чу  -  живую,  а  не  эту...  мумию  с
плаката! И больше весь этот дурдом я терпеть не намерена!  Допрыгаешься,
Гурий, в психушку тебя увезут!..
   - Высказалась? - поинтересовался Гурий,  когда  мать  закончила  свой
страстный спич. - А теперь попрошу покинуть апартаменты.
   - Я сама санитаров вызову!..
   В спину взвившейся матери Гурий на полную  врубил  "Ничего  не  вижу,
ничего не слышу, ничего никому не скажу", но на душе от этого  легче  не
стало. Мало того,  что  проклятая  рыжая  фурия,  гарпия,  Медузагоргона
сорвала встречу, к которой так тщательно готовился Гурий, -  она  еще  и
насмерть рассорила его с матерью.  Их  отношения  и  без  того  не  были
безоблачными, но мать все это время держалась в рамках приличий.  Теперь
же она просто с цепи сорвалась, и катализатором всего  этого  безобразия
послужила Еленочка, чтоб ей и не родиться никогда, гадине!.. Не-ет,  она
не фурия и не гарпия. И не Медуза-горгона, это было бы слишком  невинно.
Она - василиск! Василиск, вылупившийся  на  свет  из  снесенного  старым
петухом в навозной куче яйца, которое высиживала  жаба!  И  теперь  этот
жуткий гибрид  всерьез  угрожает  существованию  беспечного  грешника  с
лейтенантскими погонами - Гурия Ягодникова!..
   Всю  ночь  Гурия  терзали  кошмары.  Вместо  обычных  -  черемуховых,
жасминовых, лилейных - видений красавицы Эдиты его  преследовали  адские
картинки с изображением василиска Еленочки. Василиск свивал тело черными
змеиными кольцами - и в просветах этих  колец  мелькали  головы  отца  и
матери. А также сестры Наташки и ее мужа Виктора. А также брата Сашки  и
двух гурьевских племянников. Да и голова  самого  Гурия  просматривалась
тоже. Но это еще можно было вынести, покрепче сжав синие от удушья губы.
А вот крошечную, разломанную на части  восковую  фигурку  Эдиты  вынести
было  нельзя.  Василиск  из  сна  коснулся  фигурки  кончиком  дрожащего
раздвоенного хвоста, а потом повернул морду к Гурию и обдал его смрадным
дыханием.
   - Я заплачу вам... За разбитую модель...
   Сколько это может стоить? - прошипел он.
   Именно в этом месте кошмара Гурий проснулся.  И  до  самого  рассвета
проворочался на жесткой кушетке. Но и  утро,  на  которое  так  надеялся
Гурий, облегчения не принесло. Вяло  поковыряв  в  свалявшихся  за  ночь
варениках с вишней и забыв побриться, Гурий отправился на  работу.  Мать
не вышла его провожать, как обычно, и даже дворовый пес Жулька  отвернул
от, несчастного лейтенанта физиономию.
   В отделении пришлось задержаться: его вызвал к себе капитан  Целищев.
Последние несколько дней Целищев ходил как в  воду  опущенный  -  и  все
из-за девушки, тело которой  было  найдено  на  перегоне  Ораниенбаум  -
Мартышкино. Над телом  витал  призрак  убийства,  и  это  резко  портило
картину колченогой и стыдливой ломоносовской преступности. Убийств здесь
не случалось уже давно, и оперативный состав заметно разленился  и  даже
успел нарастить лишние килограммы.
   Войдя в кабинет Целищева,  Гурий  заметил  благотворные  изменения  в
поведении капитана. Целищев пребывал в хорошем настроении, а  это  могло
означать только одно: убийство девушки раскрыто по горячим следам.
   - Что это с тобой? - удивился капитан, разглядывая  ссадины  на  лице
Ягодникова.
   - Ничего. С лестницы свалился неудачно.
   - А почему небритый?
   - Свет с утра отрубили, - без всякого энтузиазма соврал Гурий. - А  у
меня электробритва. "Бердск".
   - Электробритвы - вчерашний день.
   А участковый должен выглядеть образцово,  поскольку  он  единственный
представитель закона, с которым  население  общается  ежедневно.  Должен
соответствовать, лейтенант.
   - Должен - значит, буду, - пообещал Гурий и, не удержавшись, спросил:
   - А что с убийством?
   - Каким убийством?
   - Девушки.
   - Вот поэтому я тебя и вызвал. Не было никакого убийства.
   - То есть как это - не было?
   - А вот так. Несчастный случай был, а убийства не было.
   Так вот почему капитан Целищев сиял, как начищенная  бляха!  Убийство
(к тому же нераскрытое) портило показатели, а несчастный случай никак на
них не влиял, что, безусловно, было только на руку Целищеву,  известному
патриоту отделения.
   - Это точно?
   - А ты сомневаешься? - Целищев нахмурился.
   - Нет, но...
   - Несчастный случай, по уточненным данным  экспертизы,  -  припечатал
капитан.  -  В   крови   потерпевшей   содержался   алкоголь,   признаки
насильственной смерти отсутствуют. Скорее всего  она  просто  выпала  из
вагона.
   - Выпала из вагона? Как можно выпасть из вагона?
   - Представь себе, такое случается. Тем более если  на  грудь  примешь
сверх  всякой  меры...  Где  произошло  несчастье?  На  самой   середине
перегона, следовательно, электричка набрала максимальную скорость.
   Рельеф местности там сам знаешь какой - дуга. Вот на этой дуге  ее  и
подкосило...
   - Ну, не знаю... Между Ораниенбаумом и  Мартышкином  всего-то  четыре
минуты, - Ты  смотри,  какая  осведомленность,  -  недовольно  проворчал
Целищев. - В любом случае существует заключение экспертизы. Девушка была
нетрезва. Да я бы и без всякого заключения это бы  определил.  Она  кто?
Джусер. А  я,  сколько  по  электричкам  ни  езжу,  ни  одного  трезвого
коробейника не видел. Обязательно подшофе... Но дело даже и не в этом. В
поясной сумке покойной обнаружили таблетки нитроглицерина.
   А что это значит?
   - Что? - поинтересовался восхитительно здоровый Гурий,  за  всю  свою
жизнь  видевший   вблизи   только   три   медикаментозных   средства   -
лейкопластырь, йод и зеленку. , - А это значит, что у нее были  проблемы
с сердцем. Возможно, ей  стало  плохо,  она  вышла  в  тамбур,  глотнуть
свежего воздуха...
   Из последующего, весьма приподнятого монолога  Целищева  стало  ясно,
что причиной смерти потерпевшей послужил удар о сосну,  росшую  прямо  у
насыпи. Дерево было мертвым  и  обугленным  -  когда-то  в  него  попала
молния. И лично капитану Целищеву (которому до рези в глазах не хотелось
вошкаться с убийством) пришла  в  голову  счастливая  мысль  это  дерево
осмотреть, поскольку  находилось  оно  в  непосредственной  близости  от
места, где было обнаружено тело. И на единственном, но довольно  плотном
суку, обращенном к насыпи, тотчас  же  отыскались  следы  удара:  свежий
надлом и мелко раздробленные, почти незаметные глазу осколки кости.
   Данные экспертизы легли на  стол  Целищеву  только  сегодня  и  резко
изменили картину происшествия.
   - Но ведь ее могли и сбросить  с  поезда,  -  не  сдавался  Гурий.  -
Подгадать удобный момент и сбросить...
   - Тебе, как я посмотрю, неймется, -  по-отечески  пожурил  Ягодникова
капитан. - Тебе, как я посмотрю, преступление подавай. А преступления-то
как раз и не выходит. Следов борьбы не обнаружено?
   Не обнаружено. Но даже если  допустить  мысль,  что  ее  столкнули...
Нормальный человек не в состоянии так точно просчитать траекторию. Чтобы
столкнуть девушку в нужный момент, учитывая  скорость  поезда  и  прочие
побочные вещи. Столкнуть так, чтобы виском она зацепила именно этот сук.
Это, знаешь ли, даже не секунда, это  доли  секунды.  Доли  долей...  Да
только на одной бумаге считать умаешься. А тут условия,  приближенные  к
боевым.  И  сосну  эту  нужно  было  бы  засечь  вовремя...  К  тому  же
обнаружились два свидетеля, которые видели девушку в электричке...
   - Не густо.
   - А что  ты  хочешь?  Электричка-то  была  последней.  Один  вышел  в
Дубочках, за три остановки, другой доехал до Ленинского проспекта, а это
уже черта города. И оба независимо друг от друга утверждают, что девушка
была одна, без спутников.
   - А что за свидетели? И можно ли °им доверять?
   - Ты губу не раскатывай. Оба пожилые, женщина и мужчина...  В  общем,
так, лейтенант. Мартышкино - твоя  территория,  правильно?  А  поскольку
никакого  криминала  в  этом  происшествии  нет,  как  оказалось...  Так
сказать, несчастный случай...
   В  общем,  дело  поступает  тебе.  Оформи  все  как  следует.  Там  и
осталось-то с гулькин нос. Заключения подошьешь, и вся недолга.
   - Хорошо.
   - И вот еще что. Сегодня как раз похороны.
   - Чьи? - перепугался Гурий.
   - Потерпевшей. - Целищев порылся в бумажках на столе и  с  выражением
зачитал:
   - Филипаки Афины Витольдовны. Хоронить будут у нас в Ломоносове в час
дня.
   - Она из Ломоносова?
   - Из Питера, но родственников в  России  у  нее  нет,  все  на  Запад
умотали. Возможно, подтянутся умалишенные из ее бывших сослуживцев.
   - Умалишенные?
   - Умалишенные актеры. Она  ведь  актрисой  была,  как  оказалось.  По
основной специальности. Ты их успокой, сообщи, что первоначальная версия
не подтвердилась и с потерпевшей произошел несчастный случай.
   - Так, может, их официально вызвать?
   А то странно как-то - я людей на  кладбище  ловить  должен,  в  самый
неподходящий момент... Нехорошо. Несолидно.
   - Ты бы их видел! - с собачьей тоской в голосе  произнес  Целищев.  -
Такие есть экземпляры... За сто первым километром им самое  место...  Но
это так, мои собственные впечатления... Дело-то к тебе перешло.
   Хочешь - вызывай, хочешь - действуй, как я сказал. А вообще,  я  тебя
очень прошу, лейтенант, подъедь  и  проследи  за  порядком.  И  в  форму
переоденься.
   - Это еще зачем?
   - А затем, что больные люди. Еще устроят из похорон балаган, стыда не
оберемся.  А  форма  на  них  повлияет,  приструнит,  если  что.  Окажет
психологическое воздействие. - Целищев с сомнением подергал себя за усы.
- Может быть.
   - Понятно. Оружие брать?
   - Зачем?
   - На случай балагана.
   - Это лишнее. Еще не удержишься, палить начнешь...  Они  кого  хочешь
спровоцируют. В общем, к часу будь на кладбище.
   Потом мне доложишь.
   - И кого мне там искать?
   - Свяжешься с Гришей Луценко, патологоанатомом, он все тебе объяснит.
   ...Ну что ж, кладбище так кладбище.
   Кладбище сегодня было в масть,  учитывая  препаскуднейшее  настроение
Гурия Ягодникова. Он даже был склонен видеть в этом  перст  судьбы.  Тем
более что похороны Афины Филипаки были сегодня не единственными.  Ранним
утром, шарахаясь от  кур,  лейтенант  закопал  в  дальнем  углу  огорода
останки яхты "Эдита". А чтобы место не потерялось, водрузил над могилкой
небольшой флажок  международного  сигнального  свода  -  серый  с  белым
угловым крестом:
   "Мое судно остановлено и не имеет хода".
   Последующие несколько часов Гурий знакомился с материалами никому  не
нужного теперь дела. Все вместе и каждый в отдельности они  подтверждали
немудреную  версию  капитана  Целищева.  Смерть  Афины   Филипаки   была
мгновенной и наступила в  результате  проникающего  ранения  в  височную
область. В ране обнаружены мелкие  щепки  и  древесные  волокна  (привет
погубленной грозой сосне). И тэ дэ, и  тэ  пэ,  и  др-р.  В  общем,  как
цинично сказал бы в этом случае приятель Гурия, забубенный  опер  Антоха
Бычье Сердце: "На сук напоролась. Здравствуйте, девочки!" В деле имелись
также показания свидетелей - Веры Ивановны Панайоти и  Артура  Фроловича
Левченко, соответственно 1935  и  1937  года  рождения.  Артур  Фролович
проживал в Сосновом Бору, а Вера Ивановна - в Петербурге,  на  Ленинском
проспекте. Они были  единственными,  кто  откликнулся  на  телевизионный
призыв следствия (фото покойной было оперативно показано  по  областному
телевидению). Гурий пробежал глазами их жиденькие показания за несколько
минут. Из них следовало, что Артур Фролович вышел на станции Дубочки,  в
то время как Вера Ивановна на этих  же  Дубочках  вошла.  Приснопамятные
Дубочки были хорошо известны Гурию Ягодникову: от расположенной в низине
станции прямо на холм  карабкались  садовые  кооперативы.  Садоводств  в
окрестностях было как грязи, и они вплотную примыкали  к  деревенькам  -
Бронкам, Дубкам и родным ягодниковским Пеникам.
   Левченко покинул электричку за три остановки до перегона  Ораниенбаум
- Мартышкино, так что его показания не  значили  ровным  счетом  ничего.
Если капитан Целищев ошибся или слукавил и в случае  с  Афиной  Филипаки
действительно имело место убийство, убийца мог сесть на электричку в тех
же Дубочках, на пару с Верой Ивановной  Панайоти.  Или  в  следующей  за
Дубочками Бронке. Или,  на  худой  конец,  в  самом  Ломоносове,  он  же
Ораниенбаум...
   Хотя вариант с Ораниенбаумом Гурий после недолгих размышлений отверг.
Между Ломоносовом и Мартышкином и вправду было лишь четыре минуты  езды.
Только для  того,  чтобы  просто  найти  Афину  Филипаки  в  электричке,
потребовалось бы примерно столько же времени. А  уж  найти,  заманить  в
пустой тамбур и сбросить... Нет, четырех минут  для  подобного  убийства
явно недостаточно. Отставной моряк-подводник Левченко показал, что купил
у девушки несколько журналов  с  кроссвордами  -  для  зятя  и  плюшевую
собачку - для внучки. Девушка вошла в вагон перед самыми Дубочками,  так
что Левченко едва успел рассчитаться за покупки. А до этого  девушку  он
не видел, хотя  ехал  от  Соснового  Бора.  В  вагоне,  кроме  Левченко,
находилась еще и молодая пара. Им Афина Филипаки тоже что-то предлагала.
Но что именно,  похоже,  останется  тайной:  пара,  о  которой  упомянул
Левченко, так и не объявилась. Не нашлась  и  сумка  Филипаки,  довольно
подробно описанная отставником, - большой матерчатый баул, оставшийся  в
наследство от челночного бума начала девяностых. Скорее всего, ее кто-то
подмел на выходе из электрички. Гурий вздохнул: ничто,  ничто  не  может
запугать наш народ - тянут все, что под руку попадется.
   Невзирая  на  предупреждения  властей  о  террористических  актах   и
заложенных где ни попадя взрывных устройствах.
   Покончив с Левченко, Гурий перешел к  Панайоти.  Сбивчивое  кряхтенье
Веры Ивановны, а также поэтические вольности, которые  она  допустила  в
официальном документе, его дружок, забубенный опер Антоха Бычье  Сердце,
наверняка определил бы как "Туши  свет".  Панайоти  заприметила  девушку
после станции  Кронштадтская  Коления.  Что  из  товаров  предложила  ей
девушка - не помнит. Кто еще находился в вагоне  -  запамятовала.  Может
быть, никто не находился? Нет, кто-то все-таки был...
   Вера Ивановна помнила только одно -  девушка  ушла  вперед,  по  ходу
поезда.  Потом  спустя  несколько  минут  вернулась  и,  пройдя   вагон,
двинулась в хвост  состава.  И  больше  она  девушку  не  видела,  какая
жалость, такая молоденькая, такая миленькая, кто бы  мог  подумать,  что
все так обернется...
   Ничего нового не прибавили к кудахтанью горе-свидетелей  и  показания
милицейского сержанта по фамилии Плужник, сопровождавшего последнюю.
   Гурий сложил показания в папку и перемотал на начало  песню  "Я  сама
тебя придумала, стань таким, как я хочу..." В свете нынешнего  дела  эти
слова показались ему  пророческими.  Вот  уж  действительно,  падкий  до
грязной работы лейтенант  Ягодников  вбил  себе  в  голову,  что  это  -
убийство, и теперь пытается притянуть к убийству все имеющиеся в наличии
факты. А фактов-то как раз и нет. Прав капитан Целищев.
   С подвыпившим джусером Афиной Филипаки произошел  несчастный  случай.
Несчастный случай - и точка. Сегодня же он  подобьет  бабки  и  отправит
дело в архив.
   Вот так.
   ...На кладбище лейтенанта ждал сюрприз.  Впрочем,  назвать  сюрпризом
свинью, которую в очередной раз подложила Гурию его гнуснейшая  планида,
не поворачивался язык. Несчастный случай с Афиной Филипаки (если это был
несчастный  случай)  прямиком  вел  к  несчастному   случаю   с   Гурием
Ягодниковым. Убийство Афины Филипаки (если это было  убийство)  прямиком
вело к убийству Гурия Ягодникова.
   Ну, если уж не к убийству, то к самоубийству - точно.
   Как только Гурий  увидел  малочисленную  стаю  "бывших  сослуживцев",
провожающих в последний путь Афину Филипаки,  ему  сразу  же  захотелось
застрелиться.
   И все из-за того, что среди них оказалась  рыжая  гадина.  Тот  самый
ужасающий василиск Еленочка, который  преследовал  лейтенанта  последние
сутки. Природа слепила Еленочку  на  погибель  Гурию  Ягодникову,  ничем
другим  объяснить  ее  присутствие  здесь,  на  далеком  от  катаклизмов
ломоносовском кладбище, было  нельзя.  Это  присутствие  не  поддавалось
никакой логике, это присутствие было происками сатаны, - и атеист  Гурий
сдуру осенил себя крестным знамением. И даже удалился за соседнюю могилу
(Морозова Татьяна Николаевна, 1949 - 1999, "Спи спокойно, дорогая  жена,
мама и бабушка"), чтобы лишний раз  не  наступать  на  хвост  василиску.
Именно  оттуда  безвольный  лейтенант  и  пронаблюдал   похороны   Афины
Филипаки.
   Самые эксцентричные похороны в мире, прав был капитан Целищев.
   Кроме Еленочки, у свежевырытой могилы присутствовали брюнет  возраста
Гурия, потасканная бабенка с чрезмерно крикливым макияжем и старый хрыч,
изъеденный водкой до последней возможности.
   Воздух вокруг хрыча был заметно плотнее и по  консистенции  напоминал
застоявшийся  в  мензурке   девяностошестипроцентный   спирт.   Нетрудно
представить себе, что будет, если зажечь спичку в радиусе трех метров от
хрыча - он вспыхнет сразу же, как кусок пакли.  И  сгорит  за  считанные
секунды, весело потрескивая.
   Очевидно, хрыч пил за рабу божию Афину  Филипаки  с  самого  утра:  в
руках его была зажата литровая бутылка "Столбовой", к которой  он  время
от времени прикладывался. Он давно бы  свалился  с  копыт,  если  бы  не
опирался на чахлый венок с белой, наспех прикрепленной лентой - с  таким
же, наспех, вкривь  и  вкось,  написанным  текстом:  "ДОРОГОЙ  АФИНЕ  ОТ
КОЛЛЕКТИВА ТЕАТРА "ГЛОБУС". Судя по фактуре ткани  и  качеству  надписи,
лента делалась  в  домашних  условиях.  А  сам  венок  с  искусственными
цветами, скорее всего, был куплен тут же, у кладбищенских ворот.
   Хрыч опрокинул в себя  очередную  порцию  "Столбовой"  и  занюхал  ее
оторванным от венка бутафорским листиком. После  чего  вместе  с  венком
прошествовал к гробу.
   Бабенка с макияжем и брюнет двинулись за ним. На месте осталась  одна
лишь рыжая гарпия, и Гурий с удивлением обнаружил, что  в  руках  у  нее
безвольно висит букет роскошных, мертвенно-бледных лилий.
   Не бутафорских, а самых что ни на есть настоящих.
   - Прощай, дитя! -  заголосил  хрыч  таким  зычным  голосом,  что  над
кладбищенскими березами взмыла стая потревоженных  ворон.  -  Прощай,  о
дева!.. "Virum non cognosco!"... <"Мужа не знаю" (лат.).>.
   - Ну, это  ты  загнул,  Гавриил,  -  довольно  громко  осадила  хрыча
бабенка. - Ей все-таки не пятнадцать лет. И замуж сходить успела.  Какое
уж тут "Virum non cognosco!".
   - Цыц, женщина! - отмахнулся от бабенки бородатый отвязный Гавриил. -
Душа ее была девственна, вот оно что! О горе, горе!..
   Чтобы  не  дать  заявленному  с  такой  помпой   горю   овладеть   им
окончательно, хрыч снова припал к живительной влаге. Но  последняя  доза
оказалась чрезмерной и едва не свела его в могилу. В самом прямом смысле
- не  удержавшись  на  ногах,  пропойца  рухнул  на  кучу  разрыхленного
кладбищенского суглинка. И спустя  мгновение  принялся  шарить  по  нему
руками. А потом поднял голову и обвел спутников безумным взглядом. Таким
безумным, что Гурий забеспокоился, как бы впечатлительный  пьянчужка  не
сиганул в яму вместо Афины Филипаки.
   - Увы, бедный Йорик! - неожиданно продекламировал Гавриил, поднося  к
глазам выковырянный из земли обломок кирпича. - Я знал  его,  Горацио!..
Здесь были эти губы, которые я целовал не знаю сколько раз!.. Где теперь
твои шутки? Твои дурачества? Твои песни? Твои вспышк...
   - Ну, не идиот ли?! - Крашеная спутница Гавриила  ринулась  поднимать
бедолагу-декламатора. - Надо же, как водка  мозги  засрала!  Встань,  не
позорься!..
   На помощь бабенке поспешил брюнет.
   - Не та реплика, мэтр, - заявил он. - Вставайте.
   - Не та? - озадачился хрыч, послушно поднимаясь.
   Сказанное, видимо, произвело на него сильное впечатление. Он затих  и
больше не пытался вырваться из рук брюнета.