ее  на  сено
вверху. Пока я открывала рот от  страха  и  возмущения,  пока  крохотный
огонек набирал силу, Лора приказала: "Ко мне!" -  как  собаке,  и  Антон
послушно побежал к ней, и я  видела,  как  крепко-накрепко  слиплись  их
ладошки друг с другом,  и  только  тогда  я  обрела  пропавший  голос  и
закричала:
   - Ладушкин!! - и бросилась поднимать его за плечи.
   Я и Лора кое-как погрузили постанывающего инспектора на тележку.
   - Что с моим лицом? - поинтересовался он первый раз.
   - Я разбила тебе нос, - честно призналась Лора.
   Больше инспектор  ничего  не  спрашивал.  При  попытке  выбраться  из
тележки и двигаться самостоятельно он сразу упал в грязь,  нам  пришлось
опять затаскивать его в тележку. Лора ругалась,  Антон,  кряхтя,  держал
оглобли, дождь усилился, вода заливала мое лицо,  мне  очень  захотелось
пореветь где-нибудь в тепле, в ожидании чашки горячего кофе  и  больших,
добрых, успокаивающих ладоней...
   - Не вздумай зареветь, - шепнула мне в лицо Лора. -  Антон  заведется
тогда часа на два.
   - Мы можем запрячь  в  тележку  козла!  -  проявил  сообразительность
Антон.
   Прищурившись, я посмотрела сквозь пелену дождя  на  дымящийся  сарай.
Представила, как  Ладушкина  повезет  по  городу  козел,  запряженный  в
тележку.  Как  мы  втроем  будем  идти  сзади,  приплясывая  и  исполняя
скоморошьи танцы. И закатилась хохотом.
   - Если ты не успокоишься, придется дать тебе по физиономии, -  устало
развела руками Лора, подхватила у приседающего от натуги Антона оглобли,
дождалась,  пока  я,  икая,  подойду,  обреченно  посмотрела   на   меня
прозрачными  светло-голубыми,  как  прихваченная  первым  ледком   вода,
глазами, и решила расставить все точки над i.
   - Если тебе нужен этот мужик, - кивнула  она  на  Ладушкина,  -  сама
волоки его к реке. Я отвезу туда  Антона  на  мотоцикле,  встретимся  на
берегу у поваленной сосны, я покажу брод. Кстати, не говори бабушке  про
вилы, ладно?
   - Вилы - инструмент хранительницы очага, - киваю я.
   - Вот именно. Если бы у  меня  было  оружие!..  Просила  же  мамочку,
привези пистолет!
   - Не оправдывайся, я все понимаю.
   - Спасибо, что не читаешь нотаций, не  говоришь  о  шести  поколениях
проклятых женщин. Кстати, телегу вброд не перетащишь, придется  тебе  по
воде волочь его на себе. Ну? Что топчешься? Подтолкнуть?
   Медленно, как привидение, Ладушкин сел и спустил ноги вниз.
   - Если он еще раз встанет и шмякнется в грязь, я - пас!  -  процедила
сквозь зубы Лора.
   - Коля, - жалобно попросила я. - Не вставай, ты очень тяжелый.  Опять
свалишься, мы надорвались уже затаскивать тебя в телегу.
   - Что с моим лицом?  -  спрашивает  Ладушкин,  кашляет  и  сплевывает
сгустки крови.
   - О господи! - стонет Лора, дергает за руку Антона  и  уводит  его  в
дождливую темноту.
   - Иди сюда, - попросил Ладушкин, приладил кое-как свое тело  на  моем
плече и  стал  на  ноги.  Я  присела.  Через  несколько  шагов  Ладушкин
справился с равновесием, стало  легче,  и  мы  потащились  к  калитке  в
частоколе.
   - Где мы? - спросил он, согнав ладонью с лица дождь.
   - Мы на хуторе для послушниц монастыря.
   - А где монастырь?
   - Там... - Я махнула, не глядя, рукой.
   - Зачем я тут? - Ладушкин решил выяснить все до конца.
   - Ты потащился за мной, хотя я просила тебя посидеть в гостинице.
   - Почему?..
   - Ты думал, что я еду за деньгами. - Споткнувшись, я упала на колени.
Ладушкин придавил меня сверху. Повозившись, он дернул  меня  за  руку  к
себе, а когда я  ткнулась  лицом  ему  в  грудь,  ощупал  мою  голову  с
тщательностью нейрохирурга. Я терпеливо сняла с волос грязь и тину после
его рук.
   - Ты моя?.. - Задумавшись,  Ладушкин  искал  слово.  Я  решила  сразу
прекратить его страдания.
   - Нет! Я не твоя девушка, не твоя жена, не  твоя  сестра  и  не  твоя
мама!
   - А почему я тебя чувствую, как себя? Как будто ты родная?
   - Это у тебя от очередного сотрясения мозга или пирожков с персиками,
ничего страшного. - Я успокаиваю Ладушкина, как могу. - Понимаешь, тогда
в банке ты меня очень сильно разозлил. И я скормила тебе свои  фирменные
пирожки. От этих пирожков... осторожно,  кочка!..  -  ты  проникся  мною
насквозь,
   Понимаешь? Правильно, не понимаешь. Никто не понимает, но  это  факт.
Теперь ты везде ходишь за мной, пристаешь, набрасываешься, раздеваешь до
пояса, ощупываешь мой бюстгалтер...
   - Второй номер, - вдруг замечает Ладушкин.
   - Что?
   - У тебя второй размер, буква "вэ" и семьдесят!  Если  я  знаю  такие
подробности, значит...
   - Это ничего не значит! - закипаю я. -  Ты  рассматривал  мое  нижнее
белье на предмет обнаружения в нем записки с картой! Увидел бирку и стал
ее изучать!
   - Что-то невероятное должно было  со  мной  случиться,  если  я  стал
искать карту местности в лифчике девушки, - задумался Ладушкин.
   - Да. Тебя замучила жажда наживы! Перестань вспоминать. Расслабься  и
начни жизнь сначала.
   - А как это? - жалобно спрашивает Ладушкин.
   - Спроси, куда мы идем!
   - Куда... мы идем, черт бы побрал это болото?!
   - Мы идем к реке. Встретим  детей,  перейдем  речку,  отыщем  машину,
вернемся очень быстро в Лакинск...
   - У нас дети?.. - тупо уточняет Ладушкин.
   - Двое.
   Все это случилось в ночь со вторника на среду.  Вообще-то  мы  успели
добраться в Лакинск к семи двадцати утра среды, и я честно  звонила  три
раза по ноль-два и три раза спрашивала, с кем связаться, чтобы  отменили
выезд отряда "Собинка".
   - Девочка, - пообещал дежурный  после  третьего  звонка.  -  Если  не
прекратишь хулиганить, я привлеку тебя за телефонный терроризм!
   Ладушкин вообще перестал соображать, и дышал он теперь  только  ртом.
Но госпитализироваться в Лакинске отказался, поэтому, оставив  "Ниву"  и
мотоцикл Лоры на попечение  румяной  вязальщицы,  мы  вчетвером  сели  в
полдень в электричку до  Москвы.  И  до  пятницы  не  знали,  что  отряд
"Собинка" прибыл к догорающему сараю ровно  в  девять  утра,  собрал  по
хутору   трупы   -   двух   охранниц   в    рясах,    обгоревшее    тело
Кукушкиной-Хогефельд и неизвестного  мужчины  в  обломках  вертолета  на
пастбище для коров. После чего объявил инспектора Ладушкина в розыск.
   В пятницу к инспектору, отдыхающему с повязкой на лице в полюбившейся
ему Пироговке, вернулась память.
 
Кто не спрятался?.. 
 
   А я, бабушка и Лора как раз в пятницу перед обедом обвязывали  стволы
яблонек-трехлеток еловыми ветками (иглами вниз!), чтобы  обезопасить  их
от нашествия мышей под снегом, и укутывали в  пластиковые  мешки  ветки,
чтобы спасти от нашествия зайцев  по  снежному  насту.  Антон  сидел  на
коленках Питера и слушал рассказ про сказочный город  детства  Питера  и
Изольды Грэме. Дымились кучки листвы, из прихваченной первыми  утренними
морозами травы  кое-где  выглядывали  оранжевые  глазки  припозднившихся
ноготков, с глухим стуком добровольно падали на землю яблоки, которые не
удалось снять с высоких веток.
   - Я тебя люблю. - Антон обнял Питера и прижался щекой к  его  свитеру
на груди. - Я бы тебя не бросил...
   - Мама нас не бросила. Просто все дети ушли за  Крысоловом.  И  мы  с
Золей тоже.
   - Питер, - заметила бабушка,  -  прекрати  развивать  у  мальчика  не
правильное отношение к родителям.
   - Он про Кенигсберг рассказывает?  -  уточнила  Лора.  -  Как  же,  я
прекрасно  помню  это  ужасное  повествование  еще  с  детства!   Пришел
Крысолов, и город расплатился за покорное рабство  собственными  детьми.
Ну и бред!
   - И я помню. - Я тронула Лору за руку и укоризненно посмотрела  в  ее
холодные глаза. - Попробуй привыкнуть к тому,  что  твое  личное  мнение
никого не интересует до тех пор, пока ты не научишься рассказывать  свои
истории и пока не найдутся желающие их слушать!
   -  Ладно,  может,  теперь  мне  откроют  великую  тайну  нашего  рода
воительниц и расскажут, что же все-таки случилось с  несчастными  детьми
города  Кенигсберга?!  -  Лора  рассердилась  на  мое  замечание,  глаза
потемнели.
   - Их всех увел Крысолов, - настаивает Питер.
   - Из города ушли только подростки. Только те, которые могли сами, без
помощи взрослых пройти несколько  километров  до  ближайших  деревень  и
спрятаться там, - тихо говорит бабушка.
   - А  я  что  говорю!  -  не  унимается  дедушка,  ласково  поглаживая
темноволосую голову внука.
   - Перед приходом в город военных жители  собрали  здоровых  детей  от
восьми до шестнадцати лет и приказали им ночью бежать из города.  Именно
бежать, а  не  идти.  В  ближайших  деревнях  разрешено  было  оставлять
восьми-десятилеток, чуть подальше, километрах в десяти, ребят  постарше,
и так далее,  до  двадцати  километров.  В  одной  деревне  нельзя  было
оставлять больше трех-четырех детей, иначе это  бы  заметили  власти.  А
города нам родители приказали обходить. - Бабушка, задумавшись,  садится
на лавочку и смотрит сквозь нас, сквозь  сад,  сквозь  ветреную  пятницу
начала октября в далекую ночь ее убегающего из Кенигсберга детства.
   - Ваша бабушка уже тогда бегала куда лучше меня, - улыбается Питер. -
Мы бежали, взявшись за руки.  Всем  братьям  и  сестрам  приказано  было
взяться за руки, а одинокие дети держались друг за друга, схватившись за
одежду. Когда дети-одиночки уставали, они просто  бросали  подол  платья
или курточки своего  напарника.  А  когда  я  останавливался  и  начинал
плакать, сестра кусала мою руку. От боли я кричал и бежал дальше.
   - Сколько тебе было лет? - затаил дыхание Антон.
   - Я был почти как ты.
   - И ты плакал?..
   - Конечно. Вот, посмотри. - Питер вытягивает  перед  собой  руку.  На
тыльной стороне ладони у большого пальца видны несколько шрамов.  -  Нам
надо было пробежать почти тридцать километров, Золя кусала меня до крови
три раза. Она решила, что чем дальше мы  убежим,  тем  лучше.  Она  была
права, только я чуть не потерял тогда по дороге свое сердце,  оно  почти
выпрыгнуло из груди, и изрядно повредился разумом.
   - А когда я плачу, Лора всегда смеется, говорит, что  все  мужчины  -
слюнтяи! - не выдержал наступившего молчания Антон.
   - Заткнись ты, - перебила его Лора  и  спросила,  с  трудом  подбирая
слова:
   - А куда вы... куда надо было бежать?
   - Мы добежали до  богатого  литовского  хутора,  спасибо  Изольде,  -
вздохнул Питер. - Но не сразу. Пришлось отдыхать в стоге.  Рука  у  меня
была в крови, Золя оторвала полоску с подола платья и перевязала. Только
неудачно получилось, рука потом еще гноилась больше недели.  Зато  после
этого она поклялась научиться врачевать и готовить еду  и  стала  лучшей
целительницей из воинов в нашем роду. И отменным поваром... Правильно  я
говорю, сестричка? - зло спрашивает Питер, и бабушка грустно кивает.
   - У меня тоже вся рука была  в  твоей  крови,  -  шепчет  бабушка,  я
подхожу и прижимаю к груди ее голову, -  наши  руки  тогда  слиплись.  Я
очень боялась выпустить его ладонь... Ты не  представляешь,  как  сильно
склеивает ладони кровь...
   - Вы бежали, чтобы не остаться в городе, который  занимали  советские
войска? - пытается расставить все точки над i Лора.
   - Мы бежали, потому что так нам приказали отец и  мать,  -  поднимает
голову бабушка. - Они сказали, что в город придут чужие воины и  жить  в
нем детям будет нельзя.  Книги  сожгут  на  площади,  королевский  замок
разрушат,  всех  заставят  говорить  на  другом  языке,  забыть  бога  и
поклоняться искусственным идолам.
   - Так все и было, - кивает Питер. - Так все и было... На  Королевской
горе взорвали замок и построили страшилище под названием Дом советов.
   - Замок королей? Там жили настоящие короли? - не верит Антон.
   - Там жили прусские короли, - демонстрирует свое знание истории Лора.
- А мама твоей бабушки работала в замке привратницей. Правильно?  -  Она
смотрит на бабушку.
   Бабушка молчит.
   - А почему вы не остались жить в Прибалтике? - Лора полна энтузиазма.
А мне так грустно - впору зареветь в голос.
   - Твоя бабушка вышла  замуж  за  очень  перспективного  политического
лидера и уехала в Ленинград. - Питер перестал злиться и тоже  загрустил.
- Потом я приехал к ней. Семья, которая нас приютила на  хуторе,  честно
сказала, что до шестнадцати лет они нас выкормят, а учиться отправить не
смогут, не на что.
   - Мой первый брак, - усмехнулась бабушка. - Очень  неудачный  вариант
трусливого воина-мужчины. А мне было всего семнадцать...
   - Ты больше никогда не видел своих папу и маму? - Антон всматривается
в близкие глаза Питера со
   - Нет, - отвечает Питер.
   Антон обхватывает его голову, притягивает к себе и шепчет в ухо:
   - Кто тогда учил тебя быть настоящим мужчиной?
   - Моя сестра, Золя.
   - Сестра... - Мальчик, задумавшись, смотрит на Лору.
   - У нее  ничего  не  получилось.  Воин  из  меня  никудышный,  я  рос
сентиментальным нервным мальчиком.
   - А вот  Лора  очень  упорная,  -  вздыхает  Антон,  -  у  нее  может
получиться...
   - Ничего. Это ничего. Мы ее нейтрализуем.
   - Как это?
   - Тобой займется Инга. Хвала господу,  случаются  и  среди  женщин  в
нашем роду счастливые исключения. Инга -  хранительница  очага.  Она  не
будет впиваться тебе в руку  зубами,  если  нужно  куда-то  бежать.  Она
просто возьмет тебя на руки...
   - Ну и глупо! - вмешалась Лора. - Далеко она пробежит  после  этого?!
Мужчина должен быть сильным,  решительным  и  развитым  умственно  ровно
настолько, насколько это нужно для защиты и нападения.
   - Не слушай ее. - Питер отвернул голову Антона,  чтобы  тот  перестал
смотреть на сестру. - Послушай  внимательно  и  запомни  на  всю  жизнь.
Основное качество, которым мужчина должен обладать, - это  снисхождение.
Все. Научись проявлять снисхождение к слабостям других, и ты - настоящий
мужчина. Ты - король. Научись проявлять снисхождение к самой жизни, к ее
неразрешимым загадкам и горестям, и ты - настоящий король.
   - Да уж, - фыркнула Лора. - Мне мама рассказывала, как  вы  учили  ее
проявлять  снисхождение  к  вашим  выходкам  и   вырабатывать   в   себе
равнодушие!
   - Помолчи, - заметила бабушка.
   - Почему я должна молчать? Терпеть не могу, когда мужчина садистскими
штучками пытается доказать свою правду жизни! А ты что молчишь?! -  Лора
вдруг набросилась на меня.
   - Я?..
   - Ты! Это же тебя добрый дедушка Питер учил хрупкости жизни,  это  же
тебе закаливали сердце потерями!
   - Заткнись! - повысила голос бабушка. Лора смешалась и села  рядом  с
ней. Тронула за руку.
   - Ты сама говорила, чтобы я спрашивала, если чего не понимаю.
   - Говорила. Но  ты  не  спрашиваешь.  Ты  бездарно  судишь.  Не  смей
продолжать этот разговор.
   - Какими еще  потерями  мне  закаливали  сердце?  -  Теперь  я  желаю
продолжить разговор.
   -  Я  подозреваю,  -  усмехнулся  Питер,  -  что  Ханна  с  восторгом
рассказала своей дочери про урок, который я тебе преподал.  С  котенком.
Белым пушистым котенком с черными лапками. Ты его  очень  любила.  Когда
котенок терялся, ты рыдала до судорог, до температуры и приступа астмы.
   - Почему я ничего не помню? - Я беспомощно посмотрела на бабушку.
   - Потому что я сочла этот урок Питера безобразным и помогла тебе  все
забыть.
   - А я что говорю? Полный садизм! - подвела итог Лора.
   - Хватит. - Бабушка встала. - Все идут в дом. Инга, останься.
   Оставшись одни, мы молчим. Стукнуло о землю еще одно яблоко.
   Последнее время мне стало казаться, что  я  вообще  не  владею  своей
жизнью.  Она  существует  помимо  меня,  как  фильм,  который  долго  не
кончается. - Я беру бабушкину ладонь и глажу вздувшиеся вены.
   - Я всегда тебе доверяла. Не могу поверить, что ты  решала,  что  мне
стоит помнить, что забыть...
   - Я не решала. Я тебя спасала. И ты все помнишь. Закрой  глаза.  Тебе
было шесть лет, котенок белый с  черными  лапками,  хвостик  -  загнутый
кончик... Люди многое забывают в своей жизни, если это не боль.
   - Я помню котенка... Я помню, что его укусила собака...
   - Да. Его погрызла собака, он не мог ходить, ты плакала, и  в  глазах
совсем не осталось жизни, одно безумие. Тогда Питер сказал тебе,  что  в
этой жизни ни к чему нельзя привязываться сердцем намертво. Ты  кричала,
что уже привязалась, а Питер сказал, что котенок умрет и ты его забудешь
через неделю. "Он не умрет!" - кричала ты. "Умрет", - приговорил  Питер.
- Бабушка задумалась.
   - И что? - Я не выдержала молчания.
   - Питер добил котенка.
   - О господи...
   - Его ошибка была в том, что он говорил  с  тобой  как  со  взрослой.
"Видишь, в этой жизни все недолговечно, береги свое сердце для живого, а
не для мертвецов".
   - А я что?
   - Ты оцепенела часа на четыре, пока я не  напоила  тебя  отваром,  не
спела песню.
   - Это все?..
   - Нет.  Через  неделю  Питер  принес  тебе  другого  котенка.  Совсем
крошечного, он только что  открыл  глаза.  И  сказал,  чтобы  ты  всегда
помнила о смерти, которая ходит рядом, и не  привязывалась  намертво  ко
всему, что любишь.
   - Почему он так сделал? Зачем?
   - Он только что сам все объяснил. Котенок пару раз  терялся,  залезал
на высокое дерево. Ты кричала, падала  в  рыданиях  на  землю,  начинала
после плача задыхаться, мы вызывали врача... Питер тебя  почти  вылечил.
Когда второй котенок пропал, ты только вздохнула и  сказала,  что  нужно
завести кошечку, кошечка не бросает дом.
   - Он... Он не имел права так делать! Так поступать со мной.  Это  моя
жизнь!
   - Прояви  снисхождение.  -  Бабушка  притянула  мою  руку  к  лицу  и
прижалась к ней губами.
 
*** 
 
   После чая я, бабушка и Лора остались сидеть за столом.
   - У нас две  проблемы.  Детей  надо  устраивать  в  школу,