запылали  ярким  верноподданническим
огнем.
   - Еще Яцура, но она второй месяц в больнице... А Гарик не  считается.
Гарик сам комнату здесь снимает.
   -  Молодец,  -  похвалил  смышленого  тинейджера  Бычье   Сердце.   -
Соображаешь.
   Костян порозовел и даже шмыгнул носом от полноты чувств.
   - Ну, что ж.  Инцидент,  как  говорится,  исчерпан.  Не  смею  больше
задерживать.
   Или есть вопросы?
   Сбившееся в кучу сатиновое бабье молчало. А вышедший  вперед  делегат
со скалкой примирительно пробухтел:
   - Вы тово...  Могли  бы  спокойно  обо  всем  сказать,  а  не  погром
устраивать. Мы ведь не дети малые, понимаем. А Иван Трофимович пусть  не
волнуется.  Все  будет  в  лучшем  виде.  Освобождай  стол,  Татьяна,  -
обратился он к бывшей хозяйке варенья.
   - То есть как это - освобождай?! - взвилась та.
   - Освобождай, я сказал! - Очевидно, за мужиком  в  трениках  водились
дела посерьезнее, чем травля одинокого пенсионера, и  испытывать  судьбу
он не решился. - Переносите свои вещи, Иван Трофимович...
   - А вы как же? - пролепетал обмякший старик.
   - Ничего. Как-нибудь устроимся.
   В садке с коммунальными пираньями наступило затишье, и  Бычье  Сердце
посчитал свою миссию завершенной. Он с  чувством  пожал  руку  Пупышеву,
по-свойски подмигнул Костяну и направился к выходу.
   И только возле самой двери остановился.
   - Буду вас навещать, - проникновенным голосом пообещал Бычье  Сердце.
- Очень уж вы мне понравились.
   Кто-то из слабонервных коммунальщиц охнул, а до сих пор  остававшийся
за кадром второй мужик выронил мясорубку.
   В сопровождении восхищенного Костяна Бычье Сердце  продефилировал  по
коридору,  дружелюбно  раскланиваясь  с  опоздавшими  на   представление
обитателями коммуналки. Уже в конце коридора Костян прошмыгнул вперед  и
широко распахнул перед Бычьим Сердцем створку двери.
   Майор потрепал услужливого мальца  по  загривку  и  напутствовал  его
грозным: "Следи за порядком!" Вот тут и произошла заминка, а  все  из-за
того, что Бычье Сердце  нос  к  носу  столкнулся  с  молодым  человеком,
собиравшимся войти в квартиру номер двадцать четыре.
   - Привет, Гарик! - почему-то обрадовался тинейджер. -  А  у  нас  тут
такое!..
   - Здравствуй,  Костя!  -  бросил  молодой  человек,  пропуская  Бычье
Сердце. На слова Костяна он не обратил  никакого  внимания  и  сразу  же
скрылся в комнате - крайней от двери.
   Ничего выдающегося в молодом человеке не было, но  у  Бычьего  Сердца
сразу  же  зачесалось  в  носу.  Так  было  всегда,  стоило  только  ему
обнаружить изъян в стройной картине мира. Изъян мог быть самым невинным,
незаметным человеческому глазу; он мог не портить картину, а,  наоборот,
украшать и дополнять ее.  Так  витражи  украшают  узкие  бойницы  нефов,
превращая крепость в храм. И все же изъян оставался  изъяном,  инородным
телом, соринкой в глазу, тополиным пухом в ноздре, вишневой косточкой  в
горле. Вот и сейчас вишневая  косточка  по  имени  Гарик  прилепилась  к
сиверсовскому кадыку и никуда не желала двигаться.  А  все  потому,  что
холеный,  начищенный  до  блеска  молодой  человек   наотрез   отказался
стыковаться с оголтелой коммуналкой Пупышева. Квартира на верхнем  этаже
подошла бы ему больше. Да и в самом Гарике прослеживалось некое сходство
с мертвым Валевским; во всяком  случае,  Рома-балерун  мог  пройти  мимо
Бычьего Сердца именно так: брезгливо ускорив шаг. Он  бы  и  нос  зажал,
если бы воспитание ему позволило. С точно такой же брезгливостью местный
чистоплюй Гарик поздоровался с вертким прыщавым Костяном. И  не  проявил
никакого интереса к волнующей душу склоке на  кухне,  что  противоречило
главному закону любой коммуналки. А Бычье Сердце хорошо знал этот закон:
без драк, препирательств, мелких гадостей и  крупных  стычек  по  поводу
замызганного очка в сортире коммуналка тотчас же испустит дух. Гикнется,
скопытится, преставится, покончит жизнь самоубийством.
   Бычье  Сердце  подождал,  пока  за  Костяном  захлопнется  дверь,   и
прокашлялся.
   От одного инородного тела в  гортани  избавиться  удалось  (и  верно,
какое  дело  Бычьему  Сердцу  до  постояльца  левой  коммуналки?),  зато
напомнили о себе другие. А именно - рыжая  дельтапланеристка,  не  очень
удачно мимикрировавшая под продавщицу ларька.
   Пришло,  пришло  время  заняться  ею   вплотную.   Так   же   как   и
несостоявшейся звездой Афиной Филипаки. Да и тушка  примы-балерины  Лики
Куницыной тоже требовала разделки. Три грации, ничего не  скажешь!..  От
этих трех граций у Бычьего Сердца воротило  с  души,  он  бы  с  большим
удовольствием занялся бы какими-нибудь железобетонными вымогателями  или
второразрядной перестрелкой в сауне  при  туберкулезном  диспансере.  Но
выбирать не приходилось, тем более что кто-то из троих  должен  привести
его  к  убийце.  Это  майор  Сивере  знал  наверняка.  И  это  несколько
приподняло ему настроение, подпорченное  коммунальной  квартирой  №  24.
Согласившись  пойти  туда  с  Пупышевым,  Бычье  Сердце  рассчитывал  на
полноценную, широкомасштабную, веселую и отчаянную  драку,  возможно,  с
применением подручных средств. Вот уж где бы он потешился!  Вот  уж  где
почесал бы заскучавшие кулаки! Но в коммуналке его нагло продинамили,  а
подобные обломы майор Сивере переносил тяжело. От  подобных  обломов  не
спасала даже дешевая мастурбация на пару с боксерской грушей.
   С  такими  невеселыми  мыслями  Бычье  Сердце  покинул  Фонтанку,  5,
напоследок  остановившись  у  парапета.  Отсюда  хорошо  просматривалась
квартира Валевского: четыре окна и башенка. Над башенкой плыли беспечные
летние облака, в цирке Чинизелли играли туш, по мазутному лону Фонтанки,
покряхтывая, сновали пароходики,  -  словом,  денек  был  что  надо!  Но
Бычьему Сердцу было не до красот. Окаянный танцзал с надстройкой все еще
не отпускали его. В них тоже был какой-то изъян, какая-то  червоточинка.
И Бычье Сердце обязательно докопался бы до нее, если бы не  старый  пень
со своими проблемами.  Теперь  же  остается  ждать,  когда  червоточинка
вылезет наружу и сама напомнит о себе.
   ...Остаток дня Бычье Сердце провел за составлением очередного отчета.
Дело двигалось туго, поскольку отчетов майор Сивере не любил. Во-первых,
потому, что был не чужд  орфографических  ошибок  и  до  сих  пор  писал
"потерпевший" через "и", а "сведетель"  через  "е".  Во-вторых,  толстые
пальцы  Бычьего  Сердца  и  миниатюрные  блондинистые  клавиши  печатной
машинки находились в состоянии конфронтации, так что и без  того  хромая
сиверсовская орфография частенько подкреплялась  новообразованиями  типа
"ьоцп новждагигв N".
   Особо впечатлительные сотрудники отдела находили в  этой  абракадабре
монгольские корни и даже романтический намек на эсперанто. На поверку же
оказывалось, что степной посвист потомков  Чингисхана  ничего  общего  с
экзерсисами Бычьего Сердца не имеет, а "ьоцп новждагигв N" есть  не  что
иное, как банальное "труп гражданина N".
   Дейнека появился в  комнате  Бычьего  Сердца,  когда  тот  в  красках
расписывал набег на парфюмерную кибитку Сулеймана-оглы и  давал  краткие
характеристики рыжей дельтапланеристке.
   - Хорошо, что пришел, - сказал Бычье Сердце, выстукивая одним пальцем
сомнительное слово "одеколон". - Одеколон через "о" или через "а"?
   - Через "о".
   - Там два "о" или "а" тоже есть?..
   - Все через "о". А зачем тебе понадобился одеколон?
   - Не мне, а покойному Роме.
   - Ты о Валевском?
   - О нем, родимом...
   - Значит, еще не знаешь, - Дейнека распялил губы в  улыбке  и  тяжело
опустился на стул. - Дело-то от нас забирают. Дело Валевского - я имею в
виду.
   Несколько секунд Бычье Сердце по инерции продолжал печатать. Но когда
из "одеколона" вылупилось  непроизносимое  "лдкулдог",  поднял  косматую
голову и уставился на Дейнеку.
   - То есть как это забирают?
   - Молча.
   - И кому отдают? -  В  голосе  Бычьего  Сердца  послышались  ревнивые
нотки.
   - Бауману и Сальниковой.
   - Кому?! - изумился Бычье Сердце.
   С тем же успехом расследование дела об убийстве можно  было  поручить
супружеской  паре  белых  медведей.  Или   попугаям-неразлучникам.   Или
подуставшим от долгой слякотной жизни  коняшкам  с  Аничкова  моста.  За
Бауманом  и  Сальниковой  уже  давно  и  прочно  закрепилась   репутация
"заматывателей". К ним обращались только тогда, когда что-то нужно  было
элегантно спустить  на  тормозах.  Или  начальство  имело  свой  шкурный
интерес  в  деле.  С  синим  чулком  Сальниковой  Бычье  Сердце   только
здоровался, да и то сквозь зубы, когда  деться  в  узком  коридоре  было
некуда.
   Зато  Андрея  Баумана  знал  довольно  хорошо.  Некоторое  время  они
работали вместе, и даже столы их стояли рядом. Тихий  Бауман  на  работе
особо не напрягался и к тому же каждую субботу  отмечал  священный  день
отдохновения.  Из-за  этого  баумановского  шаббата  у  Бычьего   Сердца
несколько раз срывались операции, но Сивере не роптал: он  умел  уважать
религиозные чувства других людей. Бауман же не уважал  никого  и  ничего
(кроме священной субботы, разумеется), но был неизменно  корректен.  Что
не мешало ему регулярно постукивать начальству на методы работы  Бычьего
Сердца. Поток сигналов усилился после того, как  Бычье  Сердце  пообещал
"дать в дыню  фискалу,  мешающему  следственным  действиям".  Начальство
благоразумно  развело  Баумана  и  Бычье  Сердце  не  только  по  разным
комнатам, но и по разным этажам. Теперешний оскорбительный переход  дела
к Бауману означал, что в нем открылись новые обстоятельства.
   - Что, открылись новые обстоятельства?
   - Как тебе сказать... Они были и раньше, только мы о  них  не  знали.
Ходят слухи, что папаша у девицы, под которую ты так усердно копаешь,  -
большой чин в ФСБ.
   - У какой из девиц?
   - Их у тебя несколько?
   - Давай колись! - Бычье Сердце оставил вопрос без ответа.
   - Анжелика Куницына,  примадонна  "Лиллаби".  Ходят  слухи,  что  был
звонок оттуда, - Дейнека поднял глаза к потолку.
   - Мне пока никто ничего не  сообщал,  -  продолжал  упрямиться  Бычье
Сердце.
   - Завтра утром сообщат, - клятвенно пообещал Дейнека, и майор  Сивере
сразу же поверил ему. У Дейнеки был надежный источник информации в  лице
секретарши непосредственного  начальника  Бычьего  Сердца  -  полковника
Соловейчика.
   Бычье Сердце вздохнул и вынул из  машинки  бесполезный  теперь  лист;
парфюмерная сага так и осталась незаконченной.
   - Да не расстраивайся ты так! - подбодрил приятеля Дейнека. - Сколько
на тебе дел помимо этого?
   - Восемь, - сделал несложные подсче, ты в уме Бычье Сердце.
   - А у меня - пятнадцать. Так что баба с возу, кобыле легче... Слушай,
а может, у тебя личный интерес?
   - Какой еще личный интерес? - Бычье  Сердце  вдруг  снизил  голос  до
шепота и пошел красными пятнами, - Ну, не знаю. - Следователь  подмигнул
майору краем толстого вавилонского века. И  похлопал  ладонью  по  левой
стороне груди.
   По той самой стороне, где у Бычьего  Сердца  покоилась  фотография  с
датой в уголке - 28.06. До сих пор подметный снимок  с  Ромой-балеруном,
собором и педрилой Лу Мартином ни разу не напоминал о  себе.  Но  теперь
вдруг заворочался, как скунс в капкане, и даже попытался выпустить струю
зловонного газа.
   - Нет никакого личного  интереса...  -  ,  стушевался  Бычье  Сердце,
осторожно принюхиваясь к пиджаку. - А в  общем,  ты  прав.  Я  с  самого
начала говорил, что это дело тухляк. Пусть теперь Бауман корячится...
   Оставшись  один,  Бычье  Сердце  забросил  ноги  на  стол  и  глубоко
задумался. Ничего экстраординарного в том, что  дело  передавали  другой
группе, не было. Подобные вещи практиковались, хотя и редко, и только  в
том случае, когда следствие по той или иной причине заходило в тупик. Но
такому   шагу   обычно   предшествовали    осторожные    перестановочки,
рокировочки, укрепления, вброс дополнительных сил.
   Особенно  если  дело   касалось   громкого   убийства.   А   убийство
Ромы-балеруна было достаточно громким, уж против этого факта не попрешь.
Нет, странным было не то, что дело передавалось, и передавалось стервецу
Бауману. Странным было то, что  передавалось  оно  так  скоропалительно.
Прошло лишь двое суток со  времени  обнаружения  трупа,  рабочие  версии
только наметились... Вернее, одна рабочая версия. Именно  ее  и  изложил
Бычье  Сердце  на  сегодняшней  утренней   летучке.   И   даже   получил
благословение от полковника Соловейчика на ее разработку. И  вот  теперь
пожалуйста, поворот на сто восемьдесят градусов.  Ничего  удивительного,
если  учесть,  что  папаша  стервы-балеринки  занимает  высокий  пост  в
Конторе. В этом отношении Дейнеке и его гражданскому браку с секретаршей
Соловейчика   Люсей   можно   доверять   абсолютно.   Люся   с   детской
непосредственностью   шпиона-любителя    прослушивала    раз-,    говоры
начальства, и об этом знали все, за исключением  самого  Соловейчика.  С
легкой и блудливой Люсиной руки по кабинетам кочевали хохмы о  том,  что
собака  Соловейчика  жрет  дерьмо;   что   сын   Соловейчика   спит   со
стодвадцатикилограммово негритянкой и к тому же исполнительницей песен в
стиле "госпелс"; что дочь Соловейчика  прижила  ребенка  от  дуэта  "Чай
вдвоем"; что жена Соловейчика принадлежит к секте "Общество друзей духа"
и активно проповедует культ сутры лотоса; что сам Соловейчик... Впрочем,
о Соловейчике шалава Люська, нужно отдать ей  должное,  до  сих  пор  не
сказала ни одного дурного слова.
   В любом случае завтра дело уплывет  от  него,  а  дарить  собственные
наработки Бауману Бычье Сердце не собирался. Шиш тебе, Андрюша!
   - Шиш тебе, Андрюша! - выпалил в пространство Бычье Сердце.
   Слова  ударились  в  стену,  поскакали  по  шкафам  и  сейфу,  задели
календарь с видом Мариинского  театра  (новогодний  подарок  Дейнеки)  и
мягко спланировали к часам, висящим на стене.
   Часы показывали пятнадцать минут восьмого.
   И Бычье Сердце тотчас же сбросил ноги со стола. Весь сегодняшний день
он гнал мысли о предстоящей Голгофе  с  Лу  Мартином.  Теперь,  в  свете
принесенной   Дейнекой    информации,    Голгофа    становилась    вовсе
необязательной, но... Пока  еще  никто  официально  не  сообщил  Бычьему
Сердцу, что дело у него забирают. Следовательно все  остается  так,  как
было еще пятнадцать минут назад, до визита Дейнеки. А  пятнадцать  минут
назад он собирался вплотную заняться Афиной Филипаки,  личность  которой
до сих  пор  не  установлена.  Также  остается  неустановленной  угроза,
которой Лика Куницына потчевала по телефону своего бывшего  муженька.  А
обо всем этом можно узнать только  в  окрестностях  "Лиллаби".  И  нигде
больше.
 
*** 
 
   ...Вот уже вторую ночь подряд Пашке снились кошмары.
   Это были не обычные кошмары, которые изредка навещали Пашку,  нет.  В
обычных кошмарах орудовали распоясавшиеся вурдалаки, похожие  на  Фредди
Крюгера, и зомби, похожие  на  Виташиного  батяню  дядю  Васю.  С  этими
деятелями Пашка справлялся достаточно легко: взмывал  ввысь,  размахивая
руками, - и только его и видели.
   Вурдалаки и зомби в Пашкиных кошмарах не летали, в отличие от  самого
Пашки. Так что гнусным мертвякам оставалось только клацать челюстями.  И
бессильно грозить Пашке кухонными ножами, остро заточенными  топорами  и
окровавленными стамесками. Но последние две ночи...
   Последние две ночи к Пашке являлся Нео.
   Нет, Нео не угрожал Пашке. И никакого  топора  у  него  не  было,  не
говоря уже об окровавленной  стамеске.  Напротив,  Нео  был  ласков,  он
пытался приручить Пашку, он вел с Пашкой долгие разговоры.  То  есть  он
думал, что ведет, и Пашка так думал, вот  только  понять  эти  разговоры
было нельзя.
   Ни одно слово до Пашки так и не долетело.
   Улыбка - долетала, прохладное дыхание Нео - долетало, а слово -  нет.
В какой-то момент это понял и сам Нео. И изменил тактику. Он  больше  не
говорил понапрасну, он экономил - и силы, и слова. Как будто точно знал,
что времени у него осталось немного.  Нео  стал  приближаться  к  Пашке:
осторожно приближаться, боясь вспугнуть. Поначалу Нео это удавалось, и в
конце концов он приблизился бы к Пашке так, что  не  отвертишься.  Пашка
ничего бы и не заподозрил, если бы... Если бы не дырка на лбу Нео. Дырка
увеличивалась! Дырка увеличивалась, грозилась превратиться в  воронку  и
засосать в себя Пашку со всеми потрохами. Тогда, стоя  на  самой  кромке
сна, Пашка попытался взлететь, ускользнуть  из-под  носа  Нео,  как  это
случалось не раз с вурдалаками  и  зомби.  Взлететь  и  помахать  Нео  с
безопасной высоты. Но взлететь  не  получилось:  руки,  такие  пернатые,
такие легкие и бесстрашные, вдруг отказали Пашке. Тогда Пашка  попытался
просто  убежать  -  как  в  жизни,  -  отталкиваясь  носками  и   высоко
подбрасывая зад, но  из  этого  тоже  ничего  не  вышло:  ноги  налились
свинцом, корнями вросли в землю и предали хозяина. И  Пашка  понял,  что
это - конец.
   Что спрятаться от ласкового Нео не удастся.
   И когда он понял это, он проснулся.
   Пробуждение особого облегчения не принесло.  Пашка  точно  знал,  что
следующей ночью Нео объявится снова, как объявлялся в предыдущую. Так он
и будет приходить, каждый раз подступая все ближе.
   И когда-нибудь - завтра, послезавтра, через неделю - подойдет  совсем
близко. А дырка на лбу - дырка на лбу уже знает, что делать. Она  сожрет
Пашку и даже косточек не выплюнет. Можно, конечно, попытаться  не  спать
совсем, но Пашка был вовсе не уверен, что способен на такой подвиг. Нет,
Нео все равно его достанет, и  к  гадалке  ходить  не  надо,  как  бабка
говорит. А все из-за проклятого шарфа-рыбины. Черт дернул  Пашку  отнять
шарф у Нео. Если бы он знал, что все так  обернется!  Он  бы  и  пальцем
шарфа не коснулся!..
   Если Нео был  ночным  кошмаром  Пашки,  то  шарф  Нео  стал  кошмаром
дневным.
   Несколько раз Пашка перепрятывал  чертов  шарф:  сначала  он  засунул
рыбину между журналами на этажерке, потом воткнул в белую вазу,  которой
бабка никогда не пользовалась. Потом пришел черед курятника, потом Пашка
зарыл шарф в огороде, под грядкой с укропом.  Но  толку  от  этого  было
мало: шарф тянул его к себе. И бабка! Бабка с ее длинным носом и  нюхом,
как у  охотничьей  собаки,  в  любой  момент  могла  обнаружить  рыбу  с
завязочками! Из-за этого Пашка два дня просидел  дома  как  привязанный,
чего за ним отродясь не водилось.
   Даже бабка забеспокоилась.
   - Ты чего это? -  спросила  она  у  Пашки.  -  Сиднем  сидишь?  Сходи
погуляй.
   Пашка кивал головой, соглашаясь, но со двора никуда не уходил. И даже
обложился книгами  для  конспирации,  пускай  бабка  думает,  что  Пашка
наконец-то взялся за ум. Через десять минут выяснилось,  что  с  книгами
Пашка явно перестарался, и бабка забеспокоилась уже по-настоящему.
   - Ты что это? Читаешь?!
   - Угу-м... "Осциллограф -  ваш  помощник",  автор  Б.  Иванов.  Очень
интересно. А что?
   - Да я тебя отродясь с книжкой не видела!
   Это была чистая правда. Единственная книжка, которую Пашка прочел  от
корки до корки - "О разведке  для  мальчиков"  великого  Би-Пи,  -  была
надежно спрятана, а остальные книжки интересовали Пашку мало.
   - А ты не заболел, часом? - приставала бабка. - А то  давай  касторки
хлебни.
   Касторка любую хворь как рукой снимает.
   - Да здоров я! - не выдерживал Пашка. - Все в порядке, бабуля!
   - Что-то не похоже. А может, у тебя глисты?
   - Какие еще глисты?
   - Точно, глисты, - обрадовалась бабка. - То-то, я  смотрю,  ты  такой
бледненький. Книжки вздумал читать. И сахар не крадешь. И за вареньем  в
буфет не лазишь.
   - Нет у меня никаких глистов!.. А за вареньем я уже два года  как  не
лазю!
   Вот здесь Пашка врал. Ну, не врал, так, слегка  подвирал.  Во-первых,
вареньем он иногда баловался. А во-вторых, если распрямить  скатанную  в
комок рыбину и вытянуть ее, то как раз и получился  бы  самый  настоящий
глист, тон