кий и длинный. Зачем только он вынул шарф из рук Нео?!
   Была же какая-то причина, была! Но Пашка совсем позабыл о ней, вконец
заморенный Нео. И еще - батяней Виташи, дядей Васей Печенкиным.
   Тогда, сидя рядом с Нео на "Такарабунэ", Пашка  совсем  потерял  счет
времени.
   А вот  Виташа,  которого  Пашка  поначалу  принял  за  труса,  быстро
оклемался и времени зря не терял. Он вернулся в эллинг, но не один, а  с
батяней. До сих пор Пашка относился к дяде Васе вполне нейтрально и даже
со знаком плюс.  Дядя  Вася  был  человеком  незлобивым,  в  отличие  от
Виташиной матери, тети Веры. Тетя Вера вечно орала,  что  не  нанималась
кормить  пьянчугу-мужа,  а  также  лоботряса-сына  и  его  дружков   без
роду-племени, которые без толку гоняют видак и толкутся в их  доме,  как
будто у них своего дома нет. Это была страшная несправедливость,  потому
что Пашка бывал  у  Виташи  крайне  редко  и  по  самым  уважительным  и
неотложным  поводам.  Таким,  как  "Матрица",  например.   Виташу   мать
охаживала кухонной тряпкой, дядю Васю - половой, иногда переключаясь  на
веник.
   Дядя Вася на все выпады тети Веры реагировал со здоровым  юмором,  от
веника уворачивался с ловкостью циркового медведя, после чего  забирался
на  старую  разлапистую  яблоню  у  колодца  и  кричал  оттуда,  что  он
инвалид-чернобылец, потерял на ликвидации зубы и половину легкого и  что
не позволит всяким б...ям издеваться над героем-пожарником. На это  тетя
Вера резонно отвечала, что знает-де, какой он пожарник и в каком месте у
него  горит.  После  получасовых  препирательств  и   взаимных   веселых
оскорблений дядя Вася засыпал прямо на яблоне, а  тетя  Вера,  приставив
лестницу, снимала его оттуда. Без всякой посторонней  помощи,  поскольку
была женщиной недюжинной физической силы.
   А  дядя  Вася  был  мужчиной  хлипким,  вся  его  жизненная   энергия
сосредоточилась в глотке, способной выдуть все, без разбору, горючее. От
постоянных  тренировок  глотка  у  дяди  Васи   развилась   чрезвычайно,
загордилась собой  и  существовала  теперь  вне  всякой  зависимости  от
хозяина.
   Пашка иногда даже любовался глоткой старшего  Печенкина,  похожей  на
таинственный  морской  грот.  В  этом  гроте  плавали  Осколки  зубов  и
наверняка проживало сильное эхо. Сам Пашка, конечно, резонанс от эха  не
проверял, но почему-то был уверен, что эхо существует.
   Окончательно  он  убедился  в  наличии  эха,  когда   дядя   Вася   в
сопровождении Виташи поднялся на "Такарабунэ", где  сидели  они  с  Нео.
Некоторое время  дядя  Вася  постоял  на  корме,  привыкая  к  парусу  и
изглоданным снастям. И только после этого обратил внимание на Пашку.
   - И ты здесь?
   Вопрос был явно риторическим, и Пашка ограничился кивком.  Дядя  Вася
перевел взгляд на Нео и спросил, но уже не у Пашки, а у Виташи:
   - Этот?
   - Этот, - подтвердил Виташа. - Я первый его нашел.
   - Молодец, прощелыга! -  Дядя  Вася  одобрительно  щелкнул  языком  и
двинулся к Нео.
   Пашка  оказался  досадной  помехой  на  крестовом  пути   дяди   Васи
Печенкина, и после секундного раздумья дядя Вася прикрикнул на Пашку:
   - Нишкни!
   Вот тут-то эхо и заявило о себе в полный рост. Вылетев из глотки дяди
Васи, эхо смело Пашку долгим и  протяжным  "нишкнинишкнинишкнинишкни"  и
растворилось под сводами эллинга. Пашка сам не помнил, как  оказался  на
корме, за спиной у дяди Васи. И даже за спиной у Виташи.
   Что ж, он перестал быть номером  один  в  сумрачной  истории  Нео,  и
придется с этим смириться. Он был рядом с Нео, но так ничего и не  узнал
о нем. И придется с этим смириться.
   - Ты смотри, какой фраер! - шумно удивился  дядя  Вася,  нависая  над
Нео. - Вот у кого бабки столбом стоят...
   Последующие манипуляции Виташиного батяни Пашка  помнил  смутно.  Ему
показалось только, что дядя Вася вдруг превратился  в  огромного  паука,
обхватил  несчастного  Нео  мохнатыми  лапами  и  принялся   окукливать.
Впрочем, испугаться по-настоящему Пашка не успел. Дядя Вася отпрянул  от
Нео довольно быстро, что-то торопливо рассовал по моментально вздувшимся
карманам и повернулся к ребятам.
   - И чтобы цыц! - громко сказал он. - Ясно?
   - Ясно, - тоненько проблеял Виташа.
   А Пашка промолчал.
   Такая строптивость не  понравилась  дяде  Васе,  но  никаких  санкций
против Пашки он не предпринял. Напротив, заискивающе улыбнулся,  порылся
у себя за пазухой и достал упаковку жевательной резинки:
   - Вот. Держи.
   Пашка  отпрянул  от  паука  дяди  Васи  и  взять  жвачку   решительно
отказался.
   - Ну и дурак. Ему-то больше не понадобится.
   Пашка понимал, что происходит что-то не правильное, но сделать ничего
не мог.
   Да и дядя Вася бочком подкатился к Пашке. И прошептал:
   - Смотри, вычадок! Вякнешь кому-нибудь - удавлю!
   От устрашающих слов дяди Васи разило застарелым  перегаром,  и  Пашка
едва не потерял сознание. Но чертов паук не дал ему так просто  уйти  от
ответа: он приподнял Пашку над палубой и потряс.
   - Будешь вякать?
   - Не буду, - икнув от беспричинного ужаса, просипел Пашка.
   - То-то. Ладно, вам с трупаком делать нечего, малы еще. Порешим  так.
Я со своим прощелыгой в ментовскую отправлюсь, все равно заявлять  надо.
А ты, Пашка, дом постережешь. Снаружи. И  чтобы  сюда  ни  ногой.  Следы
затопчешь. Усек?
   - Усек...
   На Пашку вдруг накатило безразличие.
   Из-за плеча дяди Васи он видел  Нео.  Обиженного  Нео,  околпаченного
Нео. Нео, за которого даже заступиться некому. Рука Нео, на которой  еще
несколько минут назад посверкивали кольцо и браслет, осиротела. Голой  и
слабой была рука без кольца  и  браслета.  Но  слабеть  она  начала  еще
раньше, когда Пашка вынул из пальцев шарф.
   А дядя Вася был уже потом. Он сделал ровно то же  самое,  что  сделал
сам Пашка, чего уж тут нос воротить! И нити,  связывающие  Нео  с  миром
живых, порвались одна  за  другой.  Конечно,  Нео  сделал  все  от  него
зависящее,  чтобы  хоть  ненадолго  задержаться:  он  запасся  шарфом  и
браслетом, которые могли послужить якорями; он запасся  кольцом,  потому
что окольцованных птиц найти легче, чем  не  окольцованных.  Он  еще  на
что-то надеялся. Но появились Пашка с дядей  Васей  -  и  отняли  у  Нео
опознавательные знаки...
   И надежды не стало.
   Кажется, Пашка всплакнул, дожидаясь прибытия  ментовской.  А  простая
мысль вернуть шарф Нео даже  не  пришла  ему  в  голову.  Мент  поначалу
объявился только один.
   Большеголовый  и  добродушный,  с  круглыми,  как  у  совы,  веселыми
глазами. После того как эллинг был осмотрен, он подозвал Пашку и  Виташу
и поставил их перед собой:
   - Ну, отличные парни отличной страны, рассказывайте.
   Дядя Вася за спиной большеголового  сделал  Пашке  страшные  глаза  и
провел ребром ладони по шее: мол, помни уговор, вычадок!..
   - Пусть он рассказывает, - нахмурился Пашка, кивая на  Виташу.  -  Он
нашел, он пусть и рассказывает.
   -  А  ты  где  же  был?  -  удивился  большеголовый   мент   подобной
безынициативности.
   - А я и вовсе не входил, - соврал Пашка. - Я темноты боюсь.
   - Такой большой и боишься?
   - Он не входил. - Виташа раздулся прямо на глазах, затряс шеей, сразу
же превратившейся в зоб, и бросил торжествующий взгляд  на  Пашку.  -  Я
нашел! Я!..
   Все последующие часы были наполнены унизительной для мертвого суетой.
Людей в "Селену" понаехало тьма-тьмущая, и все завертелось  вокруг  Нео.
Ну и Пашке с  дядей  Васей  перепало,  ведь  они  некоторое  время  тоже
состояли в свите мертвеца. Но самым главным человеком после Нео оказался
Виташа. Виташа стал героем дня, тут и к  гадалке  ходить  не  надо,  как
бабка говорит. Пашке было на это глубоко начихать.
   Даже если бы Виташу наградили медалью за обнаружение Нео  и  показали
бы по телику в связи с такой выдающейся находкой.  Уж  он-то  знал,  что
дружба с Виташей закончилась. Просто так закончилась, без всяких к  тому
толчков и предпосылок. Какая уж тут дружба, когда между ними стоял  паук
дядя Вася. И собственное вранье. Виташа никогда не  простит  ему  своего
вранья. Каждый раз, встречаясь с Пашкой, он будет помнить, что соврал, а
Пашка подыграл ему. И Пашка будет помнить, что соврал, а Виташа подыграл
ему. И оба  они  развалили,  растоптали,  раздраконили  основополагающие
принципы великого Би-Пи.
   Совместными усилиями. Оба они вели себя недостойно скаутов.  Впрочем,
Пашка подозревал, что с сегодняшнего дня ни  в  каких  скаутах  нужды  у
Виташи не будет. И что с сегодняшнего дня Виташа стал сам себе Би-Пи.  И
увековечил свое имя на  скрижалях  истории  Мартышкина  -  как  человек,
обнаруживший труп на территории лодочного кооператива "Селена". А если и
не навечно, то, во всяком случае, до осени, до  школы,  когда  к  Виташе
будут подходить взрослые пацаны и, ткнув его в грудь, спрашивать:
   "Это ты нашел мертвеца, баклан?"  Остается  слабая  надежда,  что  за
остаток лета случится  еще  что-нибудь  выдающееся,  что-то  такое,  что
перекроет легендарную Виташину находку.  Атомная  война,  например.  Или
землетрясение,   перекочевавшее   прямиком   из   китайской    провинции
Хэйлунцзян. Но в атомную войну и землетрясение в окрестностях Мартышкина
Пашка верил слабо.
   И нисколько об этом не сожалел.
   Близость с Нео - вот о чем он сожалел по-настоящему.
   На  какой-то  (очень  короткий)  момент,  под  заиндевевшим   парусом
"Такарабунэ", Пашка стал главным человеком в жизни  Нео.  Или  в  смерти
Нео, что,  в  общем,  одно  и  то  же.  Никогда  и  ни  для  кого  Павел
Кирста-Косырев  не  был  главным  человеком  в   жизни.   Кроме   бабки,
разумеется,  но  кому  нужна  морщинистая  и  немощная  бабкина  любовь,
разъедаемая к тому же ржавчиной скандалов по самым ничтожным поводам?
   Пашкина бабка была скандалисткой по определению, склоки разводила  со
знанием дела. И затихала только в те  редкие  минуты,  когда  вспоминала
свою  непутевую  дочь,  умотавшую  за  любовником  через  полгода  после
рождения Пашки. Больше Пашкина мать в Мартышкино не  объявлялась,  писем
не писала и телеграмм не слала. Бабка и в розыск  подавала:  сначала  во
всероссийский, потом - в узбекский  и  туркменский,  поскольку  любовник
непутевой бабкиной дочери был  родом  то  ли  из  Туркмении,  то  ли  из
Узбекистана. Но концов найти так и не удалось, и малолетний Пашка быстро
перекочевал в разряд сироток (когда у бабки бывало хорошее  настроение).
А также в разряд  байстрюков-басурманов  (когда  настроение  портилось).
Байстрюком-басурманом Пашка бывал чаще, потому что не очень-то  ладил  с
бабкой.
   А вот с Нео они поладили бы обязательно.
   Пашка думал об этом весь остаток дня, и  волнующая  процедура  снятия
показаний и отпечатков прошла для него незамеченной. Незамеченным прошел
и тот момент, когда Нео переложили в черный пластиковый мешок.  Никакого
знака Нео Пашке не подал, хотя тот и вертелся поблизости. Пару  раз  его
шугали замотанные местом происшествия  менты,  но  и  это  не  отрезвило
Пашку. В дело пришлось вмешаться Главному Менту - огромному, как идейный
негр  Морфиус,  и  страшному,  как  соседский  козел  Митрофан.  И  даже
страшнее, поскольку уши и нос у мента были сломаны, а губы  наляпаны  на
лицо кое-как. А подбородком можно было заколачивать сваи.
   Морфиус-Митрофан, наткнувшись  на  Пашку,  легонько  сдавил  пальцами
Пашкин затылок. Легонько - с его морфиус-митрофановской точки зрения.  У
самого же Пашки шейные позвонки отделились один  от  другого  с  громким
писком новорожденных котят.
   - Как зовут?! - рыкнул Главный Мент.
   - Меня?
   - Ну, не меня же!
   - Павел.
   - Ты почему еще не в тюрьме?
   Пашка едва не потерял сознание от страха, несчастные шейные  позвонки
его бросились врассыпную, и голова держалась теперь  только  на  пальцах
Главного Мента.
   Стоит Главному Менту разжать их,  и  она  скатится  с  плеч  прямо  в
объятья пластикового мешка с Нео. Но Главный Мент пальцы не разожмет,  с
какой стати ему отпускать вора и преступника?! Его посадят в тюрьму, как
вора и преступника, дадут за краденый шарф на полную  катушку,  и  бабка
будет говорить всем знакомым, что "байстрюк-басурман  допрыгался".  А  в
тюрьме...
   Представив, что будет с ним в тюрьме, Пашка начал рыдать.
   - Ты чего это? - Мент ослабил хватку. - Шуток не понимаешь?
   Хороши шуточки!.. Склизкий призрак тюрьмы  отступил,  но  рыдания  от
этого  только  усилились.   Теперь   в   них   вплелась   сладкая   нота
безнаказанности.
   - К мешку не подходить, - извинительно понизил  голос  Главный  Мент,
выпуская шейные позвонки на свободу. - Тоже, нашел развлечение!..
   Оставив  в  покое   Пашку,   он   переключился   на   большеголового.
Большеголовый и Главный Мент оказались старинными приятелями и  называли
друг друга "Гурий" и "Антоха". Как оказалось, Главный Мент прибыл за Нео
из самого Питера, а большеголовый Гурий все время  кивал  на  населенный
пункт Пеники, в котором вроде бы проживал. Пашка про Пеники  слыхал,  но
никогда до них не добирался: ему вполне хватало окрестностей  Ломоносова
и Петродворца.
   Теперь, спустя два дня, Пеники всплыли сами по себе.
   Сначала в виде неоформившейся  идеи  покаяния,  ведь  о  шарфе-рыбине
Пашка не забывал ни на минуту. Не зря, ох, не зря Главный Мент заговорил
о тюрьме! Да еще ночные кошмары с Нео!  Быть  может,  Нео  хочет,  чтобы
Пашка вернул шарф? Быть может, именно это он и хотел  сказать  Пашке?  И
если Пашка вернет злополучный кусок ткани, то Нео отступит, и  дырка  на
лбу Нео отступит. И Пашка останется цел и невредим,  назло  бабке  с  ее
любимым всепогодным лозунгом "И когда только тебя черти заберут!".
   Вопрос был только в  том,  кому  возвращать.  И  вопрос  этот  грозил
оказаться неразрешимым.
   Кандидатуру  Главного  Мента  Пашка  отмел  сразу   же:   одно   лишь
воспоминание о его железных пальцах на затылке вызывало дрожь. И желание
навеки поселиться в их с бабкой дощатом покосившемся туалете  (с  ведром
вместо цивилизованного унитаза). Нет, пощады от Морфиуса-Митрофана ждать
не приходится, Морфиус-Митрофан спит  и  видит,  как  бы  засадить  его,
Пашку, в тюрьму. И оснований у него для этого больше чем  достаточно.  С
этими основаниями Главный Мент мог нарисоваться у Пашкиного дома в любой
момент. И на веревочке притащить за собой "раковую шейку",  как  называл
ментовской транспорт дядя Вася Печенкин.  А  никого  другого  из  людей,
суетящихся вокруг мертвого Нео,  Пашка  не  запомнил.  Никого,  кроме...
Кроме большеголового Гурия!
   В разбуженном Нео и яхтой "Такарабунэ" воображении Пашки голова Гурия
выросла до размеров средней руки крепости. в которой можно спрятаться  и
переждать напасти. Или  в  крайнем  случае  оставить  трофейный  шарф  у
крепостных ворот. У Гурия были круглые ласковые глаза совы, а сова,  как
всем известно, птица мудрая  и  не  станет  хватать  мышь-полевку  Павла
Кирста-Косырева прежде, чем не выслушает ее. К тому же Гурий был добр  к
Пашке, с ходу назвал отличным парнем отличной страны. А  это  что-нибудь
да значит.
   Для принятия окончательного решения Пашка отправился на  чердак,  где
на вечном приколе  стоял  старый,  видавший  виды  сундучище.  Сундучище
исполнял  роль  потерянного   ковчега   и   чаши   Святого   Грааля   по
совместительству и хранил в себе все главные Пашкины  богатства:  книжку
"О разведке для мальчиков", тетрадь по русскому с автографом  Актрисы  и
фотокарточку  матери  Пашки.  Фотокарточка  была   маленькой,   неясной,
сделанной для какого-то документа и к тому же всегда лежала в  конверте.
Пашка открывал конверт строго  три  раза  в  год:  на  собственный  день
рождения, на день рождения матери  и  на  новогодние  праздники.  Вот  и
сейчас он не решился достать фотокарточку из конверта, он просто положил
его перед собой.
   -  Ну,  -  требовательно  спросил  Пашка  у  черно-белого  с  книжной
желтизной Би-Пи, автографа Актрисы и конверта. - Что скажете?
   -  Be  prepared!  <Будь  готов!  (англ.)>  -  призвал  Пашку   Би-Пи.
Заглавными буквами своего великого имени.
   - Радуй близких!.. - посоветовал автограф Актрисы.
   А конверт приподнял сдобренный почтовым клеем  язык  и,  как  всегда,
промолчал.
   Суровое be prepared  означало:  любишь  кататься  -  люби  и  саночки
возить, посему будь готов  к  любым  испытаниям.  Нежное  радуй  близких
означало:  признайся,  пока  не  поздно,  юный  Павел,  вот  близкие   и
порадуются. А молчание конверта означало: что бы ты ни сделал, Пашка, ты
все сделаешь правильно.
   Теперь, когда с главным было покончено, Пашка перешел  к  частностям.
То есть частность была только одна: где, когда  и  как  выловить  Гурия.
Отправляться  в  пасть  ментовской  Пашке  вовсе  не  улыбалось,  и  для
решительного  разговора  были  выбраны  Пеники.  Пашка  поехал  туда  на
электричке, не имея никакого сколько-нибудь продуманного плана. Судя  по
названию, Пеники были маленькой, несерьезной деревушкой, так что найти в
них милиционера по имени Гурий не составит труда. Нужно просто подловить
какого-нибудь пацана (в любой, даже несерьезной, деревушке есть  пацаны)
и хорошенько расспросить его о  Гурии.  Так,  во  всяком  случае,  думал
Пашка.
   Но все обернулось иначе.
   Коротенькое  путешествие  из  Мартышкина   в   Пеники   (вернее,   на
железнодорожную платформу "Кронштадтская колония", к  которой  примыкали
Пеники) стоило Пашке больших трудов. Во-первых, ему все время  казалось,
что за ним следят люди, посланные коварным Главным Ментом. Они только  и
ждут, что Пашка вытянет шарф, чтобы зацапать его. Во-вторых, приходилось
все время быть настороже из-за снующих, как челноки, контролеров.  И  на
платформу "Кронштадтская колония" Пашка выгрузился с таким чувством, как
будто пропахал на животе все саванны и  джунгли  Би-Пи,  включая  Индию,
Ашанти и городок Мафекинг.
   Поначалу Пашке решительно не везло: пацаны не попадались  ему  вовсе.
Щетинистые  дядьки  на  велосипедах  и  толстоногие  тетки  с  авоськами
попадались, а  пацаны  -  нет.  Через  полчаса  бесплодных  скитаний  по
горбатым холмистым Пеникам  Пашка  набрел-таки  на  парнишку,  отдаленно
напоминающего  Виташу.  Во  всяком  случае,  по  повадкам.  Парнишка  за
умеренную мзду в два  рубля  и  указал  Пашке  дом  на  самой  верхотуре
Пеников. Из-за штакетника проглядывала  асфальтового  цвета  крыша,  под
которой проживал Гурий. И Пашка решительно направился в сторону дома. Но
по мере того, как крыша  приближалась,  решимость  потихоньку  оставляла
Пашку. И возле самой калитки исчезла совсем. К тому  же  за  штакетником
энергично махала тяпкой женщина, а к женщине Пашка готов не  был.  Да  и
сама затея с Гурием, такая  привлекательная  в  тенистом  Мартышкине,  в
Пениках вдруг съежилась и потеряла всякий смысл. Главный  Мент  и  Гурий
были друзьями, и Пашка совсем выпустил это из виду. Позабыл. Позабыл,  а
сейчас вспомнил!
   Очень вовремя.
   Нужно убираться отсюда. И чем скорее, тем лучше.
   Но пока Пашка прикидывал, как бы половчее сигануть от дома,  в  конце
улицы,  являющейся  также  и  трассой,  показались  "Жигули".   "Жигули"
тащились довольно медленно, норовили забрать вбок и  вообще  вели  себя,
как пьяный дядя Вася Печенкин. Если бы Пашка не схоронился за  бесхозной
сосной, они наверняка ткнулись бы ему в живот. Или в саму сосну.
   Но до сосны машина не доехала. Она остановилась против  калитки  дома
Гурия, и спустя минуту из "Жигулей" вывалился сам Гурий. Поначалу  Пашка
даже не узнал его: Гурий был в костюме, а не в форме.
   А голова Гурия, оставшаяся без присмотра  милицейской  фуражки,  даже
обидно уменьшилась  в  размерах.  Прижимая  к  груди  картонную  коробку
(очевидно, с оружием!), Гурий скрылся за калиткой.
   А потом...
   Как и в тот, первый раз, явление Актрисы  Пашка  пропустил.  Иначе  и
быть не могло, ведь Актриса все это время существовала в Пашкиной жизни,
хранила невесомые ладони на Пашкиных плечах, легонько дышала в макушку и
только теперь,