ала  в  Европу,  -  сухо  и  недовольно  ответила
содержательница выездного борделя. - Так вы будете кого-нибудь брать?
   - Ну, если только вас. - Пряжников наконец стер с лица несвойственное
ему туповатое выражение и извлек на свет "корочку". - Хотел бы  провести
с вами, Сюзанна Эдмундовна, не менее  шестидесяти  минут,  радуя  сердце
откровенной беседой. Надеюсь, вы подробно расскажете мне о Веронике и ее
клиентах...
   Если бы все подопечные Сюзанны Эдмундовны в  одночасье  пали  жертвой
бубонной чумы, если бы она обнаружила таракана в ресторанном салате  или
новый кандидат в молодые любовники оказался  бы  гомосексуалистом,  -  и
тогда Сюзанна Эдмундовна не выглядела бы несчастнее, чем в этот момент.
 
*** 
 
   После визита в  "Деловой  вояж"  Андрей  выкроил  кусочек  свободного
времени. Он остановил автомобиль около бистро "Момент", бистро,  которое
вызывало у него приятные ностальгические воспоминания  о  тех  временах,
когда  здесь  за  стойкой  жонглировала  экзотическими  гамбургерами   и
бутербродами синеглазая Катерина.
   Андрей заказал стаканчик горячего  кофе  и  исполинский  сандвич  под
названием "Танталово освобождение" (творчески одаренная личность,  повар
Владислав, конечно,  не  мог  указать  в  ценнике  просто  "бутерброд  с
ветчиной  и  свежим  огурцом",  он  призвал  на  помощь  мифологию:   по
древнегреческому мифу Тантал, царь Фригии, оскорбил богов и  получил  за
это по рогам - бедняга стоял  по  горло  в  воде  под  тяжелыми  ветвями
ароматных плодов и умирал при этом от жажды и голода).
   Пристроившись на  высоком  табурете  в  углу  бистро,  Андрей  достал
дневник Алены, надкусил сочный и горячий бутерброд, глотнул  обжигающего
кофе и с головой нырнул в Аленины переживания...
   Дневник Алены. "...Наконец-то домой к Агафонову. Дверь  открыл  Вася,
он был в одних трусах, но ужасно деловой.  "Ругаться  пришли,  -  трезво
оценил он обстановку, - проходите. Мама сейчас вернется из магазина".  Я
пошла за Агафоновым на  кухню  и  обнаружила  там  маленького  брата  на
высоком стульчике - Агафонов кормил малыша  кашей.  Ребенка  практически
невозможно было разглядеть из-за каши, и он был абсолютно счастлив.  "Ну
вот и все, - сказал  Вася,  заканчивая,  -  полетели  мыться".  Дома  он
какой-то  чрезвычайно  серьезный  и  самостоятельный.  Я  ведь  привыкла
считать его бандитом. Вскоре пришла мама, совсем  молодая,  цветущая,  с
грудой пластиковых пакетов и - о Боже, неужели  такое  возможно!  -  еще
одним карапузом. Моя Ирина говорит, она бы  тоже  хотела  родить  троих,
если бы были деньги. Героини! Мама Жанна сразу поняла, что я из школы, и
даже назвала по имени. Она вручила  девочку  подбежавшему  Агафонову,  а
сама стала выгружать сумки.  Она  совсем  не  была  похожа  на  усталую,
озабоченную, измотанную мать троих  детей.  Веселая  и  улыбчивая.  "Вот
удивительно, что вы к нам пришли, - сказала она,  -  я  думала  учителям
сейчас и уроки-то вести неохота, не то что учеников по  домам  навещать.
Зарплату  ведь  не  платят?  Васечка,  сними  с   нее   памперс,   пусть
проветрится!" - "Уже снял, мамаша, не беспокойтесь!" - ответил  Агафонов
тоном, каким разговаривают с женщинами  врачи  в  детских  поликлиниках.
"Как же это  у  вас...  Трое!"  -  поинтересовалась  я.  "Муж  моряк,  -
объяснила  Жанна,  -   как   вернется   из   плавания,   так   ни   одно
противозачаточное средство не выдерживает. Да я и сейчас беременная. Два
месяца. Ну и ладно. Дети - как иностранные языки: первый дается  трудно,
а  потом  пошло-поехало.  А  сын  про  вас  мне  часто  говорит,   Алена
Николаевна!" Я замерла. Что про меня может  хорошего  сказать  Агафонов?
Что я замучила его замечаниями, что я вредная, бессердечная училка? "Да,
Алена Николаевна, я вас, можно сказать, хорошо знаю. Вася  говорит,  что
вы единственный человек из  преподавательского  коллектива,  сохранивший
чувство юмора, несмотря на принадлежность к зверской про  фессии.  Прямо
так и говорит, я удивляюсь, десять лет, а как что-нибудь скажет заумное!
Еще говорит, что вы женственная. Представляете?! Я спрашиваю: Васечка, а
что ты понимаешь под этим выражением? Он говорит:  Алена  Николаевна  не
ругается, не дерется, не хватает за шкирку и не сплетничает о  коллегах.
Вот! Значит, он правильно употребил слово "женственная",  да?  Во  время
монолога Жанны я тихо сползла под  кухонный  стол.  Агафонов!  Маленький
разбойник! Как я могла теперь сказать его матери, что вся  школа  стонет
от его бандитских выходок?  Навестила  родителей,  называется!  Что  мне
оставалось? Я неуверенно пролепетала, что Вася - чудесный ученик, только
его  подвижность  и  активность  время  от  времени  создают   некоторые
трудности, но это, конечно, возрастное,  а  мальчик  он  хороший...  Да,
совсем  не  эту  речь  повторяла  я  про  себя,  когда   добиралась   до
агафоновского дома с автобусной остановки. Вася вышел попрощаться..."
   "...Ознаменует для меня начало века Астреи, счастливой  поры  в  моей
серой жизни. Роман взял у меня паспорт, чтобы подготовить визы, скоро мы
едем. Все четверо. Я никак не  могу  поверить,  что  согласилась.  Может
быть, две недели в Токио станут переломным моментом  в  моей  биографии?
Моя  жизнь  изменится,  и  соответственно  изменятся  мое  поведение   и
отношение к себе. Я  наконец-то  полюблю  себя,  свою  внешность.  Ольга
милая, утешает меня всегда, что мужчины часто обращают мало внимания  на
лицо..."
   "Ну конечно!" - не согласился Андрей.
   "...Налицо, больше интересуясь фигурой  и  сексуальной  одаренностью.
Ничего себе выраженьице! Но и моя фигура - не  лучшая  приманка,  а  про
сексуальную одаренность я вообще молчу. Результат - уже  23  года,  а  у
меня не было ни одного мужчины. Пишу и плачу. Возможно, проблема в  моей
закомплексованности. У Иринки такой же необъятный  носопырик,  как  и  у
меня, а она давно замужем. И,  если  не  считать  материальных  проблем,
живет прекрасно - душа в душу с супругом. Самое интересное, я так  и  не
увидела еще ВМ. Ольга говорит, чтобы я  не  переживала,  познакомлюсь  в
аэропорту. А если я увижу на его  лице  удивление  и  разочарование  или
отвращение? Вдруг он плохо разглядел меня тогда, в офисе, и нарисовал  в
воображении портрет хорошенькой незнакомки? И тут появлюсь я. Или ему  и
вправду совершенно наплевать на мою внешность, он закинет меня в кровать
в токийском отеле и будет мучить круглосуточно две недели?  А  если  он,
страшно выговорить, извращенец - с наручниками и  шамберьером?  В  какую
авантюру я ввязалась! Ну и характер у меня -  буду  страдать  до  самого
отлета, приделывать ВМ рога и хвост, думать, что он - маркиз де  Сад,  а
на самом деле все окажется гораздо проще и не  так  страшно.  Совсем  не
представляю, что брать с собой в поездку. Проблема гардероба  заговорила
о себе в полный голос. Ольга успокаивает: главное, долететь до Токио,  а
там ВМ все купит. С какой стати он будет покупать мне одежду? Достаточно
того, что он оплачивает билет, отель, еду. О-о! Неужели  я  согласилась?
Как Раскольников, переступила черту, и нет пути  назад.  Не  буду  ли  я
вспоминать об этой  поездке  с  содроганием?  Не  станет  ли  она  самым
постыдным эпизодом в моей жизни? Я еду в путешествие с женатым мужчиной,
на его деньги. А если я никогда..."
   "...На педсовете. Мое единственное упущение -  конечно  же  Агафонов.
Представляю, как меня песочили бы десять лет  назад,  если  бы  я  тогда
работала в  школе.  Сейчас  Элеонора  особенно  не  увлекается  разбором
полетов  -  вдруг  кто-нибудь  обидится  и  адье,  пойдет  уборщицей   в
коммерческий туалет или консультантом в частный лицей. Там  зарплата  не
только выше, там ее раз в месяц даже дают! Поэтому  завуч  только  мягко
намекнула, что не  плохо  бы  мне  поговорить  с  родителями  Агафонова,
возможно, у него неблагоприятная обстановка дома и т.д. и т.п. А в целом
я  прекрасный  педагог,  дети  меня  любят,   планы   уроков   составляю
талантливо, материал подаю неординарно. Я не знала, куда  спрятаться  от
смущения. Это было утром. А  днем  произошел  новый  инцидент.  Агафонов
принес в школу настоящий  американский  "Плейбой"  и  сорвал  географию.
Когда Марина Федоровна выставила его за дверь, он потратил остаток урока
на то, чтобы ножичком выгравировать на огромном листе  нашего  школьного
фикуса надпись: "Секс -  это  жизнь".  Завтра  же  пойду  к  нему  домой
разбираться с родителями. Или отложить до..."
   "...Совершенно   разные   ощущения.   Какое   горячее,   исступляющее
наслаждение способен доставить ВМ и как уныло однообразен и  пресен  Г.!
Какие они разные. И оба мной заинтересовались. Странно это и  непонятно.
ВМ две недели сводил  меня  с  ума,  провел  ускоренный  (к  сожалению!)
сексуальный ликбез, показав, какую неистовую  радость  может  доставлять
мне мое собственное тело, а Г.  меня  изводит.  Пока  он  утомительно  и
напряженно трудится, я лежу неподвижная и холодная, как селедка,  смотрю
в одну точку, изучаю рисунок на потолочной плитке  и  мечтаю,  чтобы  он
наконец-то пришел к финишу и оставил меня в покое. Самое отвратительное,
что Г. явно получает удовольствие, он не обращает никакого  внимания  на
мое равнодушие, он требует, чтобы я появлялась в его квартире еще и еще.
Когда же это кончится?! Ненавижу..."
   "...Вчера снова отбывала повинность у Глеба. Приехала  на  такси,  он
дал мне денег, более чем достаточно, чтобы  взять  машину.  Чего  в  нем
абсолютно нет - это жадности. Предлагал мне новую,  более  интересную  и
прибыльную должность. Отказалась. Во-первых, я и  так  не  сплю  ночами,
размышляю о своем стремительном падении, во-вторых, страшно боюсь, что в
банке узнают о моей связи с Б.  Слава  Богу,  вроде  бы  никто  пока  не
бросает на меня косых взглядов. Я нема как  рыба  и  даже  с  Ольгой  не
поделилась горячей новостью, что меня избрал своей  фавориткой  директор
банка. И если какая-то роковая  случайность,  совпадение  не  разоблачат
меня, надеюсь, удастся  сохранить  репутацию  незапятнанной  хотя  бы  в
глазах сотрудников (о своих глазах  я  не  говорю.  Считаю  себя  падшей
женщиной). Молю Бога, чтобы  удалось  соблюсти  тайну,  пока  непонятное
желание Б. обладать мной не угаснет. Вчера, маскируясь, в темных  очках,
прибыла в дом Глеба. Секс с ВМ  был  потрясающ,  чего  абсолютно  нельзя
сказать о Б. Ноль эмоций с моей стороны. И - о, неожиданное  счастье!  -
ничего  не  произошло.  Для  менято  счастье,  а  для  Б.   кошмар.   Не
представляю, что с ним случилось. Он стоял у кровати, где я целомудренно
камуфлировалась простыней, уже по пояс голый и листал свой блокнот,  как
внезапно схватился руками за голову и рухнул на  постель.  Он  буквально
катался по кровати, и, думаю, только мое присутствие сдерживало  его  от
рычания и воплей. Несмотря на отвращение и злость, которые  вызывает  во
мне Б., я,  конечно,  искренне  пожалела  его.  Такие  мучения!  Приступ
закончился минут через пять, и к моменту, когда боль  отпустила,  на  Б.
было уже страшно смотреть - белый как полотно, с выступившими на  глазах
слезами. Уткнулся мне в грудь лицом, я обняла его и прижала к себе.  Так
и сидели на кровати. Голубки. А еще через  десять  минут  он  совершенно
оклемался, посвежел и стал прежним Б. - красивым, породистым мужиком. Но
о сексе, к моей радости, речи уже не  шло.  Просто  устроили  совместный
ужин - и ужинать вместе с Б. мне было совсем не противно, как заниматься
с  ним  сексом.  Я  знаю,  что  не  привлекаю  его  в  роли   изысканной
собеседницы, остроумной полемистки,  все,  что  ему  нужно  от  меня,  -
животный  секс.  Он  испытывает  ко  мне   какую-то   звериную,   сугубо
физиологическую страсть, лишенную духовности. Но в этот вечер, вечер без
секса, он попросил меня  остаться.  Не  хотел  одиночества.  А  я,  став
случайно свидетельницей его мучений, смотрела  на  него  по-новому:  для
женщины жалость является смертоносным капканом. Мой ненавистный  банкир,
вынудивший меня отрабатывать зарплату в постели, вовсе не  так  удачлив,
самоуверен, благополучен и всемогущ, как кажется. Он извивается в тисках
страшной боли и ничего не может поделать. Он  так  же  слаб  и  бессилен
перед   лицом   этого   страдания,   как   я   перед   его   напором   и
требовательностью. Я не могу сказать ему: "Оставьте меня в покое!"  -  а
он не может попросить об этом свою боль. В  общем,  поужинали  славно  и
спокойно, будто добрые  муж  и  жена  накануне  серебряной  свадьбы.  Б.
сказал, что приступы стали терзать его чаще,  я,  вся  такая  медицински
осведомленная, предостерегла, что, возможно, дело в нарушении  мозгового
кровообращения и рукой подать до инсульта. Он махнул рукой - да  ерунда,
просто очень много работаю, мало сплю. Вот-вот, язвительно  подумала  я,
здоровье-то  уже  того,  уплыло,   а   все   скачет   в   кровати,   как
двадцатилетний. Конечно, голова заболит. Потом я..."
   "...Она ждала мужа. Она не только красива, как мне рассказывала Лиза,
но вся словно светится. У  нее  голубые  глаза  и  светло-русые  волосы,
искусно мелированные. Очевидно, для Б. это  был  сюрприз,  он  вышел  из
здания, увидел Виолу в автомобиле и заулыбался. Они поцеловались,  Виола
мягко  тронулась  с  места,  и  через  минуту  шикарная  тачка  с   моим
начальником и его женой на  борту  заняла  свое  место  в  автомобильной
пробке около перекрестка.  Я  с  грустью  проводила  глазами  счастливую
парочку и поковыляла к остановке. Интересно, о чем  они  будут  говорить
сейчас? Она расскажет, как провела день? Куда поедут? Сразу  домой,  или
на какой-нибудь прием,  или  в  ресторан?  Чужая  жизнь.  Хоть  один  бы
глоточек такой жизни. Но что это я разнылась? Мне стыдно жаловаться! Еще
несколько месяцев назад такой заработок, как сейчас,  показался  бы  мне
невероятным, и вот, человеку всегда чего-то не хватает, я завидую Виоле,
светской даме, жене банкира! Глупая. У меня свои  радости,  своя  жизнь,
очень даже неплохая теперь. Вчера купила Ирине костюм в бутике, она чуть
не расплакалась - сто лет не надевала ничего нового. Какое счастье,  что
теперь я могу помогать ей, моему единственному родному человеку. У Машки
уже четыре зуба, смешная, кусается. Я думала..."
   "...Да, годится в отцы, но он совершенно меня  очаровал.  Элегантный,
подтянутый, с серебристыми висками, очень предупредительный, заботливый,
вежливый, остроумный. ВМ ни единым словом не дал мне почувствовать,  что
я путешествую на правах содержанки. ВМ и Роман  что-то  там  переиграли,
поэтому мы не можем лететь в Токио одновременно вчетвером. Роман и Ольга
прилетят позже. Почти девять часов мы болтались в воздухе,  но  что  это
был за полет! Авиакомпания "Джал"  надолго  задержится  в  моей  памяти,
вызывая  приятные  воспоминания  о  широких,  удобных   креслах,   милых
стюардессах-японках, огромном  бифштексе,  песочных  розетках  с  черной
икрой, шампанском и бордо из порционных бутылочек,  сверкающем  душистом
туалете. В нашем салоне на  втором  этаже  самолета  было  всего  девять
пассажиров. Несколько  часов  я  проспала,  устроившись  сразу  на  трех
креслах, а стюардесса  заботливо  укрыла  меня  пледом.  ВМ  рассказывал
интересные истории из своей богатой приключениями жизни (он объездил всю
Северную и Южную Америку, Африку, он исколесил вдоль и поперек Европу на
своем автомобиле), смешил меня забавными анекдотами. Несколько раз нежно
погладил мою руку. Удивительно! Как  сильно  на  мою  самооценку  влияет
отношение окружающих: впервые рядом со мной оказался мужчина типа ВМ,  и
я почувствовала себя интересной..."
   - ...Убрать?
   Андрей, ничего не  понимая,  поднял  голову  от  своего  драгоценного
манускрипта. Некрасивая, пасмурная девочка в униформе настойчиво  тыкала
влажной губкой под локоть сыщику.
   - Можно здесь убрать? - повторила она.
   Андрей внимательно осмотрел ее долгим, задумчивым взглядом, и  девица
внезапно покраснела и улыбнулась.
   - Вы ведь уже поели? - более мягко сказала она. - Или еще посидите?
   Андрей  снова  не  ответил  и  продолжал  смотреть  на   униформенную
официантку, не замечая ее и думая об Алене. Девушка совсем  смутилась  и
занервничала.
   - Извините, я не хотела вас беспокоить! Просто подумала, может,  надо
убрать. У вас кофе кончился, принести еще?
   Андрей  безмолвно  кивнул  и  уставился  взглядом   на   недочитанную
страничку. Через секунду услужливая и  почти  потерявшая  сердце  девица
осторожно подвинула к нему стаканчик с кофе.
   "...Почувствовала  себя  интересной  женщиной,  а  не  серой   мышью.
Возможно, это от выпитого шампанского,  но  скорее  всего  -  именно  от
нескольких случайно оброненных комплиментов  ВМ  (кто  в  последний  раз
делал мне комплимент?!) у меня развязался язык, я даже пыталась острить.
Почему-то он не носит обручального кольца, и даже следа на пальце  я  не
заметила. Какое несчастье, что  он  женат!  Хотя  на  что  я  претендую?
Мужчина сказал мне несколько  добрых  слов  и  ласково  посмотрел,  а  я
расплавилась, пришпорила воображение - и  понеслась!  Жертва  эскапизма.
Как долго я размышляла об этой поездке, боялась, переживала.  А  увидела
ВМ и замерла от восторга. В сладком сне я не могла себе представить, что
такой мужчина будет держать меня за руку, предлагать бокал с  шампанским
и говорить комплименты..."
   -  Все,  надо  бежать,  а  то  я  не  успею  проводить,   несчастного
Батурского, - вслух  сказал  Андрей,  решительно  спрыгивая  с  высокого
табурета.
   От стойки за ним несся долгий теплый взгляд.
   - Какой он красивый! И большой. И такой молчаливый! - тихо  выдохнула
неулыбчивая девица, полируя губкой пластиковую поверхность стойки.
   -  Да,  хорош.  Он  часто  сюда  заходит,  -  поддержала  ее   другая
официантка.
 
Глава 10 
 
   Ослепляющее солнце в ярко-синем  небе  дышало  последним  октябрьским
теплом, желтая осенняя  листва  отливала  золотом,  ветки  клена  матово
светились красным  бархатом  -  природа  словно  хотела  соответствовать
богатству  похорон.  Кипенно-белое   кружево   теснилось,   ограниченное
полированным деревом гроба, металл ручек вспыхивал  в  солнечных  лучах,
алели бутоны свежих роз, пылали гвоздики на длинных серо-зеленых стеблях
- и все это  великолепие  было  абсолютно  не  нужно  Глебу  Батурскому,
который скромно и грустно лежал в своем новом жилище и готовился навечно
уйти под землю.
   Андрей  жадно   обыскивал   взглядом   плотные   торжественные   ряды
провожающих, пытаясь обнаружить на лицах дам и мужчин, шикарно разодетых
в  черное,  следы  подлинного  горя.  Толпа  непринужденно  обменивалась
замечаниями, сохраняя для приличия видимость опечаленности моментом,  но
невооруженным глазом было видно, что здесь никто не  собирается  стенать
от горя и рвать на себе волосы. Глеб Батурский  дал  повод  собраться  и
поговорить, и лицемерноскорбная компания с  благодарностью  использовала
дарованную возможность.
   Пряжников удачно пристроился в арьергарде у двух толстых  красавиц  в
черных шляпах и очках  и  прилежно  внимал  их  репликам,  кладбищенская
атмосфера не мешала им с убийственным азартом предаваться сплетням.
   - Ты только посмотри, какой у нее костюм! Невероятно, сколько же  это
стоит? И  хотя  бы  всплакнула  для  приличия!  -  Ароматная  толстушка,
обернутая в тридцать метров черного шифона (невзирая на открытый гроб  и
лишние килограммы, ей удалось выдержать в наряде необходимую  по  модным
стандартам прозрачность), терроризировала взглядом Виолу Батурскую.
   - А что ей плакать? Они же почти год  как  в  разводе.  -  От  второй
разговорчивой красавицы пахло не менее приятно, и  она  также  светилась
белым телом под прозрачной тканью.
   - Не в разводе. Глеб так и не дал ей развода.
   - Да знаю я.
   - Уж как она ни вымогала из него этот развод...
   - Глеб, наверное, не хотел с ней судиться из-за раздела имущества. Уж
она бы потрясла его основательно, оттяпала бы денежек!
   - Да ничего бы