единственная, любовь моя!"...
   Мог - и не прошептал.
   - У меня нет любимой девушки. Хотите быть моей любимой девушкой?
   - Хочу, - сказала Лена.
   - Когда вы заканчиваете работу?
   - Уже закончила.
   - Очень  хорошо.  Я  приглашен  на  одну  вечеринку.  Хотите,  пойдем
вместе?
   - Хочу, - сказала Лена. - Но мне  нужно  десять  минут,  чтобы  снять
кассу...
   - Я подожду...
   Он не шутил. И его глаза - тягуче-ленивые, немигающие - не шутили. Он
готов был согрешить со всем миром, но хотел - с  ней,  Леной  Шалимовой,
торгашкой из ларька. Лена твердо знала, что  так  не  бывает.  И  твердо
знала, что бывает именно  так.  И  ей  было  совершенно  наплевать,  что
случится завтра, потому что завтра она будет думать о том, что случилось
вчера.
   Она будет думать об этом очень долго.
   Ни в какие десять минут она не уложилась: из-за тягуче-ленивых  глаз,
свернувшихся клубком в  ожидании.  Цифры  путались  и  сбивались,  рубли
прикидывались копейками, копейки - рублями, к тому же где-то  затерялись
"Turbulence" (по восемьсот) и задиристый подростковый "Jeans  Boys"  (по
триста двадцать).
   Он заглянул в ларек, когда Лена,  отчаявшись,  решила  задекорировать
неуловимый "Турбуленс" под два проданных еще вчера крема от морщин.
   - Вот что... У меня сейчас нет времени.
   Вот, возьмите... И позвоните обязательно.
   Завтра. А лучше сегодня -  вечером,  ночью,  когда  хотите...  Только
обязательно, слышите!.. Обещаете мне?
   - Да, конечно...
   Он был явно чем-то взволнован. Нехорошо взволнован. Как будто за  эти
десять  минут  ожидания  случилось  что-то  непоправимое.  А  может,  за
последнюю минуту.
   Или за последнее мгновение. Непоправимому вполне хватает мгновения.
   Лена тотчас же дала себе слово не выскакивать за ним как  оглашенная.
И все равно выскочила. Это был жест отчаяния - Он растворился  в  толпе,
исчез, уполз в свой заброшенный азиатский храм.  Он  оставил  Лене  лишь
визитку с восхитительно красивым созвучием имени и фамилии.  Лена  знала
эту фамилию - темно-синюю, непрозрачную;  фамилию  из  высокого  флакона
духов покойной Виктории Леопольдовны.
 
*** 
 
   ...Никогда, никогда еще чутье не подводило Бычье Сердце.
   Простак Гурий, способный расследовать разве что дела о кражах носовых
платков и детских лопаток из песочницы, выдвинул версию об ограблении  и
угоне дорогущей иномарки. Девяносто девять тысяч долларов и сам "Лексус"
того стоили. В обширной практике Бычьего  Сердца  бывали  случаи,  когда
людей укокошивали и за  гораздо  менее  значительную  сумму.  За  триста
рублей в  кошельке  и  килограмм  полтавской  полукопченой.  За  финскую
кожаную куртку, оказавшуюся впоследствии голимым китайским кожзамом.  За
бутылку водки. И просто - за красивые глаза.
   О, как  Бычье  Сердце  хотел  бы  поверить  в  немудреную  версию  об
ограблении! Искренне и безоглядно  -  как  в  существование  бога  (душу
мать!), как  в  существование  летающих  тарелок,  снежного  человека  и
лохнесского чудовища. Но вера, как это обычно и случается, быстро  увяла
под грузом бесстрастных фактов.
   Никто даже и не помышлял угонять пресловутый "Лексус".
   Более того, новехонький, сверкающий хромированными  подкрылками  джип
радостно встретил Антоху на подворье "Лиллаби". Именно сюда Бычье Сердце
и отправился на следующий день после обнаружения трупа  -  для  близкого
знакомства с жизнью и окружением Ромы-балеруна.
   Общая  картина  преступления  к  тому   времени   более   или   менее
прояснилась.  Вернее,  запуталась  окончательно.  Роман  Валевский   был
застрелен из довольно экзотического для России пистолета "гибли".
   Впрочем, экзотическим он оказался не  только  для  России.  Небольшая
экспериментальная   партия   "гибли"   была   выпущена   в   одной    из
североафриканских стран.
   Широкого применения "гибли" не нашел - по причине нерентабельности  и
дороговизны   производства.   Об    этом    Бычьему    Сердцу    поведал
эксперт-баллистик Васечкин, а Васечкину Бычье Сердце  доверял.  Васечкин
был оружейным богом, Васечкин был ходячей  энциклопедией,  Васечкин  был
самым настоящим фанатом стволов. По  собственному  признанию  Васечкина,
хороший "винчестер" мог вызвать у него эрекцию.
   А если уж  ему  в  руки  попадала  какая-нибудь  фигуристая  и  ладно
скроенная "беретта" - все, пиши пропало. Васечкин сох, томился и  угорал
от  любви.  Из-за  одной  из  таких  легкомысленных  залетных   "беретт"
эксперт-баллистик едва не  вылетел  с  работы.  До  того,  как  Васечкин
положил на нее глаз, "беретта" в паре с глушаком успела хлопнуть  троих,
включая известного преступного авторитета по кличке Росомаха.
   Как вещдоку ей не было равных, и Васечкин не устоял. Он спер пистолет
из сейфа следователя Дейнеки, бившегося над делом Росомахи. Исчезновение
главного  вещественного  доказательства   всплыло   в   тот   же   день,
эстет-балетоман Дейнека глотал валидол, а потом и вовсе слег с диагнозом
тахикардия. Это несколько охладило пыл Васечкина, "тихие  дни  в  Клиши"
<Роман Генри Миллера.> закончились, не успев начаться, и "беретта"  была
водворена на место.
   Неизвестно, как бы  повел  себя  Васечкин,  если  бы  в  распоряжении
следствия  оказалось  орудие  преступления.   Но   "гибли"   (если   это
действительно  "гибли")   найден   не   был,   и   баллистику   пришлось
довольствоваться стреляной гильзой и пулей, извлеченной из черепа Романа
Валевского.
   - Что это еще за "гибли"? Никогда о таком не слышал, -  Бычье  Сердце
жаждал комментариев к пуле и гильзе.
   - Ты и собор Парижской Богоматери в глаза не видел. Но это не значит,
что его не существует, - парировал Васечкин. - А в общем, будем считать,
что тебе повезло.
   Редкое оружие. Я бы сказал, эксклюзивное. Вот, посмотри.
   Васечкин вооружился лупой.
   - Пуля и гильза идентичны, тут вопросов нет. Различаешь арабскую вязь
на гильзе? Вот здесь...
   - Смутно.
   - Разуй глаза!  -  прикрикнул  на  Бычье  Сердце  Васечкин.  -  Здесь
выгравировано "хамсин" или по-другому - "шамсин". Означает "пятьдесят".
   - Ну и?..
   - Отличительная  особенность  боеприпасов  к  "гибли".  Ни  к  одному
другому пистолету они не подойдут,  хитрая  арабская  штучка.  То  есть,
конечно,  умелец  под  любой  патрон  ствол  приспособит.  У  нас  таких
Кулибиных завались... Но стреляли именно из "гибли".
   - Думаешь?
   - Я же эксперт, - оскорбился Васечкин. - Я не думаю, я  вижу.  Гильза
целехонькая, никаких следов деформации, следовательно, патрон выпущен из
родного  ствола.  Впервые  такую  красоту  вижу...  Умеют,  умеют  арабы
стильные вещицы клепать!
   Васечкин с видом заправского энтомолога подцепил  гильзу  пинцетом  и
поднес к лицу.
   - Сам ствол не нашли? - как бы между прочим спросил он.
   Беспечный тон баллистика мог ввести в  заблуждение  кого  угодно,  но
только не Бычье Сердце. Уж он-то  хорошо  знал,  что  означают  раздутые
ноздри и  подернутые  поволокой  глаза  Васечкина.  Сумасшедший  эксперт
вступил в полосу короткого, а потому особенно  обжигающего  флирта.  Для
того, чтобы влюбиться в женщину, хватает иногда отпечатка ее  ступни  на
мокром песке и едва  уловимого  запаха  духов.  В  случае  с  Васечкиным
достаточно было пули и гильзы.
   - Нет. Ствол пока  не  нашли,  -  сокрушенно  замотал  головой  Бычье
Сердце.
   - Жаль. Ищите оружие. Найдете его - найдете убийцу.
   - Ты оптимист.
   - Я эксперт. И как  эксперт  могу  сказать,  что  "гибли"  в  мире  -
единицы. У нас - вообще по нулям, даже у коллекционеров нет. Иногда  они
всплывают во Франции, реже - в Испании...
   - Почему во Франции?
   - А Франция рядом, через море. Сколько у тебя в  школе  по  географии
было?
   Географическую шпильку Бычье Сердце пропустил мимо ушей, куда  больше
его заинтересовал тезис насчет уникальности  орудия  преступления.  Если
Васечкин прав, то "гибли" может оказать следствию неоценимую услугу.  Но
для этого нужно проклятый ствол как  минимум  найти.  Что,  если  убийца
выбросил его в Залив - не станешь  же  нанимать  бригаду  водолазов  для
прочесывания дна! Что, если убийца зарыл его в песке  -  не  станешь  же
нанимать бригаду  дворников  для  уборки  территории!  Конечно  же,  его
собственная бригада сделала, что могла, но обшарить весь Северо-Запад ей
не под силу.
   - А если преступник от него избавился?
   - От кого? - не понял Васечкин.
   - От этого твоего "гибли". Закопал где-нибудь или в Заливе  утопил...
- начал было Бычье Сердце и тут же понял, что хватил лишку.
   Васечкин  смертельно  побледнел,  потом  покраснел,   потом   налился
фиолетовым, потом пошел пятнами, потом - мелкой рябью.
   - Чур тебя! - выдохнул он. - Избавиться от такой вещи! Это все  равно
что... все равно что родную мать сдать в богадельню! Это все  равно  что
любимую жену подложить под банду исламских экстремистов!
   Ты только посмотри на него, посмотри!
   Все еще мелко трясясь,  Васечкин  вытащил  из  ящика  стола  огромный
талмуд и швырнул его Бычьему Сердцу. О талмуде Петра Васечкина,  скромно
озаглавленном "ВООРУЖЕНИЕ  В  СОВРЕМЕННОМ  МИРЕ",  в  управлении  ходили
легенды. Здесь было собрано все,  что  касалось  огнестрельного  оружия.
Любого. Когда-либо существовавшего, прекратившего свое  существование  и
успешно  эксплуатируемого.  Здесь  были  фотографии,  рисунки,  схемы  и
диаграммы.
   Здесь  были  краткие  характеристики  каждой  марки,  леденящие  душу
примеры из следственной практики и даже тематические вирши. Вирши  рожал
в муках  сам  Васечкин  -  в  период  увлечения  очередной  модификацией
"хэмптона" или обожаемой "беретты". Выглядели они примерно так:
 
   Моя любовь, твой оклик журавлиный
   Манит меня в неведомую даль.
   "Беретта", детка, мы навек едины,
   Приди ко мне, бестрепетная сталь!
 
   Каждая  зарифмованная  Васечкиным   строка   требовала   оперативного
вмешательства  психиатра,  остальная  же  начинка  талмуда  была  вполне
здравой. Да и сам талмуд тянул на увесистый энциклопедический Том.
   - Открывай! - скомандовал Васечкин. - Страница 619.
   Со  страницы  шестьсот  девятнадцать  на  Бычье  Сердце   глянул-таки
виновник  смерти   Романа   Валевского.   Фотография   была   не   очень
качественной, копия копии, но кое-что разглядеть удалось. Это  "кое-что"
не произвело на Антоху никакого впечатления: пистолет и пистолет,  разве
что дуло чуть укорочено и рукоятка украшена  резным  орнаментом:  то  ли
буквы, то ли цветы.
   Но в общем "гибли" нельзя было  отказать  в  изяществе.  Одутловатом,
крепко сбитом - и все же изяществе.
   1 - "Приблизился  час,  и  раскололся  месяц",  -  нараспев  произнес
Васечкин.
   - Ты полагаешь? в" - Это изречение из Корана. Нанесено на рукоятку. А
ты говоришь - избавиться!
   Только идиот захочет расстаться с подобной вещью. Ты посмотри,  какие
линии!..
   Это же шепот песков, брачный рев верблюда... Это просто танец живота,
честное слово!.. Приблизился час, и раскололся месяц...
   Если Васечкина не остановить, он до выдачи  зарплаты  будет  завывать
суры из Корана. Или вообще примет ислам.
   - Во имя Аллаха милостивого, милосердного! - взмолился Бычье  Сердце.
- Что еще нам нашептали пески баллистической экспертизы?
   С трудом выйдя из роли муэдзина, Васечкин перешел  на  суконный  язык
управления:
   - Стреляли метров с полутора...
   - Метров с полутора?
   - Стреляли с полутора метров, - тут же поправился Васечкин и разложил
перед Бычьим Сердцем схему. - Убийца стоял вот здесь. Ближе к корме.
   Так и есть. Валевский сидел у подножия мачты,  а  неизвестный  убийца
находился  ближе  к  корме.  Экспертизой  установлено,   что   на   борт
"Такарабунэ" труп не втаскивали, следовательно, Валевский поднялся  туда
сам. Поднялся и... Что делал Валевский на  старой,  запертой  в  эллинге
яхте? Как долго там пробыл? И главное - с  кем?  На  месте  преступления
было найдено  четыре  окурка  -  от  почти  невесомых  женских  "Вог"  с
ментолом. Еще столько же - внизу, в каюте. Плюс пустая пачка из-под  все
того же "Вога". Но между четырьмя окурками с палубы и четырьмя из  каюты
была существенная разница: те, из каюты, курили задолго  до  убийства  -
они уже успели окаменеть и покрыться серым налетом. Их палубные собратья
были румяненькими и молоденькими, во  всяком  случае,  никак  не  старше
убийства Валевского.
   В каюте, кроме окурков, оперативники обнаружили с десяток  запыленных
бутылок из-под украинского пива "Оболонь" (в  экспортном  варианте  -  с
кучей медалей на этикетке), такой же  запыленный  вымпел  регаты  "Катти
Сарк" и несколько журналов, датированных июлем прошлого года.
   К июлю прошлого года скорее всего относились  и  бутылки,  и  окурки.
Свежих следов  не  было,  и  вывод  напрашивался  сам  собой:  ни  Роман
Валевский, ни его убийца в  каюту  не  спускались.  А  беседу  имели  на
палубе. Именно - беседу (для того, чтобы по-мужски,  до  самого  фильтра
выкурить четыре женские сигареты, требуется время.
   Пусть непродолжительное, но требуется).
   О том, что имел место вполне цивилизованный разговор, а не  банальное
мочилово, косвенно свидетельствовало  положение  трупа.  Никаких  следов
борьбы, никакого личного контакта убийцы и жертвы; ни  один  волосок  не
упал, ни одна нитка не была выдернута,  ни  одна  пуговица  не  покинула
насиженное место. Валевский не  сполз  по  мачте,  сраженный  пулей,  он
изначально сидел у мачты. Он изначально пристроился возле нее, - как раз
для беседы с хорошо знакомым человеком. Нестрашным человеком. Человеком,
от которого трудно ожидать подвоха. А тем  более  такого  свинства,  как
пуля с арабской вязью. Но пуля все-таки была  выпущена,  и  Рома-балерун
так  и  остался  сидеть.  В  "прижизненной  позе",  как  выразился  Петр
Васечкин.
   А убийца даже не соизволил подобрать окурки.  Вполне  профессионально
выстрелил в голову и не удосужился  унести  с  собой  редкую  гильзу  от
редкого пистолета.
   Хотя времени было предостаточно. Пижонство  да  и  только,  мать  его
ети!..
   Бычье Сердце ненавидел пижонов и был  убежден,  что  сходные  чувства
питает к ним и господь бог вкупе с  изменчивой  фортуной.  Но  в  случае
Ромы-балеруна фортуна явно благоволила  пижону:  никаких  следов,  кроме
злополучных окурков и гильзы, он не оставил.  То  есть  следы  наверняка
были, но  оказались  затоптанными  чумовыми  свидетелями,  обнаружившими
труп. Свидетелей было  трое:  два  желторотых,  почти  невесомых  птенца
одиннадцати лет  и  чрезвычайно  деятельный,  вездесущий,  как  холерная
палочка, алконавт по фамилии Печенкин.
   К фамилиям Бычье Сердце  относился  с  опаской.  А  все  потому,  что
испытал их мистическое влияние на своей шкуре. Будучи  Бычковым,  Антоха
не снял ни одной приличной дамочки,  не  раскрыл  ни  одного  приличного
дела. К тому же вся водка,  которую  Антон  Бычков  покупал  в  ларьках,
оказывалась паленой. Но стоило ему стать Сиверсом, как приличные дамочки
сами попрыгали к Антохе в постель, а роскошная  и  потому  непотопляемая
воровка на доверии Эмма Войцеховская предложила  ему  статус  любовника.
Предложение  поступило  в  момент  задержания,  что  придало   известную
пикантность тому и другому.
   Точно так же Сиверсу поперло и  с  делами:  раскрываемость  в  отделе
резко пошла вверх, да и признательные показания посыпались как  из  рога
изобилия. Что же касается водки...
   Чтобы не испытывать судьбу, Бычье Сердце переключился на пиво.
   И вот теперь, пожалуйста, Печенкин!
   Нет, против самой фамилии Бычье Сердце ничего не  имел.  Фамилия  как
фамилия,  она  могла  бы  принадлежать  и  космонавту,  и   заслуженному
работнику искусств, и даже президенту (хотя нет, на президенте Печенкине
в развитой капитализм не въедешь)...
   Но фамилия принадлежала тому, кому принадлежала, - алкашу со  стажем.
Внешность у алкаша Василия  Васильевича  была  запоминающейся  -  эдакая
помесь утконоса и гиены, тупиковая ветвь развития вида.
   Печенкин взирал на происходящее блудливым взором трупоеда и требовал,
чтобы в протоколе имя его  сына,  Виталия  Васильевича  Печенкина,  было
подчеркнуто красным. Дважды. Волнистой линией. Он, Виталий Васильевич, и
обнаружил "трупака", ура ему и да здравствует!  Сам  Печенкин  клялся  и
божился, что к телу не подходил, а  только  взглянул  "одним  глазком  и
мигом к участковому".
   Помесь утконоса и гиены вызывала у  Бычьего  Сердца  самые  низменные
чувства.
   Если бы они беседовали тет-а-тет, Бычье Сердце не отказал бы  себе  в
удовольствии съездить пару  раз  по  студенистой  физиономии  Печенкина.
Слегка. Не доводя дело  до  жалобы  вышестоящему  начальству.  Или  нет,
такого типа, как Печенкин, можно  и  по  почкам.  По  почкам,  почечкам,
почулям!
   Печенкина - по почкам, это почти каламбур. Бить по почкам - последнее
дело, подлость из подлостей, куда подлее простодушного тычка  в  челюсть
(на этих тычках нетерпеливый хулиганистый Сивере и погорал). Но в случае
с Печенкиным - можно и  отступить  от  кодекса,  которого  придерживался
Бычье Сердце. Не исключено, что, придя в себя  после  акции  устрашения,
Печенкин  поведает  майору  Сиверсу  вещи,  о  которых  умалчивал.   Или
быстренько выложит на стол уже другие вещи, которые утаил.
   Но руки у Бычьего Сердца были коротки. Во всяком случае - сейчас. Ему
оставалось только гонять желваки и призывать к бдительности  следователя
Дейнеку:
   - Поднажми на алкаша. Мишаня. Поднажми на алкаша!
   - В каком смысле?
   - Ты посмотри на его физиономию!
   С такой физиономией только склепы  взламывать  да  в  церкви  карманы
обчищать!
   К терпиле он тоже подкатывался, зуб даю.
   - Думаешь?
   - Не исключено.
   Дейнека, воспитанный в лучших традициях целомудренного  классического
балета, посмотрел на Бычье Сердце с укоризной.
   - Хочешь, я поднажму? - предложил свои услуги Бычье Сердце.
   - На тебя двенадцать жалоб,  -  напомнил  Дейнека.  Он  проработал  с
Сиверсом не один год и прекрасно знал все повадки отвязного майора.
   - Будет тринадцатая. Чертова дюжина, -  Бычье  Сердце  оптимистически
хохотнул.
   Алкашу несказанно повезло: кроткий Дейнека  жать  на  него  не  стал,
напротив, был подчеркнуто вежлив. Не от  хорошей  жизни  вежлив:  следов
преступника обнаружить не удалось, а все снятые  отпечатки  принадлежали
четырем     людям:     Василию     Васильевичу      Печенкину,      двум
мальчишкам-желторотикам и самому Роману  Валевскому.  Но  в  основном  -
Печенкину.
   - ..ты меня не слушаешь, - обиженный  голос  Васечкина  вернул  Бычье
Сердце к действительности.
   - Да нет, Петя, я все внимательно выслушал. Отчет  забираю  с  собой,
если ты не возражаешь. Будем искать твой "гибли".
   - Когда найдешь, свистни, - влюбленно прошептал Васечкин.
   ...В четырнадцать ноль-ноль у Бычьего Сердца была  забита  стрелка  с
владелицей недвижимости в лодочном кооперативе "Селена"  -  Калиствинией
Антоновной Антропшиной. Она только сегодня  вернулась  из  Таллина,  где
гостила у сестры. Побеседовать в управлении, а тем более - в таунхаузе с
видом на убийство Антропшина отказалась наотрез, но согласилась  принять
майора Сиверса у себя, на городской квартире. Чтобы найти указанный дом,
Бычьему Сердцу пришлось попотеть:  строптивая  Калиствиния  проживала  у
Сенной, в  самом  чреве  Питера,  описанном  еще  Достоевским.  Порядком
поплутав проходняками, Бычье Сердце вышел-таки на  исходную  позицию:  к
обшарпанной шестиэтажной трущобе, лишь по недоразумению именуемой  жилым
строением. Как можно  совместить  такую  дыру  с  таунхаузом  на  берегу
Залива, Бычье Сердце не знал.
   Ну, ничего, гражданка Антропшина все быстренько  и,  не  сбиваясь  на
визг, прояснит.
   ...Гражданка  Антропшина  занимала  квартиру  в  некогда   престижном
бельэтаже с двумя некогда изящными, а  ныне  обветшавшими  эркерами.  Но
стоило только Бычьему Сердцу переступить порог  антропшинской  квартиры,
как челюсть у него упала  и  категорически  отказалас